|
***
Небывалая прежде большая волна
Захлестнула долину с востока,
А вода прибывала, настигла она
Небольшую семью диплодоков.
Так тревожно кричали они о беде,
К небесам о спасенье взывали,
А вода прибывала повсюду, везде,
Днём и ночью вода прибывала.
Умирали они от тяжёлой воды,
От колючего, липкого снега,
И последнее видели – в свете звезды
Золотую громаду ковчега.
ФЕВРАЛЬСКИЕ ИДЫ
Нам философ говорит:
Опасайся злого зелья,
Берегись февральских ид,
Их запретного веселья,
Их бесчинной беготни.
Глядь – матроны поскакали,
Дружно канули они
В суматоху Луперкалий.
Фавну не мешает дым
Философских рассуждений,
Толпы следуют за ним
В сад запретных наслаждений.
БЕЗ ПРЕПИНАНИЙ
вечер как тёплый плед
греет озябший город
городу триста лет
он ещё очень молод
свет в окнах пустых
пить из одной бутылки
песни без запятых
нежная боль в затылке
выйти из берегов
этой судьбы нелепой
кофе напиток богов
сосланных в наши степи
вне литератур
ты оправданье бога
сказано mon amour
много
***
Немецкий классик Гёте – книгочей,
Алхимик, чернокнижник и повеса,
Изобразил себя до мелочей
В одной преинтереснейшей пиесе.
Он так же циркуляры изучал,
Почти не практикуя dolce vita.
Послушавшись знакомого врача,
В отставку вышел, встретил Маргариту.
Но как же черти?
Пусть идут к чертям!
Поэт – отменный мастер аллегорий.
Мужик в плаще багровом – это сам
Великий автор собственной love story.
Но Маргарита? Где её мораль?
Плач матери? Увещеванья брата?
В ночи благоухают fleurs du mal,
А Гёте был любезным и богатым.
Пиеса не дописана ещё,
Ещё одна загадка не раскрыта:
Зачем, зачем за бархатным плащом
Всегда бежит красотка Маргарита?
Её пленяет блеск его седин,
И то, что он изведал всё на свете.
Остановись, мгновенье, погоди!
Est tut mir leid, my lady. Donner Wetter!
КНЯГИНЯ
Не ищи огневого взгляда, целомудренный юный князь,
Исцеляющих от проказы болотных шальных глаз.
Ты богат и любим народом, благоверен и знаменит,
Но не выстоишь против улыбки простой крестьянской Лилит.
Возвращайся в каменный Муром, под покров старцев святых,
Где хоругви колышутся мерно в тени икон золотых.
Поворачивай без раздумий, минуй пограничную гать.
Видишь, заяц на месте скачет, так же будет сердце скакать.
В деревеньке рязанской тихо, лишь стрекочет веретено.
Истопи-ка, девица, баню, да разлей по чаркам вино.
Тихий омут её объятий, и её колдовские уста –
То, что неизмеримо выше послушания и поста,
Исцеление и погибель, искушение и благодать,
За которые можно душу без сомнения ей отдать,
Отказаться от княжьей шапки и уплыть по глади Оки,
Чтобы вслед на княгиню дивились бородатые мужики,
Чтоб она заливистым смехом возмущала сонный покой
Колоколен и белых храмов, что стоят над строгой Окой.
КРЕПОСТНЫЕ УСАДЬБЫ
Крепостные художники копии статуй античных
С крепкогрудых и широкобёдрых крестьянок ваяли.
И крестьянок, и статуи оптом потом продавали,
Что записано в купчих бумагах многостраничных.
Першпективы усадеб российских отнюдь не версальны.
Крепостные садовники стригли кусты по линейке,
А смеющийся барин в халате и в тюбетейке
Комментировал замысел скульптора шуточкой сальной.
Рассуждавшие о конституции, рыцарстве, воле,
Вольнодумцы, читавшие на ночь творенья Вольтера,
Сладострастники, пьяницы, моты, скоты, изуверы,
Отрыгнувшие ужин, чтоб вновь продолжалось застолье,
Превзошли и Париж, и предместья своей позолотой.
И в Европе не сыщешь такого шикарного места.
Пой же арию, девка, под звук рогового оркестра,
Завтра будет на крупного зверя большая охота.
Опьяневшие гости икают и громко смеются
Над акцентом, с которым последняя ария спета.
Но уже покатился с подмостков обрубок Капета,
Предвещая кровавый и яростный век революций.
ПРОРОЧЕСТВО ИСАИИ
Этот город пыльный и лукавый
Разорён варягами дотла.
Тщетно грезить о минувшей славе,
Протирать тряпицей купола.
Золото давно уже в карманах.
Липовые липы не цветут.
Город, полный злобы и обмана,
Ты оставил прежнюю мечту!
Раздаются льстиво обещанья,
Источают манну небеса.
Коли здесь живут одни мещане,
Им сойдёт пивас и колбаса.
Неотлучно был Спаситель с нами,
Ныне от Него мы далеки.
Вместо всесожжений горожане
На мангалах жарят шашлыки.
Душно в этом городе проклятом,
Ни души не сыщешь – днём с огнём.
Мой Господь, мы оба виноваты
В этом развращении племён.
Что должно случиться, чтобы садом
Обернулся этот пыльный тлен?
Голод, эпидемия, блокада,
Смерть пророков или новый плен?
ПУСТОТА
На вершинах Тейде, Фудзиямы
Я смотрел, глаза прикрыв рукой,
В пустоту, которая зияла,
Обещая ласковый покой.
Видел я её на дне могилы
И в глазах неумного врага,
И в бутылке дорогой текилы,
И в брошюре о чужих богах.
Хоть и говорит поэт Геннадий
Красников: «Над пропастью – не ржи»,
Но когда душа уже во аде,
То она трепещет и дрожит.
В этот миг ей вовсе не до смеха,
Что же делать? Покорись? Молчи?
Чтобы пустоту заполнить эхом,
Всё равно рассмейтесь, смехачи!
|
НАДПИСЬ НА КРЫЛЕ САМОЛЁТА
Небо внизу и вверху, значит, за окном рай,
Кучерявые ангелы щёки надули резонно.
Только прошу тебя, не переступай
За пределы этой совсем небольшой зоны.
Это почти что яблоко, съеденное невпопад,
Это такая локация, что, переступив однажды,
С неба сам на себя одождишь огненный град,
И под таким дождём будешь хрипеть от жажды.
Точно меч серафима, пламенное крыло
Рубит на части мягкие райские кущи.
Звёзды ночные спрятались, в горнице не светло,
Воют сквозь шум турбин переступившие души.
***
В космосе, среди безмолвной пыли,
Где зловещий ледяной простор,
Души тех, которых мы любили,
Тех, которых любим до сих пор.
Как вы там? На это нет ответа.
Чувство неизбывное вины.
Но молчат холодные планеты
И безбожно лгут пустые сны.
Вопрошанья остаются втуне,
Так печален иногда закат.
Плачут воском свечи на кануне,
Плачут звёзды – будет звездопад.
Верю я, что неприступным светом
Вы окружены и спасены,
И любовью неземной согреты
В царствии немеркнущей весны.
***
Всё сказано.
Продумано, прожито.
И лишь глаза сияют в темноте,
И снова ты – как будто Маргарита
Являешься в небесной чистоте.
Слова – не мы.
Придуманы не нами
Изящные законы языка.
И лишь во взгляде полыхает пламя,
Которое переживёт века.
***
С тобой хорошо смеяться, но радостнее – молчать.
Смотреть, как мерцает ярко электрическая свеча.
Спрячь спички на верхней полке, спрячь лезвие от ножа,
Иначе меж нами вспыхнет обоюдоострый пожар.
Стучат больные вопросы привычной болью в виске –
О вечности и о тлене, о нежности и тоске.
Зачем был нужен поэту Босфор или Хорасан –
Ты мой волшебный напиток, хмельной антидепрессант.
О строгое солнце правды! Согрейся в его лучах,
Смотри, как тихо мерцает рождественская свеча.
***
Самолёт плывёт по седьмому небу,
Полусферой светится ойкумена,
Не догонит он колесницу Феба,
И быстрее времени мчит Селена.
Кто, скрепя сердце, совладал с тобою,
Зевсу равен стал бы, шальная муза!
Над твоим домом пролетит боинг,
Завязав небо в морской узел.
То ли утро, то ли уже поздно.
Ты ложишься спать или варишь кофе.
Уходя в вечность, немые звёзды
Воссияли твой одинокий профиль.
***
Если вселенных много, так немыслимо много,
То мы встречались бессчётно во всех их уголках,
Миллионы раз нам улыбались красивые боги,
Которых обычно рисуют на розовых облаках.
Детали не так важны – цвет галстука или кожи,
Имена, адреса, звания и молекулы ДНК.
Главное – это взгляд, который сводит с ума до дрожи,
Главное – это руки, обнимающие сквозь века.
И когда мы вдвоём, то на каждой такой планете
Наступают всеобщая радость, безмятежность и тишина.
Безымянные синие солнца так ласково людям светят,
Что они танцуют на крышах, пьяные без вина.
На космической красной глине расцветают громадные лилии,
Источающие нектар, которого хватит на всех.
Наступают века блаженства и сладкого изобилия,
Несколько тысячелетий не смолкает радостный смех!
Нет никаких вселенных, лилейного нет нектара.
Это красивая сказка, гипотеза, бред пустой.
Ты одна – настоящая, хрупкая – надежда земного шара.
Помоги же нашему миру вернуться в век золотой.
***
Старше мира и старше времени было только одно слово,
Творящее тьму и свет, призывающее Адама.
Мы с тобою – два астероида, уже ко всему готовы,
Чтобы ярче светили звёзды на своде третьего храма.
Ты летишь в межпланетной пустоши, хотя думаешь – спишь в кровати.
По законам космической физики ты уже приговорена
Под влиянием гравитации падать в мои объятья
И пьянеть от безумного взгляда и молодого вина.
Поздним вечером, после работы, когда будешь ты ждать автобус,
Полный разных, плохих и добрых, но таких приземлённых людей,
Вспомни то, что всего важнее – небеса, а не пыльный глобус,
Радость, солнце, простор, веселье, а не тлен повседневных дел.
И быть может, тогда от счастья затрепещет больное сердце,
И забудет о том, что было, и о том, что оно болит.
Ты сегодня такая красивая – дай же мне на тебя наглядеться,
Прежде чем улетишь безвозвратно по одной из своих орбит.
***
Жаль, что эти минуты навеки застыли
На пустых фотоснимках, в забывшихся вёснах.
В энный раз повторится не ставшая былью,
Но такая красивая сказка для взрослых.
Города омываются морем небесным,
Исчезают дороги в закатной лазури,
Чтобы не было грустно и не было тесно
В тишине, надвигающейся перед бурей.
Перламутровым утром ты выйдешь из дома,
Обойдёшь всю округу и выйдешь к закату.
Свысока посмотрев, улыбнёшься другому –
Амаретто плеснёшь в его уличный латте.
ЙОЛЬСКИЙ КОТ
Зачем ты украдкой глядишь в слюдяное окошко,
Когда я неслышно бегу по заснеженным крышам?
В ночи зазывала домой загулявшую кошку,
А зовом накликала злого посланника свыше.
Тебе не помогут твои свитера из акрила.
Я знать не хочу этот древний и глупый обычай.
Я – чёрная маска бурана неистовой силы,
Рождественский кот, помышляющий о добыче.
Ты хочешь увидеть далёкие дивные страны,
Ты жаждешь узнать не раскрытые прежде секреты?
Идём, не стесняйся своих потаённых желаний,
Всё это получишь от ночи ещё до рассвета.
НЕБЕСНЫЙ ТРАМВАЙ
Вдоль обнажённого леса
Присыпана снегом трава.
Поскрипывает на рельсах
Мой небесный трамвай.
Поскрипывает, но всё же
Везёт к единственной той,
Которая всех дороже
Своей улыбкой простой,
Которая так красива,
Которая так далека.
Вагоновожатый, пива!
Вперёд сквозь облака!
|
