|
 На фоне приблизительности мыслей и расслабленности речи, поразивших пышным пустословием запущенное нерадивой критикой литературное поле, поэтика Ивана Александрова (1932-2010) поражает точностью и чёткостью. Я бы осмелился сказать — бедностью, если бы имел надежду быть правильно понятым. Не той бедностью, что от нищеты и убогости, а той, что от многой мудрости и гордой печали. Так чисто и аскетично живёт дух, переживший и отринувший соблазны стяжательства и прелести тщеславия.
Поэтика Ивана Александрова удивляет цельностью. Сосредоточенностью, которая кажется лёгкостью. Техникой письма, которая настолько привычна перу, что почти не видна в почерке. Ни нажима на приём, ни вычурных завитушек вокруг да около. Стратегическая задача, которая решается этой поэтикой, — удержание безымянной высоты традиции от захвата бандами литературных мародёров.
Иван Александров стремился минимальными техническими средствами добиваться максимального художественного выражения. Помня, что аффект ещё не эффект, поэт не трубил в медные трубы, но собирал в мелодию звуки знакомые и простые, добиваясь проявления гармонии в обыкновенном и повседневном. Поэт никогда не покупался на громкую или модную фразу: он хранил верность языку, проверенному в фольклоре и устоявшемуся в современности. Его текст — доверительное обращение, адресованное нe начитанному читателю, а чуткому и вдумчивому. Прежде всего современникам и землякам.
В Дубках,
Да в Лужках,
Да в Скородинке
Смешно нам о славе вздыхать.
Признали бы только на родине,
А где-то успеют признать.
Иван Александров настоящий русский писатель-реалист; это значит среди прочего, что темой и содержанием его творчества является реальность настоящего. Русский до последней кровинки, он не подменял действительность милыми сердцу картинками былых пасторалей. Его Россия, прошедшая огонь и воду, не гордая сказочная красавица и не деревенская доверчивая дура — она просто Россия. Не лапотная и не лубочная, а облапошенная и оболганная, многострадальная и долготерпеливая, общая всем нам и единственная для каждого. Дубки, Лужки и Скородинку, как и Мценск и Орёл, населяют обыкновенные люди, герои и горемыки, трудяги и бродяги, злые и добрые, а чаще то добрые, то злые по случаю. То есть такие же, как мы все. (Мы не очень знамениты // И не шибко прыткие. // Но и мы не лыком шиты, //А суровой ниткою). Стихи Александрова о них и для них. Моральный посыл его гражданской лирики ясен и прост; любите родину в богатстве и бедности и во всяком случае будьте бережнее друг к другу.
Не спрямляйте реки, человеки!
Кривизна — от Бога — хороша.
Даже в идеальном человеке
Дьявольски извилиста душа!
Отнюдь не наугад одна из книг была наречена автором коротко и просто: «Свет». Это очень идущее к его поэзии название. Свет как цель и ценность, как зримый символ добра. Оттого в его поэтике ясность — главная эстетическая категория. Суть поэзии Александрова — прозрачность: текст как бы исчезает — суть видна вся и сразу. Оттого неглубоким критикам его стихи кажутся слишком простыми.
Но близость дна, доступность смысла в его стихах обманчива, — просто просвеченная насквозь глубина не давит на душу, а радует её. Так стоит вода у родникового истока.
 Сила поэта (а порой его слабость) в его убеждённости. Коммунист, атеист — советский человек, но не совок! — поэт не разменивал своё внутреннее достоинство на внешний успех. Нет, он не был отодвинут в тень наших дней: почётный гражданин города Мценска, лауреат премии имени Фета, авторитетный писатель Иван Александров был не из тех, кто пасует перед обстоятельствами. Его жизнь была сложна, но сложена по его нраву. Упрям и напорист, он не отделял в себе вдохновение от гражданства. В его простоте была видна порода, равноудалённая от дури и от спеси. Поэтика обыкновенной жизни, крепко замешанная на прагматике. Труженик пера Иван Александров упрямо хозяйствовал на своём клочке родной земли. Не Иван-царевич, не Иван-дурак — Иван-поэт. Уроженец и самодержец суверенного уголка — села Гудиловка, открытого им для поэзии и нанесённого на литературную карту России. Лучшие его строки те, в которых мать, деревня, поэзия и Россия — одно.
Теперь у нас в Гудиловке
Сугробы выше крыш,
И ты на той развилке
Печальная стоишь...
Теперь у нас в России
Зима, зима, зима.
И я от ностальгии
Во сне схожу с ума.
Биография поэта — его библиография. Эта истина равно верна в обе стороны. И всё же... Вот вехи, по которым можно размечать его жизнь и творчество.
Гражданин СССР Иван Александров родился 15 февраля 1932 года в деревне Гудиловке Мценского района Орловской области Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Ни одного пункта из адреса своей малой родины, поэтапно переходящей в большую, он уступать без боя не хотел. Это кредо. Запальчивость, с которой он судил историю, вполне оправданна с точки зрения человека, ни за понюх пороху лишённого советского гражданства. Но как бы то ни было, вернуться на историческую родину ему было не дано, ибо она не за горами, не за морями, а безвозвратно затонула в течении времени.
Крестьянский сын Иван Александров родился на Сретенье, когда зима встречается с летом. Бабушкины сказки встречались в воображении ребенка со школьными уроками, и Бог весть какая каша варилась в его голове... А потом война, которая, как известно, всё спишет. Вот и списала она Иваново детство в сплошные убытки. Подробности — в стихах. Поэтика военного детства — прагматика выживания маленького человека в экстремальных условиях.
Русский поэт Иван Александров родился между орловским детством и тульской юностью. Его творческая манера одним концом упирается в озорные частушки и лирические страдания сельского праздника, а другим — в лекции и семинары филологического факультета педагогического института. Его поэтика — это такое широкое коромысло с двумя ведрами воды, зачерпнутыми доверху... одно — трезвой водой из деревенского родника, а другое — хмельной влагой из Кастальского ключа. Сам поэт, ростом и статью не выделявшийся, не ропща, нёс двойную тяжесть, стараясь удержать равновесие между хулиганским началом вечного пацана и строгим педантизмом школьного учителя.
Почётный гражданин города Мценска (и Мценского района) Иван Александров отсчитывал свои труды и дни во благо города с 1958 года. Прагматика дела — польза людям. Был учителем, директором школы, инспектором отдела народного образования. Но главное — писателем. Спасателем уходящей памяти своего века. Сказителем беды русской деревни. Свидетелем бесславного конца тысячелетнего сельского мира.
Был жгучий ветер в стельку пьян,
Хватив чужого горя:
Зловеще полыхал бурьян
На брошенном подворье.
Вот он, зримый образ экологической и социологической катастрофы. Не мировой пожар, не зарево адского пламени — куда скромней... куда страшней: разбойный красный петух, вольготно гуляющий по выморочному хозяйству. Какого ещё страха Божия вам надо? Больше ничего не будет. Дальше — тишина, в которую блудный сын разве что зайдёт ненароком.
Забил осот отцовский огород,
И заблудились яблони в бурьяне.
Сюда порою память забредёт
С початою чекушкою в кармане.
Вот она, русская тоска, во всей полноте и простоте. Куда ей ещё податься, как не в потерянный рай босоногого детства? И куда от неё деться блудным детям родной природы? Душа, сосредоточенная в себе, хочет — и не может! — разорвать крут одиночества.
Заметает округу метель,
Забивает дорогу, как строчку.
Даже мёртвый вступает в артель! —
Как же можно живым — в одиночку!
Смерть бывает красна на миру.
В одиночестве — некрасива.
Я, наверно, в деревне умру
В окруженье берёз и осинок.
 Какой волнующий сбой размера в короткой строке о смерти: В одиночестве — некрасива. Это не просто пропуск очередного метрического ударения, — это перебой сердечного ритма ... это сбой дыхания ... потому что то, что сказано, сказано всерьёз. В его стихах поселилось как бы само собой то, что не нашло себе места в планах и отчётах социализма, то, что осталось забытым в тылу реформы. То, что не может назвать себя, а только воет вьюгой в печную трубу, или кружит с осенней листвой над заросшими лебедой огородами, или истекает слёзной сыростью в разграбленных погребах.
Судьба поэта впитывает его жизнь, как бумага втягивает в себя чеканные строки. Слова и образы, слова и вещи, слова и годы сближаются и соединяются в бесконечном поэтическом мире. Вплоть до полного совпадения. И тогда прозрачные слова, исполнившие свою миссию, как бы исчезают и в мире вечных вещей наступает ясность. Это же так просто, так понятно... и так удивительно! Что может быть чудеснее обыденного?
Сулило утро непогоду
Благим прогнозам вопреки,
И облака по небосводу
Сновали, словно челноки.
Пылал закат у перелеска,
Под горкой плавилась река,
И солнце, словно медь, до блеска
Натерли за день облака.
Им далеко еще до дома,
И, продолжая долгий путь,
Они на кромку окоема
Присели малость отдохнуть.
Что может быть яснее слова, сказанного как бы само собой? Что может быть вернее жизни, прожитой по совести? Что может быть важнее насущного, явленного во времени? Хлеб и вода, покой и воля, жизнь и судьба...
Если поэзия ещё возможна для нас, то вот она. Не где-то в эмпиреях Святой Руси, не в заманчивых заграницах, а здесь, в родных палестинах. Здесь и сейчас.
|
|
