| |
ПРОБУЖДЕНИЕ
Сирень, вскипающая гроздьями
Над рвом кладбищенской ограды,
Была душистою, но позднею,-
Дышала горечью прохлады.
На кладбище сирень не трогали.
Вот и росла она бурьяном
За деревенскою дорогою,
И головы кружила пьяно.
И в этом запахе цветения,
Волнами льющимся над тленом,
Земля дышала обновлением,
И начиналось пробуждение
Той страстной песни соловьиной…
Над кладбищем, заросшем травами,
Звучала музыка любимая,
И всепобедная и правая,
Звенела горлом соловьиным
Над прахом в солнечной пыли
Огромная, слепая сила,
Идущая из недр земли.
И сила та была началом
Всего живущего вокруг,
И в честь неё поля звучали
И закипал цветеньем луг,
И всё вокруг звенело песней,
Идущей из глубин земли,-
То души прадедов воскресли
И хоры стройные вели…
* * *
Иду на одинокий зов
Просёлка;
К солнцу, уходящему
Из мглы оставленных лесов,
Из городов, во тьме гудящих...
Мне нужен только этот свет,
Что тихо льётся над просёлком,
Ни дней, ни далей больше нет,
Одни потухшие осколки...
Из тупиков, из тьмы минут,
Мельканий в бесконечном круге,
Я возвращаюсь по нему
В свой добрый
Деревенский угол,
Где был всему первоисток,
Где первый луч душа впитала,
Где лёгкий материнский ток,
Питающий мое начало...
И только здесь,
В тиши угла
И света над моим просёлком
Могу я больше не играть,
А просто быть собой и только...
* * *
Трава забвения, жестокая трава,
Она растёт, не ведая печали.
Она не помнит горькие слова
И ни за что уже не отвечает...
Она права, по-своему права,
Когда растёт над отшумевшим миром.
Когда опять по-новому жива,
И мы остановить её не в силах...
Она укрыла старые кресты,
Она укрыла старые могилы
И скоро образует здесь пустырь...
И мы остановить её не в силах...
***
Мы не верующие, и не атеисты,
не христиане, и не язычники.
Мы не крестьяне, и не горожане.
Ф. Абрамов «Были-небыли» 1.
А мы появились на свете
С языческой жаждою – жить!
Отчизны воспрянувшей дети,
Сумевшей врага победить.
И майский порывистый ветер,
Летевший над нашей землей,
Твердил: «Вы достойные дети,
Наследники Славы её!»
И с верою в Славу Отчизны,
В её правоту и дела,
Пошли мы, пошли мы по жизни,
Куда нас дорога вела...
Дорога казалась прямою
И светлой в сиянии дня,
Потом обернулась тропою,
Потом потерялась в полях...
Куда же девалась дорога?
И где одногодки мои?
И чувствую, надо к порогу
Вернуться, туда, где болит,
И крепко во всём разобраться
Без спешки и суеты,
И, может, до сути добраться,
И кто нам сжигал мосты…
2.
Вот вижу я кладбище наше,
Где старые стынут кресты, –
Там ветер над травами пляшет,
Где церковь стояла – пустырь.
А рядом пустырь возле школы,
Построенной земством когда-то.
Не слышно здесь криков веселых,
В углах паутина распята,
Пустынно в больших коридорах;
Весёлых не слышно звонков.
Забыли, забросили школу,
Мне грустно от ржавых замков,
Которыми заперты двери.
В одной лишь в пристройке живут
Шабашники, что после Севера,
Теперь обживаются тут...
3.
Иду я по кладбищу - пусто,
И только по пояс трава...
И веют могильною грустью,
Пропахшие тленом слова.
И первою - бабушка наша
Встречает у входа меня...
А крест её густо окрашен,
Ни слова на нём не понять...
Зелёные ветви сирени
Укрыли могилу её,
И лишь соловьиное пение
В забытые дали зовёт...
БАБУШКА
1.
Бабушка Галя, бабушка Галя,
Ты уж давно под сиренью лежишь.
Нас разбросало в разные дали,
А под сиренью жуткая тишь...
Помню, как Пушкина бабушка знала!
Дед Михаил из окопов принёс
Книгу, что многое с ним испытала,
И вечерами читалась до слёз.
Там «Капитанская дочка», «Дубровский»,
Там и Руслан, и Людмила, и царь,
Лебедь-царевна, и город заморский,
И Лукоморье, и черная шаль...
Сколько же раз вечерами осенними
Книга та читана дедом – не знаю,
Только, попав в благодатную землю,
Семя всегда хорошо прорастает.
И, забывая горе и бедность,
Глядя куда-то далёко-далёко,
Бабушка книгу читала – как песню,
Что ей звучала в годы нелегкие...
2.
— Кто это там идет по улице?
— Колька Поли Галиной.
— А, Ромашок...
(Из разговора соседей)
Бабушка Галя, бабушка Галя...
Галины, Галины…
Я ж Ромашок...
Но, а по матери
Галин я тоже,
В Галиных – плотен,
В деда высок.
Братья отцовы
В честь деда Романа
Были в деревне
Все Ромашки,
Мамины братья –
Те без обмана –
Галины были...
Мы дрались в снежки
С теми, кто звал нас
В честь деда Романа
Или в честь бабушки...
Глупые дети,
Но поняли рано,
Кто мы и где
Появились на свете.
Да, я Романов,
Романов по деду,
Галин в честь бабушки,
Полин в честь мамы;
Или в честь поля,
Где мои деды
Сеяли жито…
А если над полем
Граяли вороны,
То мои деды –
Были и воины.
ДЕД
Дед Михаил на проклятой Германской
Вынес окопы, смерти и смерчи –
Не потому, что солдатом был царским,
А потому, что за веру стоял и Отечество!
По ледоходу, на переправе,
В воду упал у моста жеребёнок,
Долго он плавал, долго он плавал,
Но не хватало ему силёнок.
Вот захлебнётся и скроется, в воду...
Дед Михаил за ним прыгнул с моста,
Вытащил к берегу; с этого года
Кашлял подолгу, кроя «в креста»
Немца, и прочих, кто жеребёнка
В воду столкнул в суматохе военной...
Жалко ведь было! Худенький, тонкий,
И захлебнулся бы он непременно...
Дед умирал – накануне колхозов.
Бабушке вверив девять детей...
– Мало я прожил, трудно я пожил.
Сколько в лицо хохотало смертей,
Под орудийные охи и ахи...
Выдержал всё – огнь иводы прошёл;
А жеребёнок, махонький-махонький,
И несмышленый, к тому же ещё…
ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ
И вот сейчас ему стало страшно.
Апокалипсис. Мужик просит хлеба в городе
Что происходит в стране?
А они всю ночь говорили о Блоке.
Ф. Абрамов «Были-небыли»
Год тридцать третий – гиблый,
проклятый,
Малые дети и голодуха, –
Всё помешалось, смешалось на свете:
Выли собаки так тяжко и глухо...
Звёзды почти по-над самой землёю
Висли тарелками в стыли морозной.*
Вскоре не стало собачьего воя,
Вскоре не стало и скрипа полозьев...
Напрочь всё вымерло в нашей деревне, –
Только огромные звёзды над хатами...
Словно в согласье с поверьями древними:
Души сбирали они небогатые...
Их-то, богатых, вовсе не стало:
Тех раскулачили, этих сослали...**
Бабушка в городе всё обменяла
Хлеб чтобы был, чтобы дети остались...
Ведь умирали - целыми семьями,
Некогда было всех хоронить.
Да и попробуй, мёрзлую землю
Тем обессилившим людям долбить...
Так и лежали они на полатях,
В хатах, промёрзших, без неба, где свет;
И застывали ладони распятые –
Скорбно-покорные, как на Кресте...
*
Выгребли всё из колхозных амбаров.
Трижды гоняли в город обоз;
Первый – под флагами, в кипени алой, –
Хоть недород, но пока: не до слёз...
Глухо второй – вывозили подводы;
Что-то скребло на душе мужика...
Но впереди громыхающий город:
– Выручат, ежели... наверняка...
Ночью везли уже третий! Последний, –
Молча, без флагов, ведь он семенной...
И задыхалась, от скрипа деревня:
– Третий обоз! Как же жить нам?! Постой!
*
Умер Андрей (самый слабый из братьев,
От истощения. Жил-то в зятьях)…
Бабушка всё променяла, до платья –
Так вот и выжила мама моя...
Живы все братья, жалко Андрея,
Поздно пришел он домой – умирать:
И чечевицы ему не жалели,
Только не смог он на ноги встать...
А у соседей умерло четверо –
Все с голодухи; а в сундуках
Так и остались штуки материи...
Память давила тяжесть замка...
Бабушка им говорила: «От смерти
Тряпки – не в помощь, дети-то мрут!***
Я ведь одна, а вас двое… » «Потерпим,
как-нибудь, так, до весны, подождут...»
Ждут и поныне, на кладбище сельском,
Моль ту материю съела к чертям.
Бабушка продала всё: занавески,
Ситец, полотна; – весь тряпочный хлам!
Голые, босые, сквозь голодуху…
«Были бы кости, – сладим с бедой...»
Звёзды над хатами всё же потухли,
Но одарила весна лебедой...
_________
* Людям, ослабевшим от голода, звёзды кажутся неимоверно большими
** Число раскулаченных во многих местах достигало 10-15 процентов всех крестьянских хозяйств. Газета «Правда» от 26.08.1928 г.
***В селе Солоти Валуйского района, теперешней Белгородской области, в 1933 году от голода умерло 817 человек, количество умерших в нашем селе установить не удалось…
ВОЙНА
Братья работали дружно, уверенно,
Землю пахали не хуже других.
Сколько тогда было ими засеяно,
Сколько же пашен взрыли плуги?..
Дядя Максим, и Иван, – трактористы,
Крепкие, сбитые, как на подбор.
Дядя Иван был ещё гармонистом, –
Как заиграет,- в сердце задор…
Любо послушать, как пели гармони
В майские ночи, под соловьёв.
И, хоть с натуги ломило ладони, –
К чёрту усталость, сердце поёт!
И хороводы, и песни, и клики,
Буйная ночь после стольких трудов!
В жилах кипела сила великая.
А на полях поднималася новь...
Новые шли на селе времена,
Сеяли, жали и травы косили,
Но, словно, гром среди неба:
– Война…
Старший, Максим, на войне и - остался,
Дядя Иван, — тот, пришел без руки...*
Род человеческий, наш продолжался;
Жил на земле, всем смертям вопреки…
дядя Василий, мира дождался,
Вот и впрягался в любую работу;
Меньший, Стефан, до войны не добрался -
Только, семь лет ему выпало флота...
_____________
* В сёлах Солоти и Тимоново (один сельский округ) за время
Великой Отечественной войны не вернулось с фронта более
четырёхсот человек...
СОРОК СЕДЬМОЙ
Тяжко работать; трудно в колхозе!
Мало здоровых пришло мужиков...
Но землю упорно добрили навозом...
В упряжках коровы, вместо быков...
Но не минули былые этапы -
Та голодуха снова пришла
И протянула звездные лапы
В наши места...
Звезды людские души уносят.
Да, урожайная наша земля!
Косит, горбатая, косит и косит,
И набирается сил в полынях...
Как обезлюдело наше селенье!
Землю делили на тысячу сто...
Нынче — одни старики населенье,
но прибавляется столько крестов...*
______________
*За последние 18 лет в Белгородской области не стало 550 населенных пунктов, а в Борисовском, Валуйском. Чернянскам и Волоконовском районах исчезли почти каждая третья деревня.
У КОНТОРЫ
Крепкие встали столбы у дороги,
И загудели на них провода.
А у конторы жителей много,
Что их согнало, собрало сюда?
Мартовским снегом ведёт меня мама,
Люди стоят у столба полукругом,
Думают, мыслят о чём-то упрямо,
Молча глядят в репродуктор округлый.
Что-то он скажет ещё этим людям?
Траурно льется музыки медь.
«Сталина с нами больше не будет...» –
Только и смог инвалид прохрипеть...
«Как же без Сталина?
Что будем делать...»
«То, что и делали – сеять да жать!»
«Ну, а если война, то – победу
Сможем ли снова мы одержать?»
«Вот, о победе, это не знаю.
Твёрдая тут пригодилась рука...»
«Снега-то сколько... Знать, к урожаю.
С хлебом- то выдюжим наверняка!»
« Ну, да и ладно, и нечего плакать…
Столько народу легло на дорогах
Этой проклятой, страшной войны;
Если б не встали мы на подмогу –
Что бы осталось от нашей страны?..»
«Все мы солдаты, ежели надо,
Нынче работаем – завтра в огонь;
Я, вот, сказал бы всем этим гадам:
Нашего люда, лучше не тронь...»
КРЕСТИНЫ
Я иду по зелёной траве,
Лето солнце сливает в долину.
В бесконечной его синеве
Жаворонок весь свод опрокинул.
Я иду по траве не спеша
И в пути отдыхает душа…
Рядом лётчик и мама с подругами в платьях,
Что пошиты к крестинам моим.
Так и хочется всех заключить их в объятья
И прижать их к ладоням своим.
Лётчик где- то в Сибири летает,
Рядом Нина – в Германии служит.
Но раз в год они к нам приезжают
И со мной по-приятельски дружат.
Я всех знаю, большой уж ребёнок,
Только вот – не крещённым остался.
Сразу некогда было с пелёнок
Окрестить, и никто не старался.
Только бабушка Галя решила,
Что пора мне приблизиться к Богу.
И всех нас в этот день поспешила
Проводить от родного порога.
И идём мы, хмелея от лета,
Под шмелиное пенье на травах,
А вокруг столько яркого света
И цветов луговая отрава.
Лётчик Коля и Нина - соседка
Станут крёстными в церкви мне скоро.
Я любил их, но в жизни нередко
Побеждал их и в шашки и в спорах.
Но теперь я шагаю покорно
Под раздольные песни идущих,
До чего же в округе просторно
Под звенящие крики поющих.
Вот и церковь стоит у дороги,
Колокольнею в небо взлетая,
И священник нас ждёт на пороге
Неба синь на крыльцо опуская.
Мы подходим к высокой купели,
Я смотрю на неё не мигая…
-Из другого села вы успели,
Пусть всегда вам Господь помогает!-
Говорит нам священник неспешно
И крестом осеняет нас грешных.
Мою голову он окунает,
И вода по рубашке струиться,
И я воду святую глотаю,
Чтобы к Богу душой причаститься.
Я крещённый, так было веками,
Я теперь православный отныне,
Мне вода по рубашке стекает
А священник – забудь о гордыне -
Ты сегодня приблизился к Богу
Так дорогой иди православной,
Все святые тебе на подмогу,
Так расти и живи им во славу.
ВЕТРЯК
На крыльях ветряка взлетали мы над миром,
Когда он лопасти, настраивал по ветру,
И поднимал нас вверх с такою силой,
Что можно было обозреть планету…
И мы кружили в вихревом потоке,
На крыльях ветряка, пронизанные светом –
От солнца, что всходило на востоке,
Умытые росой июльского рассвета.
Поля звенели стеблями колосьев,
Налитых не зерном, а золотыми смолами;
А жернов ветряка скрипел многоголосно
И требовал зерна для нового помола.
Огромный коршун плавал в поднебесье,
Раскинув крылья над притихшим полем;
И пел ветряк свою степную песню
О счастье жить средь хлебных нив и воли…
Так пел ветряк, но дни его кончались –
В село врывался, с грохотом, прогресс, –
И уж не раз районное начальство
Пред ним стояло, как на рубеже.
И «пред» удумал обложить им башню,
Чтобы зимой – вода не мёрзла в ней…
И вот уж крылья тракторами тащат
По вздыбленной, от гусениц, стерне.
Ветряк ломали, каркали вороны,
И брёвна глухо ухали в траву.
Упал на землю жернов полутонный,
Застыл на миг – и грохнулся во рву.
Пыль дыбом вверх, и смокли враз вороны,
Застыли у дороги мужики;
И коршун стал, как будто удивлённый,
Как будто и не видел ветряки…
А башню обложили, и опилки
Засыпали, чтоб крепче утеплить…
Но говорил приезжий всем с ухмылкой:
– На кой, ей, ляд такое городить?
По всей России башни без рубашек,
И посмотри, не мёрзнут воды в них…
– Да ну вас всех, – сказал мужик, – не спрашивай;
Им всё видней, ведь думают они…
А мне то что, а мне какое дело;
«Ломай» сказали, я и поломал.
Гляди, как башня вон помолодела.
Да ну её – побережём слова…
А года через два забросили и башню,
И две ещё поставили вдали;
Но больше уж ветряк крылами не замашет,
И жёрнов тот уже не заскрипит.
И в вихревом клубящемся потоке
Уже никто до неба не взлетит.
А степь молчит, широкая- широкая.
И коршун над дорогою парит…
ЛЕС
Ты снова выжил, старый лес,
И снова немощный и слабый…
Здесь были липы до небес,
Их на дрова срубили бабы.
Зимою холодно в избе,
А дров достать непросто было,
И вот тащили их себе,
Колхозное, и с рук сходило…
А кто был крепче и сильней,
Да если лошадь попадалась
Дубы валил и вез к себе,
И шито – крыто получалось…
Но вместо срубленных дубов
Рос дикий хмыз по косогорам
И вырастал… но и его
С годами превращали в хворост…
Так захламлялся старый лес
И зарастал глухим бурьяном,
Но только рано по весне
Терновник зацветал упрямо…
И ощетинился мой лес.
Стал непролазным и колючим,
Но долго тлели в глубине
Дерев изломанные сучья.
Нам не увидеть больше тех
Дубов высоких и могучих,
Так долго падал, падал снег
На истлевающие сучья…
Но как-то вижу по весне:
Растут дубки из мглы колючей.
И больно – больно стало мне,-
Ужели ждёт их та же участь…
|
БРОШЕНАЯ ЯБЛОНЯ
О, как она неистово цвела...
Кипел нектар
в соцветиях медовых,
И пчёлы нашего села
Теряли головы
от запаха хмельного.
Задиристый, горластый соловей
Всю ночь, хмелея,
пел своей подруге
О том, как хорошо среди ветвей
Таких зелёных
и таких упругих...
А влага звёзд - волшебная роса-
Питала корни и поила ветви,
Чтоб захмелели даже небеса
От запаха бушующих соцветий.
Но лопнул ствол
под тяжестью ветвей,
В траву упали яблоки литые,
Чтоб заманить
играющих детей, -
Они сияют, словно золотые...
Но детский смех
уже не слышен здесь,
Весь сад зарос крапивой
и бурьяном,
И брошен навсегда...
и лишь окрест
Струится дух забытого
медвяный...
Ушли жильцы из дома в никуда —
Кто в города,
кто на погост навеки,
Оборванные стынут провода
На сломанном столбе,
как на калеке.
Нет связи с миром
отшумевших дней,
И только воробьи
ещё мелькают
У сгнившей крыши
и у тех ветвей,
Что зря плоды
на землю просыпают.
Симфония окончена уже,
Плоды не нужны никому,
и вянут...
И больно так,
и грустно на душе
Средь зелени,
у яблони медвяной...
КАК Я УЧИЛСЯ
Ребята уезжали в ПТУ,
А я остался у себя, в колхозе.
Друзья мне говорили:
– Почему
Ты должен по уши торчать в навозе?
А там спецовки новые дадут,
Полно девчонок, и кино, и клубы...
Конечно, всякий уважаем труд,
Но зря ты, парень, молодость загубишь...
А я остался, и не «загубил»,
Хотя частенько вспоминал об этом,
И никому тогда не говорил,
Что я давно решил: мне быть поэтом.
И чтобы жизнь получше изучить,
Пошел на трактор, из восьмого класса...
А мать молчит, а мать молчит;
А трактор пашет, пашет, пашет...
Как чёрт, в пыли, иду домой.
Шутили в отпусках ребята:
– Ну, как там, на передовой?
И я шутил: – Не в сорок пятом...
Хотя, порой, валило с ног
И голова с ночи гудела,
Я после смены шёл в кино –
И просвещался до предела...
Энциклопедию читал:
Всё, что касается искусства;
Я пол «всемирки» пролистал.
А в голове — не очень густо...
Но, на спецовки тех ребят
Я не позарился, однако,
Решив однажды для себя,
Не горевал о том, не плакал...
Но в гости ездил к ним, в Донбасс,
Смотрел на угольные копи,
И как горел на трубах газ,
И лишь глазами часто хлопал.
Всё это было не моё.
Моё же было – трактор, школа,
Позолотевшее жнивьё;
И зеленя мои весёлые...
Я был хозяином земли
И гордо шёл по косогору,
Когда зерно моё везли
На дальний элеватор, в город...
Так я учился...
И потом
Я не жалел уже об этом;
Вот только жалко, что никто
Не мог сказать, как стать поэтом...
КУЛЬТРАБОТА
– Послушай, Николай! Послушай, –
Мне говорил Иван Матвеевич,
и снова теребил мне душу своею речью,
– Мне завтра в армию, а клуб
мне больше некому оставить,
И поправлял лохматый чуб,
упрямо вылезавший вправо,
– Но я же, Ваня, тракторист,
и в музыке не понимаю...
– Ну, что ж, и я не пианист,
а на баяне, вот, играю...
И ты научишься играть –
на радиоле иль гитаре.
Так принимать, не принимать –
решай теперь скорее, парень...
И он меня уговорил,
и принял клуб я – старый-старый.
Пластинки новые купил,
купил и новую гитару.
Да, жалко, – некому играть...
Друзья поукатили в город.
Лишь электронная игла
до полночи хрипела гордо...
А если кто и приходил
по вечерам к пустому клубу,
то отправлял их бригадир
на ток, без всякой лишней грубости.
– Ребята, надо, мол, и всё,
потом отпляшете, споёте.
Не то, опять зерно сгниёт,
и грош цена нашей работе.
И был он, словно массовик –
и мне, да и другим ребятам,
когда влезал на грузовик
и дирижировал лопатой.
И до рассвета ток гудел,
в пыли пересыхали губы...
Увы, я так и не успел
сыграть на той гитаре в клубе.
ПРОВОДЫ
1.
Ефрейтор
или генерал
я буду,
обещал соседям,
а был я пьян
и что-то врал,
и ничего еще не ведал...
Потом подъехал грузовик,
и я залез в него с ватагой...
Мать поправляла воротник, с
соседи допивали брагу.
Но хмель окончился в тот миг,
когда мелькнул за поворотом
слепящий свет в дверях твоих,
и ты не вышла за ворота.
2.
Шум полночного вокзала,
Перелив огней вокруг.
Фонари нарисовали
На перроне
белый круг...
Провожают новобранцев
В ночь
хмельными голосами...
Поезда идут
вдоль станции,
подчиняясь расписанию.
Пальцы бегают по кнопкам,
Тихо мать стоит в сторонке,
Кто-то лихо,
расторопно
Сыплет танец по бетонке…
Вот прошла еще минута –
Небо в белых клубах пара,
Потухают в бликах утра
Ритмы пьяного вокзала...
И стучат
стучат колеса,
И скрипят
дверные створки,
Только пляшет по откосам
очумело месяц тонкий...
* * *
Я люблю эту зелень
в весеннем разливе,
Когда светлое утро
сияет в полях,
И обломно цветут
над оградою сливы,
Это издали юность
явилась моя...
И как прежде
сияет великое небо
Над беспечной и юной
моей головой,
И ещё ничего –
ничегошеньки не было,
Только издали взглядом
следил за тобой...
А весна бушевала
по краю оврага,
Набухала сирень
на зелёных буграх,
Мужики гомонили
у двери сельмага,
И метался над ними
всклокоченный флаг,
Ты по улице шла
и немела округа,
Я не слышал уже
ничего, ничего...
И взметалась у ног
лепестковая вьюга,
Закрывая сиянье
лица твоего,
И кружилось оно
в этом вихре весеннем,
И навек исчезало
в сиянии дня,
Я же шёл стороной,
я молил о спасенье,
И меня исцеляли
мои зеленя...
***
О, как безумно пели соловьи!
Как ночь сияла тысячами далей!
Когда глаза веселые твои
Из полумрака снова мне сияли...
Как жаль, тогда мы были не одни –
Тебя толпа всё время окружала.
И только глаз зовущие огни
Огромный мир в моей душе рождали,
Великий мир, из тысячи ветров,
Из тишины и глубины простора,
И сердца моего стремительный восторг
С бездарной музыкой транзисторною спорил…
Не мог принять я грохота её,
Не видел я и тех, кто были рядом.
Я только слышал, как душа поет,
И эта песнь летит навстречу взгляду...
Такая песня и такая ночь!
Ты почему её не услыхала?!
Весёлая учителькина дочь...
Но эта песня сердца не пропала,
Она осталась в поле, в ковылях,
На небольших пригорках, за холмами,
И до сих пор живет в моих краях,
Безжалостно оставленная нами…
* * *
Я знаю, ты напрочь забыла
О зорях над нашей рекой...
О, Боже, когда это было,
И что это снова со мной...
Опять соловьиное пение,
Опять воробьиная ночь...
Зарницы, вода и смятение,
Гроза, уходящая прочь...
Какая жестокая сила
Жила в этой странной любви –
За звёзды меня уносила,
Бросала меня в ковыли,
Потом грохотала грозою,
Хлестала слепящим дождём
И снова меня уносила
В огромное царство своё...
Любовь не свершённых желаний,
Любовь безответных затей
Пьянила меня ожиданьем,
Звала и манила к себе
И щедро дарила зарницы
И неба огромную ширь,
И я у неё научился
Великому свойству души –
Любовь бесконечную эту
Пустить себе с миром
в поля,
Пусть бродит
о белому свету,
Не надо ловить журавля,
Пусть в небе
спокойно витает,
И мир будет лучше
стократ...
Мои журавлиные стаи
В осеннее небо летят...
АВГУСТ
Как глухо груши
падают в траву,
То щедрый август
сыплет их на землю.
А перепёлки в придорожном рву
Поют в ночи,
где тонкий месяц дремлет...
И тишь вокруг,
и неба глубина,
Мерцают звёзды в необъятной дали...
Лежим в траве,
мне грудь твоя видна,
Она в ночи,
безмолвная, сияет...
И волосы притихли
на руке,
А губы жадно
впитывают вечность,
Ведь мы с тобой
лежим на сквозняке,
Что тянет к нам
сквозь звёзд густую млечность...
И мы меж звёзд...
Сияет ночь под нами,
И глухо груши
падают в траву.
В степи гуляют кони табунами,
И перепёлки
песнь поют во рву.
Так август щедр,
он подарил нам вечность,
Я пью дыханье
опалённых губ,
А лунный свет
уходит в бесконечность,
И мы с тобой
уходим по нему...
ПОЛОВОДЬЕ
Ломало лед,
топила льдина льдину,
на берегах стояли я и ты...
Но вот пришла моя машина,
и закипели под водой винты...
Ревел мотор натружено и глухо,
река гудела талою водой,
в углу крестилась, оробев старуха,
и в этот миг мы разошлись с тобой.
Ведь я не знал, что ты стояла рядом.
Крошился лед под грохотом винта.
Ну почему не различил я взгляда
последнего, у старого моста?
Мы разошлись, и долго ты стояла
на берегу взбесившейся реки.
И что-то тихо, грустно повторяла,
И вслед смотрела мне из-под руки.
А я не знал, что это ты смотрела,
нас развела ревевшая река,
кружившая в пучине то и дело
обломки льда, ветвей и облака...
Амфибия плыла посередине,
бортом железным раздвигая лед.
И до сих пор весенняя картина
в моих глазах, в моей душе живет.
Я уплывал в огромный и широкий,
весенний мир, светившийся вдали.
А ты была на берегу потока,
и встретиться мы больше не смогли...
ПОДСОЛНУХИ
Подсолнухи цвели
горели желтизной
по ширине распахнутого поля...
И вот опять
мы встретились с тобой,
на этот раз случайно»
поневоле…
Тогда мы шли с тобой по желтизне.
Ты нить хотела,
я же знал криницу;
и сыпали подсолнухи сильней
нам желтизну цветения
на лица.
В тех потухавших отблесках зари
подсолнухи заметно розовели...
Но из криницы ты не стала пить,
И никогда не стала ты моею...
Опять идем с тобой по желтизне,
и снова лепестки
ложатся нам на плечи,
и догорает в желтом их огне
наш одинокий бесприютный вечер.
***
Отболевшие раны земли!
По весне открывают овраги.
И сухие трещат ковыли
Под напором бунтующей влаги.
Оседает в провалы земля,
Обнажаются красные глины.
И подолгу, подолгу болят
Эти раны глубинные...
Вот воронка от взрыва видна.
Вот окопов чуть видимы шрамы.
У изгиба овражного дна –
От фугаски огромная яма.
В ней клокочет, в ней бьётся вода,
Вымывая осколки наружу...
Здесь такая гудела страда,
Здесь такое гремело оружие!
Что и ныне внезапная дрожь-
По земле пробегает упрямо...
Ты, весна,
этих ран не тревожь!
Боль жива
в затянувшихся шрамах...
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Мы сами сбросили на свою
страну бомбу и она пострашнее
нейтронной. Имя этой бомбы – пьянство.
Ф. Абрамов «Были-небыли»
Дядя Василий умело работал:
И топором, и пилой, и рубанком.
Мы же играли вокруг беззаботно
Или лупили по жести киянками...
Запахи стружек, досок пилёных,
Запахи стройки, клея и вара
Были знакомы нам чуть не с пелёнок,
Светом, надеждой в сердце врывались.
Сколько ведь сделано дядею окон!
Сколько им крыш перекрыто по сёлам!
Да, получился бы город до облака -
С красными крышами, белый, весёлый...
Как молотили киянки добротно,
Как полыхала весною округа!
Солнце сияло так беззаботно,
Так улыбались люди друг другу…
Что же, куда подевались селяне?
Тихою улицей бродят лишь пьяные,
Злобно полынь забивает поляны,
Пепел костров зарастает бурьяном...
Где же теперь вы, мои одногодки,
Что будоражили криком окрестность?
Сколько же вас задохнулось от водки,
Сколько же вас не вернулось на место!
Было пятнадцать моих однолеток,
Крепких, здоровых и сильных ребят.
Слушаю друга прерывистый лепет:
– Шестеро там, под сиренью лежат…
Мне уже тоже видятся черти,
А на заре с колокольни звонят...
Ну, да довольно, довольно о смерти,
Опохмелил бы лучше меня…
– Я же не пью, и не те нынче годы,
Нет и спиртного в доме у нас...
– Что ж ты без водки в гости приходишь,
Надо для этого делать запас...
Я вот на тракторе до магазина
Ездил недавно, ящик привёз...
Ну-ка, уйди! – и он цикнул на сына, –
Ты ещё малый, того, не дорос...
– А дорастёт, что же будет?
– Не знаю!
– Может довольно, выпил свое?
– Многое, братец, ты понимаешь,
Нам не мешай, коли больше не пьёшь...
– Да, я не пью, и тебе не мешало бы...
Лучше пойдём-ка на кладбище, там...
– Ладно тебе, ты меня не разжалобишь,
Грамотный, книжки читаю и сам...
ПОГОСТ
Вот и идём мы по кладбищу тихо,
Молча глядим на фото ребят.
А на полях зацветает гречиха,
Над головами пчёлы гудят...
– Что ж вы, ребята, землю оставили!
Что ж ей бурьяном теперь зарастать?
– Знаешь что, это уже не по правилам..
Дети у них. Им и землю пахать...
– Сколько же в садике?
– Деток? Двенадцать.
Было сто двадцать, когда мы росли,
Если сумеют они удержаться,
Землю спасут. Больше некому – им...
Пчёлы гудели над травами сытными,
Запах медовый струился окрест...
Долго стоял с головой непокрытою,
Долго смотрел я на бабушкин крест.
Дай своим правнукам, бабушка Галя,
Силу, чтоб выжить на этой земле,
Чтобы сияло им солнышко алое,
Чтобы полынь не росла на золе…
МОНОЛОГ ПОГИБШЕГО ЛЁТЧИКА
Памяти лётчика погибшего в 2023 г.
в селе Орехово Валуйского округа
Много раз пролетал над селом,
Знаю всех, кто мне машет рукою,
Знаю каждый распахнутый дом
И весёлый дымок над трубою.
В этот день мы бомбили врага
И с задания в срок возвращались,
Так же мирно стояли стога,
И бельё на верёвках качалось.
Всё дышало покоем вокруг
И ничто нам уже не грозило,
Только я вмиг почувствовал вдруг,
Что тряхнуло с неведомой силой.
И я понял – врагом я подбит
И пора катапульту править,
Только вижу - мальчишка стоит
И флажками машет чуть справа…
Если рухнет в село самолёт,
То погибнут и он, и другие ребята.
И я дальше рванулся вперёд,
И поверил в спасение свято.
Мне бы только село пролететь,
Чтоб от хат отодвинуть погибель,
Ну её эту чёртову смерть,
Ну её эту чёртову гибель…
И лечу я на выгон, в поля,
И сжимаю штурвал свой до боли,
И так близко, так близко земля.
Катапульту я жму поневоле.
Но уж поздно… Рвал от земли,
С реактивной спасительной силой
Самолёт не затронул своих,
Но секунды мне не хватило…
Я погиб, и сгорел самолёт,
Но село проскочили на славу.
Пусть же он в этом мире живёт,
Кто флажками махал чуть справа…
_____________
В селе Орехово погибшему лётчику поставили памятник.
г. Белгород – с. Орехово
|
