Василий ДВОРЦОВ
ИСПОВЕДНИК НРАВСТВЕННОСТИ

Памяти Валентина Григорьевича Распутина


"ИЛИ МЫ ИЛИ ОНИ"
Заключительная речь
Валентина Распутина после его поездки
по зоне затопления Богучанской ГЭС
(Красноярск, 10 июля 2009 г.)
Вспомним, как Россия тяжело пережила гибель Пушкина, но почти никто не заметил, когда умер Чехов. Такие вот наглядные примеры, когда народ — а не только интеллигенция — любит и не любит писателя, ибо не величина писательского таланта и литературная мастеровитость отражается в той народной любви. Да, Валентин Григорьевич Распутин — великий писатель, но ещё он был человеком неимоверно большого сердца. И этим Валентин Григорьевич стал подлинно народным русским писателем. Всё, что отличает русскую литературу от иной, в том числе от «русскоязычной», было присуще творчеству Распутина.

Но что мы понимаем под собственно «русской литературой»? Понятно, что литература разделяется на русскую и русскоязычную не по крови авторов. Это маргинальный или провокационный вид определения. Я в своё время в статье на эту тему «Удержание русскости в России» обосновывал три принципа определения.

Сострадание — первый признак русскости литературы.Т. е., русский писатель не выделяет себя из народа, не отстраняется от него, живёт, мыслит и чувствует себя в нём. Русский писатель не отстраняется от народа, не становится в позицию его учителя, судьи или вождя. Так Александр Исаевич Солженицын, при всей весомости его имени, не может считаться русским писателем, потому что он и жил вне народа, и учил, и просвещал, и судил.

Вторая отличительная черта русскости литературы, а, следовательно, и творчества Валентина Григорьевича — это лирика, которую не надо путать со сплином западного романтизма.

Лиризм — второй признак русскости литературы. Книга всегда разговор личный, писатель и читатель всегда один на один. Сердце к сердцу, душа в душу. А разговор по душам, беседа душ ведётся языком лирики. Лиризм — уникальное свойство русской культуры. Это не сентиментальность германцев, не сплин англичан. Не испанская романтика. Русская лиричность непереводима, она непередаваемо тонка, тиха, она только наше и только для нас. Лиричность выше смысла, выше тона, она — русская душевность. И все, кто знал Валентина Григорьевича, помнят — насколько тих, тонок он был в общении.

Третий признак русскости — нравственная неколебимость.

Распутин, как и вся плеяда наших великих писателей второй половины ХХ века, был человеком советского воспитания, то есть он не был образован религиозно изначально. И к Богу они приходили через тяжёлую работу над собой, через преодоление «школьных» стереотипов мышления. Но это менялось сознание, а вот сердце на пути к храму не менялось, а только освобождалось, раскрывалось. Ведь каким удивительным образом Валентин Григорьевич всю свою жизнь держался той неколебимой нравственной традиции суждений о добре и зле, которая утвердилась в русской православной культуре еще со времен «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона. Как непреклонно тверд писатель и общественный деятель Распутин был в отстаивании позиций красоты и истины, правоты и чистоты.

Надо понимать, что, нация формируется языком, кровь и земля здесь второстепенны. А литература — формирует общество. И потому литературный процесс — это процесс национального самосознания. Т. е., пока существует народ, пока он самоорганизован, литературный процесс никогда не заглохнет: одни писатели будут уходить, другие приходить им на смену. Господь каждому времени призывает своих свидетелей. И, зная как Он любит Россию, говорить о каком-то оскудении, тем более — о умирании литературы, есть некое богохульство.

Распутиным заканчивается советский период русской литературы. С нами осталось не так много писателей, определивших лицо той эпохи — Юрий Васильевич Бондарев, Владимир Николаевич Крупин, Виктор Иванович Лихоносов, Владимир Владимирович Личутин. Наступает новая эпоха, определяемая принципиально новым читателем, значит, будут и новые писатели. Видится главное изменение мира — он вновь становится религиозен, что значит принципиальное изменение целей и мотиваций жизни.

Но при всех переменах в умах, вечной остаётся духовная устремлённость сердца. И потому те писатели, которые стали народными в своё время, остаются народными навсегда. «Уроки французского» и «Прощание с Матерой» уже даже не в памяти, а в сознании русского человека. Мы безотчетно мыслим образами и категориями, которые в своих произведениях формообразовал Распутин.

Когда в семидесятых годах ХХ века часть интеллигентов-диссидентов рвалась на Запад, в противовес им засветились писатели, которых презрительно назвали «деревенщиками». По сути, они тоже были «диссидентами», так как противостояли коммунистическому официозу, но только с позиций народного консерватизма.

Валентин Григорьевич из числа «деревенщиков», и это благодаря ему, Абрамову, Астафьеву, Белову, Шукшину насмешливое название со временем стало звучать гордо. Надо понимать, что тогда общественное сознание переживало перелом сродни тому, с каким мы столкнулись двадцать лет назад. Только тогда ломалось не политическое, а социальное мировоззрение, мироуклад. Это был период массовой урбанизации, города вбирали в себя десятки миллионов бывших селян, и это был, конечно, ужас. Человек разом лишался привычных, проверенных опор сознания, дезориентировался, и, зачастую, развращался. Тогда-торусские писатели вступили в борьбу за народную душу. Они самоотверженно, жертвенно работали над сохранением нравственности, укреплением самоуважения, сохранением исторической памяти России. Поэтому говорится, что во времена, когда церковная проповедь была невозможна, нравственность удерживалась литературой. Писатели были проповедниками и исповедниками нравственности, и в первом ряду навсегда теперь имя Валентина Григорьевича.

Валентин Григорьевич отчетливо осознавал свой писательский долг. Служа делу правды и истины данного ему Богом талантом и мастерством, он не просто не принимал того, что происходило в 20 убийственных для страны лет, когда в России в необъявленной войне погибали миллионы людей, а всеми силами, на износ, боролся с хаосом «нового порядка». (ред. — последняя опубликованная книгаВ. Г. Распутина «Эти двадцать убийственных лет»). Когда многие советские писатели, потеряв привычные моральные ориентиры, заметались, Валентин Григорьевич не пошатнулся в своих убеждениях, и в малом не стал заигрывать с новыми хозяевами жизни. Он утверждал «Нет, не кончено с Россией» и «Запад России не получит», но при этом он не пророчествовал о некоем национальном воскрешении. Он вообще избегал слов «возрождение», «воскрешение», он все-таки был человеком своей, безвозвратно уходящей эпохи. Видел ли он свет впереди? Возраст не позволял предаваться лёгкому оптимизму. Он просто не сдавался. В моем представлении, Валентин Григорьевич — верный капитан корабля, который твердо выполняет свой долг на мостике до конца, — что бы не случилось.

Кроме всего, Валентин Григорьевич нес нравственную традицию истинно русского человека не только в творчестве, но в личной жизни. Это всем нам пример целомудрия, чистоты и красоты семейности, ведь даже невозможно представить его разгульным и пьяным. Распутин был очень мягким и тихим человеком, никто не помнит, чтобы он кричал, шумел или жестко кого-нибудь клеймил. И при этом он первым поставил свою подпись под обращением «Молчать не позволяет совесть» с резким осуждением той провокации в Храме, через которую либеральные деятели «общемировой» культуры попытались расколоть наше общество.

Внешне всегда собранный, сосредоточенный, Валентин Григорьевич мог показаться кому-то со стороны даже замкнутым, хотя всегда был неизменно доброжелателен и приветлив с собеседниками. Ему приходилось много выступать, и он мог говорить страстно, до дрожи в голосе, но только сходил с трибуны, как сразу же стихал. Его буквально окружала аура внимательной, напряжённой тишины, и рядом с ним никто не шумел, все сами собой переходили на спокойный тон. И так, не повышая голоса, он всегда был слышнее всех.

Да, конечно, были те, кому Валентин Григорьевич не подавал руки, но даже они воздавали ему должное. И как бы так не получилось, что теперь они станут «лучшими друзьями» великого русского писателя, при этом продолжая травить русскую культуру. И здесь мы выходим на важную проблему. Безусловно, наши либералы не упустят возможность объявить, что с уходом из жизни Валентина Григорьевича Распутина закончилась и русская литература. Ведь они категорически не хотят признавать бытие настоящих современных писателей. Настоящих, а не ПИПов — персонифицированных издательских проектов. Более того, неимоверное количество сил и средств за эти десятилетия было затрачено, чтобы сегодняшние поэты и прозаики России оказались в полной информационной изоляции, в полной оторванности от своих читателей. Литературный рынок очень агрессивен относительно литературного процесса, монополизированные торговые сети не пропускают современную русскую книгу на прилавки, на упорно прозападнических «культурных» телеэкранах вы никогда не увидите авторов-патриотов, только имитаторов-шоуменов, а в интернете все тонет в информационном навале.

Понятно, почему это делается — нельзя же на одной полке выставить «цыганское золото» и произведения Фаберже. Но, слава Богу, писатели, и хорошие русские писатели, всегда были, есть и будут. Россию Господь любит, и правда восторжествует.

https://clck.ru/9SnuF

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную