Пародии
ДАЙ БОГ
Дай бог не вляпаться во власть
И не геройствовать подложно,
И быть богатым, – но не красть,
Конечно, если так возможно.
(Евгений Евтушенко)
Дай бог не обижать жену,
Прощенья всем, кого обидел,
И если что-то умыкну,
Дай бог, чтоб кто-то не увидел.
Дай бог судье на лапу дать
И верить: всё в суде уладят,
И дальше книги издавать,
Конечно, если не посадят.
Дай бог, чтоб срок был небольшой
И впрок тюремная котлета,
Чтоб быть поэтом, – но с душой,
Достойной звания поэта.
ПРЕВОСХОДСТВО
Когда, раздвинув остриём поленья,
Наружу выйдет лезвие огня,
И наваждение стихосложенья
Издалека накатит на меня…
Я вспоминаю лепет Пастернака.
(Сергей Гандлевский)
Когда свой томик трепетно беру
И с ним ложусь в тенёк под куст малины,
То вспоминаю всякую муру –
Сюсюканье Цветаевой Марины.
Когда автограф с важностью даю
И еду на побывку в Комарово,
То вспоминаю, как галиматью,
Сухое бормотанье Льва Толстого.
Когда на свадьбе через тёмный сад
До ветру будем бегать мы, слабея,
То мы поймём, что пили суррогат,
И вспомним стих Гандлевского Сергея.
ГАСТРОНОМИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
Я бы в Томске томился,
В Туруханске струхнул,
На окно бы косился,
Опустившись на стул.
(Александр Кушнер)
Города изучаю
И жую беляши.
Я в Сахаре бы чаю
Насластил от души.
Съем я в Тете тетерю,
Выпью в Були бульон,
Я по атласу сверю
Свой дневной рацион.
В Гусь-Хрустальном румяный
Будет ждать меня гусь,
Я на стул, словно пьяный,
Тяжело опущусь.
Съев в Салайне салаку,
По стихам загрущу,
А пока Титикаку
Я на карте ищу.
НЕОЖИДАННОСТЬ
Благодаря гашишу
Я всё прекрасно вижу:
И Дельвига во фраке, и Гоголя в плаще,
И Царскую деревню,
И Анну-свет-Андревну,
И маленьких каких-то, бесцветных вообще.
(Виктор Брюховецкий)
Как накурюсь гашишу,
Такое, братцы, вижу!
Вон Кушнер в панталонах и в чепчике Эсхил,
Мережко без корсета,
На поприще поэта
Державин, в камилавке *, меня благословил.
А книг моих-то – тыщи,
И не тома – томищи!
Ни критики, ни бури мне не страшны теперь.
Иду уже смелее,
Передо мной, в ливрее,
Сам Александр Сергеич распахивает дверь.
Наутро я в тревоге:
Стою в трусах, без тоги,
Со шприцем и в халате какой-то изувер.
Где фраки и манишки?
Всё странные людишки,
И вывеска огромная: «Наркодиспансер».
* Головной убор священника
ПОТОП
И этот плавный лёгкий взлёт
вовек продлится над
тем, что бежит, летит, течёт
с восхода на закат.
(Марина Струкова)
Ну, до чего унылый вид,
и что-то – просто страх –
уж не летит и не парит
в суровых небесах.
Вода лилась, стекала вниз
и становилась злей,
а также появлялась из-
под вековых корней.
Она бежит который день,
бурлит и бьётся об.
Затоплен сад, снесло плетень,
считай, второй потоп.
Вон жук пускает пузыри,
накрыло лопухи.
Не тонут ну никак Мари-
ны Струковой стихи.
ЗЛАЯ МОБИЛА
Зима. Что делать мне в вагоне? Я встречаю
Проводника, несущего мне чаю,
Словами: мы опаздываем? нет?
И не найдётся ль свеженьких газет,
Чтоб, в новостях пошарив хорошенько,
Узнать, что стало с Юлей Тимошенко,
Не взорван ли иракцами Багдад
И что в Москве – дожди иль снегопад?
(Николай Переяслов)
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
(А. С. Пушкин)
Зима. Что делать мне на даче? Я скучаю,
Друзьям мобильными звонками докучаю:
Цела ль Москва? проснулся ли Мадрид?
Что Абрамович нынче? ходит иль сидит?
Всё значимее тут я задаю вопросы:
Как Тимошенко Юля? не остригла ль косы?
А Вова Путин? В будущем году
Займётся ли он танцами на льду?
И почему моя фальшивит лира?
Где вы, певцы любви, свободы, мира?..*
И тут мобила начала басить:
«Кончай, дружок, под классиков косить!».
* Стих Н. А. Некрасова
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТУАЛЕТНОЙ БУМАГЕ
За пятнадцать копеек любимых поэтов
Покупали на завтрак, обед и на ужин.
Если сыт от духовной пищи всё лето,
Туалетной бумаги рулончик не нужен.
(Марина Шамсутдинова)
Давно известно, в мире всё двояко,
Душа и плоть, трава и облака,
Духовное питание, однако,
Полезнее котлет и шашлыка.
На завтрак Тютчев, а Толстой – на ужин,
В обед с Рубцовым справишься едва.
Всё так путём, глядишь, совсем не нужен
Рулон бумаги или даже два.
Не до супов и не до винегрета,
Затишье в кухне, не включённый газ.
Лежишь себе, допустим, с книжкой Фета,
Который день в потёмках унитаз.
Не бродишь с бутербродами по дому,
Не пачкаешь словами чистый лист,
Но может быть и вовсе по-другому,
Когда зайдёшь, к примеру, в «Букинист».
Полны еды духовной магазины,
Товар лежалый, страшно за живот:
Возьмёшь стихи какой-нибудь Марины –
И от духовной пищи пронесёт.
ПОДЛАЯ ДУША
Казалось, нехитрое дело,
Однако, дурак я большой:
Она предложила мне тело,
А я отозвался душой.
(Кирилл Ковальджи)
До полночи свечка горела,
И будучи смелой весьма,
Холёное гладкое тело
Она предложила сама.
Взяла простыню, одеяло,
Во всём был покой и уют.
Кровать застилая, сказала:
«Делов-то на пару минут!».
Я начал уж было сдаваться,
Шнурки развязал не спеша,
Но – надо же этому статься! –
Во мне взбунтовалась душа.
И, как в заколдованном круге,
К двери отступил я на шаг
И строго ответил подруге:
«Прости, без любви ну никак!».
Снискал я недобрую славу,
В душе оставался же шрам:
Ведь мог бы, дурак, на халяву.
Да ну эту душу к чертям!
ДОЛЖОК
Приходи ко мне утром во вторник,
Я тебя угощу, чем смогу,
Подарю поэтический сборник
И, конечно, останусь в долгу.
(Максим Замшев)
Ты пришла ко мне утром во вторник,
Я тебя привечал-угощал,
Подарил поэтический сборник
И стихи до заката читал.
Ты мне сунула старую смету,
Взял я лист пожелтевший, гляжу.
«Дорогой, я хожу не к поэту,
Я к тебе за другим прихожу».
Четверть часа сидела ты в ванной,
Потереть себе спину звала.
Ты была необычной и странной,
Подозрительной даже была.
Ну, а после ты бросила фразу:
«Во дворе разгулялась пурга.
Ты верни мне сегодня и сразу
Три субботы и два четверга».
РАЗДУМЬЯ ПОЭТА
Едва шелестели кроны,
кичились морями карты,
Над стылой землёй безгласой
почудился Божий глас…
А это всего лишь тронул
какой-то пацан моцартый
Разлив чёрно-белых клавиш,
и боль потекла из глаз.
(Анатолий Аврутин)
Почудился голос тайный,
и вот понесло куда-то.
Поэт, на пляжу лежатый,
подумал в какой-то миг,
Что дар его не случайный,
что мыслит тургеневато,
Могутый и великатый,
однако, родной язык!
ОТКРОВЕНИЕ
А поскольку дворянства нету
И пред Господом все равны,
Как талантливому поэту,
Мне на Родине нет цены.
***
Читал мои стихи и плакал,
Печаль не в силах превозмочь.
Спать не давал своим собакам –
Стихами их травил всю ночь.
(Евгений Семичев)
Не надо бунтов и огня,
Всё проще и виднее глазу,
Однажды прочитав меня,
Дворяне вымерли бы сразу.
Перо на то и есть перо,
Чтоб сразу в сердце ядом века,
Глаголом обожжёт нутро,
Глядишь, и нету человека.
А тут, устав от разных дел,
Сосед по даче, выпив лишку,
С тоской в глазах у будки сел,
Раскрыл подаренную книжку.
Не знал, всплакнувший над строкой,
Что твари строки не во благо,
Стоял такой истошный вой,
К утру преставилась дворняга!
Не от морозов и жары
Не от того, что плох Создатель,
Подохли даже комары.
Я так скажу: живуч читатель.
СЕРАФИМ
У дежурного ангела много
Неотложных, насущнейших дел…
Остановит машину, какая
Пешехода должна была сбить.
***
Что просим? Матерьяльны мы,
И просьбы наши матерьяльны.
***
Чёрная мне местность не мила –
Шаровой простор узреть мечтаю,
А не виден из мово угла.
(Александр Балтин)
Я на перекрёстке, вид унылый,
Здания из камня и стекла.
Серафим дежурит шестикрылый,
Вижу тень евонного крыла.
Подлетел, я руку пожимаю.
«Чё стоишь?» – глаголит серафим.
Скукотища всюду, отвечаю,
Мол, духовной жаждою томим.
Вон «хрущёвка», тесно мне в квартире,
Дивный Кипр увидеть бы на миг.
Подсобрался, рот раскрыл пошире,
Показал я грешный свой язык.
Серафим же посмотрел печально
И сказал: «Закрой, пожалуй, рот.
Мыслишь ты уж очень матерьяльно,
По-другому быть и не могёт».