Александр ДАНИЛИН

Мы перепутали медицину и полицию

О том, как в системе российской психиатрии любовь к пациенту подменяется властью над ним, рассказывает психиатр, нарколог с тридцатилетним стажем, автор книги «Человек зависимый» и ряда других, Александр Геннадьевич Данилин.

Несмотря на то что административно системы психиатрической и наркологической помощи существуют отдельно друг от друга, обе они (и не только они) по своей сути устроены одинаково. У нас вообще есть по большому счету одна система, которая, с незначительными вариациями, регулирует различные области нашей жизни. Это не только у нас, но в нашей стране так было всегда. В основе этой системы лежит принцип нелюбви.

Методом реализации этого принципа оказывается борьба всех со всеми. Мы не умеем и не хотим помогать человеку, вместо этого мы ведем или поддерживаем постоянную борьбу со всем, что считаем «ненормальным».

Не пытаясь задуматься, что же все-таки такое «нормальный человек», мы априори считаем «нормальным» исключительно себя самого и свой образ жизни. Правда, каждый из нас, включая сюда психиатров и наркологов, сильно сомневается в том, что его «рациональное мышление» и образ жизни представляют собой идеальную норму существования. Мы боимся, что под маской «правильности» кто-то увидит наши тайные мечты и «безумные» страсти. 

Поэтому в нашем обществе непопулярны психоанализ и психология вообще: мы боимся, что нами будут манипулировать, а человек, считающий себя «нормальным», хочет манипулировать другими — управлять ими, «владеть» близкими людьми.

Принцип нелюбви — стремление к власти, вместо понимания и эмпатии, очень часто становится главным принципом взаимодействия в семье или в отношениях пары (и чаще всего такие пары распадаются). Если принцип власти руководит социальными институтами, призванными помогать человеку, то эти социальные институты плохи — они не работают, не выполняют своей главной функции. Медицину создал и должен формировать принцип любви к страдающему человеку. Медицина призвана помогать своему пациенту, и это исключительная — единственная ее задача. Отечественная психиатрия и много позже наркология были созданы на принципах власти: стигматизации, контроля и надзора. «Стигматизация» — это, собственно говоря, установление «окончательного диагноза»: «шизофрения» или «наркомания».

Для подтверждения собственной «нормальности» человеку и обществу, в собственной нормальности неуверенному, нужна маргинальная группа «больных» — «совсем ненормальных» — людей, которые окажутся виновными во всех страхах и бедах общественной жизни.

Даже в бытовой жизни мы постоянно ставим диагнозы. «Почему от меня ушел муж?» — «Он больной на всю голову». «Кто совершает преступления и террористические акты?» — «Психически больные люди и наркоманы». Примерно так же в нашей стране относятся к талантливым (боюсь слова «гениальность») людям. Собственные родители часто считают «ненормальным» стремление молодого человека писать стихи или рисовать — ведь «это не дает средств на жизнь».

Что же со всем этим делать?

Большинство отвечает: «По улицам бродят толпы еще не выявленных сумасшедших и наркоманов!»; «Нужно их строже контролировать!; «Необходимо раннее выявление и тестирование!».

Мы давно и прочно перепутали медицину и полицию.

Система наркологической помощи была создана в 1983 году, в своем роде это были последние трудовые лагеря в СССР.

Нужно было куда-то деть алкоголиков?

Никто не хотел задумываться о том, что массовое пьянство — результат чувства бессмысленности — «ненормальности» человеческой жизни. Алкоголики сильно портили картину «социалистического рая».

Новая область медицины — наркология — стала последним воплощением социалистического пути к счастью. Пьяного на улице подбирала милиция, его привозили в приемный покой больницы, где моментально ставился «окончательный диагноз»: «Хронический алкоголизм, вторая стадия». В наркологическом отделении его за несколько дней отрезвляли и ликвидировали похмелье, а затем он на полгода отправлялся на «трудовую терапию», — «пациенты» в три смены работали на заводе ЗИЛ. В медицинском отделении, где сейчас проходят лечение около 40 человек, в середине 80-х годов находилось до 160 человек одномоментно, стояли тюремные двухъярусные койки.

Вот оно счастье, согласно наркологической модели конца социалистических времен: с утра укололся, принял таблетки — и пошел работать за станком, вечером после работы укололся, выпил таблетку — и забылся тяжелым сном.

С тех пор изменилось очень многое, но не в той части, которая касается принципа отношений врача и пациента — тут изменения происходят очень медленно или не происходят вовсе. Пациенту по-прежнему не нужно понимать причин своего пьянства и менять что-то в своем отношении к жизни. В болезни виноват не человек, тянущийся к алкоголю, чтобы забыться и не думать, — в болезни, с точки зрения нашей наркологии, виноват алкоголь. Поэтому врачи продолжают лечить «от алкоголя», а не помогают человеку что-то понять. Боже упаси! Ведь понимание — это принцип любви. Алкоголик обязан лечиться. Он должен «сдаться» врачу и покорно принимать таблетки, не пытаясь понять, зачем они нужны. После лечения его поставят на учет и он лишится значимой части своих прав и свобод. Фактически, алкоголик оказывается чем-то вроде преступника, только преступника потенциального — у него повышенный риск совершить преступление, поэтому давайте на всякий случай лишим его прав — в профилактических целях. Про наркоманов я и не говорю, потому что употребление наркотиков считается преступлением и различить болезнь и преступление в этом случае становится совсем невозможно.

Возьмем, для примера, «профилактику» наркомании в школах с помощью «тестирования», о котором так много говорят. Я даже не буду говорить о том, что адекватных, научно обоснованных и щадящих человеческое достоинство методов такого «тестирования» не существует. Представьте только: если вдруг у вашего ребенка выявлена «склонность» к употреблению наркотиков, что будет дальше? Правильно, заниматься им будет врач-нарколог. Что он сделает?

Снова правильно, поставит на профилактический учет и назначит… психоактивные лекарства.

Никто не спорит, что наркоманы совершают преступления, пьяные за рулем совершают преступления — проблема в том, что этими преступлениями должна заниматься полиция, а медицина должна заниматься помощью человеку, вне зависимости от ситуации, в которой он оказался. Был в XIX веке в России такой знаменитый доктор Федор Петрович Гааз (1780 – 1853), который создал практически с нуля систему врачебной помощи заключенным, он помогал преступникам выжить, и многие современники за это считали его сумасшедшим. Но врачу должно быть не важно, кто перед ним — преступник или нет: он призван помогать ЧЕЛОВЕКУ. Каждый врач должен знать наизусть клятву Гиппократа. Почему к наркологии и психиатрии клятва Гиппократа имеет минимальное отношение?

Потому что общественное бессознательное считает нормой власть над душами других людей, а вовсе не любовь к ним.

В отличие от психологии, в том числе отечественной, медицина не хочет понимать, что алкоголизм и наркомания — процесс употребления психоактивных веществ, взятый сам по себе (без учета токсических воздействий на нервную систему, которые они, несомненно, вызывают), — не имеет почти никакого отношения к понятию «болезнь».

Ведь наши пациенты скорее используют алкоголь и наркотики как лекарство от чего-то, что болит у них в душах. Не стоит забывать и о том, что почти все вещества, которые сегодня относятся к группе наркотиков, еще совсем недавно использовались официальной медициной как лекарства, а некоторые используются в этом качестве и по сей день. Английским словом drugs в мире обозначаются все психоактивные вещества, как запрещенные законом, так и разрешенные.

Прием алкоголя и наркотиков изначально оказывается способом самолечения, попыткой человека избавиться, хотя бы временно, от психологических проблем: от болезненных уколов самолюбия, от одиночества, от чувства бессмысленности собственного существования, от алекситимии — неспособности выразить свои чувства словами, — от того, что он неспособен выразить и реализовать себя как общественно и политически значимое существо. Сюда можно добавить многое, например, непрестанное сравнение себя со стандартами «красивой жизни» на экране телевизора. Употребление алкоголя и наркотиков — не болезнь, а сложный социально-психологический феномен. Это феномен бегства от самого себя — от собственных мыслей и чувств. Но отечественная наркология не умеет и не собирается учиться возвращать человеку самого себя. Мы можем только предложить вместо одних drugs — другие, и ничуть не менее опасные, к сожалению.

Наркологи как будто считают, что не алкоголик систематически стремится выпить, но водка сама по себе бегает за ним. Увы! Водка лишена разума и ножек.

Но если обвинять в произвольном поведении человека это неразумное начало, то «от него» можно, например, «ввести торпеду» (на самом деле, подобных препаратов не существует — это вариант психотерапии) или «закодировать» — поставив на место воли и сознания пациента зависимость от страха или повторных процедур «торпедирования» и «кодирования».

Модное понятие «зависимость» тоже ничего не объясняет. Понятие «патологической зависимости», как заклинание, подменяет психологический анализ проблем человеческой личности. Мы забываем, что у каждого из нас есть огромное количество «зависимостей», и далеко не все из них химические: зависимость от любимого человека, от профессии, от увлечений (коллекционирование, например), от привычного образа жизни, от интернета, от азартной игры…

С точки зрения психологической функции, они друг от друга не отличаются. Любая «зависимость» — не что иное, как средство самоидентификации, один из описанных еще Зигмундом Фрейдом механизмов психической защиты. Мы привыкаем к своим партнерам, и если они уходят от нас, то мы переживаем… абстинентный синдром («синдром отмены»), у нас болит сердце, дрожат руки, мы перестаем спать по ночам. Мы привыкаем к определенному стилю одежды, и, если нас одеть иначе, испытываем легкий абстинентный синдром — нам неловко, тревожно, мы можем вспотеть.

Прежде, чем объявлять «войну» зависимостям, полезно задуматься о том, что такое независимость. Это состояние бодхисаттвы, понимающего, что все вокруг есть иллюзия?

Или это состояние подлинного христианина, способного «возлюбить врага своего», «подставив другую щеку» — тем самым «шизофреникам» и «наркоманам»?

«Другая щека» — это «щека» понимания, прощения и любви.

Что делать… «Подставлять ее» мы пока не научились.

К какому идеалу «независимости» или «нормальности» мы стремимся, если не достигли пока такого уровня духовного совершенства?

Видимо, наша сегодняшняя жизнь наполнена исключительно ценностями зависимого поведения. Разве зависимость от денег и «абстинентный синдром» от их отсутствия не являются главной реальной ценностью современного общества?

Пожалуй, нам всем без наших зависимостей будет плохо, поскольку без них мы рискуем стать… «ненормальными» — лишиться всех социальных связей и всех вполне материальных ценностей, с которыми мы привычно идентифицируем себя.

Несомненно, есть класс объектов (в том числе химических), зависимость от которых опасна для человека. Проблема в том, что система (не только в нашей стране) стремится маргинализировать лишь определенные объекты и начать против них привычную «борьбу», сводящуюся в основном к замене их на максимально близкие аналоги. Только почитайте внимательно инструкции, приложенные к разрешенным психофармакологическим веществам — нейролептикам и антидепрессантам, — особенно внимательно читайте раздел «осложнения».

Систему можно понять, ведь иначе ей придется объявить маргинальной — саму себя!

Без склонности человека идентифицировать себя с объектами внешнего мира невозможна никакая торговля. Ведь те самые «объекты», в том числе лекарства, одновременно являются и товарами. Задача любой рекламы — сформировать зависимость человека от определенного товара или группы товаров.

Если вместо продажи лекарств система поможет человеку искать объекты иного — внутреннего — порядка: призвание, смысл жизни, творческие или духовные ценности, то она разрушит сама себя.

Единственный нормальный путь профилактики алкоголизма и наркомании во всем мире называется «образование». Можно сколько угодно спорить, но процент зависимых от наркотиков среди людей с высшим образованием в среднем в пять раз ниже, чем среди людей с незаконченным средним. Ничего удивительного в этом нет. Образование дает человеку больше вариантов и способов самоидентификации и поиска смысла жизни.

Конечно, было бы здорово, если бы мы под словом «образование» имели в виду не просто наполнение человеческой души плохо перевариваемой информацией, но глубокую, социально активную педагогику, способную увлечь и помочь личности найти призвание и смысл жизни, способную научить противостоять трудностям и неудачам, ожидающим НЕЗАВИСИМОГО человека на его жизненном пути.

У Г. К. Честертона есть роман «Шар и Крест», речь в книге идет о приходе антихриста к власти. Он первым делом пробивает в парламенте закон о создании психиатрической полиции, то есть полиции, у которой есть право определять, кто «нормален», а кто нет.

Сам поиск скрытой склонности к преступлениям — оказывается преступным, поскольку лишает человека права на выбор собственного пути, той самой независимости.

Похоже, что считая себя «православной державой», в области отношения к человеку и его душе мы пока движемся путем главного героя романа Честертона.

В качестве показательного примера можно вспомнить историю понятия «психический статус» — так называется описание психиатром своих впечатлений от встречи с больным. При написании статуса нельзя использовать медицинские термины, — это художественное описание состояния больного, являющееся главным (и единственным) инструментом психиатрической и наркологической диагностики. Диагноз устанавливается именно с помощью художественного описания врачом состояния психики пациента.

Само понятие «психический статус» принадлежит ни в чем не повинному христианскому экзистенциалисту Карлу Ясперсу. Он подразумевал, что, будучи психиатром, вы должны написать краткое произведение — своего рода эссе о человеке, сидящем напротив вас. Но для Ясперса диагностика этим отнюдь не ограничивалась. Врач должен был убрать описание в стол, а через пару дней перечитать его, задумавшись о том, что имел в виду, когда писал свое эссе. Для Ясперса «психический статус» был способом тренировки эмпатии — сочувствия к пациенту, способом понять его душу. В советской психиатрии, видимо, по причине сложности тренировки эмпатии (да и зачем ее тренировать — души у человека в те времена не предполагалось) сохранился только первый этап — само написание статуса, ставшее идеальным инструментом власти над больным. Больше не нужно писать эссе, а потом самому или с помощью коллег анализировать и изменять его, все глубже и глубже понимая больного, сочувствуя ему. Достаточно просто, не используя термины, описать симптомы болезни, которые врач заметил… с первого взгляда. Этот самый «первый взгляд» и становится главным инструментом диагностики — стигматизации.

Поставить диагноз «с первого взгляда» просто. Особенно просто, если таких диагнозов всего два: «шизофрения» и «зависимость» (есть еще один, но он используется все реже и реже), да и те сегодня все больше стремятся слиться друг с другом.

Так что все зависит от того, каким именно образом врач «прищурит глаза», обнаруживая «симптомы» вместо живой души.

Это и есть технология власти…

Станет ли наш мир миром антихриста из романа Честертона, на мой взгляд, зависит от того, захотим ли мы вновь задуматься о том, что означают слова «помочь человеку», о том, чем стремление любить отличается от стремления к власти.

https://clck.ru/KYAtc

Читайте также:

Александр Данилин: ЛЕЧИТЬСЯ ОТ ЗАВИСИМОСТИ ТЕПЕРЬ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ

ЗАКОНОПРОЕКТ О ПРЕВРАЩЕНИИ РОССИИ В СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

 

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную