| |
Утро сегодня явно недоброе. Хмурое, тяжёлое. Тучи провисшие, низкие всё небо заполонили – ни одного просвета. Ещё, как назло, экипажи трамваев сегодня маршрутами поменяли, потому нет сегодня в вагоне пухляшки-кондукторши Алёны в спортивном костюме, расшитом блёстками. Обычно, рассчитывая пассажиров, она каждому пожелает:
– Доброе утро!
И улыбнётся.
То, что её Алёной зовут, это Паша совершенно случайно узнал. Слышал, как она с женщиной-водителем переговаривалась:
– Алён, глянь-ка среднюю дверь! Что-то плохо закрывается… – Попросила водитель.
– Сделаем! – Как всегда бодро, на позитиве откликнулась Алёна.
Кто-то, кто этим маршрутом ездит постоянно, улыбался Алёне в ответ на её доброе утро:
– Утро доброе!
Другие, кто первый раз ехал, поначалу удивлялись. Было, непривычно, что в трамвае, с утра – ты ещё толком и не проснулся – тебе уже доброго утра желают. Но, видимо, осознав, что от души, тоже искренне улыбался в ответ, а Алёна отрывала билет, протягивала:
– Пожалуйста!
– Спасибо! – И утро действительно становилось добрым, как по волшебству. Паша на себе ощутил, как говорится, доброе слово и кошке приятно…
А сегодня вот вроде бы, всё то же самое, все те же люди в трамвае едут, но чего-то не хватает. Даже понятно, чего – объединяющего позитивного начала: сегодня вместо Алёны-«доброго утра» усталая – не то от жизни, не то ещё отчего – хмурая бабушка-старушка. Молча подходит, заучено терминал протягивает, безразлично билет отрывает. Ей бы дома внуков нянчить, только видимо размер пенсии не очень-то к этому располагает…
«Вот так всю жизнь трудится человек, а выйдет на заслуженную пенсию… Разве ж на неё сегодня проживёшь! – Подумал Паша. – А куда деваться, большинство так и перебиваются, тянутся от пенсии до пенсии…»
Усмехнулся, вспомнив старую студенческую песенку и мысленно её перефразировал: «От пенсии до пенсии живут старушки весело…» Куда ж веселее: когда фонд пенсионный реформировали, Канары обещали, да только где они, а где те Канары?.. Вот и вынуждены дедушки да бабушки на самом необходимом экономить. Эх, грустно что-то с утра в трамвае, и Алёны нет, и утро какое-то кислое.
Похоже, не только у Паши настроение с утра такое, вот и Пончик с Сиропчиком тоже хмурые сидят – так он этих двоих про себя окрестил. Имён-то их Паша не знает, они как-то в разговоре друг к другу по имени не обращаются. Так перекинуться несколькими фразами на остановке,
– На работу?
– А то куда ж? А ты, вижу, с утра по пиву?..
– Ну да, вчера кореша встретил… Надо здоровьице подправить перед напряженным трудовым днём.
– Смотри не переборщи!
– Нормально. Мне через проходную не идти, не то, что тебе!..
Оба пухлые, только Сиропчик немного повыше Пончика, и – с бородкой.
Обычно, пока Паша трамвай ждёт, на остановку первым Сиропчик приходит, как раз к открытию табачного киоска. Берёт баночку пива и жадно втягивает в себя всё содержимое, видимо корешей у него не мало, коль каждое утро здоровье подправляет.
Следом, с другой стороны, минуты через две, Пончик появляется. Вширь огромный, а вот ростом не вышел, на коротких ножках, пыхает своим вонючим спайсом, заполняя едким запахом всё пространство остановки. Что за «аромат» у него, Паша никак сообразить не может, но какой-то сильно слащаво-приторный, совсем даже не пончиковый.
Почти к самому трамваю Бобёр подбегает, по-спортивному так. Этот тоже ростом с Пончика, а вот лицом – ну чистый бобёр, щёки, нос, губы… – всё бобровое. Не в смысле меха, а по формам лица. Да и сам бодр как бобр: в чёрных шортах, в чёрной футболке. Но тоже не весёлый сегодня, зашёл в вагон, присел на седушку и сразу в телефоне завис.
Вообще все утренние пассажиры у Паши как-то обозначены. А как иначе, всё время на работу с людьми едет. Надо же, хотя бы ради приличия, даже если просто подумал о человеке, то не просто безлико, а конкретно…
Вот – Грустная Мэри сидит. На вид ей лет сорок – сорок пять. Почему «Грустная»? Да потому что с утра выражение лица у неё печальное всегда. Хотя она в постоянном боевом раскрасе – косметика у неё агрессивная, а вот глаза глубоко-грустные.
«Одинокая, видимо, – невольно мелькнула мысль. – Мужика ей надо. Хорошего…»
После Алёниного «доброго утра» Мэри тоже обыкновенно улыбается, впрочем, всё равно с лёгкой, едва уловимой грустинкой в уголках губ. Но сегодня и ей улыбнуться некому, потому сегодня она просто грустная, без вариантов.
Вот ещё несколько привычных утренних персонажей: садовод, не то казах, не то алтаец. Всегда с рюкзаком, в резиновых сапогах, но без удочек… Куда едет? Явно не на рыбалку, не иначе – в сад или по грибы…
Всегда в одной и той же средней двери Столб – высоченный мужик с отрешённым лицом. Встанет, проход перегородит, и стоит упорно. Людям выходить-заходить нужно, а он остолбенел – не сдвинешь. Взял, присел бы, тем более свободных сидений в вагоне полно. Стоит упорно…
Паша уже привык к этой утренней компании, даже по-своему переживает за каждого из них. Посмотрит иногда, вот нынче что-то Пончика нет, а Бобра со вчерашнего дня не видно…
Но сегодня-то – все на месте, а «доброго утра» в спортивном костюме с блёстками нет.
Как-то машинально отметил про себя, в последнее время все дни у него – один сплошной «день сурка»: в одном ритме, в одном русле, всё одно и то же… И только каждодневное «доброе утро», пожалуй, вносит в эту скучную размеренность позитивную нотку. Но не сегодня.
Каждый день у Паши один и тот же сценарий, кроме выходных разумеется: путь на работу – сама работа – дорога домой после работы – телевизор. Тоже однообразный, однако включает его Паша машинально, чтоб хоть какой-то фон настроенческий себе создать. И потом баиньки, телевизор у него по времени настроен – в 24-00 сам выключится…
Правда сегодня после работы нужно ему ещё на почту заехать, коммуналку оплатить. Как говорится, горький день расплаты, и то – треть зарплаты отдашь за всё про всё, потом копейки считаешь…
Наверное, давно уже пора автоплатёж в телефоне подключить, в личном кабинете Сбера, чтобы об этом не думать. Да только с утра соберётся, как всегда: «Сегодня обязательно подключу!» – и вечером… как всегда – забудет.
«Ладно, сегодня ещё разок на почту заеду, оплачу… А вечерком уж точно займусь, вместо очередной порции телевизора. – Опять твёрдо обещает себе. – Вот, только бы снова не забыть…»
Трамвай сильно раскачивает из стороны в сторону, болтает…
«Так, пожалуй, все мозги с утра повытрясет… И когда же рельсы нормально переложат?», – мысленно досадует Паша.
Только досадуй – не досадуй, прекрасно понимает, – не скоро. Ну нет сегодня денег у городской администрации на рельсы – трамвай-то муниципальный – и завтра не будет… Не до рельсов им, сейчас, дыры бы в бюджете залатать.
Нет не случайно он про бюджет вспомнил, вот его – семейный, как ты его не крои, всё равно весь в дырах. Хоть и пишут нынче в СМИ, мол, средняя зарплата в регионе растёт… А цены!? – на хлеб, на картошку, на яйца… да на те же сигареты – будь они неладны! – так и взаправду курить бросишь…
Под перестук колёс и мысли болтает из стороны в сторону: тесть вот у Паши курить бросил – до этого лет сорок сигарету изо рта не вынимал, а тут поддался тёщиным уговорам, всё она рассчитала какая экономия, за сорок-то лет! – да тестю как на духу выложила. Куда мужику деваться?.. Года после того тесть не протянул, рак горла у него обнаружили… Хотя, понимает Паша, конечно и не в курении дело тут вовсе – вот друг его Витька Петров, который на терапевта выучился, говорит, мол, не бросил бы тесть курить, скорее всего, всё равно бы от рака умер. Только может раньше. Так Петров ему сказал, а он терапевт как-никак! Хотя и факт фактом остаётся, так сказать причинно-следственная связь такая вырисовывается: бросил курить и – помер, земля ему пухом. Жаль, хороший мужик был, тесть…
На работе нынче у Паши дел совсем не много. Всего-то вёрстку очередного номера посмотреть – так сказать, «контрольный в голову» – да проследить чтобы газету на печать в типографию «верстаки» вовремя отправили. Он-то ещё вчера всё вычитал, подготовил – как никак ответственный секретарь – теперь с утра на свежую голову ещё раз глянет «по диагонали», да отмашку даст.
В общем, недолго поработал – ровно столько, сколько нужно было – махнул рукой верстальщикам как Гагарин – поехали! И сам по своим делам тоже поехал. Как-то не с руки новый номер начинать, пусть этот уйдёт уже. А завтра, с утра по новой погрузится Паша в ту же информационную трясину, будь она неладна.
Из редакции вышел на остановку автобусную, а там молодёжи полно – школьники. Все в футболках с яркими надписями «Я Первый!». Прикинул, в такой-то компании он точно последним будет.
Так и получилось. Одну маршрутку пропустил, вторую… Ну не пихаться же с молодняком. Тем-то, понятно, – в тесноте да не в обиде – а Паше рёбра жалко, возраст, знаете ли… Да и молодёжь вон все прибывает да пребывает, и все – первые.
Наверное, из Дома культуры… Хотя почему «наверное», точно – сам же сегодня информацию вычитывал, мол, «в местном ДК состоится городской слёт движения Первых…» Вот, как раз по времени мероприятие у них там и закончилось.
Снова Паша гагаринский жест сделал – рукой махнул, только уже с другим подтекстом – а-а!.. – и пошёл восвояси на трамвай. Хотя, конечно, на автобусе ему бы удобнее было – там до почты без пересадок. Впрочем, и в трамвае тоже первых полно уже, все сидения позанимали. Хоть стоять свободно можно. Опять же, под перестук колёс хорошо строчки вспоминаются, особенно стихотворные, особенно если болтает тебя из стороны в сторону в ритм этим самым строчкам. Вспомнилось из Сергея Михалкова, в детстве неоднократно он этот стих читал: «Шёл трамвай десятый номер/ По бульварному кольцу./ В нем сидело и стояло/ Сто пятнадцать человек…/ Пионеру Николаю/ Ехать очень хорошо…»
Усмехнулся: «А ведь первые и пионеры – это почти из одной оперы! Поди, там в ДК обсуждали они, как больше хороших и полезных дел свершить… А вышли на улицу, и из всего сказанного одно прочно на груди и в мозгу – «Я Первый». Хотя понятно, ежели постоянно человеку одно и то же повторять – это и откладывается. Хотя, есть тонкая грань: скажут пионер – сразу с первооткрывательством каким-то напахнёт, а первый – это как в очереди… Если ещё и не уточнить вовремя – первый в чём, получается, что – во всём. Какой же с них спрос… – Надо же, куда мыслью занесло подумал. – Ай да Павел, ай да сукин сын!.. Ну да ладно, пусть как есть, так и будет: доеду до кольца, где трамвайные маршруты расходятся, там на другой трамвай пересяду, который ближе к почте останавливается… Или ещё лучше, выйду на остановку пораньше, перед мостом трамвайным, через мост пешочком прогуляюсь, а там через переулок до кольца пройду. Давненько уже на переулке не бывал…»
Когда-то здесь в переулке жила Пашина бабушка, и он практически все каникулы – и зимние, и летние – у неё обитал. А – свобода! – свой дом, свой огород, своя банька, почти свой родной с детства переулок…
Вслушайтесь только: пе-ре-улок! – звучит-то как.
Вот возьмём, для примера, улицы. Как это в той песне у Антонова – «Есть улицы центральные, высокие и важные с витринами зеркальными, с гирляндами огней…» Одна из них широкая гудит, движется куда-то; вторая – параллельно ей пошла. И на каждой из них своя жизнь: люди, машины… магазины, торговые центры… Столько всего интересного и заманчивого. И все мы вырываемся туда, спешим куда-то, бежим, а то и несёмся сплошным бесконечным потоком, в каком-то общем русле, где и остановитьмся-то нельзя.
И для того, чтобы как-то связать эти жизненные потоки между собой, чтобы возможность была у человека вынырнуть из суеты на минутку, отдышаться – для этого между улицами переулки есть. Впрочем, тот переулок, по которому Паша проти собирался, был не совсем соединительным, недаром и назывался он Тупиковый.
Причём, если по факту, – то тупиковый дважды, потому как тупики с обеих сторон были. Находился переулок в частном секторе. Короткий, всего-то по десятку домов с каждой стороны. И ограничен с двух концов трамвайными путями. Один упирался в съезд с трамвайного моста, где автомобильные полосы специально были перегорожены бетонными блоками, потому как, сколько Паша себя помнит – мост всегда находился в полуаварийном состоянии и ни разу за это время не ремонтировался. О трамвай по нему ходил. А второй конец – выходит прямо на трамвайное кольцо. И если кому-то всё же на машине нужно было попасть в переулок, то только со стороны кольца, аккуратно обогнув трамвайные пути по узенькой колее. Да и то, когда дождя не было. В дождь колея раскисала совсем и проехать по ней можно было только на грузовике. Ну, или на крутом внедорожнике.
На трамвайном кольце сходились… или расходились два городских трамвайных маршрута: первый – «единица», по которому он обычно на работу ездит; и – «шестёрка» – расположенный перпендикулярно первому, уходящий от кольца куда-то вглубь частного сектора, так называемого района Мочище. Потом, правда, эта линия шестого маршрута снова вырывалась на оживлённые многоэтажные улицы, как раз недалеко от почты. Вот здесь-то, на трамвайном кольце, он на шестёрку и пересядет.
Но сначала всё же переулок попроведует…
Ещё спускаясь с моста, Паша машинально отметил, Тупиковый изменился внешне не очень сильно: там вон магазин вроде новый какой-то, там что-то со странным названием «У Алладина»… А вот бабушкин дом, его после похорон бабы Веры они с женой продали какому-то новому русскому – Лёхе, по крайней мере так он им представился.
Смотреть дом Лёха подъехал тоже круто: на Лэнде, нагло и деловито осмотрел всё в доме, на участке, вынес суровый приговор:
– Да-а… Развалюха. Тысчонок пятнадцать скинуть надо…
– Не жирно!? Или берёшь за сколько сговорились, или сделка, как говорится, не состоялась! – В тон ему понаглее возразил Паша. Знал с такими так и надо, иначе сочтут за лоха и разговаривать будут соответственно.
– Да ладно, я чё… – Лёха, видимо не ожидал от Паши подобной борзости, и немного дал заднюю. – Сговорились, значит – сговорились. Всё равно переделывать всё буду. Я ж не для жилья, не под огород его беру… Сварганю здесь дачку, буду по выходным наезжать – отдыхать, мясо жарить да в баньке париться. Вроде – и в городе, а вроде и от всех подальше… А-то надоели, черти!
Паша сразу обратил внимание, сверху на дом Лёха мансарду прилепил, не иначе, как спальня там у него. Баню вот тоже расстроил, видать прихожка шикарная, даже бассейн небольшой… Вместо огорода теперь газон ровненько подстриженный – с моста это всё Паше хорошо видно – а посередине лужайки этой беседка со скамейками, со столиком, сверху крытая, а рядом – мангал для шашлыка.
Зайти бы, конечно, в бывший бабушкин дом, да видно никого там нету. Лёха, скорее всего, где-то по делам настает, а без спросу неудобно как-то. Да и день нынче не выходной, не банный – навряд ли Лёха сегодня здесь появится…
Вспомнил Паша, как бабушка по весне рассаду помидорную выращивала, сначала на веранде, потом уже в мае они её с Пашей в парник высаживали, а после – в землю. Кустов по тридцать. Колышки вбивали, к ним кусты ленточками подвязывали, да перевязывали… И то сказать, помидоры у бабушки всегда вкусные были, сочные, не то, что нынешние, магазинные – пластиковые. Нынче купишь таких, съешь, точно кусок воска сжевал. Вот бабушкины, те Пашка в любом виде уминал: и свежие с куста, и порезанные со сметанкой или с постным маслом, с укропчиком да с лучком зелёным с грядки сорванными!.. И солёные!.. Это так, мысли к слову об огороде, которого теперь нет…
А там, кто это в соседнем с бабушкиным домом – бывшим, конечно, но так уж у Паши в мыслях невольно думается! – в палисаднике копается, цветы что ли высаживает?.. Вроде, знакомая… Ну да, конечно же, знакомая, то ж Валька соседка. Не узнал, надо ж. Хотя – нашёл чему удивляться? – столько лет прошло… пятнадцать?.. двадцать?..
Тогда то, в детстве, Валька всё время с Галькой кучковалась, тоже соседкой из дома напротив. Они как две неразлучки, везде вместе, недаром так их и прозвали – «Вали-Гали». На год они Пашки помладше. Обе худющие… были. Теперь-то вон Валька как округлилась, подобрела сильно, словом, ладная стала, – отметил он про себя.
Подошёл, окликнул:
– Валя, привет!
– О-ой! – Женщина сперва испугалась от неожиданности, потом засмущалась, халатик поправлять стала. – Что-то никак не вспомню, вроде знакомое что-то…
– Ну вот дожил. Уже что-том стал… Не помнишь, как под трамвайным мостом в нашей норе печенье с газировкой хрумкали?..
Да, была у них в детстве такая игра – не игра, любимое занятие: Пашка да друг его Серёга, и Валя с Галей – вчетвером покупали в соседнем магазине с полкилограмма печенья пару бутылок лимонада и шли обедать в «нору».
Нора – это такая небольшую яма между бетонными блоками, на которых лежали верхние плиты трамвайного моста. Строители видимо забыли засыпать её, а они облюбовали. И то сказать место потаённое, от лишних глаз скрытое, как тогда им казалось, самое подходящее место для пикника.
Само слово это – «пикник» тогда Серёга в обиход ввёл, наверное, где-то в книге вычитал, оно ему и понравилось. Как-то раз сказал, а они подхватили:
– Ну что, на пикник?
– На пикник!
В норе рассаживались на старых деревянных ящиках, предусмотрительно притащенных с задворок соседнего магазина, и с аппетитом хрумкали печенье, запивали газировкой, да разговаривали о том, о сём. Сверху над ними то и дело громыхал очередной трамвай, это тоже добавляло, как сейчас сказали бы, особого драйва. И под это громыхание все лакомства только казались им ещё вкуснее.
– Пашка! Ты что ли!? – Искренне удивилась Валентина. – А ведь и вправду, не узнала…
– Так изменился?
– Да все мы изменились!.. – Немного устало ответила, и уже обрадованно. – Рада, правда, очень рада видеть…
– А уж я-то как рад! Встретить, такую молодую, цветущую! Я-то тебя сразу узнал… – Немного приврал Паша, впрочем, по нажитой журналистской привычке, даже не покраснел, ну сказал и сказал, опять же человеку приятно услышать то, что он и хотел услышать в данном конкретном случае.
– Да ну тебя, скажешь тоже!.. – Ещё больше засмущалась Валя. – Моло-дую…
– Как есть, так и говорю!
Валентина снова засмущалась и опять принялась кокетливо поправлять халатик.
– Слушай, Валь, а ты про Серёгу нашего ничего не знаешь? Как он? Где нынче обитает?..
И то сказать, в детстве паша с Серёгой очень дружны были, как и Вали-Гали, а потом их пути внезапно разошлись. Паша уехал учиться в другой город, там университет окончил. Как и мечтал журфак. А Серёга поступил в местный политех – учиться на механика.
Дело в том, что отец Серёгин – Гаврила Степанович всю жизнь проработал шофёром в автоколонне. Сначала на рейсовом автобусе работал, потом директора возил. Каждую пятницу, Гаврила Степанович традиционно отмечал «день шофёра». На неделе нельзя употреблять, иначе как потом за баранку сядешь, а в пятницу в самый раз – два выходных впереди. Впрочем, меру знал твёрдо.
Только однажды после того, как Серёга в институт поступил – Гаврила Степанович давно мечтал, что сын на инженера выучится – видимо принял две меры сразу: одну за день шофёра, вторую – за поступление сына.
Пашка помнит, как с чувством нескрываемой гордости отец Серёгин ораторствовал перед неразлучками Вали-Гали, которые случайно попались ему тогда на глаза. Просто на скамеечке девчонки сидели, а у него новость такая, внутри всё кипит – с кем-то поделиться срочно надо, а тут они:
– Ну вот девчата! Окончит теперь мой Серёга институт, станет директором! Будете тогда из-за угла на него выглядывать, вон, мол, директор идёт!.. – Ну поделился и поделился, что с человека взять – выпивший да радостный.
– Про Серёгу? Про директора что ли? – Переспросила Валя.
– Ну да, про Серёгу. Живёт-то он здесь?
– Не-е, рядом живёт – в девятиэтажке-свечке, в той, которая первая за трамвайным мостом стоит… У них там с женой – двушка. Квартира…
– А что он, директором-то стал?
– Ага, и директором, и замом сразу… – Валентина досадливо махнула рукой. – По вахтам он сейчас мотается. Монтажником в бригаде. По полгода где-то на северах своих пропадает. Приедет, выгуляется, да месяца через полтора-два опять на свои севера уезжает… Жена-то его, Машка – баба прижимистая, всё ей денег не хватает. Вот Серёга и мотается – калымит. А дом на переулке они продали, дачникам. Теперь многие здесь под дачи дома понаскупали, считай больше половины переулка так… Потому у нас в выходные людно, а в будни, как видишь, тишь да гладь, что на кладбище… – Зачастила Валя. – Так и живём здесь в своём переулке безвылазно: сад-огород – и на что нам народ…
– А Серёга-то здесь бывает?
– Серёга? Бывает… Участок-то с домом они продали, а гараж он себе оставил, машину в нём хранит. Да только появляется раз в полгода, а как появится неделю в гараже бузотёрит безвылазно. Ночует зачастую тоже здесь, пока Машка его домой не заберёт…
– Пьёт что ли?
– По-чёрному! Одно слово, ди-рек-тор…
– Пристыдила бы по-соседски…
– У него поди-ка своя стыдилка есть, пусть она и стыдит, если надо. – Паша почувствовал в её словах плохо скрытую обиду, вспомнил, что ещё тогда Валентина на Серёгу заглядывалась, да что-то, видать, у них не сложилось. – Моё-то дело, из-за угла подглядывать!.. – Улыбнулась Валя, наверное, Гаврилу Степановича вспомнила.
– Ну ясно всё с вами, до сих пор Серёгу забыть не можешь! – Шутливо проворчал Пашка.
– Давно уж из памяти выбросила – плюнула и ра-астёрла! – Валя игриво показала ногой, как она растирает, и дёрнула плечиками. – У меня и свой такой не хуже!
– Где он, свой-то?
– Да на работе, где ж ему быть. Денежки зарабатывает!
– Понятно… – Паша мысленно отметил, что разговор про Серёгу Валентине не очень приятен и постарался перевести разговор на другое. – А кто ещё-то тут остался? Есть кто из старых знакомых?..
– Как не быть. Вот Витька-пузырь… Помнишь такого? Теперь-то он потолстел, коммерсом заделался… Встретишь не узнаешь.
Конечно же, Паша хорошо помнил Витьку. Тот был помладше и их с Серёгой, и девчонок тоже. Странноватый немного малый. Из тех, что себе на уме, никогда не поймёшь, о чём думает.
Держался Витька от них вроде как бы и особняком, хотя постоянно где-то рядом выныривал, точно специально. Они в магазин, он где-то неподалёку у магазина торчит, они в нору, Витька уже тут как тут, сядет на ящик в сторонке, молчит, наблюдает. Взгляд настороженный, напряжённый. Но не гнать же, нора-то ничья, значит общая.
Ещё – такая пикантная деталь – у Витька из ноздри постоянно сопля высовывалась, густая, зелёная. А Серёга постоянно этим его подначивал,
– Вить, а Вить, ну покажь, как пузырь из носа надуваешь… Я те печеньку дам!
И Витька старался выдувал пузырь, большой, зелёный – чего за печеньку не сделаешь! – а они ржали как дураки. Впрочем, Витьку это нисколько не расстраивало, он даже на них не обижался, то ли и вправду не понимал причину их веселья, то ли ему действительно всё равно было. В итоге-то обещанную печеньку он-таки получал – не обманывал Серёга – а на остальное ему как-то наплевать было. Главное – результат положительный достигнут.
Позже, когда Витька постарше стал – Паша это тоже хорошо помнит – у него «предпринимательские» наклонности проявились. Он даже, было, в «бизнес» ударился, правда не совсем удачно. Получилось вот как. Серёга тогда с озера Яровое вернулся, они с родителями на это солёное озеро отдыхать ездили на пару недель. Привёз оттуда грязь целебную в пластиковой баночке с этикеткой, вынес перед друзьями похвастать,
– Вишь какая! Чёрная, маслянистая!.. Вот такую баночку грязи полкилограммовую там на Яровом почти по пятьсот рублей продают…
Витька, естественно, рядом вертелся. Всё слышал. Даже – что крайне редко бывало – в общий разговор вступил,
– Подумаешь! У нас на переулке в лужах после дождя такая же грязь образуется…
– Сам-то понял, чего сказал? – Вскипел Серёга. – В лужах! Это ж с озера! Целебная! Её рачки такие там откладывают…
– В наших лужах тоже, может, рачки есть, и грязь тоже маслянистая…
– Скажешь тоже! Пузырь ты – пузырь и есть!.. Грязь в лужах маслянистая, это от того, что машины после дождя буксуют, масло да бензин у них из выхлопушек летит!.. – Похоже по-настоящему рассердился Серёга.
Витька заткнулся даже – то ли испугался? – но что-то видать своё в голове у него отложилось. Как бы то ни было, а через неделю – как раз дождик прошёл, переулок раскис – узнали они, что Витьку в милицию забрали. Попытался он торговать на небольшом базарчике у магазина, где местные бабушки саморощенные огурцы да помидоры со своих огородов продавали, «целебной грязью с озера Яровое». Баночки даже где-то похожие нашёл, на ту, что Серёга показывал, этикетки на цветном принтере распечатал… Там его и прихватил участковый.
Хохоту потом в переулке было. Родители Витьку выпороли как сидорову козу, неделю он на заднице сидеть не мог. А Серёга подкалывал,
– Ну как бизнес?.. Как грязь? Да ты присаживайся, не стесняйся. Расскажи… – Серёга приглашал, указывая Витьке на скамейку. – Что и как?
Витёк хмурился, но упорно отмалчивался.
– А ты ей, грязью-то целебной, задницу намажь, авось быстрее заживёт… – Советовал Серёга язвительно. – Ещё вот тебе тему подкину. Не думал, что в лужи наши можно мальков запустить, да карасей выращивать. Тоже хороший бизнес. Не грязь, конечно, но выгодно…
– В коммерсы, говоришь, Витька подался? – Искренне заинтересовался Паша. – Как это так?..
– А видишь вон крайний дом, где раньше дядя Вася жил…
– Это тот, который – магазин теперь что ли?
– Ну да, «У Аллочки» … – Ухватилась за новую тему Валя, было видно, что ей очень интересно поболтать с Пашкой, которого давно не видела. – Это теперь ихний с женой магазин…
– А почему «У Аллочки»?
– Так это… как дядя Вася помер, дом к внучке его перешёл Алле, по наследству. Дочка-то дяди Васина где-то на Кубани нынче живёт со своим ухажёром, а внучка – ты её, наверное, не помнишь, она уже после тебя, как ты уехал, сюда перебралась… Мать ей дом отписала. А они потом с Витькой сошлись, теперь вот в его доме и живут. А дяди-Васин домик под магазин переделали. Торгуют…
– Надо же!.. Пузырь – лавочник! – Искренне удивился Паша. – Сроду бы не подумал.
– Так то… там у них Аллка всем рулит. А Витька у неё что-то вроде экспедитора. Она продукты у оптовиков закупает, а он их привозит на своём «Патриоте»… – Охотно делилась Валя. – А ещё по хозяйству он – и дворник, и грузчик, и зимой истопник, опять же…
– За-ба-ав-но… – Задумчиво протянул Паша. – Так она его лет на пятнадцать младше, должна быть…
– На четырнадцать. – Уточнила Валентина. – Ничего, живут себе, опять же бизнес совместный…
– Да-а… Пузырь… Магазин… За-ба-вно… – Повторился Пашка, стараясь мысленно переварить информацию. – А вон там кто, «У Алладина»?..
– А то беда наша переулковая… – Вздохнула Валя. – То ж Галкин дом был. Мать-то у неё умерла, а отец давно уже от них ушёл, ещё в детстве, помнишь? Она тогда с каким-то таджиком сразу после школы и сошлась. Тот где-то на базаре в центре торговал. Сначала они с Галей здесь жили, потом квартиру где-то в центре купили. А этот, Алладин её, сауну в доме отстроил. Сдаёт её почасово богатеньким буратинам. Теперь каждые выходные на джипах компании то и дело сюда наезжают, через весь переулок почитай. Каждые два-три часа. Всю грязь уже нашу переулочную перемесили…
– А сама Галка-то здесь бывает?
– Почитай с тех пор, как сауну открыли – ни разу! Дома сидит детей нянчит, у неё их уже трое…
– Дела-а… – Задумчиво протянул Паша.
Он мельком глянул на часы и понял, что воспоминания, подзатянулись: «Интересно, конечно… Но, если и дальше Валентину расспрашивать, так и на почту опоздаю. Тем более, она, похоже, совсем не прочь ещё столько же поговорить. Да и то, видать, с кем ей здесь особо нынче общаться-то. Нет, всё-таки, пожалуй, меняется Тупиковый гораздо больше, чем ему это по началу это представилось…»
– Ладно, Валь, побегу я, пожалуй… Дела.
– Ну вот, не успел прийти, уже убегает. Тоже – деловой!..
– Чай, не последний день живём, встретимся. Зайду как-нибудь при случае…
– Ага, ещё лет через двадцать…
По дороге к трамвайному кольцу Пашку всё мысли не отпускали, видимо под впечатлением их разговора с Валентиной: «Вот ведь живут люди и здесь. Своей почти обособленной жизнью. Свои заботы, дела свои, свой мир. Даже магазин и тот здесь теперь свой, не надо на центральную улицу выходить. Все здесь всё друг про друга знают: кто и чем живёт, с кем? Конечно, тоже меняется всё, но как-то не так, как на центральных улицах. Не кардинально, не так заметно что ли… А как?..»
Паша не мог подобрать нужного слова: «Безальтернативно? Нет, не то… Безвозвратно?.. Вроде, как и нет каких-то резких перемен… Опять – не то… Безысходно?.. Ближе… И почему тянет многих отсюда, из таких вот переулков, в тот главный шумный поток, на центральные улицы, заполненные людьми. Зачем? Разве там, в той бестолковой толкотне, в том движении лучше, чем здесь в переулке? Разве там по-другому? И, если там главное русло жизни, то здесь тогда что? Прошлое? Воспоминания?.. А может, просто отдушина?..»
С такими глубоко-философскими размышлениями и зашёл Паша в трамвай шестого маршрута. И там, неожиданно для себя, увидел ту самую кондукторшу-Алёну, в спортивном костюме с блестяшками.
Искренне обрадовался, даже опередил её,
– Добрый день!
– Добрый, пожалуй! – Весело согласилась с ним Алёна. – Вот, билетик возьмите!
– Счастливый?
– Обязательно!
– Спасибо! – Вслух сказал Паша, а про себя подумал: «Ну вот, утро не задалось, хоть день выправляется. Да и на душе распогодилось». |
|
