Геннадий ФРОЛОВ

ИЗ НОВОЙ КНИГИ


Геннадий Фролов "Не свое время",
Москва, издательство "Кругъ", 2011г.

 

***
Правда хорошо, а счастье лучше,
Но порой и в счастии тоска.
Видишь, золотой и тонкий лучик,
Словно бабочка, трепещет у виска.

Может быть, всей жизни оправданье -
Только эта солнечная нить,
Только это легкое дыханье,
О котором трудно говорить.
1970

В РОЩЕ
Спокойней и проще
Давай подойдем ко всему
В березовой роще,
В осеннем ее терему,

Где наших свиданий
Таится прозрачная тень,
Где нету страданий
И долог томительный день.

Забудем о горе,
Обиды друг другу простим,
Не плача, не споря,
Меж белых стволов постоим,

Где, кажется, дремлет
Вся жизнь, как в стакане воды,
И легкое время
Листвою заносит следы.
1970

АД
Я боюсь - в одной из тихих комнат,
В ровном свете матовых огней,
Соберутся все, кого я помню,
От чужих - до близких и друзей.

И никто не вымолвит ни слова,
Но пойму я, что любой из них
Знает подоплеку и основу
Самых лучших помыслов моих.

Знает все мгновенные желанья,
Все мечты, что мучили меня,
Все - о чем не вырвали б признанья
И угрозой вечного огня.

...Но еще ужаснее подумать,
Что когда-нибудь наступит миг:
Я узнаю помыслы других
И войду - и близких мне не будет.
1965; 1970

***
Это только весенняя слякоть,
Это только туман за окном.
Оттого-то и хочется плакать
Просто так, ни о чем, ни о ком.

Плакать так, как кулик на болоте.
Плакать так, как под снегом ручей.
Оттого, что блестят в позолоте
Облака от последних лучей.

Оттого, что на сердце свобода,
Оттого, что не жаль никого,
И пылает закат с небосвода,
Как последняя ласка его...
1971

ЖГУТ ЛИСТВУ
Жгут листву - и дым клубами;
Словно пух, садится пепел -
Стаю птиц вздымает ветер
Над домами, над садами.

На зеленом небосклоне
Стая мечется кругами
И проносится наклонно
Над садами, над домами.

Все следишь за ней часами,
Забываешь, вспоминаешь...
Все кружишь - не улетаешь -
Над домами, над садами.
1971

***
Черна ограда, а за нею,
Блестя убором ледяным,
Высокий сад в ночи синеет,
И пахнет снегом молодым.

И выступают из тумана,
И приближаются ко мне
Деревья, словно великаны
В как бы светящейся броне.

Их неумолчное движенье,
Ночной волнующийся сад -
Какие в нем идут сраженья,
Какие силы в нем кипят?

Какая в нем хранится тайна
И что она преобразит?
О чем шумит он неустанно,
О чем со мною говорит?..
1971

В ПУТИ
За мартовским лесом дорога.
За нею темнеют кусты.
Неяркое солнце. И много
Покоя, полей, высоты.

Идти колеею разбитой,
Где с тающей корочкой льда,
До самого края налита,
Весенняя стынет вода.

Свернуть на подсохший пригорок,
Присесть на сухую траву,
Где запах сосновых иголок
Насквозь пропитал синеву.

И так на душе одиноко,
Так радостна жизнь и легка,
И так хорошо и высоко
Летят и летят облака.
1971

***
Июль окислялся, как медный кувшин,
Вкус меди держался во рту.
От хриплого рева идущих машин
Я не высыпался к утру.

И долгой бессонницы тягостный дым
Кружил, застилая глаза.
И только урывками снились сады,
В которых кипела гроза.

Тогда подымался и шел в палисад,
Где мокрые ветви кустов
Клонились от ветра вперед и назад,
Светлея изнанкой листов.

И там, в шелестящей высокой траве,
Средь плеска тяжелой воды,
Казалось мне, будто в моей голове
Бескрайние плещут сады.

И маленький домик — петух на дворе,
И тихая льется река,
И ползает жук по горячей коре,
Не зная, что это рука.
1971

СТРАСТЬ
Султаны моркови пронизаны светом,
И лук малахитовый тускло блестит.
Лиловой пчелою дремучее лето
Цветы прогибает и в травах гудит.

Оно отметает, как вздор, возраженья,
Сгорая в тяжелом июльском бреду,
И наши случайные прикосновенья
Кругами расходятся в душном саду.

Колышется воздух янтарнее меда,
И разум впустую толчется впотьмах,
Где страсть, как хозяйка, идет с огорода
С неясной улыбкой на влажных губах.
1972

***
Дни проходили, шаг чеканя,
И поступь кованых сапог,
Их скрежетание о камень,
Уже не слышать я не мог.

В каком-то тягостном кошмаре
Мне все мерещилось одно:
Сухой колючий запах гари
И дыма кислое вино.

Угар побед и поражений
Был одинаково тяжел,
И не являлся чистый гений,
Чтоб осенить рабочий стол.

Я звал его, но чуткий шепот
Терялся в возгласах команд,
И доносился только топот
- Куда? - шагающих солдат.

Иные тени прилетали,
Дыша чумою и огнем.
Их крылья глухо скрежетали
В мозгу измученном моем.

Они нашептывали нежно,
Очами сытыми дразня,
О власти слова и железа,
О вкусе крови и огня;

О том, как радостно слиянье
С ревущей дикою толпой,
О том, как сладко обладанье
Своей поруганной душой!..
1973

***
Когда порой осеннею
Куда-нибудь спешишь,
По сторонам рассеянно,
Невидяще глядишь, —
Но мысль с неясным умыслом
Течет своим путем —
И вдруг: — О чем задумался? —
И впрямь: о чем? о чем?
Стоишь, молчишь растерянно,
Не зная, что сказать.
Потеряно! потеряно!..
Но что же? — не понять...
И подымается испуг:
Забыл! Забыл! Забыл!
В каких мирах блуждал твой дух,
Какой ты жизнью жил!
Куда тебя твой разум вел
Без факела в руках,
Какою бездной ты прошел,
Н замедляя шаг!..
1974

***
Птица дневная услышит ночную
Птицу, но слов не поймет.
Ветер, деревья нащупав вслепую,
В мокрые дебри уйдет.

Мальчик проснется, потянется к окнам.
В свете возникнет рука,
Матери сонной развившийся локон.
Так начиналась тоска.

Время стоит, как вода у плотины,
Льется за низкий затвор.
Лунного света зеленою тиной
Старый подернуло двор.

В доме вздыхающем душно и сыро,
Сумрак сгущается вновь.
Сердце одно в одиночестве мира.
Так начиналась любовь.

Жизнь беспредельна, как поле ночное.
Дышит отец тяжело,
Словно плывет сквозь теченье шальное,
В дно упирая весло.

Душу мою разрывала на части
Несовместимость стихий.
Счастье и горе. Горе и счастье.
Так начинались стихи.
1975

***
На душе темно и тихо,
А закат - пунцов.
Дым мороза на Плющихе
Опалит лицо.

Я пройду, как тень косая,
Сквозь арбатский шум,
Ни к кому не прикасаясь,
Молод и угрюм.

Я пройду, упорным шагом
Об асфальт гремя,
За колючим белым прахом
Снежного огня.

За поземкой синеокой,
За ее живой,
Пробегающей вдоль окон
Ледяной струей.

Ночь надвинется с востока,
Заклубится тьма.
В снег желтеющий глубоко
Спрячутся дома.

И промерзшие деревья,
Обретая цель,
Растопырив веток перья,
Полетят в метель,

Где, за тучей - небо сине
И - высок, как дым -
Над покинутой Россией
Плачет Серафим.

И любя, и ненавидя,
Он скорбит, суров,
Пред собой круженье видя
Ледяных ветров.

Но, покуда сердце живо
И стучится в грудь,
Путь над бездною обрыва,
Путь во мраке,
Путь во страхе, -
Это тоже путь!

И уже не детство мира,
А его судьба,
Ты опять проходишь мимо
Самого себя...
1969; 1975

***
Черный дрозд пробегает в траве.
Дождь прошел — и опять посветлело.
И в усталой моей голове
Одинокая птица запела.

И свистит, и клекочет она,
И рассказ ее нежный несвязан,
Словно, бедная, снова пьяна
Ослепительным холодом вязов.

Словно все, научилась чему,
Позабыла — и вспомнить не хочет!
И о счастье птенцу своему
Торопливо и страстно бормочет!

***
Подкрашен небосклон,
Приклеен дым к трубе.
Как в легкий детский сон
Легко войти тебе!

Спят яблони в снегу,
В сугробах огород.
Как бы на берегу
Густых летейских вод

Ни горя, ни беды,
Все дремлет в тишине.
Уводят в дом следы
По снежной целине.

А в доме — печки жар,
И треск смолистых дров,
И елочный пожар,
И запах пирогов.

И вся семья вокруг,
И бьют часы, звеня...
О, радостный испуг
Бенгальского огня!

О, торопливый смех
Над времени рекой
Твоих любимых — всех,
Которых нет с тобой,

Где молодость твоя,
Встречая Новый год,
Из чаши бытия
Морозный воздух пьет!..
1975

***
Моей бабушке Марии Григорьевне Усиной
и, приютившей ее с моей маленькой матерью,
Марии Евграфовне Ермаковой,
которая со дня моего рождения была мне такой же
родной и близкой.

Проезд в снегу глубоком,
Невзрачный дом, и дым
Одной струей высокой
Колеблется над ним.

Закат на небе розов,
Декабрьский воздух густ.
И весь покрыт морозной
Искристой пылью куст.

Мне все давно знакомо,
Мне все известно тут.
Я знаю: в этом доме
Меня все время ждут.

Я знаю, что ночами,
Когда ветра гудят,
Две женщины печальных,
Два ангела не спят.

Они лежат устало,
Измотаны за день.
Скользит по одеялу
Ветвей густая тень.

Стучат часы, старея,
Белеет циферблат.
Опережая время,
Мгновения летят.

И вечности дыханье
Поет в гортанях труб,
Что наша жизнь - страданье,
Терпение и труд,

Где войны, смерть и голод
Выходят из углов -
И льется в окна холод
Нетающих снегов.

И разум не умеет
Забыться, не дыша, -
Но есть любовь - и ею
Еще жива душа.

Пусть не горит лампада,
Но в комнате светло -
И смотрит кротким взглядом
Мария сквозь стекло,

Прижав к себе Иисуса,
Она глядит во тьму,
Не ведая искуса
Блаженству своему...
1975

***
Дом на снос - и мы ломаем.
В зале гулки голоса.
Половицы вынимаем,
Отдираем плинтуса.
Как нежданные подарки,
Валим в кузов косяки,
Этажерку, стулья, балки
В рыжей ржавчине трухи.
И, набив его до края,
Уезжаем, торопясь,
На пути своем роняя
Вещи собранные в грязь.
1977

***
...Ну, а нет ее пока,
Не печалясь, не ревнуя,
Речь начни издалека —
И пускай бежит рука
Вкривь ли, вкось, напропалую
По листам чистовика,
Понадеясь на кривую:
Мол-де, вывезет! Куда?..
Ах, не все ли тут едино!
Чайник пышущий, малина,
Вьюга, в поле поезда, —
Горе то, что не беда, —
Краткой жизни половина,
Запах сена и с овина
Шелестящая вода -
Рукомойник на сарае,
Грохот давнего трамвая,
Гвозди, клещи, молоток,
Первый зимний холодок...
Что еще? Да я не знаю!
Запасай покуда впрок,
Береги на всякий случай
Разговоры, дым на круче,
Ветер осени колючей,
Одиночество, тоску...

Все годится для созвучий,
Все вмещается в строку.
1977

***
Путь не дальний, да грязь глубока,
Почва, тяжкая — рыжий суглинок.
Как старухи, бредут облака.
С полевых бесприютных поминок.
Пьяный ветер забился в поветь,
От дождя потемнели заборы.
Бог не дай никому умереть,
Здесь: в глухую октябрьскую пору!
Это ж сколько мучений родне!
Грузовик не проедет — на пегой
Разве что — и в объезд по стерне,
Да и то не пройдешь за телегой.
Нет, не дай бог, не дай никому —
Даже Каину, даже Иуде —
Без того нынче в каждом дому
Затаились притихшие люди.
Не - поверишь, что в часе езды
Блеск асфальта и грохот трамваев,
Видя жалкие эти сады
Да осевшие крыши сараев.
Нет! Уж лучше не думать! Молчи!
Недалёко уже и до цели —
До ворчания русской печи,
До ее огневой канители.
Хорошо еще торфа привез!
То-то славно мне будет порою,
Как ударит ноябрьский мороз
И земля загремит под ногою.
То-то будет в душе благодать
От нестрашного сердцу испуга,
Как начнет к Рождеству задувать
По полям сумасбродная вьюга!
1977

***
Где в жизнь прорастает искусства
Жестокий и радостный сад,
Нас губит двусмысленность чувства,
Двоякость, двуликость, разлад.

Мир ясен, покуда не назван,
Но, скрывшись за словом моим,
Он форму срывает — и разом
Становится неуловим.

Напрасно, напрасно, напрасно
К нему имена мы опять,
Как ключ, подбираем — опасно
В неведомое проникать.

Вдруг там, за последнею дверью,
Что свет разделяет и тьму,
Таятся такие потери,
Которых не вынесть уму?
1978

ТРИ СНА
Я сплю, и снится мне, что сплю я в чистом поле
И вижу сон: со всех сторон земли
К покатому холму сошлись по доброй воле
Живые существа - и прилегли в пыли.
Кого здесь только нет: лисицы и коровы,
Верблюды, львы и лошади - они
Вздыхают и молчат, и лики их суровы,
Но их глаза горят, как ясные огни.
А на холме пастух. Он без кнута и дудки.
Но что в его руках? - я не могу понять.
И от блаженства их становится мне жутко,
И напрягаюсь я, чтоб этот сон прервать.

И просыпаюсь вдруг - уже в иной постели,
И давит низкий свод, и не подымешь рук,
Чтоб ласково смахнуть пригревшихся на теле
Белесых слизняков и ядовитых мух.
Мне дышится легко, но смрад мое дыханье,
Я счастлив, хоть за ним, за счастьем, видно дно,
Где в тине золотой таится колыханье
Того, что мне во сне постигнуть не дано.
Но радость, что идет оттуда пузырями,
Щекочет мне виски и рвется, словно смех,
И я лечу, лечу, как в вывернутой яме,
Где вверх - и значит вниз, а вниз - и значит вверх!

И я лечу, лечу, и дикий рев обвала
Мне перепонки рвет, свистит, гудит в трубу,
И вскакиваю я, и пальцами устало
По чистой простыне бессмысленно скребу.
Будильник отзвенел. Девятый час. Из окон
Струится зимний свет, и облетевший сад -
Весь черный ввечеру - стоит в снегу глубоком,
И красные лучи в ветвях его горят.
Какой мне снился сон? А впрочем, что за дело!..
Поет по венам кровь: забудь, забудь, забудь! -
Настал прекрасный день на старом свете белом,
Нас ждет вчерашний хмель - пора пускаться в путь!
1978

ВОРОН
Что ж ты, ворон, сидишь на суку,
Пыжишь перья да клюв разеваешь?
Что скрипишь ты себе, дураку,
Отчего ты с сука не слетаешь?

Подвели тебя нынче следы.
Понапрасну ты мерзнешь до свету! -
Никакой мне не будет беды,
Никакой мне погибели нету!..
1978

***
Не все преходяще — и значит,
Не стоит нам мучить себя!
Как славно живется на даче
В последние дни сентября.

Все гости уехали в город,
Но слышно яснее с утра,
Как трется колодезный ворот
И лязгает дужка ведра.

Как бьется зеленая муха
Меж сдвоенных рам, как звенит;
Как примус, накачанный туго,
Под чайником полным гудит.

Как куры кудахчут. Как лает
В пыли извалявшийся пес.
Как тонко скрипит, проезжая,
С дровами сосновыми воз.
1978

***
В случайные следы,
В заснеженные склоны
Летят, летят плоды
Ольхи, березы, клена.
Летят путем одним
Для продолженья рода
На дом, на сад, на дым
За дальним огородом.
Смотрю на них давно —
Им нет конца и края.
Но многим ли дано
Воскреснуть, умирая?
Те вымерзнут, а тех
Склюют со снега птицы.
Едва ль одно из всех
Весною возродится.
Поймаю семя я
И, подержав немного,
Пущу — лети! — твоя
Не кончена дорога.
Свой путь отмерен всем -
И что мое сомненье?
Лети, исполнив тем
Свое предназначенье!
1978

***
Бледные сумерки марта,
Черная сажа ворон.
Тихо качнулся плацкартный
Тесно набитый вагон.
Тихо вздохнула соседка,
Вынув из сумки роман.
Пристанционная ветка
Зябко укрылась в туман.
И потянулись во мраке,
Смутно чернея вдали,
Лесопосадки, овраги, —
Скудость весенней земли.
Скудость бесснежной равнины,
Мерзлые кучи песка,
Избы, сараи, овины,
Воля, и страх, и тоска.
Будка за насыпью белой,
Капли на мутном окне —
Все, что пока не стемнело,
Видеть отпущено мне...
1979

***
Что за птица ко мне прилетала,
Что мне пела, что пела, спеша,
Чем на песню ее отвечала
Молодая слепая душа, —

Я забыл за мельканием быстрым
Торопливых несчитанных дней.
Но сегодня, проснувшись на чистом
На рассвете, вдруг вспомнил о ней.

И с утра все хожу, повторяя,
Так что кругом идет голова:
Что за песня — такая простая
А никак не припомню слова.

Лишь мотив возникает порою
И теряется сам по себе
В бормотании, плаче и вое
Одинокого ветра в трубе.
1979

ИЮЛЬ-СЕНОЗОРНИК
Вьются пчелы, висит рукомойник,
Согревая на солнце бока.
И блуждает июль-сенозорник
В мгле левкоев, в глуши табака.

Это жизнь! Это радость соседства
Птичьих крыльев и дрожи листа.
Это ветра зеленое детство
На сухих и колючих кустах.

Это дымная горечь полыни,
Это сонная память отца,
Юность деда и прадеда — синий
Полевого озноб бубенца.

Милой матери губы протянешь
За улыбкой малины — бери!
И уснешь оттого, что устанешь,
И проснешься еще до зари.

Чтоб опять захлебнуться удачей
Выйти первому в утро земли,
Легкий след оставляя в горячей,
Не остывшей и за ночь пыли.
1979

***
Удержать ускользнувшую тень
В отраженном дыханье стиха!..
Как прекрасен, как солнечен день,
Как душа и темна, и тиха.

Ветер по полю к дому придет,
Смоет пыль с молодого лица
И надолго устало замрет
На горячей ступени крыльца.

Сон поникшей листвы невесом,
Мир уснул глубоко до поры,
Как наденет ночной небосклон
Спелых звезд золотые шары.

Как мерцаньем подернется гладь
Потемневшей воды на пруду...
И очнувшийся ветер опять
Прошумит и в душе, и в саду.
1979

СОРОКА
Сизые крылья, черная грудь,
Снега белей бока, —
Сорока-сорока, куда твой путь?
Далёко? Издалека?
А я свое отлетал уже
И не хочу лететь.
Нелюбопытно моей душе
Другие края смотреть.
Не то чтоб совсем не хотелось вдруг
Иной какой стороной,
В предощущении близких вьюг,
Как ветер пройти ночной.
Не то чтоб совсем не хотел теперь
В налипшем снегу сыром
Войти сквозняком за чужую дверь,
Присесть за чужим столом;
Стаканом греметь... и опять пропасть
В просторе родной глуши —
Да мысли упорной сухая страсть
Заманчивей для души.
Да времени нынче заметней ход,
Слышнее его шаги.
Да слаще загула горячий рот
Морозной еще строки!
1979

ЯНВАРСКИЕ ДНИ
Уже наступили январские дни
И солнце в дыму утопает с разбега.
Деревья черны, но горят, как огни,
Колючие иглы морозного снега.

Есть в жизни суровой своя красота.
Есть в холоде русском особая сила!
И радостно мне, что ушла суета,
Что мучила прежде меня и томила.

Теперь не спешу. Срок отмерен всему.
Бескрайнему горю есть тоже пределы.
И славно бродить меж домов одному,
Как после болезни, ступая несмело.

Как много желаний таилось во мне!
А много ли надо — синеющий воздух
Да первые эти в сквозной вышине,
Как сахар подмокший, бесцветные звезды;

Да чистой бумаги распахнутый лист,
Открытый пространству, как зимнее поле,
Да жесткость удил беспощадных, да хлыст,
Чтоб мог усмирить я безудержность воли!

Я счастлив судьбою своею земной.
Здесь каждому хватит мороза и вьюги,
Колючего ветра, пылающих углей,
Высокого неба и жизни одной!

Стучи, мое сердце! Вперед и вперед
Зовут в небеса устремленные трубы.
Да здравствуют кровь очищающий лед
И жизни суровой студеные губы!
1979

***
Этот мир в переменах суровый и женственный,
Этот путь без дорог торопливый и ветреный,
Это небо морозное, сизое, звездное,
Это время скрипучее, смутное, грозное!

Распахни воротник — от него не укроешься!
Пусть немеет рука, но черкает перо еще,
Чтоб пространству оставить—покуда не выпало,-
Что твоим на веку современникам выпало!
1979 

ВОЛЬТЕР
Игру ума поставив выше
И жизни, и ее страданий,
Он сам себя порой не слышал
От грохота рукоплесканий,
Что разносило по Европе
Его брошюр минутных эхо!
Ах, право, что-то есть холопье
В желаньи легкого успеха.
И тот великим быть не может,
Кто, настоящим поглощенный,
Святыни вечные тревожит
Для похвалы непосвященных!
1979

САЛЬЕРИ
Мы живем в текуче-жестком мире:
Миг уходит в вечность, вечность — в миг.
Часовые медленные гири
Движут время. Время движет их.
Бедный мой, мой маленький Сальери,
Что поделать, каждому свое!
Чем мы ближе, (кажется нам, к целя —
Тем, порою, дальше от нее.
Дальше, дальше... И все шире пропасть,
И дороги нет уже назад!
Но опять взыскующая совесть,
Торопясь, нащупывает яд.
Кабы знали, затевая сеять,
Что пожнем!.. Не зная ничего,
Разве можно следствием измерить
Цепь причин, что вызвали его?
Разве можно в рассужденье строгом,
Пробежав страницу бытия,
Однозначным исчерпать итогом
Сущность человеческого “я”?
Нет! Я не решаюсь! Да и кто я,
Чтоб судить, сподобившись тебе,
Страсти, пробегающие кровью,
Мысли, неподвластные судьбе!
1979

***
Сбрось и тоску, и усталость!
Полон стакан до Краев!
Это не старость, не старость,
А ожиданье ее!
Это не горе, не горе —
Скорый приход сентября!
Теплое мерное море —
Время колышет тебя.
Слышишь в ночи бормотание
Неповторяемых строк? —
Это гранитные камни
Вечность стирает в песок.
Это в движеньи движенье,
Скрежет и музыка слов,
Грохот кораблекрушений,
Гул бесконечных валов.
Ливня удары по крыше,
Шорох, неслышный почти —
Радости нету превыше
Слушать и слушать в ночи
Это развитие темы,
Этот сырой перепляс
Ритмов невнятной поэмы,
Сложенной кем-то для нас!
1979

***
Лень говорить и читать неохота.
Яблоня-соня, малина-дремота
Еле вздыхают, и слышно — звенит
Воздух горячий, взмывая в зенит.
Он, как стекло, раскаляясь, струится.
В мареве зыбком природа двоится,
Словно глядит, отстранясь, на себя,
Блеклые листья едва теребя.
Душно! — и длиться, и длиться мгновеньям,
Длиться и длиться — и льется на сад
По облакам, по высоким ступеням
Знойных лучей золотой водопад.
Он размывает границы предметов —
Явь ли во сне или сон наяву? —
Это рука моя дрогнула — это
Желтые сливы упали в траву.
Это ударило сердце — и птица
С пальцев сорвалась — качнулась лоза,
Это полынь приоткрыла ресницы,
И синевой захлестнуло глаза.
Свет мой без тени! — Спекающий жаром
В цельную чашу осколки ее,
Где закипает янтарным пожаром
Спелое солнце до самых краев!
Где забродило тягуче и тускло
Будущей брагой дремучее сусло, —
Пища небесная — пламя в горсти —
Телу земному в далеком пути!
1979

***
Жизнью былою судьбы настоящей
Путь не изменишь — и пусть.
Ветер приносит из сумрачной чащи
Свет мне бессолнечный — грусть.
Зябкая птица, намокшие перья,
Клекот и свист в камыше.
Невосполнимая нежность потери,
А не обмана в душе.
Мятлика пух и овсяницы сухость,
Чьи-то следы на песке.
Дальняя старость и давняя юность
В смуглой, смолистой руке.
Счастье притихшее, тайна зеленая,
Дней нисходящий покой.
Жесткий бурьян и ромашка склоненная —
Вам не проститься со мной.
Никнут ракиты вдоль берега узкого,
Небо уснуло во ржи.
Дым золотой одиночества русского
Прячет полынь у межи.
Долго ль бродить? Да броди, пока бродит
Дух наш! — кто смерил его?
Есть кому плакать и с кем перемолвиться,
Есть еще петь для кого!
Есть кому слушать мой голос нетающий,
Вольно плывущий вдали,
Спелые зерна, как колос, роняющий
В радость печали земли.
1979

В ХРАМЕ
Купола ободраны на крыши
Полувека более назад.
И пылает огненный и рыжий
Меж стропил синеющих закат.
Но внутри, где пасмурно и тихо,
В ясном блеске острого луча
Все видны рука Его и Книга
На покрытых гарью кирпичах.
1979

ТИШИНА
На всем лежит глухая тишина:
Молчит река, неся без плеска волны,
Молчит камыш, своим молчаньем полный,
И молча тонет в облаке луна.

Весь мир затих. Глаза закрой на миг:
Да есть ли он? Не плод воображенья?
К чему трудиться, принимать решенья?
Не ты его, а он тебя настиг.

Настиг и сам окутал тишиной.
О, кто кому из вас сегодня снится?
Так что же ты боишься, разум мой,
Перевернуть последнюю страницу?

Нет! Погоди! Крылом качнула птица,
Опять запел кузнечик молодой!..
1980

***
В пору ту лениво-золотую,
Как из яблок сладкий брызжет сок,
От летящих листьев-поцелуев
Зачался у женщины сынок.

В бархатной утробе, в мягком пухе
Прорастал, как в поле семена,
Под ворчанье времени-старухи,
Под напев ее веретена.

И кудель клубилась голубая —
Млечный Путь, свиваемый в тиши, —
От ворот сияющего рая
До его младенческой души.

Рдяный мир судеб еще незрячих,
Мыслью не встревоженный покой —
Первый шаг из вечности горячей
В вечности преддверие иной.

Что узнает там он, что забудет?
О, постой! не надо ничего!
Как он горек — крик! — которым люди,
В мир входя, приветствуют его!

Как бесцельно шепчет, как напрасно
Мать ребенку: что ты! я с тобой!
Он лежит — неумолимо ясно, —
Он уже уводит — путь земной.

Он ведет дорогой, бездорожьем,
Одного и с толпами людей —
Зимней стужей, мартовскою дрожью,
Юностью и зрелостью твоей.

Он теряет след в колючей чаще,
Он поземкой вьется по полям,
Он проходит городом гремящим
По задворкам и по площадям.

Сквозь грозы тяжелые раскаты,
Сквозь разлуки, жалобы и стон,
От утраты до другой утраты
Равнодушно пролегает он!

Не давая снисхожденья плоти —
Все вперед — и дальше, и вперед! -
Чтоб душа в его железном соте
Загустела в драгоценный мед.
1980

***
Этот мир в его основе,
Где с тобой нам вышло жить,
Никогда мне, право слово,
Не хотелось изменить.
Как бы ни было нам горько,
Сердцем верил горячо,
Что и тьма темна постольку,
Есть поскольку свет еще;
Что мучительное горе —
Тоже счастье — и одной
Их несет на берег море
Набегающей волной.

Их слиянье нераздельно —
Так зачем же ты опять
И напрасно, и бесцельно
Их пытаешься разъять?
Неотъемлем смех от стона,
И прекрасен без прикрас
Мир, где слезы Антигоны —
Слезы радости для нас;
Где не знаем мы, страдая,
О страданиях своих,
Что, быть может, жизнь иная
Обретет опору в них.
1980

***
С умытых лип струящаяся свежесть,
Скрип тормозов и скрежет на шоссе.
Да! Нет любви. Есть только страсть и нежность!
Огонь в крови и холодок в душе.

Есть две сестры с туманными глазами.
Я их встречал на улицах в Орле.
Весенними сырыми вечерами
Они порой маячили во мгле.

Одну я знал тогда. Другой не знаю
И посейчас. Но знаю, что придет
Еще пора — ив бледный сумрак мая
Она походкой легкою войдет.

Она войдет на краткий миг последний,
Стряхнет с плаща холодную росу,
Вино достанет — и, в ее колени
Упав лицом, я стихну и усну.
1980

***
Лист кувырком пронесется по площади,
Ляжет у ног - золотой.
Чайная. Лошадь с телегой. У лошади
Пар из ноздрей завитой.

Кажется, Болхов! А может, Нарышкино?
Залегощь? Кромы? Колпна?
В сизый закат уходящими крышами
Зябкая память полна.

Что же, шепчи мне все нежности, дурости,
Стужей бесснежной укрой.
Слаще портвейна, что пили мы в юности,
Холод свиданья с тобой.

Вот он - проулок, в суглинок которого
Вмерзли следы от колес.
Страстною жаждой успеха дешевого
Пахнет лиловый навоз.

Где вы, красавицы, в шубках потрепанных? -
Лед в колеях, как слюда! -
В ваших браслетах, в накрученных локонах -
Что нас прельщало тогда?

Дронников Витя и Вова Авраменко,
Зайченко Владик - увы! -
Юности нашей глухая окраина,
Мерзлые перья травы!..
1981

***
Перелесок невзрачный, низина;
Пожелтевшей листвы кутерьма.
Слишком много в полях паутины -
Ох, и лютая будет зима!

Ну, да что нам из этого? В поле
Наше дело не выгонит нас.
Хватит сердцу и собственной боли,
Чтоб чужою томиться сейчас.

Пусть заносит, пускай заметает,
Пусть морозом палит горячо!
Каждый сам за себя отвечает,
Как умеет, как может еще!

В старом доме теплы батареи -
Что с того, что за окнами снег? -
Мы давно уже всех отжалели,
Мы давно уж отплакали всех.

Ожиданья, стремления, цели,
Суматоха надежд и потерь! -
Эту песню с тобою мы спели -
Начинать не с начала ж теперь!

Старый пруд, побуревшая тина,
На откосе сухая трава.
Лучше с плеч обери паутину
Да иголки стряхни с рукава.

Хватит, хватит пустого надрыва!
По душе ли нам, не по душе -
Лучше все позабыть терпеливо,
Как не раз забывали уже!..
1981

***
Мне снятся мертвые друзья
Уже какую ночь.
Но если в этой жизни я
И мог бы им помочь,
То там, где их скрывает темь, -
Забывшийся во сне, -
Зачем я нужен им? Зачем
Идут они ко мне?
Зачем они, потупив взгляд,
Присев в моих ногах,
Со мной беспечно говорят
О прежних пустяках;
Твердят мне с жаром молодым
До самого утра
О том, о чем давно бы им,
Как мне, забыть пора?

Как мне поверить, что они
Сквозь дали и года
Лишь для бесцельной болтовни
Являются сюда?
Иль правда то, что до сих пор
Я отгонял, как мог, -
И этот легкий разговор -
Их ласковый намек?
Намек на то, что даже там,
Где все они сейчас,
Никто не помогает нам
Избавиться от нас;
Что и за крайнею чертой,
От ужаса дрожа,
Наедине сама с собой
Не может быть душа?
1981

***
Куда мы торопимся? Кто нас
Уносит?.. Остаться?.. Не смею!
Съедает прожорливый Кронос
Детей обезумевшей Реи.

Ты слышишь ли отзвук погони
Дождей, дребезжащих о крыши?
Взгляни мне в лицо и запомни.
Ты больше его не увидишь.

Запомни усталые руки.
И губы запомни, и плечи.
Свиданье - начало разлуки,
Не «здравствуй» шепчу я при встрече.

«Прощай...» - я шепчу тебе тихо.
Ведь все непрозрачнее воды
За мигом летящего мига,
За годом идущего года.
1981

МУЗА
Что ж ты, алея от гнева,
Снова кружишь надо мной,
Требуя, чтобы напевы
Я повторял за тобой,
Если небесные звуки,
Словно забыть их спеша,
В песню разлада и муки
Переливает душа?

Иль оттого, что поется
Глухо в просторах земных,
Только ясней превосходства
Чистых мелодий твоих?
1981

***
Синее небо бездонное,
Рыжее поле вдали.
Дремлет полынь утомленная,
Узкие листья в пыли.

Как хороша моя нежная
Родина, как далеко
Видно пространство безбрежное,
Как затеряться легко!

Что нам судить да выгадывать—
В смерти прощения нет —
Не перестали бы радовать
Этот рассеянный свет,

Осени близкой дыхание,
Горечь полыни в крови, -
Краткое это свидание
Неутоленной любви!..
1981

СТРОИТЕЛЬ КОРАБЛЯ
Пока ты рубил кормило,
Пока собирал шпангоут, —
На месте, где море было,
Бескрайний поднялся город.

Покуда, не глядя в небо,
Крепил ты обшивку трюма, —
И город исчез — как не был! -
Песком занесен самума.

Когда же, поставив реи,
Вокруг ты взглянул устало, —
И ветер соленый реял,
И море у ног лежало.
1981

ХУДОЖНИК
Цветущая ширь долины
И храм на горе лесистой,—
Готова уже картина,
Художник отложит кисти.

Прощайте, труды земные!
Прощайте, друзья, до срока! -
Угодит в края иные
Им созданная дорога.

Едва опершись о раму,
Спокойно войдет в картину.
К горящему в солнце храму
Пройдет через всю долину.

Взойдет на крутую гору;
Уж видимый еле-еле,
Шагнет в глубину притвора
И тихо откроет двери.
1981

***
Молчи, молчи!.. Я не могу молчать!
Небесный свод нужней земного крова.
Ведь нам равно придется отвечать
За немоту и сказанное слово.

Ведь наша мысль не нам принадлежит!
Ее ли путь ты ограничишь вехой?
Я говорю с тобою, но дрожит,
Но всей земле раскатываясь, эхо!

Ты слышишь гул? Ты слышишь этот гул?
Везде и всюду повторяют то же!
Пускай Москва оспорит и Стамбул! —
С восторгом примут Дели и Воронеж!

Весь мир горит на кончике луча!
Душе ль страшны шлагбаумы границы? —
Ничей испуг и ненависть ничья
Не зачеркнут исписанной страницы!

Я говорю! Я повторяю вновь!
И снова повторяю я, и снова:
Пространства нет! Есть время и любовь —
Насущное рождающие слово!
1981

***
Поезд промчится в рыданьях и в грохоте,
Мост над рекою дрожит.
Запах железа, мазута и копоти
Медленно тает во ржи.

Бродит петух у пустынной околицы,
Даль синевой залита.
Старая церковь с разрушенной звонницей,
С крышею, но без креста.

Что же тебе не по нраву здесь - вижу я! -
Ну, отвечай, не таи! –
Эта ли насыпь высокая рыжая,
Звон ли стальной колеи?

Брось? Все идет, как тому и положено,
Все, как и должно, поверь! –
Те ли мы видели ломку да крошево,
Чтобы бояться теперь!

Что из того, что литыми копытами
Годы прошли, как стада? -
Вновь поднимаются травы прибитые,
Вновь отстоялась вода.

Здесь над полями, над низкими избами
Ветер гудит горячо.
Званых немало, а много ли избранных?
Были! И будут еще!

Или любовь наша к Родине смеряна,
Вмешена вся до конца?
Нет! Ни безверия дни, ни безвременья
Ей не затмили лица!

Не говори мне, что церковь разрушена,
Что не вернуть ничего! –
Истинный храм созидается душами,
Каждый! - строитель его.
1981

***
До сих пор я помню! — снова
Я глаза протер тогда:
День стоял такой, какого
Не бывало никогда.
Вроде та же шла кобыла,
Тот же самый тек ручей,
Так же в нем вода рябила
От сияющих лучей.
И смеялись дети те же,
За мячом гонясь своим! —
Все как будто было прежним,
Но казалось мне иным.
Но, как после неудачи,
Пережитой кое-как,
Все мне виделось иначе,
Все не верилось никак,
Что в полыни придорожной,
Удивлением объят,
Это я сейчас — все тот же,
Что и миг тому назад!..
1982

ПРОСТУДА
Тихий шорох и скрипы - откуда? -
Что за шёпот, сводящий с ума? -
Это только простуда, простуда,
Беглых мыслей в мозгу кутерьма.
Это просто ангина, ангина, -
Что за детская, право, болезнь! —
Надо выпить сейчас аспирина
Да в кровать поскорее залезть.
С головою уйду в одеяло,
Ощущая, как жаром горю, -
Как порою и надо то мало,
Чтоб почувствовать малость свою;
Чтоб - на миг! - но постигнуть нежданно
Как смешны все расчеты мои
Пред дыханьем валов океана
В лихорадкой гонимой крови!..
1984

***
С той поры прошло немало дней:
За дождями осени, метелями
Зимними — примчалась на коне
Юная весна, звеня капелями.

И былые мысли о тебе
Потеряли остроту — и горечи
Стало меньше в них. В пустой избе
Я проснулся вдруг в нечастной полночи.

Все, в чем пред тобою виноват
Прежде был — простил тебе до точки.
И, набросив куртку, вышел в сад,
Набухавший жадно каждой почкой.

И всю жизнь свою припомнив вновь,
Как же рад я был в мгновенья эти,
Что — во мне ожившая — любовь
Ничего не значила на свете.
1984

***
Жизнь не тем ли прекрасна,
Что в порядке вещей
Ожидать ежечасно
Неожиданностей.

Получать поминутно
Из невидимых рук
За душевною смутой
Просветление вдруг.

За нежданной удачей -
Неудачу опять! -
Ведь иметь - это значит,
Пережив, потерять.

Ведь для стойкого духа
Жизнь равно дорога
И изменою друга,
И любовью врага.

Ведь и в страстном сближенье
Самых близких! - двоих
Есть и миг отчужденья,
Охлаждения миг!

Мы смеемся небрежно,
мы собой смущены.
Но рождается нежность
В нас из нашей вины.

И порыву измены,
Отвращенья почти,
Вдруг приходит на смену
Чувство жертвенности!
1984

***
Никто на земле не спасет никого,
Напрасно свиданию длиться...
Но как хороши вы, друзей и врагов
Безумные страстные лица.
Но как мне вас жалко! Среди суеты,
Тщеты ожиданий вчерашних,
С бесцельной любовью храню я черты
Страданий и радостей ваших.
С каким-то упорством равно берегу,
Оставить боясь без призора,
Все те, что роняли вы мне на бегу,
Слова и любви, и раздора.
Все, словно скупец, про себя их таю,
От каждой потери страдая,
Как будто кого-то и впрямь предаю,
Хотя бы на миг забывая!..
1984

***
Вот и опять заворочалось,
Давит и давит в тисках...
Как же? Ведь все уже кончилось!
Так отчего же тоска?
Что же минувшею смутою
Дни наполняет опять?..

Сердце, ну что же ты, глупое? —
Хватит меня упрекать!
Ты ведь само все затеяло —
Я ль тебя мог удержать! —
Что же теперь, что посеяло,
Не соглашаешься жать?..
1984

***
Угли стреляют, сгорая,
В раме стекло дребезжит.
Право, и сам я не знаю —
Было ли это? — скажи.

Было ль? Ну, что ж ты умолкла,
Все растерявши слова?
Ветер колотится в стекла,
Жарко пылают дрова.

Вьюга гудит что есть мочи,
Угли стреляют в печи.
Что ж, промолчи, если хочешь,
Лучше и впрямь промолчи.

Что все вопросы на свете.
Жизни, твердящей свое,
Если — и равные смерти! —
Страсти малы для нее.
1984

ХЛЕБ
о подъем, а, то упадок,
То упадок, то подъем.
То он горек, то он сладок –
Хлеб, который мы жуем.
То он легок, то он труден,
То он мягок, то он сух.
Но хулить его не будем,
Если мы - за ним в погоне –
Ни о чем другом не помня,
Сами свой смиряем дух.
И тем более не надо,
Раскисая от обид,
Вымещать на нем досаду
За нерадующий быт;
Проклинать его за то, что –
Им одним уязвлены –
Мы и в помыслах ничтожнь
И в свершениях бедны!
1984

УРИЯ
Да нет, я не брошу укора
В тебя, псалмопевец Давид,
За то, что прельстил твои взоры
Прекрасной Вирсавии вид.

Пожалуй, и судей не хватит,
Коль каждому ставить в вину,
Что смог он, как ты, обрюхатить
Когда-нибудь чью-то жену.

……………………………..
……………………………..
……………………………..
……………………………..

Но с мужем как быть ее, право,
Но что мы поделаем с ним,
Чтоб грех твой покрыть, из-под Раввы
Отозванным в Ерусалим,

И вес же родного порога
Не переступившим, любя! –
Поскольку Израиль и Бога
Превыше вознес, чем себя?..
1984

***
До будильника проснусь,
Сном тяжелым растревожен.
Но водою обольюсь
И почувствую, что ожил.
Как обычно по делам
Выйду в хмарь и непогоду.
Разве можно верить снам
В наши сдержанные годы?
Да и что мы в смутном их
Бормотанье угадаем,
Если даже и своих
Часто слов не понимаем?
Ну и пусть! Скорей пальто
Запахну и без оглядки
До метро и на метро,
Дважды сделав пересадки.
В суматохе, в суете,
По привычке, без охоты -
Разрешу я те и те
Каждодневные заботы.
И домой поеду, где
Отдохну за чашкой чаю...
Словно то, что ты в беде,
До сих пор еще не знаю.
1984

СТАНСЫ

Н. Поснову
1

Солнце пылающим кругом
Тонет в морозном дыму.
Был ли кому-нибудь другом,
Любящим был ли кому?

2

Грусть заметенной равнины,
Сумерек сизый свинец.
Что вы видали от сына,
Бедные мать и отец?

3

Сухость пронзительной стужи,
Зябких ночей тишина.
Что в этой жизни от мужа
Ты ожидала, жена?

4

Хлопьев колючая вата,
Мутный рассвет декабря.
Где же все то, что когда-то
Я оставлял для себя?

5

Зимнего утра усталость,
Вымерзший сад на корню.
Что же я чувствую жалость
К каждому новому дню?

6

Вьется, кружится пороша,
Выдут и пуст окоем.
Что же я мучаюсь прошлым
Больше, чем в прошлом самом.
1984

***
Слышу и слышу я — тикают часики;
Вьются мгновенья, как пчелы на пасеке,
Стайками мчатся и врозь.
Где ж тот нектар, что собрали с полей они?
Нет, о несбывшемся нет сожаления, —
Жаль мне того, что сбылось!

Был ли тот мед? Или запах лишь чудится?
Был ли тот город: окраины улица —
Сотни оврагов и ям?
Даже и отзвук уже не доносится!..
Было, все было, да вовсе не помнится,
Будто бы не было впрямь.

Только клочки уцелели от повести:
Даже не радость, — минувшие горести
Я воскресить не могу!
Вот и брожу, словно темною чащею,
Вот и пытаюсь свое настоящее
Хоть задержать на бегу;

Хоть задержать, чтоб запомнить до черточки
Все запятые в стремительном почерке
Быстрой руки,
Посвист слогов с придыханьями жаркими,
Каждое слово, со всеми помарками
Каждую фразу строки!..
1985

***
За часы былых свиданий,
Что дарила вам эпоха,
О друзьях воспоминаний
Не пишите, ради бога!

Не судите их метанья,
Не хвалите обретенья, —
Это только лишь названья
Суть единого явленья.

Да и можно ли хоть как-то
Взвесить страсть и пыл измерить?
Чем вернее будут факты,
Тем им меньше можно верить!

Ибо путаней стократно
Жизни путаной дороги
Ей и коротко и внятно
Подведенные итоги!
1985

***
Я постою еще, я сердце успокою,
Я повторю опять печальных две строки:
Прекрасен божий мир, но я его не стою,
Ни этих облаков не стою, ни реки.

Я никогда не лгал. В стихах, по крайней мере! —
Но правду ль говорил? Не в том ли и беда,
Что, вопреки всему, мы чувствуем потерю
Того, что не нашли нигде и никогда?

Ну, что же! И пускай! И можно ли иначе?
Прожить бы эту жизнь, что думать о другой!
Все неудачи, брат, и все наши удачи —
Ничто они, увы, пред этой тишиной,

Пред этою листвой, пред веткою любою,
Пред ржавым стебельком раздавленной травы,
Пред этою на нас струящейся любовью
С полей родной земли, с небесной синевы.

Но как вместить се? И все гляжу с тоски'",
И все твержу, твержу печальных две строки:
Прекрасен божий мир, но я его не стою,
Ни этих облаков не стою, ни реки!
1985

***
Ну, что ж, если радостей нету,
Ну, что ж, коли беды гнетут, —
Ведь больше несчастья поэту —
Ему, как поэту, — дают! -

Так думал я прежде, потрафив
Ученому мнению тех,
Кто пишет тома монографий
В расчете на скромный успех;

Кто так препарирует строки,
Рожденные в муках земных,
Как будто бы жизни итоги
И впрямь заключаются в них!
1985

***
Прощай! Не маши торопливо рукою! —
Ведь если былое вернуть,
То эта печаль обернется такою
Тоскою, что не продохнуть.

Пора! Уходи! Не гляди виновато
На то, что сгорело дотла.
Ведь если за радость не будет расплаты,
То это не радость была.

Пусть, только теряя, себя обретают
Навстречу летящие дни.
Но если и горести нас исцеляют,
То так ли уж горьки они?

Опять поредели предзимние кроны,
Опять почернели сады.
Не нам устанавливать в мире законы,
Исполним же те, что даны.

К чему называть — непосильною! — ношу,
С которою должно идти.
Никто никогда не отмерит нам больше
Того, что мы сможем снести!
1985

***
       К. Смородину
Не только то, что там, -
И то, что здесь, увы,
Неясно видно нам
В сверкание синевы.
Глядим из света в мрак,
Глядим из мрака в свет,
Но различить никак
Родных не можем черт.
Откуда же к сердцам
Тогда доходит весть
О том, что наше - там –
Оно и там, и здесь?
Откуда ж эта весть
Тогда доходит к нам
О том, что наше - здесь –
Оно и здесь, и там;
О том, что всякий раз
Едины - там и здесь –
Как то, что есть у нас,
И то, что в мире есть?..
1985

ОВИДИЙ
         Л. Котюкову
Часто в последнее время не спится, хоть сам не пойму почему;
Мысль сплетается с мыслью в суровую нить;
Тихо тогда я встаю и на кухню иду, чтобы спать не мешать никому,
Книгу иль две прихвативши с надеждою время избыть.
Так вот и нынче опять не пришел ко мне сон.
Встал в темноте я, взял книгу и, только когда
Вышел на кухню, увидел, что это Назон;
Что ж, я подумал, пусть будет Назон, не беда,
Пусть будет он... Все равно не читал целиком
Я никогда его скорбных элегий; теперь,
Видимо, срок наступил и для этого; том
Я распахнул — и повеяло ветром потерь,
Ветром разлуки, гудящим из дали времен,
Горечью вечной живущих в свершеньях утрат, —
Долго читал я; когда же лег спать, утомлен,
Все мне мерещился Августа век золотой, лицемерный его принципат:
Мир на земле и поэта судьба, что так искренне сердцем поник
Перед божественной властью... Что ж делать? с тех пор и во все времена
Верили все мы и будем не раз еще верить благим увереньям владык,
Ибо мы судим, увы, не дела, а названия их,
Ибо не смысл и сущность явлений важны нам, но их имена.
1985

***
Сел мой голос летучий. От водки, ты шепчешь? От ветра!
От студеного ветра моих среднерусских полей
Сел мой голос. От колючего звездного света
Сел мой голос. А был всех нежней.

Всех нежнее и звонче. Как жизнь меня страстно любила!
Как любил ее я!
Не любовь ли мне горло мое застудила?
Так прости ж соловья, дорогая моя.

Он хрипит! Но поверь, что другого такого
Не сыскать! То, что спел он, не спеть никому!
Никому! Я даю тебе слово.
Так махни же без злобы рукой на прощанье ему.

Не суди! Не жалей! Ибо голос сорвавшая птица -
Та же птица! И те же крыла у ней, то же перо.
Ибо там, куда так она жадно и трудно стремится,
Лишь молчанием только и можно платить за добро.
1986

***
Живу не печалясь
И не беспокоясь:
Раз юность не в радость,
Так старость не в горесть.
Мне зрелые годы
Даруют смиренье:
Где нету свободы,
Там нет принужденья.
Ни то и ни это
Мне нынче не бремя:
Раз вечности нету,
Не страшно и время..
Пускай улетает.
Пускай не вернется:
Кто не выбирает.
Тот не ошибется.
Вернуть я не чаю
Мелькнувшего мимо;
Раз все не случайно,
Все необходимо.
1986

***
От ночного кошмара давящего
Просыпаюсь, трясу головой.
Я не так уж боюсь настоящего,
Но грядущего страшно порой.

Я хотел бы там видеть хорошее,
(Да и вижу!) но вот в чем беда:
Слишком много меня уж из прошлого –
Разным-разного! – рвется туда.
1987

***
О слияние молнии с громом,
Ожидание яви без снов! -
Это небо - не Отчего ль дома
Изукрашенный звездами кров,

Где планет голубые стропила
Исчезают в сиянье из глаз!
Укрепи ж нас, Господняя сила,
Не оставь обессилевших нас.

Путь наш долог, непрям и тревожен;
Мы идем год за годом туда,
Где вздымается Сад - огорожен
Золотою стеною стыда.

Но, как пенье в Рождественский вечер
Сердцу светлый дарует покой,
Ты даруй нам надежду на встречу
После тяжкой дороги земной.

Да! За все за мои прегрешенья,
За разврат и сумятицу дней,
Со слезами прошу я прощенья! -
Но суди меня волей Своей!

Обреки меня каре жестокой,
Над душою сыновней скорбя! -
Но позволь мне - хотя б издалека,
Хоть вполглаза - увидеть Тебя!

Ибо мертвая тяжесть забвенья
Мне страшней очистительных мук,
Что готов я принять со смиреньем
Из Твоих из Отеческих рук!..
1989

***
Только стыд, которым лето
На меду разводит тьму,
Только ужас, но об этом
Не расскажешь никому. -

Не поделишься ни с другом,
Ни с подругою своей
Тем мучительным недугом,
Что снедает с давних дней

Бедной юности! О Боже,
Как пугал меня тогда
Пробегающий по коже
Холод Страшного Суда!

И сейчас боюсь, пожалуй,
Я не меньше! - Но сильней
Этих страхов нынче - жалость
К бледным сумеркам полей;

К хмурым зданьям, что взметнулись
В зачаженный небосвод;
К той старухе, что, сутулясь,
Внучку за руку ведет;

К этой внучке, для которой
Жизнь светла еще пока;
К зверю, скрывшемуся в норы,
К птице, взмывшей в облака;

К облакам, земле несущим
Дождь, отравленный давно! -
Ко всему, что в мире сущем
Миром быть обречено!..
1989

***
Была гадать тебе охота! –
От нас грядущее не скрыто:
О нем прочтешь у Геродота,
Его найдешь у Фукидида.

Что сбудется с землей - известно,
Ее судьба - давно не тайна:
Кому все это интересно,
Пускай заглянет в Иоанна.

Давай же суету отбросим! –
Что громоздить нам непреклонно
Все тот же Пелион на Оссу,
Все ту же башню Вавилона?

Ты знаешь сам, что с теми сталось,
Кто в ложные поверил речи.
Когда б жизнь вправду улучшалась,
Жилось потомкам предков легче!

Но чего нет, того и нету! -
А было бы? - Скажи на милость,
Какое же величье в этом,
Какая ж в этом справедливость?

Равенство и предполагает,
Что, как задумано от века,
Одно и то же ожидает
Любого в мире человека.

И как бы мир ни изменяли
Творцы машин, творцы восстаний,
Они ничуть не облегчали
Душе бессмертной испытаний!..
1989

***
Возле дома снег, а на дороге
Дрожь воды с отливом золотым.
И светло, как в полдень, на пороге
От луны, сияющей над ним.

Все горит и искрится от света,
Хоть читай на мартовском дворе,
Где сквозная тень намокших веток,
Словно черни вязь на серебре.

Я всегда любил такие ночи,
Эти вот часы глухой порой,
Каждый миг которых не короче
Неизбывной вечности самой.

Кто сказал, что мы живем недолго?
Наша жизнь безмерно велика!
О себе не помня от восторга,
Вдаль она течет издалека.

Даже в этом блеске ясно-синем,
Когда мир весь, кажется, видать,
Мы ее и взглядом не окинем,
Нам ее и мыслью не объять.

Лишь любовь, что в сердце проникает,
Лишь любовь, что из него растет,
Воедино и соединяет
То, что в нас разорванно живет.

И себе, бродя по тротуарам,
Я твержу: люби, а не суди! -
О великом думая и малом
С тем же восхищением в груди!..
1989

ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
Упала башня Вавилона,
И прокатился над землей
Объединяющего стона
Уже разноязыкий вой.

И пыль все тучею объяла,
И каждый к каждому взывал,
Но горло звуки искажало,
И слов никто не понимал.

Когда ж опять пробилось солнце,
То, на все стороны земли,
Как от иссохшего колодца,
От башни люди побрели.

Они брели, таясь друг друга,
Пожитки жалкие влача;
Сходясь же вместе - от испуга
Невольно пятились, рыча.

Язык звериный стал им ближе,
Чем человеческая речь,
Которой в гордости бесстыжей
Они не думали беречь.

Но поколение сменялось
За поколеньем. Шли года.
Уже потомкам представлялась
Все поправимее беда.

И терпеливо постигали
Они чужие языки,
И снова башни воздвигали -
Бесчисленны и велики.

Но меж камней столпотворенья
Всходила прежняя трава.
И лишь иллюзию общенья
Давали мертвые слова.

И снова башни разрушались,
Народ вздымался на народ.
И снова в мире воцарялись
И страх, и гибель, и разброд.

И жив он - явно или тайно -
В нас древний Вавилон досель!
И не случайно, не случайно
Вскипает войн гражданских хмель!

И льются крови братской реки,
Пожар вздымается, багров!
И на земле уже вовеки
Не отыскать всеобщих слов.

Разрушено единство мира,
Распалась родственная связь.
Здесь каждый сам себе кумира
Творит, чужого убоясь.

К кому мы руки простираем,
Как дети малые впотьмах?
Ведь мы других не понимаем
И на родимых языках.

Да что - других! Когда мы ночью,
Край одеяла теребя,
Порою из последней мочи
Понять стараемся себя,

Мы постигаем в потрясенье,
Что нам невнятен наш язык!
И в немоту, как бы в спасенье,
Бросаемся, зажавши крик.

И пьем забвенье полной чашей,
Покуда тяжкий длится сон,
Пока для строек новых башен
Нас не разбудит Вавилон.

И мы, проснувшись на рассвете,
Сумеем вновь не замечать,
Что нет в нас слов себе ответить
И нету сил, чтобы молчать!..
1989

***
Куст герани на окне,
Пожелтевший от мороза,
Как поэзии во мне
Удивившаяся проза.

Я полью его водой,
Отстоявшейся в бутылке.
Вот слиянье мировой
Жизни в страстном поединке.

В гроздья сжатые цветы:
Тот увял, а рядом - свежий.
Из рассветной темноты
Луч зари невнятной брезжит.

Льется струйкою вода
Из бутылки наклоненной.
Верещит сковорода
Над плитою раскаленной.

Оторву сухой листок,
Ветвь увядшую сломаю.
Список дел в пятнадцать строк
Между делом набросаю.

Стужа мерзлое стекло
Сплошь цветами покрывает.
Как бы время ни текло,
Вечность все не убывает.

Вновь в бутыль налью воды,
Пусть до завтра отстоится.
Сяду у сковороды,
Чтоб картошкой подкрепиться.

Выйду из дому потом,
О герани позабывши.
Вьюга мокрым сквозняком,
Словно пес, в лицо задышит.

И застынет в тишине,
Снега лёт прервав стрекозий.
Как поэзия во мне,
Удивившаяся прозе.
1989

***
От солнечных ярких пятен
Стал сад предвесенний сыр
И беден, и необъятен,
Как весь этот Божий мир.

Как мир этот Божий, где мы,
Хотя и видны пока,
Не более, чем поэмы
Зачеркнутая строка.

Строка, вариант которой
Не плох был, а между тем
В поэме уже готовой
Иначе звучит совсем.
1990

НА ПОГОСТЕ

1
Мысль и тут лишь собой занята
И скрывает свой след осторожный
В зябкой дрожи сырого куста,
В глухомани травы придорожной.

Но и заступов лязг, и тщета
Скудной глины, и плач чей-то - все же
Слиты в ней, хоть она разлита
По пространству, как холод по коже.

Даже целой земли красота
Оправдать перед нею не может
Ни могилы, что сдавит плита,
Ни червя, что нам тело изгложет.

Лишь смола на распилах креста
Отвлекает ее и тревожит.

2
Жизнь бессмысленна, но не пуста:
Я наполнить сумел ее все же
Зябкой дрожью сырого куста,
Глухотою травы придорожной.

Я наполнить сумел ее всклень
Одиночеством зимнего стога,
Немотою пустых деревень,
Потерявших свой голос до срока.

Все вошло в нее: юности жар,
Брызги грязи, летящей с обочин,
И загульных попоек кошмар,
И провидческий дар между прочим.

Время то уносилось стремглав,
То стояло вокруг, как болото,
Но теперь, свою зрелость догнав,
Мне о нем говорить неохота.

О другом я хотел, о другом,
О тоске, о любви и обмане...
Нынче ночью мне снился паром,
Исчезавший в рассветном тумане.

Вслед ему я рукою махал,
Слыша звук ликовавшей гармони,
Но при этом себя ощущал
Для уплывших уже посторонним.

Да, для них я уже был чужим! -
И хоть кто они - я и не ведал, -
Но таким я проснулся больным,
Словно только что сам себя предал.

Словно сам себя предал себе ж
За пустое, но нежное слово,
За сумятицу прежних надежд,
За успех в настоящем былого.

И крутила меня маета,
Как бересту на углях, корежа; -
Жизнь бессмысленна, но не пуста.
Не пуста. Но бессмысленна все же, -

Я твердил. Но поверить не мог
Сам сентенциям этим избитым.
И сквозь них пробивался восторг,
Как трава сквозь могильные плиты.

И ни глины сырой нищета,
Ни потеки смолы на распилах
Погруженного в землю креста
Умалить его были не в силах.

3
Жизнь, наверное, слишком проста,
Чтоб постигнуть сумел ее разум.
Необъятных небес высота
От земли начинается сразу.

Но опять, лишь собой занята,
Мысль скрывает свой след осторожный
В зябкой дрожи сырого куста,
В глухомани травы придорожной.

И, теряясь в просторе земном,
То о том говорит, то об этом...
Нынче ночью мне снился паром,
Исчезавший в тумане рассветном.

Уплывал он по темной реке,
По воде цвета угольной сажи.
И в такой я проснулся тоске,
Словно только что предал себя же.

Словно сам себя предал себе ж,
Не решившись подняться к плывущим,
За сумятицу прежних надежд,
За успехи былого в грядущем.

Я об этом уже говорил
И не стал повторяться бы снова,
Но одно я добавить забыл,
Ставя к слову поспешное слово.

Да, и впрямь я проснулся с тоской,
Но за этой тоской тем не мене,
Словно радость, мне брезжил иной
Некий свет, не бросающий тени.

Образ Родины виделся мне,
Погруженной в литые сугробы,
Из которых уже по весне
Ей не встать, словно Лазарь из гроба.

Но нужны ль воскрешенья на срок?
Не от мира сего наше царство!
Пусть ступает она за порог,
Где ни времени нет, ни пространства.

Что гордыни пустая тщета! -
Гром победный смешон и натужен
Пред раскрытым объятьем креста
Возле храма, что нами разрушен.

Пусть мы снова отстроим его.
Покаянья надевши вериги,
Зачеркнуть не дано ничего
Из того, что записано в Книге.

И кого упрекать нам сейчас
Пред обрядом с могилой венчальным,
Коли тайна, что мучила нас,
Нам открыта была изначально.

Но казалась нам слишком бедна,
Чтоб в нее мы сумели поверить.
И ломились мы в стену спьяна
Возле настежь распахнутой двери.

Не жалея пустого труда,
Словно в крепость, проход пробивали,
Чтобы силой ворваться туда,
Где с Любовию нас ожидали.

4
Жизнь без смерти была бы пуста.
Ты ведь знала душа это - что же
Нам родимой земли нищета
Её славы былой не дороже?

В зябкой дрожи сырого куста,
В глухомани травы придорожной
Нам ничем не лгала красота.
Это мы ее видели ложно.

Это нас увлекла суета.
Что ж теперь, весь свой опыт итожа,
Стала вдруг ты при виде креста
На себя самою не похожа?

Это здесь мы распяли Христа!
Что же там испугать, тебя может?
1990

***
               Б. Романову
Один в одинокой стране,
В толпе молчаливой за пивом,
В похмельном сгорая огне,
Себя ощутил я счастливым.

Я юность увидел свою,
Она мне опять улыбалась,
Как прежде, в далеком краю,
В тот миг, как со мной расставалась.

И весел вдруг сделался я,
И легкость почувствовал в теле,
И кружки щербатой края,
Как жидкое пламя, горели.

Плечо мне сжимала судьба,
Угрюмо дыша перегаром.
Но было не жаль мне себя
И сил, что растратил задаром.

Мне было не жалко ничуть
Друзей, что сгорели на вдохе,
Трепещущий высветив путь
Под сводами нашей эпохи.

Мне было не жалко почти,
Хоть жалость я чувствовал тоже,
Подруг, что пытались спасти
Меня от меня самого же.

Мне было не жалко страны,
В которой мы все поголовно,
Порою без всякой вины,
Навек оказались виновны.

И лишь тяжело вспоминать
Мне было родителей лица,
И легче казалось пропасть,
Чем к ним на глаза появиться.

Но знал я, что не пропаду! -
А хоть пропаду - ну, так что же? -
Ведь что одному на беду,
Другому на радость похоже!

И водкою, купленной с рук,
Пивную разбавивши сырость,
В себя избавленье от мук
Я влил, как последнюю милость.

Шумела шалманная голь,
Язык матерщиной корежа.
Тяжелой волной алкоголь
Ложился на старые дрожжи.

И удаль вскипала в крови,
И кровь распирала мне жилы.
И было не жалко любви,
И было не страшно могилы.

Все страхи исчезли в душе!
Хмельною струей обожженный,
Я был, как покойник - уже
Истлевший и вновь воскрешенный.

Я был, как покойник, когда,
Измучившись от ожиданья,
Последнего слышит суда
Он меру себе наказанья.

И пойманным сердцем своим
Его постигая значенье,
Он чувствует ужас, но с ним
Как будто бы и облегченье.

Уже от себя отделен
И сам над собою не властен,
Он знает, что больше закон
Ему ни один не опасен.

На краткой дороге во тьму,
Куда он сейчас погрузится,
Он знает, что больше ему
Уже не дадут оступиться.

Что больше не будет потерь,
А только одни обретенья.
И все, что случится теперь,
Зачтется ему в искупленье.

Так грезил я, стоя в пивной,
В покой погружаясь без воли,
И мир оседал предо мной,
Как пена под действием соли.

И пьяную влагу его
Тянул я, себя согревая.
И было не жаль ничего
Терять, ничего не теряя.
1990

***
Слово серебро. Молчанье -
Золото. Так что ж речами
Понапрасну тешить пыл?
Стоит ли за дым искусства
Отдавать живое чувство,
Что бы кто ни говорил?

Ведь не зря душа боится,
Что, как щелочь, по крупицам
Слово за словом сотрет
То, что вызвало на свет их,
И она в лохмотьях ветхих
Нищей по миру пойдет.
1990

***
Душа обернулась звездою,
Звезда, просиявши, погасла,
Лишь луч пробежал полосою
От дальнего луга до прясла.
Да, не ощутивши утраты,
Но что-то почувствовав все же,
Кормящая мать среди хаты
Вздохнула, ребенка встревожа.
1990

МОЛИТВА
Дай силы мне, Господь,
Среди душевных мук,
Чтоб, не унизив плоть,
Я мог очистить дух,
В огне земных страстей
Соединить дабы
Разумный мир идей
И дикий мир судьбы!
1990

***
Было время, что не было времени,
Будет время, его и не будет.
O себе, об отчизне, о племени,
Отряхнувшись, душа позабудет.
И пространство, воронкою скручено,
Сдавит в атом светила с планетами.
И вопросы, что так нас измучили,
Наконец-то сольются с ответами.
1990

***
Убегают к лесу провода,
В пятнах снега мартовское поле.
Родина моя, моя беда,
Не свободы ищем мы, а воли.
Ну, а воли хватит у тебя,
Разве жаль тебе ее для сына! -
Родина моя, моя судьба,
В сумрак уходящая равнина.
Там, где рельсы высветлил закат,
Где торчит шлагбаум одноруко,
Снова видит пристальный мой взгляд
С фонарем стоящую старуху.
По ветру седая вьется прядь,
Гнется воротник ее шинели.
Ей ли о грядущем горевать,
Прошлое отплакав еле-еле!
Налетит грохочущий состав,
Торопливо мусор закружится.
Хорошо, от странствий приустав,
Никуда душою не стремиться.
Тонет поле вязкое во мгле,
Тонет радость краткая в печали.
Вот уже, как уголья в золе,
Над землею звезды замерцали.
Ничего не пожелаю вновь,
И былых желаний слишком много.
Родина моя, моя любовь,
В никуда ведущая дорога.
Добреду до мокрого леска,
Все свои припомню пораженья.
Родина моя, моя тоска,
Нам и в воле нет освобожденья.
Попрошусь к старухе ночевать,
Встану на бессолнечном рассвете.
Ничего не надо понимать,
Ни за что не надо быть в ответе.
Надо в печь поленья подложить,
Пусть зайдутся в пламени и дыме.
Невозможно в мире заслужить
Благодать деяньями своими.
В жажде справедливости о зле
Что твердить с отчаяньем и жаром! -
Ведь совсем недаром на земле
Все, что надо нам, дается даром.
Выйду, сном коротким освежен,
И пойду на дальние березы.
Родина моя, несмолкший звон,
Ветром осушаемые слезы.
Как с тобою песню мне допеть,
Как высокий голос твой дослушать,
На твоем просторе умереть,
Одинокой думы не нарушить?
Не боюсь ни жить, ни пропадать,
Мы с тобою оба одиноки.
Родина моя, больная мать,
Ни к чему загадывать нам сроки.
Или небосвод над нами пуст,
Чтоб была погибель нам случайна?
Родина моя, нелгущих уст
Словом заповеданная тайна.
1990

***
Стряхнуть отупение, выйти
В осенний редеющий лес,
О близких молиться ли, выть ли
Под куполом синих небес,
А все же никак не отсрочить,
А все не приблизить никак
Ни тьму подступающей ночи,
Ни свет, прорезающий мрак.
1990

***
Час за часом, день за днем,
Год за годом, век за веком
Все, нам кажется, идем
Мы путем как будто неким.
Все-то мнится нам - вдали,
За иссякшей силой взгляда, -
Тем - спасение земли,
Этим - только тьма распада.
Хоть и знаем, вдаль спеша,
То, что всюду неизменно
В каждый миг несет душа
Их в себе одновременно.
Что не завтра - там, куда
Увлекает нас движенье,
Здесь, сегодня и всегда,
Нам даны они с рожденья.
Что пространства в мире нет,
Что и время преходяще,
Что грядущей жизни свет
В нашем светит настоящем.
1991

ДВА ГОЛОСА
- Из себя бы выбежать
Прогуляться в поле,
Чтоб, вернувшись, выдержать
Гнет суметь неволи.

- Это мне понятно! -
Только чем, коль выбежишь,
Ты себя обратно
Возвратиться вынудишь?
1991

***
Не заплачу и не затоскую
Оттого, что я умер уже.
Я тебя ни к кому не ревную,
Ни к единой на свете душе.
Ведь ни ревность, ни злоба, ни зависть,
Ни горючая страсть, ни тоска -
Не разбудят уснувшую завязь,
Не раскроют на ветке листка.
Лишь осыплются неумолимо,
Словно с крыл мотыльковых пыльца.
А любовь ни на что не делима -
Ей ни времени нет, ни конца.
1991

ПЬЯНЫЕ СТИХИ
Пить холодное вино по утрам
Полюбил я в эти зимние дни.
Хорошо сейчас живется котам,
В доме сыты и согреты они.

Плохо птицам в заметенном краю.
Ах, сорока, ах, синица,- увы! –
Я вина себе немного налью
Цвета тронутой морозом травы.

Отопью из тонкой рюмочки я,
Сам с собою разговор завяжу,
Что в ошейнике сыром бытия
На цепи на трансцендентной сижу.

Кислый привкус и любви, и беды,
Легкий жар в крови, берущий разбег.
Радость краткая семян череды,
Крыльев хлопанье, взметающих снег.

Серый кот в обнимку с серым котом,
Их мурлыканье печи в унисон.
И горит-сверкает сад за окном
Нежной вьюгою укутан в виссон.

Много слов на свете, птиц и котов.
Осушу еще я рюмку до дна.
Чтоб добраться до основы основ
Никогда мне не хватало вина.

И на этот раз держал в голове
Мысль я тайно, что настал, дескать, срок.
Думал, справлюсь за неделю, за две –
Пью шестую, а от цели далек.

Ну, и ладно, ну, и пусть, и прости! -
Мир прекрасен тем, что, надо признать,
В нем не знаешь никогда, что найти,
Угадать не можешь, что потерять.

Сам собою он живет при себе,
Спросит что-нибудь - ответа не ждет,
Прогудит невнятно ветром в трубе,
Воробьем замерзшим с ветки вспорхнет,

Заблестит лучами в блеклом вине,
Побежит вперед, попятится вспять.
Ах, да, право, и зачем надо мне
Самому себя сейчас понимать!

Я ведь тоже жизнь живу при других,
Знать не зная ни концов, ни начал,
Даже то не зная, кто во мне стих
За стихом, пока я пил, сочинял.

Но, однако, вот он я, вот они,
Вот коты, вот снегири за окном,
Вот вино, а впрочем, нет, извини,
За вином мне надо вновь в гастроном.
1981;1991

***
Лист бумаги увижу, и тянет к перу,
Но дыхание руку подводит.
И чем меньше стихи, записав, перевру,
Тем скорей они станут мне не ко двору, -
И умны, да не по сердцу вроде.

Словно дети, которых не любит отец,
Хоть и сам равнодушья стыдится.
Но нужна ль им любовь моя? Разве птенец,
Оперившись и в небо взлетев наконец,
В скорлупу бы хотел возвратиться?
1991

***
Дай мне гнева и любви...
Я все просил то гнева, то любви,
Я все молил о помощи Господней.
Дабы мой мир, родившийся в крови,
Когда-нибудь омыл ее с ладоней.
И в липких находясь его руках,
Такой же, как и он, пустой и грешный,
Свой ужас заклинал я впопыхах
И страхи заговаривал поспешно.
Я говорил: как ни печально жить,
Но и во тьме есть проблески сиянья,
Что, может быть, смогу я искупить
Грех соучастья болью состраданья;
Я говорил о листьях и траве,
О красоте редеющего сада.
О птичьих стаях в мокрой синеве,-
Но здесь об этом повторять не надо...
1991

***
Слышу я: что охвачены мы распадом –
Каждый в отдельности и вся страна –
Что приближаются, что - вот! - уже рядом
Апокалипсические времена.

Но что же здесь нового? Еще с грехопаденья,
Надо полагать, они приближаются к нам,
Ничуть не мешая прозреньям и заблужденьям
Героев и злодеев житейских драм.

Да ведь тем и прекрасен мир сущий,
Что для каждого едины в нем вечность и миг,
Что даже Страшный Суд, все человечество ждущий,
Ничего не отменяет ни для мертвых, ни для живых!
1991

***
              И. Ф.
Я люблю тебя! - еще не веря
Я сказал. Но разве мог я знать,
Что от этих слов замкнется время
И с натугой повернется вспять!

Разве мог я знать, что вечность мерит
Не рассудок, а слепая страсть,
Что беремся сами мы за бремя,
Под которым гнуться нам и пасть!

Что опять из бытия двойного
Прорастет минувшее - и снова
Зашумит из корня одного
Сад земной, кренясь многоголово;

Что стократ нам возвращает слово
То, что сами вложим мы в него!
1991

***
Птичий свист не тревожит пространство,
Нет на кладбище ни деревца.
Только бабочка с нежным упрямством
Все кружит и кружит у лица.

Близко так, что касается кожи
Ее крылышек тонкий атлас.
Словно хочет открыть и не может
Мне какую-то тайну о нас.
1991

***
Встретились, сидели, говорили,
Водку пили, разошлись опять.
Каждого по-своему любили,
Хоть не успевали понимать.

Только разве в пониманье дело?
Кто придумал, что: понять - простить?
Жизнь устала и не захотела
Ни о чем ни плакать, ни просить.

Разве что еще не перестала
Иногда, как в давние года,
Так дрожать под зябким одеялом,
Как дрожат под током провода.
1991

***
           И. Ф.
Снова лязганье стали во мгле
Стало лучшею песней для слуха!
Бой не в небе и не на земле,
Он в таинственной области духа!

Ибо, если нам выпадет пасть,
Только в этом падем мы сраженье,
Где рассудок, с душою борясь,
Побеждает, терпя пораженье.

И, сходя от восторга с ума,
Бормоча мне блаженные речи,
Рвутся в грудь мне деревья, дома,
Чтоб от мысли уйти человечьей.

Веря вновь, что уже не предам
Я ни их, ни всего мирозданья,
Как когда-то в Эдеме Адам,
Прикоснувшийся к древу познанья.
1991

***
Понапрасну, без смысла и цели,
Ты меняешь и это, и то.
Льются дни, убегают недели,
Утекают, как сквозь решето.

Что ж останется в мутном осадке,
Что блеснет самородком на дне,
Если все, что имел, без оглядки
Растворяешь ты в мертвой воде?

Ничего! Только бурая пена,
Только память потери в руке,
Только сердце, стучащее мерно
На соленом, как соль, сквозняке.

Так ответь: много ль надо усилий,
Чтоб отдать первородство свое? -
Ты ведь тоже был сыном России,
Плоть от плоти и крови ее!

Чем же стало наследство негоже,
Что облаял его ты, как пес?
Что нашел ты родней и дороже
И любви материнской, и слез?

Ладно, ладно! Не стоит, не стоит!
Ни себя не вини, ни ее!
Где-нибудь кто-нибудь успокоит
Одинокое сердце твое.

Но ее одиночество - тише! -
Не тревожь и не бейся спьяна! -
Пусть и плач из-за двери услышишь,
Но дверей не откроет она!..
1982; 1991

***
         П. Рейнгардту-Никулину
1
Ты прости, что тебя растревожу я –
В этом каждый из нас виноват,
Это мы - с попущения Божия –
Нашу родину ввергли в разлад.

Это мы ее предали, раздали.
Оболгали на все голоса.
Сколько ж лет над столицею звездные
Я не вижу уже небеса!

Ни Большой и ни Малой Медведицы
В этот чад не пробьются лучи.
Лишь с Кремля, как поклеп на них, светятся
Их подобия в адской ночи.

Воспаленно мерцают из темени,
Льют за бликом пылающий блик.
Словно знаки бесовского времени,
Заклеймившего родины лик!

2
Утро новое встанет насуплено,
Закрывая лицо от стыда,
Чтоб не видеть все то, что погублено
И тобою, и мной навсегда.

Навсегда? Замолчи! сам себе твержу.
Но, увы, замолчать не могу.
Так мы все тут крушили без удержу,
Как не снилось, пожалуй, врагу.

А друзей у нас в мире и не было.
Мы и сами себе не друзья!
Быль грядущего старою небылью
Ни изжить, ни исправить нельзя.

Можно только смотреть немигающе,
Горьких слез не стирая со щек,
На последние блики пожарища,
На золу, что дымится еще...
1992

***
Декабрь, а как апрель!
Зима, а как весна!
И мыслей канитель
Совсем лишает сна.

О чем же? Да о том,
О том, о том опять,
О том же об одном -
И невозможно спать.

И горяча постель,
И ты, о сне забыв,
Все слышишь, как капель
Грохочет об отлив;

Как вздрагивает жесть,
Как стекла дребезжат;
Как в жадной жажде жить
Ночной стенает сад;

И тянется к окну -
Душе твоей навстречь,
Твердя взахлеб одну,
Одну и ту же речь.

О чем же? Да опять
О том же об одном;
Поскольку вовсе знать
Не хочет об ином,

Как прежде, как тогда,
Тогда, тогда, тогда,
В те давние года,
В те давние года;

Которых - Боже! ах!
Избавь меня от мук! -
Ни удержать в руках,
Ни выпустить из рук!
1991-1992

***
Я повторяю вновь -
Горька моя судьба:
Слаба моя любовь
И ненависть слаба.

И чувства, и ума
Во мне лишь тени тень.
Как нищему сума.
Безрадостен мне день.

Как узнику тюрьма,
Безрадостна мне ночь.
Душа себя сама
Не может превозмочь.

Я в сытости не сыт
И в пьянстве я не пьян.
И только едкий стыд
Мне полной мерой дан.
1992

КРЫМ
Синее небо, лиловое море,
Серая галька с потеками соли,
Лозы, сплетенные в грубом узоре,
Снова припомнились мне поневоле.

Все же для русского сердца, признаюсь,
Странно родны эти дальние дали,
Чайки стремительной тень вырезная,
Грохот лебедки на близком причале.

Нет, не о неге я теплого рая,
Не о цветущих магнолиях парка,
Не о закате, что, нежно сгорая,
Встал над водою, как пестрая арка.

Нет, не о ночи, пробитой, как сито,
Золотом звезд, не о блеске рассвета,
Не о беспечности той, что сокрыта
В каждом мгновении южного лета.

Все это тысячу раз воспевали -
Горы и небо, и пену прибоя.
Нет, я о том, что мы их потеряли,
Сами отдали без всякого боя.

Что же ты, Миних, не встанешь из гроба,
Что ж ты, Потемкин, горящей глазницей
Не обернешься к нам, гневаясь, чтобы
Пламя стыда опалило нам лица!

Где ж вы, Нахимов, Корнилов, Тотлебен,
Где ж ты, Истомин! - восстаньте из праха.
Нету ни Крыма, ни моря, ни неба, -
Нет ничего, кроме жалкого страха!

Заняты внуки иными делами,
В правнуках нет ни любви и ни силы.
Господи Боже мой! что ж это с нами,
Что ж сотворили мы с родиной милой!

И понапрасну я к предкам взываю.
Некому взять их оружие в руки,
Некому больше от края до краю
Снова пройти сквозь страданья и муки.

Армий победных не встанут солдаты,
Нет, неподъемен им гнет отвращенья
К слабым потомкам... Позор нам - расплата!
Предали их мы - и нет нам прощенья!

Пить нам теперь чашу Божьего гнева,
Желчью давиться до смертного пота,
Слушая скрежет иудина древа -
Мачты последней Российского флота!..
1992

НАКАНУНЕ ПАРАДА
(У памятника Пушкину)

И разные стояли люди,
И наблюдали сотни глаз,
Как зачехленные орудья,
Качаясь, плыли мимо нас.

Как вырастали в мраке тайны,
Как стадо мамонтов сопя,
Самоуверенные танки,
Тремя глазницами слепя.

Как в бликах мертвенного света,
Не зная ни добра, ни зла,
Изящно двигались ракеты,
По-рыбьи вытянув тела.

Как проходили ряд за рядом
Машины, полные солдат, -
Как ты, и я, и все, кто рядом,
Мы в этот миг дышали в лад.

Как мы смотрели в сумрак стылый,
До боли стиснув кулаки,
Когда со сдержанною силой
Пред нами двигались полки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так я писал тому уж боле
Лет двадцати. Но понял вдруг,

Что прославляю поневоле
Коммунистический недуг.

Весь бред интернационала,
Души растлившейся грехи! -
И омерзительно мне стало:
Я эти выбросил стихи.

Но вот сегодня на рассвете
Открыл глаза и в тот же миг
Нежданно вспомнил строки эти
И вновь записываю их.

Нет, не в порыве жалкой лести
Они мной были сложены.
Я пел о доблести и чести
Моей любви, моей страны.

Я пел о прежней громкой славе -
И были помыслы чисты! -
Стараясь сквозь гримасы яви
Прозреть бессмертные черты.

И ныне, ставя к старым строфам
Строфу за новою строфой,
К Америкам или Европам
Я обращаю голос свой.

Да, вы сейчас нам не грозите, -
Но с похвалою на устах
Вы к нам по-прежнему таите
Все те же ненависть и страх.

Я знаю цену вашим дружбам
И миротворческим словам.
О, как - бессильным и недужным! -
Вы аплодируете нам.

О, как сияют ваши лица,
Как размягчаются черты,
Когда сползаем мы к границам
Времен Ивана Калиты.

Когда Россию рвут на части,
Как штуку красного сукна,
Народы, кои в час несчастья
Спасла от гибели она.

За веком век, за сыном сына
Она за них бросала в бой!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще застонет Украина
Под католической пятой.

Среди удушливого дыма,
Под грохот польских батарей -
Лазурь захваченного Крыма
Еще предстанет перед ней.

Еще балтийские народы
Свой перед Русью вспомнят долг,
Когда раздавит их свободы
Тевтонца кованый сапог.

Еще с вождей грузинских чары
Слетят, как ржавые листы,
Когда обрушат янычары
С церквей поруганных кресты.

Да, долгих семь десятилетий
Мы все несли проклятья груз.
Так что ж на брезжущем рассвете
Вы рвете нити кровных уз?

Как будто бы безгрешны сами,
На нас одних взвалили грех!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иль тем виновны мы пред вами,
Что пострадали больше всех?

Иль, может быть, в азарте мнится
Вам всем, что из небытия
Уже вовек не возродится,
Не встанет родина моя?

Напрасны эти обольщенья!
Распад, сумятицу, разброд,
И нищету, и униженья -
Все русский вынесет народ.

Я говорю кавказским звездам,
Я говорю якутским льдам,
Что снова - рано или поздно! -
Но мы еще вернемся к вам.

Не в ярости, не мести ради,
А лишь на ваш призывный глас.
Ибо не в силе Бог, а в правде,
А правда Божия у нас!

И что мечтания Китая,
Европ, Америк ли возня, -
Когда воскреснет Русь Святая,
Как птица Феникс из огня.

Все будет так, а не иначе.
Мы вновь пойдем, коль грянет срок,
На Запад умственный - и алчный,
Жестокий, женственный Восток.

Снесем все беды, как сносили,
Единым пламенем горя,
За нашу веру, за Россию
И православного царя!..
1967; 1992

***
         В. Дронникову
С чего начать? Начну с конца,
С земли, раскисшей под ногами,
С креста железного, с лица
Отца,
        cклонившегося к яме.

Да, я запомнил навсегда,
Хоть никогда мне не приснится,
Как эта желтая вода
В следы оплывшие струится.

И до сих пор нейдет из глаз
Мельканье комьев торопливых
И луч, что вспыхнул и погас,
Последним светом озарив их.

Потом здесь вырастет трава,
Сплетаясь в заросли глухие.
Потом отыщутся слова
Такие же, как все другие.

Я много раз их повторю -
И обточу, и обкатаю.
Я сам в себе заговорю
То, что услышать не желаю.

Заговорю, как детский страх,
Как тайный стыд, чтоб понемногу
Оно осыпалось, как прах,
Как пыль, осело на дорогу.

Дорогу, что ведет меня
С той прямотой необычайной
День изо дня, день изо дня
На встречу с матерью печальной.
1993

***
Солнца шар раскаленный
Блещет в небе, исполненный мощи,
Над еще не зеленой,
Но еще зеленеющей рощей.

Жар, с деревьев срываясь,
Всходит паром над каждою лужей.
Но бутоны, взрываясь,
Не огнем опаляют, а стужей.

И в восторге озноба,
Что в крови запевает победно,
И бессилье, и злоба,
И тоска исчезают бесследно. 1993

***
Засыпаю, крепко сплю, и снится,
Что я сплю у вечности в руке
И поет мне звонкая синица
На своем синичьем языке;
Словно бы внушить пытаясь песней,
Повторяя простенький напев,
Что не будет смерти, что воскресли
Мы, еще родиться не успев.
1993

***
Не о вечном!.. О вечном успеется.
Я о суетном, только о нем,
Что, как дождик, струится и сеется,
Застилая собой окоем.
Я о нем, о бормочущем жалобно,
Тихо ноющем день изо дня,
Словно что-то мучительно надобно
Ему в каждый мой миг от меня,
Словно просит оно, слезно жалуясь,
Чтоб погладил, прижавши к лицу,
Я его, как ребенка, что, балуясь,
Вдруг упал, потянувшись к отцу...
1994

***
Колышется сердца заброшенный пруд,
Темнеют коряги на илистом дне,
Столбами вокруг испаренья встают
И вновь оседают на мертвой воде.
Не пьют ее звери и птицы не пьют!
Лишь змеи порою к воде приползут
И долго, в клубки перевиты,
Безгубыми ртами по капле сосут
За каплей раствор ядовитый.

Лишь черные раки, клешнями стуча,
Всплывут на раздувшемся трупе.
...И вновь все замрет! - разве что сгоряча
Вдоль берега леший пройдет, гогоча,
Иль пьяная ведьма, монистом бренча,
За зельем примчится на ступе.
1994

О ЦВЕТАХ
О цветах и опять о цветах,
И опять о цветах среди луга,
И еще о цветах - впопыхах -
И не слыша, и слыша друг друга.
Все о них, наклонившихся к нам,
Все о них, уходящих далече,
Не внимая отдельным словам,
А сливаясь, подобно волнам,
В торопливом течении речи.
Все о них, все о них, все о них,
Об узоре резных лепестков их:
Бледно-розовых и голубых,
Ярко-желтых и густо-лиловых.
Все о них, нам ласкающих взор
От рождения и до кончины,
Ибо только они до сих пор
На земле и остались невинны.
1994

***
И в эту ночь почти не спавши,
Встречая мутную зарю,
К стеклу оконному припавши,
Я сам с собою говорю
О том, что жизнь моя постыла,
Что в никуда никчемен путь,
Что даже близкая могила
Уже не радует ничуть,
Что давят мысли, словно гири,
Что я от слов своих устал,
И пусто так, как будто в мире
Христос вовек не воскресал.
1994

***
Мне бы от злобы уйти,
Мне б раздраженье умерить.
Господи Боже, прости,
Дай полюбить и поверить.
Дай мне унынье стряхнуть,
Выйти из тьмы одичанья.
Дай мне осилить мой путь
Вплоть до его окончанья.
1995

***
          Е. Чернову
Что я не видел и где я не был?
Что мне осталось еще сказать?
Под этим низким под русским небом
Мне так не хочется умирать.
Мне так не хочется в эту землю,
В суглинка сдавленные пласты,
Где деды-прадеды мои дремлют,
Не в силах выйти из немоты.
Нет, немота меня не пугает,
Земли родимой не страшен гнет,
А страшно то, что не истлевает
В ней все, что мучит меня и жжет;
Что сквозь прикрытые смертью вежды
Острей и пристальней я взгляну
На жизнь былую, но без надежды
Хотя б одну искупить вину;
Что я увижу до жути ясно,
О как могла бы быть хороша
Моя измученная напрасно,
Моя страдающая душа;
Что не восстанут для новой битвы,
Дабы спасти ее, дух и плоть;
Что даже робкой ее молитвы
Не станет слушать уже Господь.
1995

***
Снег в саду синей, чем молоко,
Розовато-мокры ветви вишен.
Сер восток, но запад - высоко -
Словно огневым узором вышит.
Запах талых почек и воды,
Лужи, подмерзающие к ночи.
За день не свершенные труды
Тяготят сейчас меня не очень.
Может быть, не стоило бы мне
Этой беззаботною печалью
Утешать себя, но по весне
Как бы легче тяжесть за плечами:
Тяжесть бед минувших, тяжесть лет,
Что, подъемля взгляд к небесной шири,
Где играет в переливах свет,
Можно вновь подумать - будто нет
Ничего законченного в мире.
1995

***
Вспомнил вечером я тебя,
А потом ты приснилась мне.
Я проснулся, уже не любя,
И увидел луну в окне.

Я увидел луну в окне,
Медный диск ее был щербат.
И почувствовал вдруг, что мне
Все равно, кто был виноват.

Все равно, кто был виноват,
Все равно, кто будет теперь.
И дышал за окошком сад,
Как большой неуклюжий зверь.

Но огромность мира вовне,
В исполинский вздымаясь рост,
Вся вмещалась сейчас во мне -
От намокшей травы до звезд.

И, беспечно-отрешена,
Надо мною душа вилась,
Словно кончилась жизнь одна,
А другая не началась.
1995

РЕМОНТ
Желанье чистоты,
Побелка и обои.
Небесной высоты
Пространство голубое.

Распахнутая даль,
Сияющее лето.
Оконная эмаль
И желтый лак паркета.

Вот бытия оплот,
Мечтанье муз и граций.
Вся наша жизнь - ремонт
И смена декораций,

Где, как античный хор,
Нам вторят спозаранок
Ножовка и топор,
Стамеска и рубанок.
1995

***
Я находил в лесу глухом,
Почти не думая, дорогу,
Но заплутал в себе самом
И пропадаю понемногу.

Я утешать умел других,
Дабы снесли беду любую,
Но в предрассветный этот миг
Себя утешить не могу я.

Что за дурацкая судьба:
Прожить и жизни не заметить,
Уйти к себе во глубь себя
И самого себя не встретить.
1995

О ЦВЕТАХ, О БАБОЧКАХ, О ПЧЕЛАХ
Не о городах и не о селах,
Не о том, что прежде и потом.
О цветах, о бабочках, о пчелах,
Больше ни о ком.

Не о мной измученной подруге,
Не о друге и не об отце.
О цветах, проснувшихся в испуге,
С крупными слезами на лице.

Не о маме с бабушкой, лежащих
С вечною печатью на устах.
О беспечных бабочках, сидящих
На крестах, оградах и цветах.

Не о людях, живших и живущих,
Пусть другой слова о них найдет.
О бесстрашных пчелах, берегущих
Смерть цветов, сгустившуюся в мед.

Не о городах и не о селах,
Не о том, что прежде и потом.
О цветах, о бабочках, о пчелах,
Больше ни о ком.
1996

***
Потерять можно то, что нашел,
Отыскать можно то, что имеешь.
Ну и ладно, и пусть, хорошо,
Говори, пока не онемеешь.

Здесь неважно с чего начинать,
Здесь неважно, чем кончить в испуге.
Все равно никому не понять
Никогда ничего друг о друге.

Все равно не постигнет никто
На единое даже мгновенье,
Одиноко вжимаясь в пальто,
Твоего полуночного бденья.

Смысл твоих бормотаний в тиши,
Повторяющих слышимый в шири
Голос каждой бездомной души,
Не имевшей пристанища в мире.
1998

***
Все покинуло, даже Муза
Не поет мне в земной ночи.
Стал я жизни своей - обуза,
Изжила меня жизнь почти.

Скоро эти ошметья в яму
Свалит кто-нибудь где-нибудь.
Что ж себе вопреки - упрямо
Я еще продолжаю путь.

Что ж бреду я во тьме без звука,
Без движения, без огня.
Если мука, одна лишь мука -
Каждый новый шаг - для меня.
2001

***
Жизнь утекает водой из горсти,
Но не хочу я пить.
И лень мне ладонь к губам поднести,
Чтоб вкус ее ощутить.

Я просто смотрю, как течет она,
Смотрю, как течет она,
То насквозь прозрачна, а то мутна,
То прозрачна, то вновь мутна.

Смотрю, как подрагивает рука,
Как сбегают капли с нее,
Как бесконечная принимает река
Конечное мое бытие.
2001

***
Мир подъемлет лицо на рассвет
Сквозь сырую январскую стужу.
Хорошо, что меня уже нет,
Хорошо, что и мир мне не нужен.

Это ж снова пришлось бы вставать,
Находить для него оправданья.
Это ж снова пришлось бы дрожать
На гнилых сквозняках мирозданья.

Сколько ж можно, друг друга любя,
Безнадежно друг друга калечить.
Мы теперь - каждый сам для себя -
И обоим от этого легче.

Я впервые свободен от всех
И забот его и треволнений.
Пусть же вьется подтаявший снег
У лица его и у коленей.

Пусть роняет свою канитель
На мосты, на пустые перроны,
На ресницы его, на шинель,
На ремни, кобуру и погоны.
2001

***
Вот и последние - два! - облетели -
Ржавые листья на смерзшийся наст.
Видно далеко сквозь редкие ели,
Сквозь перелесок - но видно не нас.

Зябкие тени сгущаются в стыни,
Зябкой поземкой колдует зима.
Где затерялись мы в этой пустыне
Легкой бесплодной игрою ума?

Губы протянешь, но губы не встретишь.
Плачу, любимая, плачу о том,
Что одинокой тоски не излечишь,
Не отогреешь сырым сквозняком.

От полосы Кордильер до Тибета
Грохот пространства, ревущая даль,
Горькие всхлипы любви не отпетой,
Сердце-разлука и сердце-печаль.

Кто их услышит, и кто им поможет,
Где их приют на бездомной земле!
Кровоточащий ободранной кожей
Сизый закат пламенеет во мгле.

Скоро и он упадет, обессилев,
Ржавой щетиной на смерзшийся наст,
Скоро и он затеряется в сини,
В снежной пустыне, не помнящей нас.

Скоро беззвездная тьма заклубится,
Скоро весь мир погрузится во тьму.
И ничему для нас больше не сбыться,
Не возродиться уже ничему.

И ничего не останется в мире,
И не останется с ним никого,
Кроме скользящих в заснеженной шири
Легких бесплотных видений его.
2001

***
Жизнь меня на ходу подменила,
Ничего мне о том не сказав,
И оставила, и позабыла,
Не взглянув на прощанье в глаза.

День январский пронизывал ветер,
Было небо над ним, как свинец.
И никто ничего не заметил -
Ни друзья, ни жена, ни отец.

Я подмену и сам обнаружил
Оттого лишь, что разом и вдруг
Ощутил, как глубоко не нужно
Стало все, что я вижу вокруг.

Что манившие радости - дики,
Что желания прежние - ложь,
Что отныне ни мысли великой,
Ни порыва в себе не найдешь.

И с тех пор кое-как прозябаю,
О потере тоску залечив,
И былого себя забываю,
И порой удается почти.

Но нет-нет, а как проблеск из чащи,
Словно яркая вспышка огня:
Где он там, как он там - настоящий,
Тот, который покинул меня?
2001.

***
Не оттого, что сказать больше нечего,
Не оттого, что признаний моих
Некому слушать ни утром, ни вечером,
Я замолчал, затаился, затих.

А для того, чтобы в новых подробностях
Песен о мире, ушедшем на слом,
Он не исчез, как в нахлынувших горестях
Воспоминанье о горе былом.

Не затерялся бы в колющей замети
Слов, обращенных к себе же самим.
Пусть он еще поживет в моей памяти
Прежде, чем сам я отправлюсь за ним.
2001

***
Что же случилось со мной,
Если, меня же кляня,
Кажется, кто-то другой
В мире живет за меня?

Да, это точно не я
Эти бормочет слова.
В холоде небытия
Стынет моя голова.

Звездная смертная дрожь
Волосы гладит рукой.
Да, на меня он похож,
Но не является мной.

Я бы не мучился так,
Я б умирать не спешил,
Глядя в густеющий мрак
Мира погибшей души.

Нет, это мне не к лицу,
Как бы он там ни устал,
Сам торопиться к концу
Я бы, пожалуй, не стал.

Что же он ищет во мгле,
Зябко вжимаясь в пальто?
Вечный приют на земле
Не обещал нам никто.

Каждый в назначенный час
Свой переступит порог.
Что ж он - до смерти! - угас,
Раньше поры - изнемог?

Жив, а как будто не жив,
Вынесть не в силах потерь?
Что ж он, меня подменив,
Мной быть не хочет теперь?
2001

***
Доживаю, но жизнь не кляну,
И когда просыпаюсь до свету,
Вспоминаю родную страну,
Не беда, что ее уже нету.

Нету многого, нет ничего,
Из того, что люблю я доселе.
Над Москвою-рекой, над Невой,
Над Амуром и над Енисеем,

Заметая Урал и Кавказ,
По Днепру, по Днестру и по Бугу
Только ветер, не помнящий нас,
Завивает воронками вьюгу.

Мир, которым я был опьянен,
С кем я дрался и с кем обнимался,
Как же это случилось, что он
Вдруг ушел, а меня не дождался.

Но к кому бы он там ни спешил,
Я вослед ему камень не брошу.
Пусть в пустоты отбитой души
Сквозняком задувает порошу.

Пусть клубится она по углам,
Пусть струится от окон до двери.
Я ж не зря говорил себе сам,
Что сберечь можно только потери.

Я ж не зря повторяю сейчас,
Поднимая тяжелые веки,
Что лишь то не изменится в нас,
Чего больше не будет вовеки.

Что, казалось бы, истреблено,
Среди общего смрада и блуда,
А сокрылось, как Китеж, на дно,
Чтобы звоном тревожить оттуда.
2001

***
               Д. Порушкевичу
От прошлого не отказываясь
И с будущим не ругаясь,
Как будто волна, откатываясь
И вновь над собой вздымаясь,

Единый в едином миге,
В движении их раздроблен,
Строке, не вошедшей в книги,
Хотел бы я быть подобен;

Мелькнувшей, но позабытой,
Оставленной без вниманья,
Непонятой, неоткрытой,
Живущей во вне сознанья,

Рассудком не холощеной,
Не стиснутой крышкой тома,
Подобно невоплощенной
Душе, оставшейся дома.
2001

***
Луна замерзает, как белая мышь,
В сугробы уходят дома.
И вьется поземкой с синеющих крыш
По комнате грязной зима.

Она наметает сугробы в углах,
Морозным трясет рукавом,
И, как сумасшедшая, пляшет впотьмах,
Свивая пространство жгутом.

От двери до окон не сыщешь следа,
Как пестрый лоскут, тишина
Трепещет от ветра, и снова беда,
Как запах мимозы, нежна.

И смерть, соболиную выгнувши бровь,
Глядит на страстей кутерьму,
Где мир из безумья рождается вновь,
Чтоб вновь устремиться к нему.
2001

***
Только в зеркале вырвет из мрака
Сигарета неясный овал.
Только хрипло пролает собака
Непонятные людям слова.

И опять тишина без движенья,
И опять эта вязкая мгла.
Исчезает мое отраженье
В запылившейся толще стекла.

Ну и ладно, пускай исчезает!
Пусть собака скулит в конуре!
Слишком долго, увы, не светает
В октябре, в ноябре, в декабре.

Слишком скучно за фосфорной стрелкой
Наблюдать мне в январскую ночь.
Страстью куцею, мыслию мелкой -
Даже время нельзя истолочь.

Ладно бы сквозь сырые туманы
Этой едкой, как щелочь, ночи
Мне всплывали бы душные тайны,
Преступления и палачи.

Нет, какие-то дрязги бессилья,
Трусость явная, ложь на виду.
Отболев, умирает Россия,
Я ее хоронить не приду.

Ни слезы не осталось, ни вздоха,
Ну не выть же, как пес, на луну.
Нас без нас похоронит эпоха,
Матерясь и пуская слюну.

Мы простились до крайнего срока,
Пусть она вспоминается мной
Чернобровою, голубоокой,
С золотою за пояс косой.

Не склонявшей лицо перед вьюгой,
Знать не знавшей о скором конце,
А не этою нищей старухой
С медяками на мертвом лице.
2001

***
Усталые ноги еще идут,
Вытягивается дорога через грудь,
И между ребер, ветрам открыт,
Ты рассказываешь, где болит.

А болит в Благовещенске и Орле,
Болит на Алтае и на Памире,
На всей на бескрайней моей земле,
На всей на ее необъятной шири.

Судорогою бессилья сводит рот,
Метелями безумья застилает просторы,
Снова рушится воля во тьму свобод,
В пустотах их не найдя опоры.

Пусть не знает Дели о скором конце,
Пусть Женева и Токио еще прибыткам рады,
Но уже проступила смерть на лице
Иерусалима и Краснодара.

Азиатская Америка, Африканский Китай,
Небес парча и океана мускус, -
Для могилы мира готова плита,
И последняя надпись на ней по-русски!
2001

***
Кому-то нравится одно,
Кому-то нравится другое.
В мое открытое окно
Струится небо голубое.

Втекают синь и бирюза,
Блеск золота и перламутра.
Но закрываю я глаза,
Чтобы не видеть это утро.

Чтоб погрузиться вновь во тьму,
В сырую чащу сна земного,
Где столько сердцу и уму
Невыразимого родного.
2001

***
На тему вечную предательства
Я ничего не написал
Не оттого, что это качество
В самом себе не замечал;

Нет, с первых дней существования,
С полузабытых детских дней,
Я предавал до содрогания
Себя и близких, и друзей;

Я предавал траву с деревьями,
Ночную тьму, сиянье дня, -
Все, что однажды мне доверилось
Иль положилось на меня;

С какой-то спешкой оголтелою,
Как бы боялся не успеть! –
Вот так я делал, так я делаю,
И так я делать буду впредь,

Все нарушая обязательства,
А потому, пока дышу,
На тему вечную предательства
Я ничего не напишу.
2001

***
Рельсы прижмутся к шпалам,
В ужасе задрожав.
С грохотом небывалым
В ночь улетит состав.

В стороны даль отпрянет,
Ветер рванет назад.
Миг – и во мраке канет
Окон вагонных ряд.

Миг – и уже глубоко
Скроет себя во тьму
Город, где я без прока
Жил вопреки ему.

Где обо мне не спросят,
Сгинувшем без следа,
Словно меня в нем вовсе
Не было никогда.

И только будет иная
Угадывать жизнь во сне,
Что я, его покидая,
В вагонном кричу окне.
2001

***
Ни на что глаза не закрываю,
Вижу то, что вижу наяву.
Все я помню, но не вспоминаю,
Оттого, что больше не живу.

Оттого, что умер до могилы,
Где меня сподобятся зарыть.
Оттого, что нету больше силы
Ничего в прошедшем изменить.
2001

***
Много мелких сыпучих предметов
Надо в доме иметь, чтобы он
И зимой, и весною, и летом
Был хранением их поглощен.

Чтоб не ведал он времени знаться
С пустотою бесплодных затей,
Чтобы было ему, чем заняться
Среди долгих осенних ночей.

Я в примету уверовал крепко,
Я в коробку свалил для него
Груду пуговиц, кнопок и скрепок,
И еще там не знаю чего.

И теперь, как свихнулась эпоха,
Под которую время ушло,
Он один, как бы ни было плохо,
Мне внушает, что все хорошо.

И в ответ на глухие стенанья
Моему повторяет уму,
Что ничто не грозит мирозданью,
Если есть о чем думать ему.

Что уж если чего по привычке
И бояться до смертной тоски,
Так того, что вдруг кончатся спички,
А не мир разлетится в куски.
2001

***
Не под забором я умру,
Мне не дано и этого.
В холодном доме поутру
Поставят гроб глазетовый.

Я перед смертью надоем
Придирками, недугами.
И сразу станет легче всем,
Когда слетит подруга мне.

Когда закроются глаза,
Конец всему мучению.
И у жены скользнет слеза
Немого облегчения.

Родня деньжонок соберет
И по-людски схоронит.
И только муза отпоет,
Но через миг не вспомнит.

Уйдет в предутреннюю тьму
К кому-нибудь другому.
И будет то же петь ему,
Что пела мне живому.

Надеясь, что хотя бы он
За музыкой возникшей
Не различит звенящий стон
Души ее погибшей.
1971 - 2001

Вернуться на главную