Нужно было смотаться одними сутками. И это когда мне хотелось не двигаться, а лишь выть в подушку. Я злилась на мужа, мне казалось, что, если я уйду из дома, он непременно припрется… И у него козырь: вот, мол, я был прав, она только рада была, что ушел, — и сразу смылась.

К горлу подступил ком, хотелось заплакать.

Да, я виновата, что задержалась на вечеринке, но и он-то не скучал… Вернулась домой, а он и моя приятельница Верка попивали пивко. Ворковали, словно голубочки, сидя на моем любимом диване. Конечно, устроила скандал… Потом вспомнила, что сама же Верку и пригласила.

Муж, подозреваю, умышленно ее задержал… Чтобы я приревновала… И у него получилось! Оскорбил, ревнивой идиоткой обозвал. Ха! Видите ли, жить со мной не собирается. Ловелас, провоцирующий ревность!

...Взошла с плохо освещенного мокрого перрона в тамбур, обернулась. Туман, проплешины хрусткого снега, в котором чуть не сломала тонкие каблучки… В вагоне сухо, тепло и чисто. И я вздохнула с облегчением.

Дверь в купе приоткрыта. Нижняя полка пустая, а на другой кто-то распластался, прикрывшись одеялом. Хоть бы не спал, подумала я почему-то, хоть бы мужик…

С постели приподнялась женщина.

— Заходьте, будь ласка, — прожурчала она на украинском, — я тут трошки прикорнула. Треба встать, бо в нич не засну.

Средних лет, полноватая, с приветливым лицом, с блестящими черными, словно спелая смородина, глазами.

— Добре, що дивчына. Боялась, що соседом чоловик будэ.

Голос ее то приятно журчал, то певуче растягивался. По-украински я больше догадывалась, чем понимала.

— Менэ звуть Ганна, Анна по-вашему.

— Елена, — я стала устраиваться на другой полке.

— От и добре. Постараюсь говорить по-русски. Вижу, не все понимаете. Чего-то вы невеселая, Аленушка, устали? Не грустите. Сейчас повечеряем. Настроение и улучшится. Просто чаю со мною попыйте.

Ей далеко за сорок. Ничем не приметная внешность. В толпе встретишь — не заметишь. Но было в ней что-то притягательное. То ли улыбка, то ли с хитринкой глаза… И еще глубоко-грудной, певучий голос. От нее веяло теплом.

На столике выросла гора продуктов. Аппетитный мясной рулет, домашняя кровяная колбаса, соленые огурчики, вареные яйца, пирожки с немыслимыми начинками… Не было лишь украинского сала. А я считала, что хохлы без сала за стол не садятся.

— Анна, мне неловко. Я не предвидела такого, — забормотала я. Хотя у меня засосало под ложечкой, — я вспомнила, что давно не ела.

— В следующий раз кого угостите. Оно ж так и в жизни: то ты кого, то тебе хто-сь.

Такой вкуснятины я не ела никогда. Что за волшебница эта Ганна-Анна! Налопалась от души, с удовольствием откинулась на подушку. Сказалось и действие сладко-терпкой наливки, бутылку которой соседка торжественно водрузила в центр стола. Что нужно русскому да украинцу: вот такое застолье — и все беды и неудачи отпадают сами собой. Разомлев, я открылась незнакомке, поведала о том, о чем никому не рассказывала.

— Э-э, милая дивчинка. Радуйся, що молода та красива. От и живи, не тужи. Тебе тридцать есть? Годы полетять швыдко. А на чоловикив надо реагировать так, як воны цього хотять, и все будет добре.

— Знаешь, а ведь ты права. Муж хотел, чтобы я приревновала, и у него это получилось. А для чего это он?

— Раньше времени не тревожься. Помиришься, он тоби и расскажет. Ты лаской его, лаской. Мужики как диты — к теплу и добру тягнуться. И домой торопиться будут… Суровые сейчас жинки стали. Мужики и придумывают уловки, штоб отлынуть от дома.

— Исполнять его прихоти? — нашла чем возразить. — Не хочу и не буду!

— Рецепт простой: трошки хытрощи, капризности, чуток обидчивости. И суп готов.

Я рассмеялась.

— Ничего себе рецептик!

— А чем плох? — усмехнулась Ганна, посматривая на меня с лукавинкой. — Жизнь и есть сборная солянка.

Она завозилась в продуктовом пакете, а я обдумывала ее совет. Воображения хватило, чтобы представить изумленное, вытянутое лицо благоверного. Подумал бы, что у меня с головой что-то на почве ревности. Его образ так явственно встал передо мною, что я рассмеялась.

— Ты чего?

Попутчица готовно улыбнулась. В ее глазах отразилась искринка-смешинка. Догадалась, о чем я подумала.

— Мы со своим после ругни как помиримся, такие у нас ночи любви — слаще некуда. Я умиротворенная, а он такой вальяжный, словно вырастает на глазах. Им треба чувствовать, что жинке хорошо. Женщине, як цвитку, треба любовь, чтоб жалели и желали. Иначе засохнет от своей ненужности.

— Ой, Анна! Все у тебя просто.

— Так воно и е. Это мы сами усложняем. Я-то про кохання говорю, а не про случку. Случка или секс — одно и то же. Секс, що шприц, тилькы пырск — и бильш ничого. А любовь крылья поднимает. Вот ответь мне, колы чужие мужчины с тобой заигрывают — это что?

— Наверное, не хватает чего-то дома…

— Просто ритуал такой. Он хочет убедиться, что подобается женщине, что он в форме. А некоторые жинки летять, як мотыльки на свит. Мужчина ничего такого не думал, а ему — нате, я уся ваша. Тут и измены.

Я хмыкнула, растерявшись:

— А я-то думала, если мужчина посылает сигнал, то считает, что женщина легкомысленная. А это здорово заедает!

— Это все из детства. Наши матери как жили? Стыдились проявлять любовь и ласку даже к детям, не то что к мужу. Мы так и воспитались. А уж про отношения мужчины и женщины зовсим табу… Советское все вытравило. Посмотреть на мусульман, они жинок с детства обучают премудростям любви. Умению найти подход к мужчине.

— Не хватало еще чадру напялить…

Анна не заметила моей язвительности.

— Коли ты идешь по улице и замечаешь восхищенные взгляды мужчин, так приятно их ловить. Чувство уверенности появляется — и ты уже богиня.

— Ну, в принципе, — согласилась я. — Но муж-то?

— А он не человек? Ты его приревновала, а у него, может, и в мыслях ничего такого не было.

— Да уж, у моего точно с даром убеждения не все в порядке.

— И тикають мужчины из дому. Сначала из психа, а потом и концов не отыщешь.

Мне было интересно необычное мышление Анны. Будет что рассказать девчонкам на работе. Они о таком и не слышали. У них одно: мужик ушел — «козел», такую бабу бросил; а если загулял — от такой мегеры только и гулять… А тут целая философия!..

…Видимо, я задремала. Очнулась от сильного толчка: кто-то сорвал стоп-кран. Достала сотовый. Два часа ночи, с ума сойти. Мне в пять с минутами выходить, как бы не проспать. Посмотрела на соседку. Она лежала с открытыми глазами на спине, запрокинув руки.

Повернувшись в мою сторону, она с неожиданной горячностью сказала:

— Хочешь, расскажу про одно приключение? Никому не рассказывала, сомневалась, что поверят в мою правдивость, а это тяжело. А ты, я чувствую, понимаешь.

— Расскажи… Ты помогла отвлечься от терзающих меня мыслей. Я благодарна случаю, который нас свел.

— Было то года два назад. Лето, июнь... солнце… В воздухе запах липы, жасмина. На перроне суета, народ на юга торопится. Цветасто одеты, радостны… А я ехала у Питер. Настроение отличное, как никогда. Билет достался купейный.

В купе сидел немолодой, представительного вида мужчина, лощеный, самоуверенный. Седоват, лысоват, с животиком. Но я-то… я-то! Вся из себя! И молода, и здорова… слава Богу. Попутчик оказался не совсем обыкновенный. Спочатку я в него и не всматривалась, мне надо было слушателя. Уж я щебетала-щебетала, да и он разговорился. Оказалось, они с сотрудниками ехали на конференцию в Питер. Двоим достались билеты в другой вагон. За окном в лугах мелькало цветущее разнотравье: ромашки, колокольчики, кашки, дегтярики. Люблю я цветы… Заботы позади, увлекательная поездка, ожидается встреча с кумовьями, экскурсии по Питеру… Радисть плескала через край. Человеку занятому с таким проявлением чувств, думаю, сталкиваться приходится не часто. Что он про меня подумал — не ведаю. Но в глазах интерес. Проговорили, за полночь улеглись спать. Может, первый раз за свою жизнь я не почувствовала мужчину, занята была собой, самолюбованием. Он мою провинциальную непосредственность истолковал иначе. А может, и придумываю...

Ближе к утру проснулась от смутной тревоги. Сразу и не поняла, что происходит. Думала — приснилось! А протерла очи и увидела: передо мной стоит римский патриций в тоге. Оказалось, это мой попутчик стоит, завернувшись в белую простыню. Не думала, что так красиво можно завернуться в простыню. Так они в баню ходят, начальники. Ну вот, стоит и на меня дивится. Присел на мою постель. И тут до меня стало доходить, чего ему надо. Я просто остолбенела. Попыталась показать ему недостойность его поведения. Он еще ближе подвинулся. От страха зубы мои выбивали дробь, но я взяла себя в руки и твердым голосом сказала, що он глубоко ошибается, если думает… И что я сейчас закричу. Он с сомнением посмотрел на меня, но встал с постели, до конца не поверив в мою искренность. Я подергала ручку двери, она оказалась незапертой. Мне стало не так страшно. «Не бойся, не трону», — сказал он хмуро.

Так прошло какое-то время. Напряжение спало, и я почувствовала, что человек остыл. В полудреме до рассвета… Проспался за стенками купе народ, зашуршал торбочками. Отвернувшись, я попыталась заснуть. Но какой сон, — лишь бы не встречаться с ним взглядом. По шороху поняла, что одевается. Потом вышел. Я тоже оделась, привела себя в порядок, села у окна.

Вернулся… Одет в отличный костюм, скрывавший полноту. Пахнет дорогим парфюмом.

Я приветствовала его любезной улыбкой, сделав вид, что ничего не случилось. Он тоже успокоился, но я чувствовала, что его, как говорят, заело. Мы пили чай, изредка переглядываясь, и он, наконец, попросил прощения. Я ответила, что не в обиде, старалась выглядеть невозмутимо…

Расстались мы дружески. Пожелав мне счастливого пути, он взял свой баульчик и ушел в другой вагон к коллегам. До конечной станции оставалось немного…

…Анна замолчала, задумчиво глядя в окно, словно там, в темноте, увидела то, что так долго не давало ей покоя.

— Но каков мужчина… — В ее голосе, как мне показалось, послышалось сожаление. — Настоящий полковник!

— А я б ему в морду дала! — вырвалось у меня. — Пусть не думает, что я каждому готова отдаться!..

Попутчица улыбнулась.

— Да вряд ли он так думал. Я тоже внесла свою лепту — щебетала, привлекала, сама того не желая. Главное, в нем мужчина не умер. И он увидел во мне жинку. И оценил…

— Прости, Анна, но я с тобой не соглашусь. Мне кажется, это унизительно.

— И все равно жаль…

— Жалеешь, что не уступила? — удивилась я.

Ответом она сразила наповал...

— Милая девочка,— сказала она, — может, это последний мужчина, который ко мне приставал. Ты еще молодая, тебе трудно понять.

— А сколько вам? — я невольно перешла на «вы».

Она немножко пораздумывала:

— Через два года выхожу на пенсию.

— Ты выглядишь моложе, — возразила я робко.

— Вот и он, видно, так думал.

Дальше разговор не клеился. Анна то ли вспоминала прожитые годы, то ли сожалела, что призналась в сокровенном… Мне же больше нечего было ей рассказать.

Я вздохнула, посмотрела на часы. В моем распоряжении оставался час. Стало прохладно, я забралась под одеяло. И вновь накатила тоска. Я представила, как мой милый едет в одном купе с молоденькой девушкой, как они переглядываются… А может, его мама познакомила со своей новой соседкой, о которой она недавно рассказывала… Стоп!.. Хватит… Конечно, он ловелас, но не кобелина же!..

Схватив сумку, лихорадочно отыскала телефон, включила кнопку. Его табло осветилось надеждой…

— Лен, ты? — спросил он сонно. — Куда ты пропала?.. Могла бы и записку оставить…

— Я не думала, что ты вернешься домой, — проскулила я.

— А-а. Чего ты ожидала, когда устроила скандал?

— Но ты сам виноват…

В трубке послышалось недовольное сопение. Испугавшись, что он бросит трубку, торопливо добавила:

— Мне уже тридцать два года, представляешь, я ведь могу и не успеть…

— Сумасшедшая, причем тут это? Ты не того… в смысле, — пивка не хлебнула…

Я тихо рассмеялась.

— Я в командировке! Завтра к вечеру вернусь… И так соскучилась по тебе…

— Что-что?

— Я люблю тебя! И очень тебя хочу…

Быстренько отключила телефон и принялась собирать вещи. Посмотрела на Ганну… Спит она или притворяется?.. Мне так захотелось, чтобы она повернулась ко мне и понимающе улыбнулась на прощание.

Когда за окном замелькали огни города, я поправила краешек сползшего с нее одеяла, взяла вещи и прикрыла дверь купе.

И — будто никуда и не уезжала: тот же туман, тусклый свет фонарей, асфальт с темными лужами подтаявшего снега. Только мои тонкие каблучки уже не подворачивались. Я ступала твердо и уверенно.

На днях наш постоянный автор Анна Галанжина была принята в Союз писателей России. Редакция "Российского писателя" от души поздравляет прозаика и желает ей не останавливаться на достигнутом и создавать новые произведения, полные жизни и чувства!