Тому, кто пожелает истинно честно служить 
России, нужно иметь очень много любви к ней,
которая бы поглотила уже все другие чувства, –
нужно иметь много любви к человеку вообще и
сделаться истинным христианином во всем смысле
этого слова.
Н.В.Гоголь

 …акт покаяния – это прямой путь к исповеди,
понимаемой как Текст жизни.
С.М Уваров.

Возникновение во Вселенной мыслящего человека именуется событием человечества. Слово «событие» – от старославянского «събытися» – несет в себе интонацию упования, надежды. Антропный принцип – то есть убеждение в том, что неизбежно в Мiре должен был появиться человек, является подтверждением того, что замысел о человеке присутствовал как самоцель с начала возникновения Мироздания. И действительно, с появлением человеческой личности Вселенная преобразилась. Однако цель творения – не расширение природных форм и даже не сам человек, а единение его с Творцом. Как говорит Николай Бердяев, «Человек как личность не есть часть природы, он несет в себе образ Бога. В человеке есть природа, но он не есть природа. Человек – микрокосм, и потому он не есть часть космоса» (О рабстве и свободе человека).

Богословы поясняют, что Бог-Отец сотворил Вселенную посредством Святого Духа для Сына. Сын был послан в Мiр, чтобы человек мог стать причастным путям, ведущим к Творцу Вселенной, чтобы в свободном стремлении человек мог достичь духовного уровня богочеловека. Но если в прежние времена, когда человек не сомневался в христоцентричности мира, смысл мирозданья, как высочайшего Божиего творения, не вызывал сомнений, то в эпоху модерна и постмодерна человечество решило взять земное развитие в свои руки, поставив человека в центр Вселенной, сделав целью жизни гедонизм и материальные блага. Конечно, окружающая нас действительность, особенно сегодня, во времена страшных войн, эпидемий, техногенных катастроф, не так тепла и ласкова, как должна была бы быть, по нашему мнению, во Царствии Божием. Но где и каково оно в действительности? По свидетельству евангелиста, «…не скажут: “Вот, оно здесь”, или: “Вот, там”. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк.17: 20-21). Но что это значит, как представить это месторасположение в зримых, более понятных современному человеку образах?

Так поясняет свт. Лука Крымский (Войно-Ясенецкий): «Христос сказал, что Царствие Божие внутри нас. Оно не придет приметным образом, а тихо и незаметно придет в сердца человеческие, и оно уже в сердцах праведников, в сердцах святых Божиих. Царствие Божие начнется для них еще при жизни их. Жить в Царствии Божием — это значит жить там, где царствует Бог… Такое Царствие Божие не приходит внезапно, не приходит заметным образом по громкому воззванию трубы. Царствие Божие — это тихое, мирное, незаметное вхождение Духа Святого в сердца человеческие»¹ .

Отказ от представления мира, как Царствия Божия, однако, не освободил человека от поиска ответов на основополагающие вопросы бытия. Наоборот, даже усилил в нем стремление к разрешению вопроса о смысле жизни, кажущейся сегодня, в реинтерпретации нравственных законов, в разлагающихся традиционных устоях, бессмысленной, пронизанной не энергиями любви и спасения, а токами смерти. Этот вопрос, имеющий многовековую историю, достаточно полно разработан в русской религиозной философии XIX - XX в.в. на фундаменте такой краткой и точной формулировки: «Прилеплятися Богови» (Пс. 72: 28). В наше время требуются дополнительные разъяснения понятного на протяжении тысячелетий, а ныне поставленного под сомнение стремления человека к обретению божественного содержания жизни.

1.«Взявши в руки небесный светильник»

Много помогает в понимании этого сущностного человеческого стремления новая книга известного современного прозаика, публициста, поэта протоиерея Геннадия Рязанцева-Седогина «Проза. Малое собрание сочинений», состоящая из романа, рассказов и литературно-критических статей о современном литературном творчестве. Название главного произведения собрания сочинений – романа «Земля живых», указывающее на известную библейскую истину, что Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22:32, Марк. 12: 27, Лук. 20:28), свидетельствует о духовной направленности этого издания. Для Господа все живы, ведь умершие воскреснут (пробудятся). Поэтому земля живых – это земля всех, кто был, кто есть и кто грядет. Давая такое всеохватное название, писатель ставит перед собой трудную задачу всеобъемлющего знания, объединения действительности с минувшим и жизнью будущего века, всего со всем, всех со всеми. Оправдывает писателя в этом титаническом стремлении его священнический сан, его рукоположение, через которое на избранного нисходит Святой Дух и поставляет его совершать таинства, дает дополнительные силы пасти стадо христиан, открывает незримые смыслы бытия. Божественный огонь благодати Святого Духа хранится в Церкви и преемственно передается из рода в род.

Отец Геннадий, ныне протоиерей, осуществил свое священническое призвание в сознательном возрасте, уже после окончания Литературного института, где получил литературную профессию. Он является продолжателем дела русских религиозных писателей, обладавших духовным саном, понимавшим, что только человеку свойственно «умное и словесное состояние души» (Г.Палама) . Религиозные пути и духовные искания были присущи классической русской литературе, которая многих приводила в храм. Деятели Русской Православной Церкви являлись создателями выдающихся литературно-философских произведений, а некоторые светские писатели посвящали свою жизнь Церкви, осознавая ее космическое значение, видя присутствие в ней Христа, осуществляя свое Ему сопричастие.

В аннотации к книге о. Геннадия не объявляются масштабы литературной задачи, но формулируется очень русская, очень церковная тема – защита «маленького человека», предполагается доказательство единственности и ценности каждой человеческой личности. «История не помнит маленьких людей, - говорит автор. – Они приходят в жизнь из неизвестности и уходят в безвестность, как будто и не жили на свете… Для меня история – это история жизни маленьких людей». Из вступления, названного «Трудности перевода», где задаются нравственные координаты, в которых происходит развитие содержания, где называются основные категории современной духовной ситуации, становится понятно, что автор взялся за трудный перевод на современный язык языка Вечности, за объединение высоких небесных смыслов и земных реалий, за осмысление великой одушевляющей силы имени-названия. Возможность такого свершения определяется данными духовного опыта автора, знанием трудов Отцов Церкви, таких как Василий Великий, Григорий Богослов, цитируемых в книге, и его литературным талантом. Задача совокупного познания, поставленная в произведении, решается на основе способа, сформулированного нашим соотечественником старцем Силуаном Афонским. «…путь к познанию о бытии лежит чрез обращение человеческого духа внутрь себя и затем к Богу, При этом …ум отходит от бесконечной множественности и раздробленности явлений мира и всею силою обращается к Богу и, пребывая в Боге, видит и себя, и весь мир»² .

Именно такая трудно достижимая в обыденной жизни точка зрения выбрана писателем для освобождения своего художественного зрения, для усиления интуиции, для укрепления любви к человеку, для создания романа о нашей жизни, Церкви и вере. Но автор усложняет задачу, берется за решение труднейшей современной задачи – создание образа положительного героя. В наше время, когда искусство опутано паутиной порока, когда порицается нравственность и осмеивается целомудрие, исследование лучших человеческих качеств кажется архаичным. Но писателю удается создать необходимое именно сегодня, современное произведение, главным героем которого является священник (отчасти сам автор). Это тот герой, который необходим, «когда диавол выступил в мире уже без маски» (Гоголь), когда им отвоевываются огромные пространства культуры, когда вновь актуальны слова великого Гоголя «Господи, свяжи сатану таинственной силой неисповедимого креста».

Идея преображение личности и действительности, духовное укрепление человека – темы не новые, исследованные в русской классической литературе. Отец Геннадий, зная о великих предшественниках, предстает в своем произведении не только как художник, но и как мыслитель. Роман, имеющий несложный сюжет, являясь реалистичным, воспринимается как многоплановый, полифоничный, философский труд. Темы подвига и страдания, духа и плоти, греха и покаяния, национальности и менталитета, хаоса и порядка решаются не только на евангельской основе, но посредством личного опыта и с помощью поэтической интуиции, присущей автору – поэту. Отец Геннадий уделяет внимание живописной стороне мира, использует образы природы для описания человеческих переживаний. Например, через картины космического холода и пространства, не заполненного атмосферой, создает ощущение людского одиночества. Человеческую радость выражает через солнечный и теплый день, «один из тех дней, которые наполнены неизъяснимой радостью присутствия Бога»³ . Словесное мастерство позволяет о. Геннадию изображать не только переживания героев или сложные глубинные реальности, но и создавать живые типичные характеры персонажей. В произведении много действующих лиц, и это оправдано, ведь, как писал Гоголь в письме к Языкову, «…к Богу нельзя прийти, минуя людей; надо начинать с самого себя»⁴ .

Главный герой – священник проделал собственный путь к Богу. Отражение этого пути не является задачей романа, автор предполагает рассмотреть все трудности непосредственно священнического служения, требующего «положить душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). Как повести за собой свою паству, как просветить грешные души, как укрепиться самому, чтобы стать достойным примером? «Без Христа (т.е. не “не взявши в руки небесного светильника”) нельзя опуститься в темную глубину человека»⁵ . Автору и его лирическому герою по долгу службы, выбранной по призванию, приходится опускаться в глубины человеческих душ, просветлять их, принимать на себя грехи людей, проповедовать истину, осознавая, что каждый человек – подобие Божие. Для исполнения этой должности необходимо, как говорит о. Геннадий, «иметь другое зрение – зрение глубокой веры». Только тогда за тобой последуют многие, только тогда осознают люди свое «небесное гражданство», только тогда станет необоримой наша православная Россия.

Автор книги держит в уме известные слова Гоголя: «Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно чтобы каждая единица исполняла должность свою… Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства». Эту исконную национальную мысль писатель конкретизирует, выделяя в современно мире роль священника, располагая его на первом рубеже собирания народа в государство и Отечество.

2. Исполняя должность свою.

Понятие «должность» в этимологии восходит к словосочетанию "до лжи". То есть, к праведному, правдивому исполнению своего долга без ошибок и послаблений. Геннадий Рязанцев-Седогин рассказывает о долге и служении священника, которому выпала миссия строителя храма. Он, как и герой его романа о. Евгений, после рукоположения был направлен в храм, которого не было. Священнику нужно было построить новую церковь в г. Липецке на месте старинного кафедрального собора во имя Рождества Христова, разрушенного в богоборческие большевистские времена. И молодой батюшка взялся, сначала с робостью, с неверием в свои силы, за это строительство, потом с твердым убеждением, что «кто-то должен строить храмы».

Храм – это не только стены, но место пребывания на земле Иисуса Христа, означенное Им Самим в День Пятидесятницы. Понятно, что рассказ об этом строительстве имеет фактическое основание. Поэтому, вероятно, главный герой, от чьего имени ведется повествование, носит фамилию автора книги – Седогин, но имя у него отлично от имени писателя – он отец Евгений. Этим частичным совпадением отец Геннадий подчеркивает документальность произведения, родственную связь со своим лирическим героем, допуская сюжетно-художественный, но, конечно, не вероучительный вымысел.

Священнику о. Евгению, также как и автору – о. Геннадию, предстояло возродить то, что было уничтожено «большевистской империей, построенной на лжи» и поэтому не устоявшей. Возрождение храма – это не только возведение и украшение стен, но восстановление непрерывности исторической памяти, которая, как говорит писатель, «будет передаваться следующим поколениям и никогда не исчезнет… Это собирание жизни. Вместе с ростом стен храма должна расти Церковь (собрание народа) как Тело Христово»⁶ . Много подробностей этого трудного и вдохновенного строительного дела приводит автор. Кирпичи и цемент, леса и кровельное железо, золочение куполов и роспись стен – лишь средства и этапы в его должности, которая сильна уверенностью, что «Храм будет построен!».

Как из кирпичиков складываются, возрастая, стены храма, так из преображения героев романа, трудно, не без ошибок и потерь, постепенно сплачивается духовное Тело Церкви, через самосознание маленького человека пробуждается исповедальная основа жизни. Много аналогий с православным гоголевским мировоззрением можно отметит в книге. Это не интерпретация смыслов классических произведений, но свидетельство и доказательство незыблемого порядка вещей, с наибольшей убедительностью выраженного в Православии, остающемся неколебимым бастионом и в XXI веке. Это подтверждение родства по любви и жертвенности верующих душ во все времена. Великий русский писатель Николай Гоголь, чаявший приход Церкви во все сферы жизни человека и общества, так выражал свое понимание основ жизни: «Одни говорят, что Церковь наша безжизненна. — Они сказали ложь, потому что Церковь наша есть жизнь; но ложь свою они вывели логически, вывели правильным выводом: мы трупы, а не Церковь наша, и по нас они назвали и Церковь нашу трупом. Как нам защищать нашу Церковь и какой ответ мы можем дать им, если они нам зададут такие вопросы: “А сделала ли ваша Церковь вас лучшими? Исполняет ли всяк у вас, как следует, свой долг?” Что мы тогда станем отвечать им, почувствовавши вдруг в душе и в совести своей, что шли все время мимо нашей Церкви и едва знаем ее даже и теперь? Владеем сокровищем, которому цены нет… Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь, которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с Неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России, изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, — и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!»⁷

Мысль об «оцерковлении жизни», о том, что только в Церкви – простор и душе, и сердцу, и уму является главной мыслью романа о. Геннадия Рязанцева-Седогина, убеждающего, что ценность и значение жизни определяется Божественным умудрением, которое возможно только в Церкви. Отец Геннадий на страницах своего романа много размышляет на эту тему, но вкладывает в уста главного героя не только авторские формулировки, он использует опыт Отцов и великих учителей Церкви, много обращается к духовным исследованиям известных русских философов, например, обильно цитирует из книги Алексея Хомякова «Церковь одна». «Но мудрость, живущая в тебе, не есть тебе данная лично, но тебе как члену Церкви, и дана тебе отчасти, не уничтожая совершенно твою личную ложь; дана же Церкви в полноте истины и без примеси лжи. Посему не суди Церкви, но повинуйся ей, чтобы не отнялась от тебя мудрость» ⁸.

То, как накапливается эта духовная мудрость, автор книги показывает на примерах судеб людей, промыслительно, каким-то незримыми центростремительными силами оказавшихся возле строящейся церкви, ищущих внутри ее стен, под горячей ладонью и златошитой епитрахилью доброго и умного батюшки защиту и спасение от жизненных невзгод и собственных грехов. Главный герой произведения о. Евгений смотрит на человеческий грех, как на болезнь, пытается излечить от нее своих подопечных в уверенности, что исповедь и причастие много способствует лечению этой болезни.

О том, как по разным причинам, но каждый своим узким путем, человек приходит в храм, автор рассказывает в небольших главах, называя их именами героев романа. Таких людей, как в жизни любой, даже маленькой церкви, много. Здесь и просители о помощи, как, например, Мелания Ракович, болящая душой за свою отвергнувшую Бога и уехавшую в Америку дочь, и жертвователи больших или малых денег, как бизнесмены Прилепин и Маккенский, или Лариса Васильевна, ставшая после смерти мужа монахиней Тавифой. Это и жертвователи своего труда, как рабочие градообразующего предприятия, и даже жертвователи жизни – как молодой болезный каменщик Констнтин, до последнего вздоха отдававший свои слабеющие силы строительству церкви. Здесь инокини и монахини: кто взволнован сомнением, кто воодушевлен страстной верой; все они разные, со своими непохожими историями обретения веры и путями воцерковления. Здесь и заблудшие души, чувствующие тепло, исходящее от холодного спасительного креста, находящегося в руке батюшки. Запоминаются и волнуют выразительные личности героев повествования, как, например, та несчастная, которой автор дал яркое определение – «растленная простота». С истинно русским милосердием, сожалея о потере даже одной заблудшей души, автор рассказывает об этой женщине-пьянчужке, стремящейся в храм, но не находящей в нем своего места и утешения в молитве.

Но ни ее, громко вопрошающую и одолеваемую бесовским возмущением во время церковной службы, ни болезных наркоманов, ни беззастенчивых лгунов, даже осужденных преступников никто не обижает и не гонит из храма. Потому что и они – «маленькие люди, ткань истории», это их переживаниями переживал Гоголь: «“Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?” – и в этих проникающих словах звенели другие слова: “Я брат твой”. И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…» Эти известные слова из рассказа «Шинель» много поясняют в романе, который вопиет к современникам словами великого нравственного завета – «будьте не мертвые, а живые души!».

О том, что такое – мертвые души писатель много говорит в своих рассказах. Они, будучи сюжетно самостоятельными произведениями, являются убедительными дополнениями к роману, иллюстрациями исследуемых в нем смыслов. Мертвые души – это герои рассказов «Завтра не наступит никогда», «Дайвиг» и других, где писатель изображает трагические судьбы людей, потерявших смысл жизни, не различающих за своими эгоистическими страстями красоту мира, презирающими человеческое единение. Все они живут без веры в Бога, не переступают порог храма, но, преступают многие нравственные законы и погибают, не обладая защитной духовной силой.

Но что значит живая душа? Это большая самостоятельная часть романа «Земля живых», в котором писатель показывает, что живая душа может быть даже у закоренелого грешника, если он тянется к храму в надежде преображения своей жизни. Эта тема исследуется автором на богословском уровне, вполне доступном писателю, – облаченному священническим саном. Молитва, исповедь, причащение, проповедь – его каждодневный подвиг во имя созидания гармоничной личности, творящейся покаянием. Как говорит герой романа о. Евгений, обращаясь к своему юному сыну: «С чем можно сравнить гармоничность личности? Со стройным звучанием космоса, со звездным небом, с настроенным музыкальным инструментом, с совершенной музыкой, с благовонием горных смол – ладаном, со всем совершенным, что есть в мире, что имеет печать первобытности, первородности творения. Именно неизменяемостью, первородством сохраняется всякая вещь под солнцем…. Все вещи, сотворенные Богом, совершенны, потому что устроены по законам гармонии. И человек должен нести в себе эти божественные законы» ⁹. Именно священнику вменена обязанность созидать просвещенного, красивого, постигающего суть вещей, исповедующего свои грехи человека, угодного Богу.

Реальной церковной исповеди предшествует акт внутреннего, осмысленного покаяния, символизирующего преображение жизни, выход за пределы временности в пространства вечности. В исповеди, в соприкосновении исторического и личностного уровней проблемы, раскрываются критерии истинного бытия человека. Не в принимаемых священником листочках с перечнем грехов исповедника, не в шепоте покаянных молитв, но в преображении духа содержится тот Текст жизни, который приводит к изменениям ума и сердца. Так об этом таинстве говорит современный петербургский философ, исследователь русского и европейского духовного опыта Михаил Уваров. «…акт покаяния – это прямой путь к исповеди, понимаемой как Текст жизни… Исповедальное слово рождается не как звук – пусть даже и самый благостный и благодатный, – но как условие духовного и нравственного совершенства. Текст исповеди возникает как реальный “спор мысли”, и таинство это невозможно без обращения к истокам, к истории, к самому себе» ¹⁰.

Текст жизни пишется в нашем сердце нашими мыслями, нашей верой, нашим покаянным, преображающимся духом. Так об этом говорит протоиерей Геннадий Рязанцев-Седогин: «Не угоден Господу человек, не умеющий получать знания, ленивый, нерадивый. Такой человек не просветлен образованностью и знанием. Он принадлежит не гармонии, а хаосу и является игрушкой темных, разрушительных сил. Надо преодолеть невежество. Теснить тьму сначала в себе, а потом в мире» ¹¹.

При заметной дидактичности романа, оправданной тем, что многие религиозные вопросы требуют профессионального разъяснения, а так же желанием автора передать другим свой религиозный опыт, произведение можно назвать авторской исповедью. Отец Евгений не скрывает душевных страданий и сомнений в своей священнической немощи и молитве, которую он усердно творил во здравие двухлетнего мальчика Илюши, умирающего от рака в детской больнице. Не спасли малыша ни искренняя к нему любовь, ни сострадание, ни молитвенный подвиг о.Евгения, на который батюшка не жалел ни сил, ни времени. По любой просьбе матери мальчика, будь то днем или ночью, священник спешил в больницу, укреплял силы больного мальчика, молился с надеждой на чудо исцеления. Но чуда не произошло. Маленький мученик Илюша умер. Но почему оказалась допустимой смерть ребенка, священник не понимает, скорбит его сердце, возмущается разум. «Если болеют дети, нет справедливости в этом мире. Зачем родиться, страдать и умереть? Кому нужна эта жизнь-страдание? Кому нужна эта жертва: Богу? Всех любящему Богу?» ¹² - восклицает герой романа.

Смерть Илюши поколебала уверенность о. Евгения в своих силах, на которые он возлагал непомерные надежды: «Когда я был молодым священником и думал всех спасти для лучшей жизни, всех, кто со мной соприкасался тогда, я брал за руки и вел в Царствие Божие. Мне так казалось» ¹³. Узнав о смерти мальчика, священник отчаивается. «Много я видел смертей за свою священническую жизнь… Но здесь было другое… Я решился на борьбу с силами зла и провалился. В этом умершем мальчике с темными, большими взрослыми глазами было нечто такое, что повергло меня в состояние отчаяния. Я должен был признать свою беспомощность... Весь день я старался не думать об этом, но он преследовал меня, смотрел и говорил: “Зачем ты приходил ко мне, если ты не смог запретить смерти”»¹⁴ . Это не в силах человеческих. Запретителем смерти является не человек, а Бог. Смягчил отчаяние батюшки только проникновенный разговор с мудрым священником о. Владиславом на отвлеченные темы: о творчестве, о России и ее вере, об особом женском, материнском сопереживании Христу, о том, что спасают не теории, а живой Бог, и, как говорил Иван Ильин, духовное созерцание, исходящее из сердца.

Пути Господни неисповедимы, младенца Илюшу спасти не удалось. Но о. Евгению удалось не менее трудное дело – спасти от безверия своего сына, с трудом, неохотно, но осознавшего, что «мир сотворен ради церкви…, что это понятие является полнотой самой жизни».

3.«Жить свою судьбу»

Глубокие богословские мысли звучат в книге в письмах автора-героя к сыну Ивану, пришедшему в мир «жить свою судьбу». Письма отца сыну тот жанр классической литературы, который и в наше время поднимает духовное настроение. Письма о Евгения позволяет кратко, но по сути познакомиться с мировым философским и богословским наследием, проникнуться уважением и любовью к герою, раскрывающемуся в своих самых сокровенных мыслях. В своем эпистолярном обращении к сыну, современному молодому человеку, интересующемуся всем тем, чем интересуются его сверстники, отец-священник, не превознося ценности зримого тварного мира, но и не отрицая сторон мирской жизни, постепенно, на жизненных примерах доказывает, что смысл жизни не в ее самоценности, но в приобщении Божественному бытию. Трудно, резко споря, пытаясь доказать отцу прелести современного цифрового мира, сын все-таки обретает понимание, что не может быть полноты бытия без веры в Бога, без «Царского церковного сознания». Иван постепенно и накрепко осознает важность священнического служения.

В письмах к сыну автор дает контрапункт точек зрения на вопрос веры, выводит молодого человека сначала на уровень разрозненных жизненных фактов, потом более гармоничных философских мыслей не о виртуальной, а реальной жизни. Заставляет всмотреться в себя. И только по мере медленного становления целостного мировоззрения их совместные размышления выходят на уровень исповедального синтеза. И в этом процессе подтверждается мысль русского философа Семена Франка, что «непостижимое, трансцендентное дается человеку в форме антиномичного познания»¹⁵ .

Эта, очень сильная, имеющая актуальное значение часть книги, раскрывает мысль философа Михаила Тареева, что идея поиска недостижимого счастья может и должна быть заменена идей поиска и обретения веры. Как говорит философ, «Идея счастья не может быть руководительным началом человеческой деятельности, основанием должного порядка нашей жизни… “наслаждение есть только общий признак всякого удовлетворенного стремления, как доброго, так равно и злого” (В.С.Соловьев Критика отвлеченных начал)… Счастье недостижимо по психологической природе стремления к счастью… То благо, которое дается человеку христианством, называется различно: истиною, духовною жизнью, духовным совершенством, блаженством. Это благо даруется человеку в христианстве».¹⁶

Много поучительных случаев из своей практики приводит о. Евгений, пытаясь вразумить не только сына, но и читателя, ведь любой священник – учитель. Незабываем трогательный эпизод соборования Великим Постом бабушек в далекой заснеженной деревне Чечоры, куда приглашенного о. Евгения долго везли в ледяных санях по снежным ухабам. Священник исполняет должность свою не по отведенным нормой часам, а непрерывно, не только в стенах церкви, но и за ее пределами. Врачевание душ невозможно без любви, а любовь не имеет границ, она, как жизнь, больше сроков и обширнее пространств. Вот и о. Евгений не замечая времени, углубляясь в метельные пространства, ехал к тем, кого любил, о ком заботился. Проникновенная, выразительная сцена соборования свидетельствует о поэтическом таланте писателя, замечающего такие детали, которые много углубляют смыслы изображенной картины. С гоголевской художественность, с состраданием поэта о. Геннадий выявляет такие жизненные образы, которые рушат любое равнодушие. Обомлев от того, что в избе, где собрались деревенские старушки, пол был хоть и чистый, но земляной (!), продуваемый, холодный, писатель не жалость, но любовь и милосердие возгревает в сердцах читателей. Да и как можно не полюбить этих верных православной вере русских крестьянок! «Они сидели тесным кругом, как одна семья, не замечая земляного пола, лоханки у порога с мутной водой, сваленных на лавку и развешанных на вбитые гвозди у дверного косяка зимних вещей… С каждым новым помазанием лбов, шамкающих ртов, впалых грудей и заскорузлых от бесконечных трудов морщинистых рук они становились мне ближе, роднее. Молитва умиротворяла всех молящихся, а чтение священных текстов… “Братие, аще и впадает человек в некое прегрешение, вы духовнии исправляйте такового духом кротости; блюдый себе, да не и ты искушен будеши. Друг друга тяготы носите, и тако испоните закон Христов ”»¹⁷ .

На многие тревожные мысли наводит эта сцена: уж не предназначающиеся ли мне тяготы жизни взяли на свои плечи эти старушки, безропотно любящие Бога и дарованную Им жизнь, не ищущие счастья?.. А что же я? Почему во мне нет духа кротости, но бурлят сомнения? Ведь живу в достатке, в моем доме дорогие прабабушкины иконы. А молюсь ли я, как мои предки? А исполняю ли закон Христов? И совестно становится и горько, и жалко и их, и себя, но все эти чувства постепенно сливаются в одно, единое – именуемое любовью. И повторяю за писателем: «Господь – милостивый Создатель, и Ему всех жалко. Господь жалеет всех грешников, как мать жалеет своих детей даже тогда, когда они идут недоброй дорогой, и где нет любви к врагам и грешникам, там нет Духа Господня» ¹⁸. И молитва сама изливается из сердца.

Молитва – это жизнь, это творчество, это развитие человеческого духа, это движение к Богу через внутреннего человека. Об этом внутреннем человеке о. Евгений поясняет сыну, на примере из его же жизни, когда сын плакал вместе с отцом на могиле бабушки. «Человек, человек внутренний, то есть настоящее содержание личности, проявляется как раз в трагические минуты жизни. Начинает звучать его сердце. Выходит наружу сокровенное сердце человека… Я почувствовал, что ты, несмотря на все наши разногласия и ссоры, по-настоящему любишь меня»¹⁹ .

Такая забота о нравственном воспитании сына определяется не только отцовской к нему любовью, но пониманием важности сохранения культурной традиции, духовных ценностей. Сохранение национального идеала является одним из условий существования России. Честерфилд в одном из писем к сыну писал: «Поглядишь на теперешних отцов, и кажется, что не так уж плохо быть сиротой, а поглядишь на сыновей, то кажется, что не так уж плохо оставаться бездетным»²⁰ . Чтобы Россия не осталась бездетной, чтоб она во всей свое крепости существовала в веках, отцы должны воспитывать своих сыновей в величии духа, в исконно русских, православных законах, уважая и своего, и сыновнего внутреннего человека.

4. О Вере и вере.

Внутренний рай созидается любовью и милосердием. Эти качества в большей степени присущи женщинам. Поэтому, наверное, в романе «Земля живых» так много женских образов. Сердечные голоса женщин: инокинь и монахинь, прихожанок и дарительниц, несчастных и счастливых, ищущих помощи и понимания, матерей и дочерей, складываются в многоголосный хор, превращаются в выразительный полифонический инструмент, с помощью которого писатель искусно проявляет замысел произведения. Женские образы вносят ту божественную красоту, без которой невозможно создать правдивое произведение о Церкви и вере.

Вера промыслительна, говорят Отцы Церкви. Священник не может убедить человека веровать или не веровать. Как поясняет старец Силуан, «… с одной стороны, Дух Божий не терпит насилия, ни спора, с другой – слишком велико дело – воля Божия. В слове духовного отца, которое всегда несет на себе печать относительности, она не может вместиться, не может получить совершенного выражения, и только тот, кто воспринимает слово как угодное Богу, не подвергая его своему суду, или, как часто говорят, “без рассуждения”, только тот нашел верный путь, ибо он действительно верует, что “Богу все возможно” (Мф. 19: 20). Таков путь веры, познанный и утвержденный тысячелетним опытом Церкви» ²¹.

Трудно осилить этот путь в жизни, еще труднее показать его в художественном произведении. Отец Геннадий Рязанцев-Седогин признается в иллюзорности своих надежд, воссиявших с приходом «новых времен», отменивших почти вековое гонение на Церковь. «И когда пришла это новая жизнь, мы приняли ее со всей страстью, надеясь изменить уставший от лжи мир… И никогда, никогда этот ужас не повторится! Мы будем жить, работать, молиться, и, наконец, к нам придет счастье, которого у нас никто не отнимет. Господь ведь не дает креста не по силам. А мы, служители алтаря, будем сеять “разумное, доброе, вечное”, чтобы Россия стала великой духовной страной. Так думали мы тогда»²² . Но крест оказался тяжелее, чем предполагали молодые батюшки, вдохновленные романтическими надеждами. Народ очерствел в вековом неверии. И ложь продолжает править миром, а сокрушить ее господство может только сильная вера, взращенная в православной церкви.

Но как показать путь веры современному человеку? Как наставить на него? Много способствуют тому церковная проповедь, наставничество. Но о. Геннадий Рязанцев-Седогин, писатель-священник пытается это сделать также средствами художественного произведения. Он находит уникальный способ – создает символичный образ, с помощью которого можно просто и понятно рассказать людям о том, что такое вера. Нарекая главную героиню романа именем Вера, зная, что бытие определяется именем, писатель наделяет ее качествами, присущими понятию вера. Прекрасная девушка Вера – это неземной идеал, облеченный в плоть. Кажется, что в своей исключительной духовной и внешней красоте Вера не реальная женщина, но именно она помогает в трудах о. Евгению, которые без веры невозможны. Она просветляет душу Ивана, исцеляет его неверие, и современный молодой человек осознанно наследует священническое поприща отца.

Антипод манящей блоковской Незнакомки, сотканной из духов и туманов, Вера, создана из правды и веры, она утешает, помогает, спасает от смерти о. Евгения, вдохновляет его своей любовью. Вера символизирует веру в Божественную красоту, в идеального человека Иисуса Христа. Верующий автор с восторгом рассказывает нам об этом идеале: «Это Богочеловек Христос. Это Он – идея человека. Это он – совершенный человек, это Он – гармоничный человек, это Он – личный Спаситель каждого человека, потому что является сущностью или содержанием каждого человека» ²³.

Героиня Вера, как и религиозная вера, рождает в сердцах любовь. А «Любовь, загоревшаяся в сердце, постигает тайну творения, потому что в вещах она созерцает тайну творца. Только через любовь можно встретиться в неизменяемой вещи с Богом, источником всего сущего». Полуреальный образ Веры-веры несет в себе библейский смысл: «Верь, и исцелен будет» (Мр. 9: 24). Верь – и храм будет построен! Верь – и победишь смерть!

Чудом можно назвать рождение храма, на освящение которого собрались все, кто чаял этот праздник, все – и умершие, и живые. И Вера скромно стояла среди гостей, хотя она рассталась с любимыми ею людьми о. Евгением и сыном его Иваном. Она ушла в монастырь и тем определила высший уровень веры – жертвенный, уровень аскезы, самоотречения, подтвердив сокровенную мысль автора книги, что «мир создан ради Церкви. Церковь все – мир ничто… Чем больше нельзя, тем больше человек» ²⁴.

На празднике в честь освещения храм мы видим живыми и радостными почившую маму о. Евгения и мальчика Илюшу, и всех-всех, и живых, и мертвых, кто имел фактическое или духовное отношение к созиданию храма, кто осознал, что смысл жизни – Христос. А для Него мертвых нет. Иван Ильин говорил: «Несчастье современного человека велико: ему не хватает главного – смысла жизни». В финале романа на архиерейской службе мы видим всех людей счастливыми, обретшими смысл жизни в Церкви, в Боге. И невозможно не присоединиться к этому счастью и к неизбывной вере в бессмертие каждого из нас и всего нашего богоспасаемого Отечества. И невозможно здесь не восхититься Красотой, не заметить, как Целое проявляется в единичном, как Вечность присутствует в мгновениях, а бытие является во всей своей значимости и неизбывной полноте.

Вверх

Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев: