| |
* * *
Бабочка, твой путь замысловат,
Ты грустна скорее, чем беспечна,
Кто в печали этой виноват, –
Может, жизнь, что слишком быстротечна?
В чём-то мы, наверное, близки,
Наслаждаясь нашим кратким летом, –
Твой полёт, он, как полёт строки,
Редко предсказуем в мире этом.
Вечное желанье горячо –
Красоту открыть в цветах и звёздах,
И хотя б на миг один ещё
Зацепиться крылышком за воздух.
Болезнь
В скопе нынешних братьев и братий
Холодеют сердца и уста;
Обречённые жить без объятий,
Мы не бабочки, мы – пустота.
Хоть когда-то из куколок белых –
Из пелёнок явились на свет,
Но сегодня в сердцах очерствелых
Ни полёта, ни радости нет.
В грустный срок, уходя из-под крова,
Забываясь безвременным сном,
Возвращаемся в коконы снова,
Чтобы в мире очнутся ином.
Может, преображение наше
И свершится когда-то всерьёз.
Но пока мы не бабочки, даже
Не листочки на ветках берёз.
В конце восьмидесятых
Те годы запомнит страна –
Деленье на нищих и сытых,
Тогда мы постигли сполна
Опасность архивов открытых.
Вскрывая, взывая, скорбя,
Среди очумелого пира
Обрушились вдруг на тебя
Все противоречия мира.
И радуйся или же плачь –
Но злоба нависла над строем,
Здесь – жертва, а рядом – палач,
Предатель в соседстве с героем.
Ничтожество и торжество –
То низменно, то благодатно,
И грустно совсем оттого:
Где правда, где ложь – непонятно.
Столетия всплыли со дна
И близкие десятилетья,
За всё, что случилось, вина
Хлестала по душам, как плетью.
И слёзы, и стоны, и кровь,
И думалось: то, что творилось,
Явилось из прошлого вновь,
Легко бы опять повторилось –
Жестокость любого суда,
Бездушная власть самосуда,
И даже распятье Христа,
Во имя греховного люда.
Весна 2014
Олимпиада кончилась войной –
Секунды, шайбы, сочинские склоны, –
И боевые в ход пошли патроны,
Мир перед нами вдруг предстал иной.
И все кумиры позабылись враз,
Когда плеснула кровушка в экраны…
Когда открылись истинные раны,
То стёрлись неудачи лыжных трасс.
Неужто это судьбоносный знак
Оттуда, с венценосного Олимпа?
Отбросив блеск божественного нимба,
Марс распростёр над нами свой кулак.
За что, про что, хотим ли мы понять,
Увидеть наконец, кто мы такие;
Когда мишени – головы людские,
Куда бежать, в кого теперь стрелять?
Как страшно, если мифы, до поры
Дремавшие, внезапно оживают…
Победы, может быть, и вызревают,
Но смерть диктует правила игры.
* * *
Милее мука, если в ней
Есть тонкий яд воспоминаний.
И. Анненский
Виденья незабытых дней
Опять питают и пытают…
Воспоминанья всё тесней,
Назойливее обступают.
Особенно из юных лет, –
О тех, кто был тогда в расцвете,
Пусть их давно со мною нет,
Иных и вовсе нет на свете.
Вокзалы, тесные купе,
Собратья, жаждущие славы, –
Всё память бережёт в себе,
Конечно же, не для забавы.
Жизнь сказочно была полна,
И это годы не скрывают, –
Когда реальность холодна,
Воспоминанья согревают;
Возможно, даже и хранят,
Но скоро, у черты предельной,
Останется лишь этот яд
С последней каплею смертельной.
* * *
Время памяти, время – итожить былое,
Вспоминать не спеша,
Больше – доброе, меньше – дурное и злое,
Чем болела душа.
И с металлом дружил, и с ночною строкою,
Чудных женщин любил,
И рассветы встречал над родною рекою –
Ничего не забыл.
Почему же так часто сегодня тревожно,
Что непросто скрывать.
Жизнь прожить оказалось не слишком и сложно, –
Тяжелей доживать.
* * *
Всё печальней прошлое листаю,
Строки покаянные пишу,
Кружат в голове, сбиваясь в стаю,
Мысли, что бесплодно ворошу.
Пройденную не спрямишь дорогу
На каком-то скомканном шагу.
Мало в этих покаяньях проку,
Если жить иначе не могу.
Да, срывался, обдирал до боли
Душу на извилинах шальных,
Но железноватый привкус воли
Для меня дороже всех иных.
Что напрасно биться в укоризне?
Пусть потом рассудят, кем ты был.
Может, и останется от жизни
Лишь тот шаг, что в сторону ступил.
* * *
Есть заклятье знамений, знамён,
И примеры такие известны…
Повторением темных имён
Мы вернем их однажды из бездны.
Потому оглашать не хочу
Властолюбцев ушедших столетий.
…Засветить бы навечно свечу
Над явлением скорбных наследий.
Позабыть, а точнее, предать
Всех своим временам и законам, –
Сколько можно минувшим страдать,
То к проклятьям сходя, то к поклонам?
Глупо в прошлом спасенье искать,
Уповать на всесильных пытаться…
Их вторично потом закопать
Нам, возможно, уже не удастся.
|
* * *
За пеленою лет скрываются
Те дни, что словно песни спеты,
Уроки страсти забываются,
Остались только лишь конспекты.
А чувства тусклые, усталые
С трудом воспоминанья будят.
И для чего конспекты старые, –
Экзамена уже не будет.
Изгнанникам
Вдали от родимых и милых
Просторов России моей –
Простые кресты на могилах
Великих её сыновей.
Тоскою по этим просторам
Они исстрадались давно,
Как грустные птицы, которым
Взлететь никогда не дано.
В них горестное откровенье
Затерянных в вечности дней
И тихое благословенье
Жестокой Отчизне своей.
* * *
Февраль. Достать чернил и плакать!..
Б. Пастернак
Кого не гнали только в оны дни –
Как мусор
выметали из России,
Но воротились в новый срок они
И родину жестокую простили.
И подняла она – иных со дна,
Куда не доходил и робкий лучик,
Да и была ли в том её вина,
Скорей беда –
изгнанничество лучших.
Но музыку ни растоптать нельзя,
Ни вытравить – она в самой природе…
Сородичи, тревожные друзья,
Мы и теперь в нелёгком переходе, –
Те, кто себя ещё не уронил
До жалкой позы и унылой прозы.
…Уже февраль,
пора достать чернил
И улыбнуться, вытирая слёзы.
Крушение лайнера над Украиной
Нет силы уже наблюдать отрешённо и немо
Явленья жестоких расправ и зловещих погонь, –
Не лайнер упал, это рухнула капелька неба,
В которой смешались и слёзы, и кровь, и огонь.
Мы нынче у края – так мрачно звучит Украина,
А помнится мне, как напевно звенела она!..
Великая жертва всегда по-святому невинна,
Но быть упрежденьем для многих и многих должна.
Да только для тех, чьи глаза, точно копья Мамая,
Прозренья не будет, им нечем уже прозревать,
Прости, Украина, я душу, как шапку снимаю,
Пред горем, которое трудно перегоревать.
Ужели настала пора для двурогого зверя,
Клеймящего нас непонятным для смертных числом,
А следом – нашествие смрада, безумья, безверья,
И, видно, семь чаш наготове уже поделом.
И вся суета бесполезна, бесплодна, нелепа,
Коль следом за нею не будет уже ничего.
Не лайнер упал, это рухнула капелька неба,
Возможно, последняя капля терпенья ЕГО.
* * *
Не проспать бы рассвет –
вот забота была,
То работа ждала, то дорога звала,
А грибные и полные ягод леса,
А речушки, где клёв нам дарил чудеса!..
Но сегодняшний возраст склоняет уже
К полуночным трудам на своём рубеже.
И забота у зрелых задумчивых лет:
Не проспать бы закат,
чтобы встретить рассвет.
Всё дороже тебе с каждым годом они,
Золотые огни, золотые огни…
* * *
Не святой, не герой, не кумир,
Проживаю на белой зарплате,
Мною пренебрегающий мир
Прав, наверно, в своём постулате.
Хоть с толпою не смешан, а всё ж
От неё никуда не укрылся, –
Сквозь меня вся халтура и ложь,
Я в неё, как навозник, зарылся.
Закрываю глаза, и ушам
Отдаю приказанье заткнуться,
Не причислен к хорькам и ужам,
Но до ласточек не дотянуться.
Соловьям не способен подпеть,
Разве только невнятным мычаньем,
Не умею обиды терпеть,
И нередко страдаю дичаньем.
Мир наш тоже изрядно убог,
Но за ним право сильного всё же…
Говорят, что меня любит Бог,
Всех нас любит… Одумайся, Боже.
* * *
Ну, куда мы, куда, где же истина, данная
Нашей матерью – чуткою, мудрой природою?..
Эта цивилизация – сволочь стандартная,
С нею скоро бездушною станем породою.
Потому и брожу я бурьяном, и падаю
На живую землицу, на почву неровную,
И себя настоящею радостью радую,
Словно жилу нашёл родовую да кровную.
И среди этих трав и затишья глубокого
Вы меня, хоть до времени, не потревожите, –
Конвоиры, властители мира жестокого, –
А потом отрывайте, вяжите, коль сможете.
* * *
О, если бы жить в палестинах,
Но мы-то живём в пошехоньях,
В угодьях курино-утиных
И вовсе уж не в благовоньях.
У нас не икра и напиток
С Шампани, – картошка да водка,
И русского сленга избыток –
Для жизни подобной – находка.
Его применяют обильно,
Совсем как французский когда-то,
Горячее слово – всесильно,
И всё разъяснит, если надо.
Наш мир удивительно ясен,
А день упоительно чуден,
И век беззаботно прекрасен
И вряд ли кому-то подсуден.
Глядел бы влюблённо воочью
На то, как мы всех породнили,
Жаль, братцы родимые ночью
Опять мой подъезд осквернили.
* * *
По-своему – любя, иль не любя, –
Придумайте меня, каким хотите,
Я сам весь век придумывал себя,
И представал так часто в разном виде.
Копаясь рьяно в собственной душе,
Порою неприемлемо всеядной,
То в пьяном проявлялся кураже,
То в трезвости, почти невероятной.
В работу уходил, как в небеса,
В безделье погружался, как в трясину,
И, словно мальчик, верил в чудеса,
И ни во что не веря, горбил спину.
Придумывал себя на год, на миг, –
Довольно было для того затравки, –
А, может быть, искал тот черновик,
В котором сделать мог ещё поправки.
Подборку и поздравление прислал Валерий Латынин |
26 августа отмечает 75-летний юбилей Сергей Адольфович Хомутов – уроженец города Рыбинска, не изменивший родовому гнезду, известный российский поэт, издатель, член Союза писателей России, заслуженный работник культуры Российской Федерации, действительный член Петровской Академии наук и искусств. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького (поэтический семинар Владимира Ивановича Фирсова). Участник 8 Всесоюзного совещания молодых писателей. Автор многих поэтических и публицистических книг. Лауреат литературных премий: имени Сергея Есенина «Русь моя», имени Александра Прокофьева «Ладога», имени Константина Симонова, имени Алексея Толстого, премии журнала «Молодая Гвардия», премии «Поэт года» и других.