Повести и рассказы Нины Орловой-Маркграф, включенные в сборник «Простить Феликса», – суровая история страны в военное и послевоенное время. Если быть географически точным, то это Сибирь, Туруханский край и Алтай, его глубинка, куда прибыли спецпереселенцы из расформированной Немецкой поволжской республики.  Автор рисует жизнь этих людей, поволжских немцев и сибиряков из алтайской деревушки, чьи судьбы вынужденно оказались завязаны в один узел. И герои этой книги-судьбы повторяются из повествования в повествование, потому что пересекаются на жизненном пути. Иван и Анна Кочкаревы, Матвей и Кристина Сычуговы, дед Мамон, Рудик и Ариша Кох, лекарка Аграфена Ивановна, помощник начальника рыболовной бригады Андрей Каспарыч. Времена в книге трудные – военные и послевоенные, голодные и холодные.

"Простить Феликса" – проникнутая енисейской суровостью повесть о людях, спецпереселенцах, согнанных с родного места проживания и попавших в трудармию на осенний и подлёдный лов рыбы. Буквально каждая страница, каждая строка повести пронизывает вас ледяным ветром и водой, в которой по колено стоят и держат канаты с утра до вечера подневольные люди. У них нет тёплого быта, дома, даже собственного угла, где бы покойно и тепло было телу и душе. Идёт война, рыба нужна, чтобы выжить фронту. А выживут ли они, горстка заброшенных судьбой в далекий сибирский край ни в чём не повинных людей – никого не касается. Выживай, как хочешь. Как сможешь.  Не сможешь, сломаешься, оступишься - пропадёшь.

В бригаде Феликса Горбатко в основном женщины, ещё три старика и подростки. А в таких условиях тяжело даже бывалым, посечённым жизнью мужчинам, каким был герой повести, бригадир Феликс Горбатко. Остуженный и разоренный войной, мир этих людей мрачен, физически груб и порой бесчеловечен. У одного есть право силой взять бесправного,  принудить и покорить. У другого нет никаких прав, только боль и зажатое, запрятанное глубоко в душу чувство собственного достоинства, часто попранное и униженное. Но даже и среди бескрайнего моря боли и чёрствости проступают островки добра и человечности. Вскочишь на них, как на спасительную твердь среди трясины – выживешь. Вот только пройти к ним, островкам этим, приходится сквозь боль и усмирение души.

Такова история Марии и Феликса. Сквозь грубое обличье надсмотрщика светит отчаянное желание любить, помочь, спасти. Отдать совсем не лишний кусок хлеба, найти чистую, тёплую одежду и обувь. Потому что нет у неё ничего с собой, у этой шестнадцатилетней, с ангельским обликом, девчоночки. И слетает внешняя грязь и обнажается одинокая, загнанная в личину жестокости и равнодушия душа... И только бы прорасти этим росткам счастья и доброты, как лезвие жестокого мира настигает их и лишает жизни.

Её, Марии «душа сотрясалась от какого-то долгого, мучительного, невысказанного горя, и она сама в этот момент не объяснила бы, кого и что она оплакивает ". Ведь только благодаря ему выжила, пусть и не по нутру часто было. Да и в близости не был Феликс груб с ней. Такое не скроешь…». Так простить и помнить – или забыть и пожалеть выживших? Но ведь к ней он полз из последних сил и на видном месте мешок оставил, когда понял, что не доползёт. В известном месте мешок оставил, там, куда по ягоды женщины ходили…

О чем повести и рассказы Нины Орловой-Маркграф? О жизни. О человеческой жажде любви. "Сиротливый лунный свет жадно пробивался через тюлевые шторки, приникая к стёганому ватному одеялу, торопясь напитаться любовью и согласием, которое он нечаянно здесь обнаружил   которого так мало в мире". Здесь, в этом мире, все и всё слиты воедино: земля и трава, люди и домашние животные, как косуля Катька и бычок Февралька.

Картины жизни того времени удивительно точны и правдивы: вот едут на подводах со станции бабы в узлах с младенцами на руках, спят вокруг них дети постарше, вот сидят, словно врытые, не шелохнувшись, прямые, как свечки, «будто уснувшие с открытыми глазами», старухи. Ты живо представляешь себе, как едут они утром на работу на тряской бричке  среди гремящих бидонов доярки.

Все детали сюжетов разных повестей – куклы-чурочки берёзовые, завёрнутые в пеленку, выполосканное на речке бельё, штакетник, прогретый навозом и сухой дорожной пылью, – все они создают единую картину многотрудной жизни послевоенной деревни.

И в каждом рассказе, повести персонажи живописнейшие! Всё взято из жизни, не придумано, потому что придумать такое невозможно. Жизнь здесь  шла единым домом, единым двором, всей деревней. Вместе рождались и умирали, сватались и крестились, грустили и смеялись. Плясали всей улицей, всем двором, месили загорелыми ногами разогретый на солнце песок.

Дети в деревнях в те времена взрослели быстро, как герои рассказов Дусик, Егорка, в их взрослости светились мудрость народная, святая чистота, которая не имеет возраста. И беды, и заботы у взрослых и детей тоже общие, потому и переживает Егорка за Кристинью, что нет у неё деток и спешит к деду Мамону за помощью и подкидывает глиняную игрушку в карман Матвею Кузьмичу… И радуется по-взрослому за Кристинью, ждущую ребёнка. Потому и частушки они поют и пляшут в одном кругу, и провожают в последний путь, как плакальщица Нюся, потому что душа с малолетства впитывает и продолжает традиции своих предков.

Все есть в этой жизни – и бесшабашная радость, и беспричинное широкое веселье...И любовь, когда "отступает смертный страх, ежедневная маета жизни и зарождается что-то таинственное и счастливое – в сердце, душе, крови". Светлая и крепкая, как у Ариши и Рудика, материнская любовь-подвиг как у Веры, взявшей себе детей умершей Фриды.

Сила нашей земли - в её людях, в тех, что дают надежду даже, когда нет веры в неё. Как они это делают? Да по-разному. Вот старичок в поезде подаёт Андрейке, спешащему увидеть и проводить в последний путь умершего братку, кусок хлеба с тонким ломтиком сала и серпиком яичка сверху: «А кто тебе сказал, что он умер?» И этот кусок хлеба, и эти слова вселяют надежду в ушедшего в свою беду парня, придают ему силы и веру – а вдруг?

Такие книги, как «Простить Феликса» Нины Орловой-Маркграф вселяют силы и веру, и в нас, читателей.

Комментариев:

Вверх