|
СОРОК ДНЕЙ
Тонули горы в глубине
Растаявшего льда и снега.
Мы заперты на самом дне,
На нижней палубе ковчега.
Казалось, что нам не дано
Смирить гордыню океана.
Я комбикормом всё равно
Кормил жирафов и варанов.
Чадит неяркая свеча,
Навозом пахнет и мышами.
Я пил хмельной зелёный чай,
Закусывая овощами.
Варили пиво из зерна,
Зерно мололи жерновами,
И одинокая волна
Сияла радугой над нами.
Мы вышли через сорок дней,
Все предсказанья были лживы.
И проступившей седине
Обрадовались – значит, живы.
От счастья плакала жена
При взгляде на свои просторы,
И заново все имена
Мы нарекли полям и горам,
И засветился дивный свет
На месте первого ночлега.
Мы заперты на сорок лет
На нижней палубе ковчега.
ЗАТМЕНИЕ
От досады лик затмился солнечный,
Звёзды показались в темноте,
Полдень обернулся дикой полночью,
Полною непрошенных гостей.
Гости лезут боевыми сотнями,
Впереди – военный атташе.
Зарево трепещет над болотными
Зарослями гибких камышей.
Мыслящий тростник в пожаре выгорит,
Это всем известно наперёд,
Но пойдём и мы за князем Игорем
На косматых половцев в поход.
Будет бой кровавою расплатою!
Скрыто от дружины до поры:
Это мы – скуластые, косматые,
На себя подняли топоры,
Это мы поля свои разграбили,
Это мы сжигали города,
Это мы переписали набело
Протоколы Страшного суда.
И когда во тьму больного разума
Хлынет свет врачующий с небес,
Топоры и колья бросим на землю,
Хмуро прошептав: «Попутал бес».
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ
В течение пяти тысячелетий
Всегда нам приходилось нелегко.
Звезда Полынь сияет высоко,
Она затмила всё на этом свете.
Звезды Полынь убийственны лучи.
Ещё вчера казалось – это сказки.
Сегодня же за медицинской маской
Едва твою улыбку различишь.
В тени изнемогают города,
У них один лишь луч надежды зыбкой –
Ты улыбайся, от твоей улыбки
Звезда Полынь погаснет навсегда.
ЗАКЛЯТИЕ ПИРАМИДЫ
О великая Исида,
С берегов пустынных Нила
Аисты к тебе взывают
О прощении заблудших.
Левый берег огибая,
Солнце шествует по небу
В золотой роскошной лодке.
А на левом побережье
Величавые гробницы
Манят путников на отдых.
Расписные саркофаги,
Пятиглавые канопы
И льняные покрывала –
Вот защита против тлена,
И резные амулеты,
Скарабеи и ушебти
Обещают наслажденья
В подземелье Царства мёртвых.
Рулевой, бери правее,
Приставай к полям ячменным,
Будем пить хмельное пиво,
Будем петь и веселиться.
Не заменят пирамиды
Чернобровой египтянки
В одеянии из шёлка.
Пусть шакалы из пустыни
На луну тревожно лают,
С милой будем целоваться
На виду у фараонов.
Выходи, моя принцесса,
Я постиг науку Тота,
Иероглифов загадку,
О тебе сложу я песню,
О твоём весёлом смехе,
Песню о ресницах длинных,
О твоём манящем стане
Напишу на всех воротах,
Окружающих столицу,
Чтобы мог досужий путник
Прочитать и удивиться
Красоте моей богини.
Ну, танцуй же, извиваясь,
Под удары тамбурина,
Ни о чём плохом не думай
Под волшебным этим небом.
ТАВРОМАХИЯ
В тот летний вечер облака
Горели пурпурным румянцем.
Ты снова на спине быка
Увлечена зловещим танцем.
Напряжена как Дискобол,
Нагая, ты блестишь от пота,
Во рту уже зажат обол –
Скупая плата за работу.
И вновь прыжок! Не дрогнет бровь!
Бык заметался, ощетинясь,
И в окружении рабов
Захохотал могучий Минос.
А ты, невинна и тонка,
В наивном первозданном блеске
Сошла не со спины быка,
А с полотна минойской фрески,
Надела юбку-карандаш,
В кафе заказываешь латте.
Без сожаления продашь
Обол слепому нумизмату.
Тревожат в непонятных снах
Тебя хтонические боги,
Напоминает лишь весна
О безрассудстве критских оргий.
ДАР АРТЕМИДЫ
Ты стояла на высоком постаменте
В окружении стремительных оленей,
Ты смотрела на меня совсем не властно,
А растерянно, и тихо улыбалась.
Я помог тебе спуститься, Артемида,
Ощутив твоё тепло сквозь ткань хитона.
В дамской сумке уместились лук и стрелы,
А без лука ты обычная девчонка.
Мы пошли гулять по сонному бульвару.
Первый раз за все свои тысячелетья
Эскимо со мной отведала богиня,
Шоколадом перепачканные губы
Так смущённо прошептали «Эвхаристо».
И сейчас я помню твой античный профиль,
Эти губы, нецелованные вовсе,
Высоко ценю твой дар, Элефтерия.
НЕРЕИДА
Хорошо слушать песни слепого Гомера в июле
На пологом песке, уходящем в Эгейское море.
Этим именем – Таласса – именовался издревле
Изумрудный покой, растворивший палящее солнце.
Вот седая волна набежит и замрёт на секунду,
И отпрянет назад, унося за собою песчинки
Безвозвратных мгновений под небом высоким Эллады.
А старик всё поёт, и размеренность греческой речи
Призвала любопытных гостей из глубин Океана:
Появились, смущаясь, красивые две нереиды.
Что была посмелей, златокудрая, вышла на берег
И уселась напротив, колени обняв, улыбаясь.
У меня с собой были инжир, виноград и маслины,
Козий сыр, артишоки, бутылочка глики мосхато.
Это всё разложил перед ней я на камне округлом,
Приглашая приветливым жестом нежданную гостью.
Понемногу отведав всего, не сказала ни слова.
Даже сладость вина не сравнится с её поцелуем,
Что она подарила, прощаясь со мною навеки.
С той поры стоит мне на морском берегу оказаться,
Всё ищу я в бескрайнем тумане мою нереиду.
|
 Иван Ерпылёв, Плюсквамперфект, книга стихотворений. Оренбург, изд-во "Ямб", 2020
Книга издана при содействии Оренбургской региональной писательской организации СП России
ПРЕКРАСНЕЙШЕЙ
– Кому отдашь ты золотое яблоко?
Кого из нас ты назовёшь прекраснейшей? –
В тени олив мне говорили женщины,
Афина, Афродита и верховная
Правительница Гера. Разъярённые,
Они смотрели друг на друга с ревностью.
– Я к власти не стремлюсь, тирана жалкая
Мне участь не нужна, вы сами царствуйте.
К тому же, Гера, ты не самовластная,
Ты Зевса тень, его жена постылая,
И если ты его опять разгневаешь,
Он волен дар отнять своим решением,
Хотя и Зевс не вечно будет властвовать.
– Афина, славы не ищу, зачем прекраснейшей
Тебе именоваться, Тритогения,
Когда ты в окружении копейщиков
Летишь с мечом навстречу неприятелю,
Когда ты возвращаешься с победами
К себе домой на ложе одинокое?
Твоим невыразимо грозным именем
Навеки нарекут столицу Эллинов,
И Парфенон обвалится, но выстоит.
– Ты обещаешь самую красивую
Мне женщину, Киприда, но лукавишь ты:
Ведь ты себя не предлагаешь, хитрая,
Но вожделеешь звание прекраснейшей.
И знаю я – ты дама несерьёзная,
В морскую пену превратишься заново,
Песок морской сокроет очертания
Твоих несоблазнительных округлостей,
Потом шальной матрос лебёдкой вытащит
Тебя окаменелую, печальную,
И продадут твою живую статую
Во Францию, в покои королевские.
Отдам я лучше золотое яблоко
Старухам-мойрам – на него наматывать
Густую пряжу, так оно полезнее.
СОПЕРНИЦА
Этот конь из просмолённых досок –
Славная игрушка для детей,
И его скрипучие колёса
Всё шуршат в полночной темноте.
Ты его тянула за верёвку
К стенам неприступным за собой,
Улыбалась мило и неловко,
Будто бы ведомая судьбой.
Ты в хитоне по последней моде,
На груди – сияющий топаз.
«Подожги данайское отродье!» –
Был Кассандры одинокий глас,
Но её не слушали герои,
Сам Приам с подачи сыновей
Распахнул ворота древней Трои
Перед юной нежностью твоей.
ВОПРОСЫ ТЕЛЕМАХА
– Отец, на развалинах Трои ты видел Елену? Ответь,
Была ли она красива? Ты мог за неё умереть.
– Её я увидел мельком, несли её два раба.
Она не была красивой, но я потерял себя.
Хоть много я видел женщин, но нет среди них Елен,
Я еле тогда сдержался, чуть было не взял в плен,
А то бы всё повторилось, и заново быть войне…
– От Трои до нашего дома плыть по морю сорок дней,
Скажи, почему мы ждали без малого двадцать лет?
– Зачем задавать вопросы, коль знаешь и сам ответ?
Я плыл по груди Океана, закату подставив лоб.
Потом по моим маршрутам прошёл Христофор Коломб,
Я видел нездешних тварей и золото на снегу,
Команда моя осталась на призрачном берегу.
Детали прочтёшь в «Одиссее», хоть этот старик слепой
Немало придумал вздора, пора ему на покой.
И в школе Септуагинту потом прочитаешь ты,
Там люди лет сорок ходили по зыбкому морю пустынь.
Не мы назначаем сроки скитаний и наших встреч.
– Отец, ты храбро сражался, в зазубринах славный меч,
Скажи, чего ты боялся? И в жизни познал ли страх?
– Тебя уронить боялся, когда держал на руках,
Потом я боялся моря, боялся крика сирен,
И смерти своей страшился у Трои холодных стен,
И в детстве я испугался, впервые увидев ежа.
А те, кто не знали страха, давно в могилах лежат.
БАЯДЕРКА
Мне говорили, будто ты была
Танцовщицей роскошного Леванта,
Что у тебя волшебные крыла,
Что у тебя волшебные пуанты.
Твоей улыбки невесомый свет
Дарил надежду, исцелял от горя.
Прошли века, и твой воздушный след
Искал Гюго на паперти собора.
Твоё смущенье рисовал Дега,
Тебя любил последний император,
Но стали мы служить иным богам
И в суете не поняли утраты.
И вот теперь среди кромешной мглы,
Без крыльев, без оркестра и без хора,
Танцуй одна на кончике иглы,
Великая богиня Терпсихора.
Из «ОРЛЕАНСКОГО ТРИПТИХА»
В дымке предрассветного тумана,
В томном ожидании костра
Ты о чём мечтала, Иоанна,
Ты о ком молилась до утра?
Ночь тревожна, будто перед боем,
Это будет твой последний бой.
Говорили, ты была героем,
Говорят, ты стала сатаной.
Потускнело медное распятье
От дыханья жаркого. Тебе
Не носить батистового платья,
Не качать вовеки колыбель.
Не тебе корнели и петрарки
Посвятят галантные стихи,
Не тебе роскошные подарки
Поднесут в расплату за грехи.
Для тебя – в уродливой бойнице
Неба поседевшего с ладонь.
И прощальный плач далёкой птицы,
И смола, и пепел, и огонь.
ДЕНЬ КАНТА
Горит заря, в лучах сияет Прегель.
Как будто постарался Питер Брейгель –
Застыл весь город в деловитом беге,
Спешат торговки, хрипнут петухи.
Профессор Кант выходит из сортира.
Блестят на солнце пуговки мундира,
Который держит бравый камердинер,
Прощённый за вчерашние грехи.
Профессор Кант изволил на дорожку
Откушать кофе – с коньяком немножко,
Затем погладил ласковую кошку
И заспешил в свой университет.
Он был пруссак классический – запечный,
И в струнку, как солдат, худые плечи
Вытягивал при каждой новой встрече
С любою из сиятельных карет.
Дер Этик унд ди Рацио цузамен...
Пустынно что-то в лекционном зале.
Студентов будто языком слизали
Мясные кёнигсбергские быки.
Коллоквиум окончен – вот досада,
И трёх часов не хватит для доклада.
Размялся, а теперь работать надо,
Придя домой и скинув сапоги.
Надев ночной колпак, он быстро пишет,
И тень за ним вздымается всё выше,
И вот она уже сровнялась с крышей...
Под звон часов он фолиант закрыл,
Обедом напитал сухие мощи,
Любимый зонтик вытащил наощупь,
Достал свой кошелёк, довольно тощий,
И пфеннигом швейцара одарил.
Часы опять отзванивают гулко.
Профессор Кант выходит на прогулку.
Он следует по этому проулку
Без малого семнадцать лет подряд.
Затем – приём у местного вельможи,
Точнее, у его жены пригожей –
Как будто бы синклит масонской ложи:
Лишь о высоком гости говорят.
Не выказав к хозяйке интереса,
Откланявшись, спешит домой профессор,
Надет колпак, задёрнута завеса:
Он мирно почивает до утра.
У слабого – таинственная сила,
Которая потомков ослепила.
Растут листы из книг Иммануила
На дереве познания добра. |
