Отчего ж на свет ... Тот зря прожил жизнь, кто не был на Великорецком Крестном ходе.
Пишу эти заметки потому, что повесть известного русского писателя Владимира Крупина «Неделя в раю. Великорецкие крестоходцы» никак не хочет меня отпускать. Владимир Крупин не только досконально знает историю Крестных ходов - этих «молитв ногами», но и сам – неоднократный их участник. Потому-то его произведение и не оставляет читателя равнодушным. Но это только лежащее на поверхности их отсутствие. До краёв наполнено время великорецких крестоходцев, богата духовными поисками "неделя в раю". Причём, не столько делами, трудностями - физическими, бытовыми и пр. - а "себявыпрямлением", "заглядыванием внутрь себя", "самопроверкой". Художественно и реалистично изображённое нелёгкое "коромысло на плечах" - этот прекрасный образ жизненной ноши, - вызывает не слезливое ощущение сочувствия, а, скорей наоборот, веру в русский характер, чувство благодарения за сопричастность к его православному духовному взращиванию.
* Мировоззренческие аспекты в произведениях этих авторов настолько сильны, что не «воспламениться заложенным в них огнём» просто не представляется возможным: идёшь ему навстречу, поддерживаешь пламя и загораешься сам. От того-то литературоведы слывут «отборниками» (перевод с чешского), а не критиками. В научных кругах ныне бытует мнение, что понимание критики как «очернения» — это обывательский уровень восприятия и назначения критики, в науке о критике этого нет. А критика, в сущности, оправдана лишь тогда, когда пишущему удается «просквозить» вымысел родственного ему художника, сумев при этом сказать свое слово».[4] О чём же повествует В.Крупин в повести? Об одном конкретном факте своего бытия - Крестном Великорецком Ходе, который совершал и он, и его друзья, и просто знакомые и не знакомые люди. Прежде всего – « братья во Христе, наша славная бригада: Саша Чирков, Саша Блинов, Лёня Ермолин, это костяк, гвардия, а уже как много было за эти годы новых крестоходцев в нашей бригаде. Николай Пересторонин, Александр Громов, Алексей Смоленцев, Борис Борисов, Роман, фамилию не знаю. А и что знать, мы же по именам поминаем друг друга… А вот вождь наш Анатолий, уже не вождь, диакон, и вот что-то приболел». «Разговоры» и «рассуждения» паломников и стали важной канвой повествования. Кроме содержательного аспекта, поразительная сила крупинских диалогов заключена в индивидуализации речи каждого собеседника. В них ясно ощущаешь характер и слышишь даже тембр голоса говорящих. «А как же вятским не улыбаться. Обязаны москвичи, – поддерживает повар. – Спасские ворота Кремля названы по обретённой в Вятке иконе Всемилостивого Спаса. До того они были Константино-Еленинскими. А в соборе Василия Блаженного есть церковь Святителя нашего Николая Великорецкого. И вообще собор восемьдесят лет назывался Никольским.– И вообще Москва стоит на земле вятичей». Крестные ходы – явление в народной жизни не новое. Они разные бывают. «Нашу бригаду или артель, как угодно, сдружил и сплотил Великорецкий Крестный ход – это главное чудо вятской земли. Да разве только вятской. Уже идёт этим ходом вся Россия, всё Зарубежье. Ходу свыше шестисот лет. Наши предки дали обет каждый год носить чудотворную икону святителя Николая из Вятки на реку Великую, туда, где она была обретена. О Крестных шествиях мирян и духовенства написано немало. Паломническая литература имеет многовековую историю. Ею не поразишь сегодня воображение искушённого читателя. [5] Чем же привлекателен В.Крупин в своём повествовании? Прежде всего, он никого не поучает. Автор рассказывает о Крестном ходе не в назидательном или высокопарном тоне, а спокойно, как того требует религиозная сущность этого действа. Он маневрирует на тонкой грани художественных возможностей и местами по тексту кажется , что ещё немного и прорвёт эти границы, и уйдёт в область освещения чистого религиозного богоборчества.
И далее. Значит ли, что, описывая паломников - этих"солдат на марше", писатель всецело «отдаёт» нас во власть именно фактически состоявшегося факта? В таком случае мы бы говорили о репортаже, информации, элементарном дневнике, но никак не о художественном произведении, каким является этот труд. И не потому, что в отрывке «Рассуждения у котла» хоть и пунктирно, в чём-то гротескно, но прямо говорится о философах и их воззрениях («Вот вам наглядная иллюстрация к теории Джона Локка о чувствах. Они обманчивы, - это повар философствует. – ... А кто управляет чувствами? Разум? Это Кант. Да и разум может врать. А им кто управляет? Правильно, дети, воля, тут Ницше и Шопенгауэр. А рядом уже фашизм. Ибо появился племянник английской королевы Дарвин. Он спрыгнул с дерева, он развился от инфузории-туфельки, встал на ноги, изобрёл станок Гуттенберга, и что? Надо же дальше, надо же от человека идти к сверхчеловеку. А это, дети, как мог бы сказать Заратустра, фашизм»). Конечно, в повести вы не найдёте теоретических выкладок философских доктрин, но их смыслы присутствуют в междустрочье и обнаруживаются всякий раз, когда спрашиваешь себя о смысле бытия людского, о том безусловном и непостижимом начале, которое всегда будоражило наши умы .
* Нахожу крупинское новаторство в этом вопросе: сближение религиозных убеждений и философских созерцаний по здравым требованиям разума и веры. По крайней мере, в наше время их органическое единство из предмета желаний и надежд переносится писателем в реальную задачу. Как бы объединяя небо и землю, простых смертных и святых, Крестный Ход у В.Крупина составляет зримое земное действо со своими носителями, участниками, характерами и воззрениями. Но этим Ход не ограничен. От того и говорят: «Как в дом родной пришли», «Бояться только Бога», «Ой, до чего же здесь хорошо!». «Да, как радостно, что мы здесь, тут мы молодеем, освежаемся телом и духом. И, как говорили древние, возгреваем православные чувства». Идя по исторически сложившемуся маршруту, участники Хода демонстрируют трепетное отношение к родной земле, её богатствам, экологии, понимая, что природная среда, та же земля, птицы, животные обладают своим особым нравственным чутьём. «Слышно, как наладилась считать годы кукушка. Всю ночь будет считать. Прямо как на работу выходит. Может, она всему человечеству подрядилась продлевать сроки жительства? Нам-то уже за эти годы обеспечила преклонную старость».
* Не этим ли объясняется оправдание появления и этой статьи: попыткой «просквозить» этот авторский замысел, эту сквозную идею повести? Повесть дышит добротой и деятельной любовью. Любовью к той высшей правде, которая ищет смысл жизни человека, а не к той, которая изображает все в пределах самого факта Крестного Хода , не устремляя взора ввысь и вдаль и угождая распространённой в наше время посредственности. Своим нравственным обликом и душевным порывом верующего человека Владимир Крупин говорит нам о вечной красоте, о любви к истине, о милости к падшим, о сострадании, о совести человеческой. Он даёт нам понять, что эти приобретения человечества куплены слишком дорогой ценой многовековых страданий и заблуждений, чтобы с ними можно было легко и надолго расстаться. Внутренний голос, называемый совестью, истекает у многих людей из начал, невидимо, но неразрывно связанных с верою, с религиозным их строем. В этом голосе слышится выражение воли высшего существа, сознание связи с которым и ответственности перед которым поднимает и укрепляет душу многих в минуты житейского смятения. Злонамеренность, нетерпимость к другим людям , часто таясь на время и меняя цвета, как хамелеон, разъедает совестливость , находит себе пищу там, где спит душевная работа. Привычки, утвердившиеся в обществе, имеют чрезвычайную силу над действиями почти каждого из нас. У нас еще очень сильно то мелкое честолюбие, которое мешает человеку быть совестливым и милосердным. Об отдельных случаях, о фактах, попадающихся бездушным людям на глаза, судят они так, как велит им инстинкт их натуры. Виноваты ли они в этой тесноте своего горизонта? Конечно. Как часто это бывает: темноту проклинаем, а свечей не зажигаем. Пребываем в лености душевной. Забываем, что каждая жизненная минута таит в себе чудо и возможность совершенствования.
*
Душевное очищение - это интуитивное, иррациональное (сверхразумное), т. е. мистическое действо, и оно находит себе выражение и сообщается в повести читателям в форме созидательной авторской художественной концепции. «Отрезки» его повести , построенные во времени по ходу развития сюжета , производят впечатление вполне мотивированных самой реальной действительностью. В их названиях отражены этапы действа («Опять год прошёл, опять мы вместе», «Как начиналось», «Сидим у костра счастливые», «Читаем Акафист, ставим Крест», «Разговоры разговариваем» и т.п.), и каждый, кроме серьёзной смысловой нагрузки, окрашен непритязательным наивным, по обыкновению простодушным, юмором собеседников. Создаётся впечатление, что слово выдвигается из обычных своих границ, начинает быть как бы словом-жестом, создавая игровую атмосферу. И надо сознаться, что редко можно встретить такие шутки, доброжелательные афоризмы, которыми превосходно мыслят участники Хода, рифмуя всё,- порой даже то, что в рифму не укладывается априори. «Слово, речь – это словесная пища, - сообщает Толя, - мы ею питаемся и сами её производим. Русская словесная пища требует приправ: анекдотов, юмора, острого словца, она одна такая. Почему мы победили? Как бы без «Тёркина», почему бойцов ждали жёны и невесты, потому что стихи «Жди меня» читали, «Катюшу» пели. И гвардейский миномёт тоже «катюша». Неизвестно ещё, какая Катюша сильнее била фашистов. Высокопарно я сказал наверно…Но верно». « А вот я бы американского президента спросила: «Зачем тебе везде надо свою власть? Деточка, ты же лопнешь». Форма, содержание, композиция, стиль, языковая манера настолько органичны, что веришь автору на слово, всему тому, что он изящно проповедует. «… Вся правда в Евангелии…Мы идём! Куда идём? Как куда? Вы не поняли, что ли? Идём в Царство Небесное, в Русь Святую!». Именно отсюда проистекает единственная убедительность и глубокая непререкаемая изобразительная правдивость.
Автор искренен в своём понимании зла и добра в жизни, греховности и праведности.
Если в мелодике текста преобладают вопросы и паузы, то в "Заключении" повести автору понадобился восклицательный знак, особое пространство для раздумий, вмещающих, кроме нот исповедальности, Веру, Надежду и Любовь, без которых, пусть и в вывихнутом потребительском мире, вопреки видениям апокалиптических пророческих ожиданий, неудержимо прорастают молодые и ясные побеги жизни. Писатель образно представляет настоящее и будущее в образе коромысла, которое мы несём на плечах, "Шагаем. Левой! – в прошлое, Правой! - в будущее. То в одном застрянешь, то в другом. То прошлое перевесит, то будущее. В детстве мы рвались в будущее, в старости греемся прошлым. А будет ли будущее после конца света? Конечно, да для кого только? Ощущение конца света есть уничтожение прошлого. Листья желтеют, умирают, осыпаются. Но они же остаются листьями. Надо просто жить. Уравновесить в себе два времени. И всё. А Крестный Ход этому учит, в нём соединение времён».
* Будучи одарённым возвышенной душой, увлекаясь до энтузиазма всем великим и благородным, Владимир Крупин предстаёт в повести не праздным мечтателем, витающим в звёзных мирах, а реалистом, думающим не о призраках, а о человеке. Он призывает к благодарению за данную Богом жизнь, идёшь ли ты своими ногами, или на костылях, к покаянию и сокрушению, умению жить в мире и умирать для него. "Всё время себя проверять: как жил, как живу, как надо жить. Жить, как жили до нас крестоходцы. Помните же старух, которые уже не ходят. Упали как солдаты в бою. Нам эстафету передали. Никто за нас не пойдёт, надо самим. Идти и за собой тащить. Сим победиши!» И только вполне понятная экономия цитат не позволяет привести ещё целое множество таких же, мудрых и непреложных. Литература |