|
* * *
Искать ли ненужный ответ:
Зачем в эту стылую слякоть
Приходит заплаканный Фет,
Чтоб вместе с тобою поплакать?
Как много им пролито слез
По родине, женщине, воле…
И всё откровенно, всерьез,
От искренней, истинной боли.
А сколько их было других,
Что ждали простого участья,
Не просто тебе дорогих,
Но ставших сердечною частью.
Всех стоит понять и найти, –
Что к жизни еще возвращает?
Поэзии русской пути
Лишь слезы порой освящают.
* * *
А превратились в белых журавлей.
Р. Гамзатов. Журавли
Друзья мои не в журавлиной стае
Уходят, а в могильных бугорках
И, память утомленную листая,
Дрожишь на похоронных сквозняках.
Поскольку смерть, она всегда внезапна,
Не предсказать жестокий приговор, –
Отбрасываешь мысль о том, что завтра
Для каждого откроется затвор.
А те, что остаются, не забудут
Всё, чем вы жили многие года,
И журавли, конечно, так же будут
Весною каждой прилетать сюда.
Красивым, белым ангелам подобны,
Печальную нести по миру весть…
Они оплакать с высоты способны,
А мы своих друзей оплачем здесь;
Осознавая вновь перед порогом,
Где все мы в срок завещанный стоим,
Мгновенья, нам означенные Богом,
А, может быть, подаренные Им.
* * *
От прошлого мало зависит
Последний сегодняшний раунд,
Теперь самиздат не возвысит
И не вознесет андеграунд.
Весь нынче ты на обозренье,
Не спрячешься за эпатажем.
Продлишь ли былое горенье
С таким изнурительным стажем?
На строчки не спросишь отсрочки,
Все сроки уже на исходе,
Пустой болтовни оторочки
Едва ли означишь в приходе.
Не даст снисхожденья метанье, –
Лишь недоумение злое.
Ну вот где оно, испытанье,
А не искушенье былое.
* * *
Стихи порой, как фронтовые письма,
Теряются во временных потемках,
Но времени таинственная призма
Их открывает всё же для потомков.
Да иногда они приходят поздно,
И не воротишь автора оттуда,
И мы читаем их светло и слезно,
С благодареньем, что случилось чудо.
Дойдут внезапно, полные горенья,
Страдающие, чуткие, живые…
Печали больше в том или прозренья?
…Стихи всегда, как письма фронтовые.
* * *
Какие крепости мальчишками
Лепили мы на пустыре,
Война входила в нас не книжками,
Всё было рядом в той поре.
Дрались и впрямь по-настоящему
За Брест, за Сталинград, Москву…
И даже кровушкой горячею
Снег окропляли наяву.
Носы разбитые запомнились, –
Война, она и есть война…
И память подвигами полнилась,
Храня героев имена.
Да неужели повторение
Грозит, а может быть, пришло,
И на другое поколение
Смертельной тяжестью легло?
А мы-то разве посторонние?
К нам тоже горе входит в дом
Страданьями и похоронными,
Но держимся, хоть и с трудом.
Не поступились мы устоями,
Нападки недругов снося,
И крепости, что в детстве строили,
Стоят, нам их сдавать нельзя!..
* * *
У серого заволжского забора
Мы рядышком с репейником стоим.
Не будет между нами разговора
И никакого пониманья с ним.
Во мне душа, я – высшее созданье,
А он – растенье. Есть ли в нем она?
Да только жизни каждой оправданье –
Посеянные в почву семена.
Он в землю бросит, чтоб взошли весною,
А я куда и что? В том есть вопрос:
Не тело же, оно уже не мною
Пребудет, и с души неясен спрос.
У серого заволжского забора
Мы рядышком с репейником, вдвоем.
Не будет между нами разговора,
Но вдруг он размышляет о своем?
Бездушный? Неужели нет надежды?
Мне кажется, он хочет возражать?
…Когда я ухожу, за край одежды
Пытается несмело удержать…
* * *
А вторая половина жизни,
Как вторая сторона Луны, –
Что на ней ты нынче ни оттисни,
Будут метки схожие видны.
Всё идет по заданному плану,
Лишь дышать порою тяжелей…
Может, холоднее телом стану,
Только сердцем становлюсь теплей.
За потерей новую потерю,
Мне приносят новые года,
Но люблю по-прежнему, и верю,
Пусть и ошибаюсь иногда,
Временные сроки убывают,
Да покоя так же не дают,
И враги, как прежде, убивают,
И друзья, как прежде, предают…
* * *
Сколько этих безбожных:
«Никогда» и «прощай»…
В состояньях возможных
Всё же что-то прощай.
Обвиняя всех прочих,
Будешь вечно страдать,
И предстанешь, как прочерк
Между значимых дат.
Покопаться бы глубже:
Вдруг ты сам был неправ?
Небо ищущий в луже,
Явно в чем-то не здрав.
Поискать бы иное, –
Без больного следа.
… Со своей-то виною
Разберешься всегда.
|
* * *
Как будто в скопление душ,
Сюда устремленных издревле,
Тянусь в первобытную глушь,
Где травы, цветы и деревья,
Где можно еще подышать
Родною землею живою,
Куда бы навек убежать,
Укрыться навек с головою.
Но только дорога туда
Сегодня почти недоступна,
Поскольку иная среда
Нас поработила преступно.
Охватит внезапная дрожь
С навязчивой мыслью такою:
Вдруг в это безмолвье войдешь,
И время замрет за тобою?
Предстанет иная страна,
Тебя окружит и наполнит.
…Великая глушь, тишина,
Какой ты уже не помнил,
С которой ты искренне слит…
Магическим таинством грея,
Покажется – вечность стоит,
Одетая в тогу кипрея.
* * *
Словно древнерусское сказание,
Вспомнился, неясно почему:
Первый класс, предмет чистописание, –
Сколько я проклятий слал ему.
Благо, нет ли, он теперь отпал уже,
Как ненужный, упразднен давно, –
Нынче выводить крючочки-палочки
В прописях – считают, что смешно.
Да иная чистота, исконная,
Жизни задается и строке, –
Высшими предписана законами,
С ней не разойдешься налегке.
Без нее не может быть, наверное,
Ни весомой рифмы, ни судьбы.
Отведет пустое, лицемерное,
Хоть, конечно, и не без борьбы.
Сколько было непотребных умыслов,
Что сбивали с истины всегда…
Чтобы мне сейчас об этом думалось,
Стоило помучиться тогда.
* * *
Нет отчима, и бабка умерла…
Спешите делать добрые дела!
Александр Яшин
Спешу, спешу, иного не дано,
Давно уже понятно то, – что надо…
А молодость всё так же пьет вино,
Беснуется в тусовках до упада.
В свой срок и я не избежал того,
Во многом
и по глупости, конечно, –
И уезжал, неясно для чего,
Родных бросал нелепо и небрежно.
Шел гордо на очередной вокзал –
Мать и отец
вослед глядели грустно, –
И месяцами писем не писал,
Да главное – не высказал и устно.
Такое не развеешь, словно дым, –
Непросто с пониманьем
изначальным, –
Об этом говорить бы молодым,
Посетовать ровесникам печальным.
Спешите, ни часов и ни минут
Не пожалейте,
чтоб не плакать после.
Но молодые снова не поймут.
А старики внучат растущих возле,
Которым тоже надо будет жить, –
Хоть им отдать слабеющие силы.
…Спешу, спешу,
но вот куда спешить
Сегодня возле маминой могилы?
* * *
Сложен творческий удел,
Здесь не обойдешься чайной,
И буфеты ЦДЛ –
Тоже были не случайны.
Часто важные дела
И туда нас приводили, –
Там поэзия жила,
А не только водку пили.
Тесных столиков уют
Единил собратьев крепко,
Многие встречались тут,
Даже классики нередко.
Собирались у столов,
Чтоб стаканчики наполнить,
Передреев, Соколов,
Тряпкин – всех и не упомнить.
Полня строчками умы,
Души – наслажденьем зелья,
В светлый мир входили мы
Через эти подземелья.
В МУЗЕЕ
Еще одна из множества потерь, –
Хлестнула безысходность,
словно плетью…
Вот если бы мы встретились теперь,
Но всё произошло в ином столетье.
Там, возле краснокаменной стены,
Что и до нас
влекла к себе влюбленных.
Не зря, конечно, были сведены,
Хотя и без надежд определенных.
История проста и не нова,
И никакого не таит секрета, –
Что не одни обидные слова
Нас развели, а высшие запреты.
Далекий век пытался повенчать,
И ты стоишь всё так же предо мною…
Прости меня, хоть не за что прощать,
Любовь
не может быть ничьей виною.
* * *
Кладбище. На памятниках метки.
Это – из привычных здесь примет, –
И до нашей жизни, и до смерти
Птицам никакого дела нет.
Впрочем, и кощунства никакого, –
Что для них железо и гранит, –
От существования людского
Он едва ли что-нибудь хранит.
Всё земное отстоялось, немо…
Невозможно это не принять.
Ну а чем кого пометит Небо, –
То и нам, и птицам не понять.
* * *
Предавшим открыто –
почтенье за смелость,
А тайно предавшим – почет за умелость:
Что не отступили от заданной цели,
Меня постоянно держа на прицеле.
И прочие тоже, конечно, случались,
Они благодарностью не отмечались,
И сами сполна понимали едва ли,
Что чаще себя, не меня предавали.
А первым
за то, что не скрыли, – почтенье, –
И это, конечно, имело значенье, –
Их не проклинаю, когда вспоминаю.
Вот, жаль, что вторых никогда не узнаю.
* * *
Всё осознать уже за жизнью пройденной
Способен, вплоть до скорбного рыдания…
Без родины страдать и вместе с родиной –
Такие несравнимые страдания.
Под пули, на чужбину ли холодную, –
Страшней? Не выдавай сужденье скорое.
Но только бы не испытать бесплодную
Судьбу, совсем безвыходна которая.
Когда родство развеется, развяжется
Нить, что держала жизненное здание,
Когда чужою родина окажется.
… Да только в том уже и не страдание.
|
