1. Березки при первом же порыве ветра из девиц-скромниц – очи долу, юбки в пол, – охотно растрепали зелёные космы, задрали подолы выше колен. Жди дождя для дураков – мелкого, никчемного, но, если не принять во внимание и не укрыться, через полчаса промокнешь до самой малой косточки. – Где мухобойка? – стуча ладонью по штакетнику, а может, просто опираясь на ограду палисадника, торопилась и спрятаться от непогоды, и проучить внучку баба Клава. В молодости дородная, к шестому десятку ей надоело удерживать размеры и теперь расплачивалась тем, что приехавшая из Москвы Оксанка увёртывалась от неё, даже не отбегая дальше вытянутой руки. – Я спрашиваю, где мухобойка? – Ну-у-у, бабуля… – Еще раз накрасишь губы, прихлопну, как муху. Мухобойка, сотворённая ещё мужем из куска резины и палки от сломавшейся швабры, дожидалась хозяйку на крыльце. Там же вязала на спицах мать самой Клавдии, наверняка в своё время столь же бдительно берегущая собственную дочку. Бабка за мамку, мамка за внучку… Сказка про репку, пусть и на иной лад, но не кончается в семьях, где растут девочки. – Так военные, – попыталась оправдаться Оксана, укрывшись за спиной у прабабки, монотонно тащившей спицами нить из коричневого клубка в миске. Для идиллии не хватало только котёнка, играющего с клубком. – А ты думаешь, от них потом не живые, а оловянные солдатики получаются? – Баба Клава наконец сумела замахнуться. Внучка стояла далеко, и чтобы не пропадал даром замах, похлопала себя круглой резинкой по спине. – Возьми тряпку, подотри пол, – указала на разбившиеся вдребезги белые звёздочки под ласточкиным гнездом, прилепившимся к потолку. – Каждый день одно и то же. – Так надо сбить, и не будут гадить, – подучила Оксана отставшую от жизни бабулю. – Цыц. Делай, что говорят. Вон инструмент на ограде, – кивнула на мешковину, которую пытался сбросить на землю со штакетника ветер. Но, видать, слабо отжали тряпку после стирки, плотно обвисла она на остроконечных деревянных штырях. Да и июньские ветра – они без дальних запасов, сил хватает только слегка размять себя. Даже дождик не спешил следовать народным приметам, хотя где-то за селом уже погромыхивало. – Гнёзда сбивают, когда птенцы не вывелись. Где раньше была? – В Москве. – Путина видела? – Не. – Тогда и не балаболь. За тряпку и работать! – Соня… – попросила Оксана поддержку у прабабки. Зваться по имени в свои восемьдесят лет та заслужила именно с появлением на свет правнучки. – Скажи ей… – Будете казаковать, на пару отправлю рвать траву для Зорьки. Корову продали соседке Ирочке уже года три как, но Соня держала в памяти былые времена и с их добротными кисельными берегами, и с непрерывными деревенскими хлопотами. Зорька ведь тоже долгое время сворачивала с пастбища прямиком к родным воротам и недоумённо мычала, когда набрасывали на рога верёвку и уводили в соседний хлев. – Партизаны заглянут, а молока кот наплакал. Не угостить, – объяснила Соня свою суровость. Размяла плечи после долгого сиденья, но так и замерла, словно прострелило спину: к дому подходили не партизаны, но два солдатика, о которых, скорее всего, и твердила внучка. Сняла очки – это вблизи на ощупь жила, но вдаль получалось глядеть ещё соколом. К дому точно шли военные. С оружием. Идущий первым издалека отдал честь, подмигнул Оксане и словно одарил её конфеткой – зарделась, счастливая от внимания и одновременно стыдясь тряпки в руках. – Добрый день добрым людям, – только что не расшаркался в поклоне старший, заранее выгадывая дружелюбием личную выгоду. Уважительно представился: – Сержант Алексей Рябинин. Повторяя внучку с тряпкой, Клава тоже убрала за спину руку с мухобойкой. Ох, не женщины вьют верёвки из мужиков, всё ровно наоборот. Вне зависимости от возраста. Не хуже внучки Клава выпятила и губы. Оксанка хихикнула, демонстративно подняла отброшенную мухобойку и принялась постукивать ею по ладони, ожидая, за что можно будет наказать бабулю. Но красиво та подбила пальчиком прядку волос над бровями. Надо научиться тоже, у них в классе точно никто так не умеет. Машка Соболева первая с ума сойдёт. Надо будет дождаться, когда она с Сергеем из девятого «б» устроятся у своего любимого окна напротив раздевалки, и, проходя мимо, смахнёт чёлку. Надо будет за лето лишь отрастить её подлиннее, чтобы вот так, пальчиком… – Ищем бабу Клаву, – перебил мстительные мечтания встрявший в разговор второй посетитель. Ни высокий, ни низкий. Ни худой, ни толстый. Что есть – что нету. Как дождь для дураков. Лишь форма топорщится, как на огородном пугале у Ирочки – что нашлось, в то и обрядили. – Сейчас тоже получишь. Баба… Клавдия я, – спустилась с крыльца хозяйка, заставив провинившихся отступить от греха подальше. – Это вы, что ль, про баньку у людей спрашивали? – Мы. Будем благодарны от лица всей армии, – вернул к себе внимание сержант, несмотря на угрозу быть смятым. Клавдия усмехнулась, и, прикрываясь от внучки, вполголоса поучила солдатика жизни: – От всей армии женщине ни холодно, ни жарко. Ей нужен кто-то один, но реальный. Хоть ефрейтор, хоть генерал. Не сказать за Оксанку, но слепая-глухая Соня прекрасно расслышала нравоучения и сама пожурила дочь, не отвлекаясь от набрасывания петель: — Оставь его. Когда кот охотится на мышей, ему не до кошек. Клавдия устало, но не без жеманства, закатила для сержанта глаза – вот так и живу среди тирании: – Ещё один начальник Генерального штаба выискался. Вяжи уж. – Вяжу, если вы никуда не годны. А солдату без кисета и носков до Берлина не дойти. При словах матери дочь торопливо вернула одну ногу на ступеньку, спрятав её под юбку. Зорька никогда вроде не дурковала, а вчера сдернула с ограды и сжевала носки. И нет бы одинаковую пару, так ухитрилась с разных покупок. Может, мстит, что продали? Так сил нет заготавливать сено на зиму. Её же и пожалели, а бывшей хозяйке теперь ходи в разноцветных носках на смех людям. Отвлекая внимание от собственной неряшливости, оправдалась за мать: – У нее в голове две войны перемешались. Телевизор пересмотрела. Ну что, не передумал про баню-то? – Я могу показать, – выпорхнули – Оксана с крыльца, ласточка из гнезда. Бабуля остепенила, даже не оглянувшись: — Цыц! У каждой живности своё место. Таракану за печкой, пауку под застрехой, внучке – за бабкой, – распределила места каждому существу на земле. И вновь ласково-ласково, будто телу двадцать лет, а не шестидесятый размер: – Эй, служивый, ты здесь или повис на ограде? Сержант с сожалением отвёл глаза от забора, за которым то передом, то задом, то вкривь, то вкось мелькала Ирочка. Вот потребовалось ей именно сейчас заделывать щели в ограде, а не когда по весне куры шастали по грядкам и даже мата на них не хватало, не то что угроз хозяйке повыдёргивать у них все перья и отправить в кастрюлю. Но с Ирочки станется, готова перетащить в свой двор всё, что глаза увидят. Даже чужих мужиков. Только Бог не даёт бодливой корове рога, хозяина так и не привела в дом. Зорьку получила почти задарма – вот и убирайся за ней, а то она, небось, в хлеву к потолку приросла от неубранного навоза. Тут за ласточками пол подтирается по три раза на день, а уж кормилицу обиходить – первостатейное дело для хозяйки. – Так что? – приготовилась дать отлуп и косоглазому гостю, и соседке Клавдия. Спокойнее будет житься без любовных брожений за её счёт. Сержант торопливо вернул себя вместе с глазами и улыбкой на причитающееся просителю место и сообщил о главном: – Забыл сказать: мы не даром просимся, деньги платить будем. – Копейка не помешает, – при упоминании о доходе Клавдия тут же забыла о намерении оставить соседку без внимания сержанта. Пусть втыкает штыри хоть от муравьёв. А раз позолотят ручку… Она Оксанке платье купит под девятый класс. Съездят вместе в район, там на ярмарках выбор богатый и всё дешевле, чем в Москве. Около аптеки белорусский магазинчик хороший… – Условия какие-то от вас есть? – по-военному раскладывал всё по полочкам в будущем уговоре сержант. – Воду носить самим, дрова колоть тоже. Сегодня какой день? Вот и будет вам каждую неделю чистый четверг. Заходи в калитку. Оксанка! – остановила внучку, спиной почувствовав её желание увязаться следом. – Твоё дело прежнее – за гнездом смотреть! Повела гостей через палисадник на огороды, где в углу, на пригорочке, и стояла банька. Хоть и имела Клавдия в последние годы всего два-три праздника в год, когда хозяин не пил, а всё же баню успел тот поставить удачную. Всё же рукастым был её Пётр, грех в этом плане обижаться. Беда, что на стакане сидел, а тут хоть криком кричи – рятуйте, люди добрые, хоть молись – батюшки-святы, а рано или поздно, но увлекут водочка с самогоночкой своего любителя под крутую горку. А он, дурачок, улыбался, не верил, что кто-то осилит его. Норовил даже на старости лет похлопать по заду, нравилось ему это дело – женские округлости. Потому и спокойна была за женскую одинокость соседки-штакетины, на которой только мозоли можно набить. – Не ругайся, – успокаивал Пётр. – Я вот выпил – и небо голубей. И ты по-прежнему красавица. Давай, давай, до половины полненького налей, – держал в уме какую-то свою норму. Может, и сама тоже виновата, что подливала – лишь бы не позорился, не бродил по селу в поисках, у кого бы колтануть в долг под будущую пенсию. Раньше колхозы держали мужиков в узде, у председателя не забалуешь, да и работа с утра до ночи не давала разогнаться на выпивку. А как забыла власть людей, так мужики ещё первее на себя махнули. В итоге пол села безмужичек… – А это внучка? – поинтересовался второй солдатик, которого и не было вроде сзади в своей мешковатой форме. – Из самой Москвы. Сынова доча. В певчий кружок приняли. На самих Воробьёвых горах, – уточнила место, потому что выше записаться в её представлении уже было некуда. – А что за гнездо заставили её смотреть? – не отставал любопытный. Правда, тут же пояснил: – У меня тоже дочка дома осталась. Почти такого же возраста. Баба Клава оглянулась: разве из ничего появляется что-то? Наверное, на такого даже Ирка бы не позарилась: как говорится, мамка не хотела, а папка тем более не старался. Вот и родился сам по себе и для самого себя. Хотя нет, по дочке скучает. Должен быть добрым. Не отмахнулась, поведала местную примету: – Ласточки под крышей успели гнездо склепать, пока на грядках возилась. А поверье такое есть – увидишь первого птенца, вылетающего из гнезда, год будешь счастливым. – Пусть будет счастливой, – при этом руки не к небу вознёс, а возложил на болтающийся на груди автомат, словно знал какой-то иной расклад на удачу, кроме божественного. Банька просителей удовлетворила, да иного всё равно во всей округе не найти. В районе два села с названием Новосёлки, только одно – Лесные, а второе – Полевые. Это в Лесных даже без наряда в лесхозе можно потихоньку нарубить лишних брёвнышек, а у них в Полевых каждая щепка шла в первую очередь на обустройства дома или хлева для скотины, так что баньки поневоле если не баловством, то излишком считались. Помыться летом в озере можно, зимой в корыте – делов-то! Чай, не бояре! Но вот Пётр захотел именно баньку, и выстрадал её. Только потом в ней же и пристрастился окончательно к выпивке, когда повадились в духмяный закуток после парилки дружки опрокинуть рюмку-другую. Тут заранее не узнаешь, что найдёшь, что потеряешь… – Ну что, как банька? – поторопила Клавдия, слюнявя локоть, которым обожглась от вымахавшей не по возрасту крапивы. Вот что значит в затишке и на солнышке расти. Ядрёная, слюни не спасут, теперь только терпеть. Надо будет заодно попросить солдатиков помахать косой вокруг баньки, не пропадать же даром мужским обязанностям. – Определишься сам или ещё окончательный командир какой имеется? – Командиров у солдата как репейника на собаке, – на радость хозяйке сержант вытащил портмоне, пухлое от денег. Прислушался к погромыхиванию в стороне лагеря: на самом деле гром перед дождём или всё же противник к дискотеке готовится? Тогда тем более надо быстрее возвращаться. – Мы и навоюемся, и напаримся вволю, прежде чем нашего пришлют. |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|||||