Если, преодолев зримую увлекательность метафорического ряда, рассмотреть это стихотворение на глубинном, смысловом его уровне, то можно сказать, что в нем выведена формула вечного движения. Поэт, не будучи богословом, правильно понимает и отражает движение, как существенную сторону творения, созданного Творцом. Движение от сотворения мира присуще всему в этом мире, но невечный человек не удовлетворяется его свойствами, мечтает о движении вечном, так как видит его прообразы в реальных стихиях и в космических явлениях. Действительно, силы природы действуют повсюду, кажется, везде человека окружает вечное движение: смена дня и ночи, смена времен года, приливы и отливы – все это наводит на мысль о возможности создания подобного природному вечного двигателя. Раньше находились смельчаки, пытавшиеся раскрыть тайну вечного движения, не понимавшие, что оно не существует в тех формах, в которых они его искали. И только закон сохранения энергии, законы термодинамики убедили человечество, что на уровне материального мира эта древняя мечта недостижима.

Василий Забелло, очевидно, тоже находится под очарованием природных стихий, но свои попытки создания подобной системы, не отвергая движение на пути познания окружающего мира, выносит в нематериальную область человеческого бытия, в область духовную, где, действительно, только и может быть достигнуто “движенье вечной доброты”. И сегодня это понимание, это отраженное в поэтических произведениях удивление красотой мира, очень ценно, ведь современный человек потерял способность по-настоящему удивляться и как следствие потерял способность что-либо дивное изобретать. Поэтому, наверное, и перевелись, как в науке – ученые-чудаки, так в литературе поэты-романтики. Хотя, в достаточном приближении Василия Забелло можно назвать современным поэтом-романтиком. Правда, его романтизм, на первый взгляд не подходит под определение, данное этому литературному течению Виктором Гюго, который рассматривал романтизм, прежде всего, с его “воинствующей стороны”. И, действительно, воинственный, бунтарский дух присущ русской классике периода романтизма, но присущ он и творчеству современного поэта Василия Забелло, увлеченного этим духом и романтической верой в победу доброты. Художник остро чувствует нарушение нравственных законов и пытается противостоять нравственному искажению и современной действительности, и современного человека, создавая своей поэзией теорию возможного этому противостояния.

Его теория опирается на незыблемые, созданные Богом законы бытия, где только и возможно “движенье вечной доброты”, что тоже – красоты. Мир (как категория трансцендентно-имманентная) в поэзии Василия Забелло обладает духовными, нравственными законами, но он существует в зримом пространстве и протяжен во времени, он физически реален и от сотворения прекрасен.

На берегу глухом Байкала
Я у костра сижу один.
И жемчуга крутого вала
К ногам швыряет баргузин.
То там, то здесь лежат колоды
В оплывах гальки и песка.
Как раздражение природы
В груди звериная тоска.
Не так ли пращур курыканин
От ветра суживал свой взгляд?
Волна окатывает камни –
Тысячелетия гремят.
Охвачен гибельным пространством,
В огне смятенных чувств и дум
Пред сим божественным убранством
Не так ли плакал Аввакум?
Мы в городах поодичали
Среди бетона и машин.
В миру не высказать печали,
И потому я здесь один.

В этом стихотворении присутствуют все основные темы романтического произведения: преклонение пред богоданной красотой мира, тема смерти и беспощадного, все умертвляющего времени, хозяйничающего в гибельном пространстве, тема смятенья чувств и дум, тема трудно осуществляемого в шумном современном мире одиночества, необходимого для изъявления печали. Печаль – свойство верующей души, осознающей свое несовершенство, невозможность постижения бытия во всей его целостности и Божиего замысла о мире. Но поэт пытается познать этот замысел о мире и о человеке. Как разъясняет философ, “познать что-то – значит сделать это что-то “своим”, то есть имманентным своему сознанию” (Христианство и наука. В.Д.Захаров. Чудо как религиозно-философская проблема. М.2003. С.183). Именно такой механизм познания мира отражен в творчестве Василия Забелло. Поэт, ощущая и называя своими и леса, и небеса, сливается с лирическим героем, так что не имеет смысла их разделять.

Нелегок путь такого познания, предполагающего бежать от мира, от общества, что свойственно художнику-романтику. Однако, Василий Забелло не убегает от мира, но борется с искажающим его злом и только на время передышки остается один, чтобы попечаловаться любимому Байкалу, родительским могилам. И это две важные темы его творчества. Художник не только восхищается красотой великого русского озера, представляющего собой огромный, непознанный мир. Ему оно кажется древним ковчегом, в котором до поры до времени сокрыты таинственные, пока еще непонятные человеку, но, бесспорно, живительные силы. Байкалу и природе его окружающей, без которой не может быть и самого водного чуда природы, поэт посвящает лучшие строки. Можно много цитировать, но запоминаются более всего стихи, в которых Василий Забелло выражает свою неусыпную тревогу о будущем Байкала, используемого уже не одно десятилетие безжалостными предпринимателями в корыстных интересах, чем поставлена под угрозу жизнь и красота уникального озера. Романтичная душа поэта, верящая в победу добрых сил, не источает в ярости громы и молнии, но плачет, вместе с прибрежными чайками, журавлями и другими птицами, которых очень много и в реальном, и в поэтическом мире художника.

Поредели таежные чащи
И сурово, и грозно молчат.
Только в огненном небе знобяще
Серебристые птицы кричат.

Действительно, от проникновенности этих строк знобит, так убедительно, посредством образов природы, поэт выражает свою боль. Он призывает себе в помощь могучую природную силу грозных деревьев-великанов, и серебристых птиц, и таежных лосей, и даже местных собак. Все они, кажется, тоньше, чем человек чувствуют гармонию природы и защищают от зла свое бытие в ней. Мир животных всегда в местных сказаниях занимал особое место. Во многих древних сибирских сказках сказывалось, что человек силен только в союзе с природой, с животным миром. Отзвуки фольклорных сюжетов и образов являются теми вкраплениями в фундамент поэтической крепости Василия Забелло, которые делают ее более устойчивой и к невзгодам, и к осадам.

Да поэт и сам умело стоит за жизнь Байкала. Измученный в нравственной битве, он не собирается покидать родимый край, хоть в юности и манили, но теперь не привлекают его города – духовные пустыни; в соответствии с традициями романтизма художник осуждает развращающее влияние цивилизации.

Корявый лес… Зубцы замшелых скал…
Ползут дымы спрессовано, горбато.
Во мгле маячит призрак комбината…
День опустил свой колокол в Байкал.
Померкла жизнь без песни голубиной.
И каждый дом пропах вином и хлоркой,
И вожаки трясут насущной коркой
И благости сулят наперебой.
Я стал чужим на отчем берегу.
Но не уплыть мне чайкою на льдине,
Я не смогу быть жителем пустыни,
Слепой Байкал я видеть не могу.

Духовно-нравственная борьба – вот та категория, которой определяется и жизнь, и поступки, и мысли поэта, подводящие его к глубоким раздумьям о своем поколении, о поколении отцов, о крестьянской доле, а, в целом, о судьбе России. Но это не нравоучительные, отстраненные размышления, в результате которых легко найти виновников всех бед. Поэт таковых не ищет, но жизнь отечества исследует в нравственных критериях в пределах микрокосма своей жизни, в которой как в капле воды отражаются и бездны, и выси, существуют сильнейшие взаимодействия. Одно из них – кровные, родственные силы. Слова – отец и мать – часто встречаются в поэтических текстах Василия Забелло. Иногда как бы вскользь по ходу повествования вспоминает он о родителях. Иногда целиком посвящает стихотворение памяти отца или матери, которые были простыми тружениками, на долю их выпали и разрухи, и войны.

Припомню вдруг, откуда родом,
Что до отца подать рукой.
Кривой домишко с огородом
Стоит, как прежде, над рекой.

Здесь поэт чутко избегает ошибки многих собратьев по литературному цеху – рассказывая о родных, он не сосредотачивается на частном, как будто помнит слова Герцена о том, что “частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна” ( Герцен А.И. Полн. собр. соч. в 30-ти т. Т 2. М. 1954. С.52). Жизнь родителей поэта богата, даже в ветхом домике, ведь поэт такой ее видит и изображает неотделимой от жизни страны, от потока истории. Во многих стихах образы родителей становятся символами, помогающими поэту в оценке праведности собственной жизни. Наиболее откровенно и проникновенно звучат стихи, где автор, уподобляя себя “блудному сыну”, с библейской покаянностью выносит свою исповедь к духовно-зорким очам отца.

– Что, сынок?.. Видать, душа поспела,
Встань лицом к спасительному лику.
Промотался, дел дурных наделав,
По стране непраздной и великой…
Слишком поздно нынче созреваем.
Слишком рано устаем для дела…
Знать бы мне, что выведет кривая
Сквозь мытарства к отчему пределу.

В этой картине мы не только видим момент покаяния сына пред отцом, но слышим покаянные слова, присутствуем при душевном осмыслении жизни героем стихотворения. Он не получает традиционного для романтического персонажа прощения потому что не прощает себя сам, что возвышает исследования поэта, выводящие его творчество в обстоятельствах бытия к духовному реализму. И от этого непрощения нет разочарования, но есть высокая вера в правду жизни, которую невозможно осмыслить без исторических и кровных, родственных взаимосвязей. Поэтому, рассказывая о своих предках, о себе, поэт не забывает и о своих сыновьях, предостерегает их от собственных ошибок, главной из которых считает то, что слишком поздно встал “лицом к спасительному лику”.

Для того, чтобы показать процесс обращения “к спасительному лику”, а этот процесс не может быть одномоментным, но имеет длительность во времени, поэт находит очень выразительный образ “поспевающей души”, то есть духовного роста, становления в вере. К необходимости веры поэт приходит незаметно, даже как будто легко. Его душа “поспевает” от соприкосновения с красотой мира, в котором он живет, с красотой народного языка, древними оборотами которого поэт богато украшает свой поэтический лексикон. Наполнение души происходит через чувство любви к женщине. Но нелегко, с потерями и прозрениями дается художнику весь этот опыт. Так для того, чтобы понять смысл красоты, нужно было увидеть ее хрупкость, распад в смерти, а именно, пережить трагедию жестокой охоты на медведя.

Так вот она, сокрытая натура,
дремавшая в глуби его очей.
Пред ним лежали сало, желчь и шкура,
а попросту сказать: семьсот рублей.
Я огляделся вдруг: кружились горы,
необозримо высились хребты.
Ведь я пришел сюда жестоким вором,
губителем древнейшей красоты.

Через эту жертву герою открываться красота, как объективная ипостась. Стремление к ее восстановлению приводит к осознанию на собственном трагическом опыте коренной, достаточно полно разработанной в русской литературе идеи спасения мира через красоту, через любовь и милосердие, через восстановление образа Божия в себе.

Стихи поэта о любви чувственны, многие сюжетны, но содержащие высокое чувство, отражающие искренний восторг поэта пред внешней и душевной женской красотой, они тоже выходят на символический уровень.

…А жизнь как в снежной замяти,
Летишь снежинкой в ней.
Ну что придет из памяти
По веренице дней?
Одно лишь: как за пряслами
Встречались мы с тобой…
А дальше все неясное
И все не про любовь.

И нет сомнения в том, что все ясно там – где любовь, а где и ясно, и любовь, там – Бог.

А там, где Бог – там искание правды, там пример жертвенного служения, там творческий смысл евангельской любви, там путь спасения. И это понимает художник, повторяя материнские слова.

…Но жизнь текла… И главным самым
В ней был лишь тот из детства свет…
- Сынок, - благословляла мама, -
Нам без Христа спасенья нет.

В стихах Василия Забелло, проникнутых православной верой, сходятся и художественно разрешаются многие трудные вопросы русской жизни и русской веры, которые невозможно, как правильно понимает художник, понять, не взглянув в прошлое, не обратившись к истории отечества.

Давно душа мятущаяся просит
Божественной глубокой тишины,
Как на крылах, меня она уносит
К святым осколкам русской старины.

И эта тяга оправдана, ведь, как говорил в “Выбранных местах” Николай Васильевич Гоголь: “Сам Бог строил в России незримо руками государей”. А значит, история промыслительна. Вследствие собирания “осколков русской старины”, к которым поэт относит и драгоценные элементы Божественного чина Литургии, и традиционные церковные праздники, появляются стихи, требующие для своего постижения не рационального способа познания мира, а веры. Религиозные стихи Василия Забелло раскрывают особенности духовного развития нашего века и свидетельствуют о высоком историческом уровне в смысле преемственности и закономерности литературного процесса.

Распахнулись врата в скитский храм небольшой,
Богомольцы пошли, отпуская поклоны…
Вместе с ними и я с покаянной душой,
Все мирское отринув, молюсь на иконы.
В суете безоглядной я тратил года,
Благо, вышел на свет к алтарю и приходу…
А вокруг все росли и росли города,
Но тянулась душа к просмоленному своду.

Сколько векторов движения в этом маленьком поэтическом отрывке. Здесь все в движении: и растущие города, и распахивающиеся врата, и идущие богомольцы, и душа, тянущаяся к просмоленному своду. Но главным в этом сгустке движений является – поэт, идущий к алтарю, к Богу. А еще он идет к своему сыну, трагически погибшему послушнику Свято-Духовского скита в Почаевской Лавре - Сергию.

… Утренняя чистая пороша
Побелила пустынь, монастырь.
Рано ты, сыночек мой хороший,
Приумножил древние кресты.
Про тебя ни слухом и ни духом…
Хоть бы голубь с вестью залетел…
Та земля да будет тебе пухом
И высок молитвенный удел.

Но не слышим мы трагического отчаяния из уст поэта, глубоко в душе оплакивающего безвременную кончину старшего сына. Не слышим потому, что есть вера:

Божья Матерь приголубит,
Верил всякий час…
Ты теперь в небесной глуби
Помолись о нас.

Взирая на “высокий молитвенный удел”, вглядываясь в “небесную глубь”, поэт в своем творческом стремлении, в выстраивании своей жизни, идет по направлению к этим высотам. И это единственный путь, не имеющий завершения – путь возрастания к Богу. Только на этом пути может быть осуществлено невечным человеком так чаемое вечное движение. Ведь, как говорил преп. Максим Исповедник, “единственное твердое определение … тварной природы – течь, а не стоять”. В своей совокупности стихи Василия Забелло подтверждают воззрение преп. Максима Исповедника, сформулированное в современных терминах прот. Геронимусом, о том, что само по себе движение может быть только – к Богу, так как на уровне воплощения творение не пребывает в Боге от вечности, но имеет начало и конец и движется во времени и пребывает в пространстве (Христианство и наука. М.2003. С. 42, 43, 220). Для поэта любовь, красота, доброта являются необходимыми условиями это движение и пребывания в пространстве. Своей верующей душой он чувствует, что только любовь дает возможность человеку преодолеть свойства тварного естества путем восхождения во славу Божию. Художник не богословствуя, не мудрствуя, легко называет этот трудный путь “движеньем вечной доброты”, отмечая его вехи. А вехи те известные, древние, те же, что были у предков, у родителей, у всего православного русского люда.
Это исповедь.

Зажгу свечу исповедальную,
Под образами засвечу.
Грехи и ближние, и дальние
Прости мне, Боже, прошепчу.
………………………………..
Я накопил такого груза,
Что гнёт до матушки земли,
Но как бы ни был путь мой узок,
Лучи свечи к Тебе вели…

Это причастье.

Мне бы к храму да к причастию
Свят-дорожку проложить,
Чтобы в Боге тихо, счастливо
На земле еще пожить.

Это молитва.

Не покидай меня, молитва,
К нетленной радости зови.
Идет невидимая битва
Во имя Света и Любви.
…………………………………
Не все исполнены обеты
По укрощению страстей.
Не все акафисты пропеты
В тиши молитвенных ночей.
Да будет в радость это бремя –
Христу молитвою служить…
О, дай, Господь, еще нам время
Для очищения души.

Мольба о молитве, переходящая с единственного числа “мне” на множественное “нам”, свидетельствует о том, что поэт не видит свой путь в одиночестве, без своего народа, без Родины, без Церкви. И поэтому, как о своем, личном, искренне молится художник о России, запрокинув голову к небу:

Косяк летящих журавлей
Над горизонтом уходящим,
И в звоне солнечных лучей
Ручей, прохладою звенящий.
Припасть к нему, скорей припасть!
Питать растраченные силы…
Привет, Божественная власть,
Не оставляй моей России!

Россия для поэта – то пространство, которое изначально пребывает в Боге. Потому здесь так трудно. Потому здесь каждый человек соавтор Книги бытия. И поэтическое творчество Василия Забелло можно рассматривать как одну из ее светлых страниц.