Людмила ЯЦКЕВИЧ, доктор филологических наук, член СП России (Череповец)

«ПРОШЛОЕ СТРАСТНО ГЛЯДИТСЯ В ГРЯДУЩЕЕ…»

Размышления о соборности и о социализме в русской литературе

Прошлое страстно глядится в грядущее.
Нет настоящего. Жалкого — нет.

А.А. Блок

Отношение к настоящему у русских писателей всегда было критическим. Неприятие духа времени носит разный характер: или преимущественно экономический, или преимущественно политический, или преимущественно духовный. Например, герой Н.С. Лескова Туберозов выражает духовную оценку настоящего:

«Берегитесь : дух времени, ему же некоторые столь усердно служат, лукав, но секира уже при корени его положена. Встает иной дух… Дух вечной правды на Руси встает, и сядет он и воцарится здесь на нашей родине» [Н. С. Лесков. Божедомы (1868) [ 18].

В данном высказывании герой Н.С. Лескова и сам автор опираются на Первое послание Коринфянам апостола Павла: «Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога» (1Кор. 2:12). Вместе с тем, мысли и чаяния Лескова обращены в будущее, в котором встанет Дух вечной правды на Руси … и сядет он и воцарится здесь на нашей родине». Это постоянное стремление русского человека к вечной правде на земле и есть то, что апостол Павел назвал «дарованным от Бога».

В разное время это стремление к вечной правде приобретало в России разные мировоззренческие формы. В последние годы у нас снова заговорили о православном социализме, касаясь этой идеи прямо или косвенно с различных мировоззренческих позиций [1; 10; 14; 16; 22; 29; 32; 33; 34; 35 и др.]. Есть даже специальные сайты, где собрана литература, посвящённая этой заманчивой для многих теме, например: «Православный социализм как русская идея» [22]. Есть даже программы построение такого общества, например, у С. Абачиева [1]. Затосковали по прошлому, по социализму … Как сказал поэт: «Прошлое страстно глядится в грядущее…».

Но по какому социализму затосковали? По атеистическому, который уже был в России? Или по православному социализму, о котором издавна мечтается, но никогда на Руси не было? Именно здесь и лежит новый глубокий водораздел между разными общественными мнениями о социализме и между людьми, их исповедующими. Слово социализм, как и многие другие политические термины, абстрактные имена существительные, капитализм, демократия, либерализм и др., по своему содержанию являются символами, то есть обладают инвариантной неопределённостью смысла в различных текстах и в различных политических ситуациях. Этот смысл зависит и от говорящего, и от ситуации, и от цели и времени их использования. Общественные катастрофы начинаются тогда, когда такие символы становятся кумирами. Их содержание перестаёт соответствовать реальной жизни и реальным фактам, на которые навешиваются эти слова – ярлыки. «В этом случае язык превращается в средство гипноза, в оружие зомбирования человеческого сознания» [5, с. 25]. Петербургский философ К.И. Вальков так понимает духовную болезни, охватившую сферу устного и письменного общения людей: «Приближённое понимание любых текстов, на которых держится и процветает в течение веков наша цивилизация, является очень соблазнительным и очень успокоительным зельем. … Приближение – это всегда компромисс – осознанный или неосознанный – это сделка с тёмными силами небытия» [5, с. 50-51].

Однако у наших современников есть желание не приближённо, а по существу понять различные идеи, которые обозначаются одним и тем же словом «социализм». Как отмечает известный философ А. Щипков: «Идея общества с социальной справедливостью и системой политической защиты этого курса не может быть монополизирована марксизмом. Это вообще естественная идея, особенно для христианина» [36]. Вопрос о том, противоречит ли идея социализма христианскому вероучению, обсуждался русскими православными мыслителями начиная c XIX века. Кроме Ф.М. Достоевского, к этой теме обращался, например, К.Н. Леонтьев, который пророчески предсказал разрушительную для общества силу материалистического, безбожного социализма. В. Катасонов, посвятивший К.Н. Леонтьеву ряд исследований, так излагает его размышления по этому вопросу: «Если в народе нет страха Божия, то общество обречено на распад, революцию, хаос, энтропию. Либерализм – форма проявления, признак такого распада. Утрату страха Божьего лишь частично и ненадолго можно заместить, компенсировать страхом искусственным. Но создающая такой искусственный страх диктатура безбожного государства не может существовать сколь-нибудь долго. Либерализм и диктатура общество не спасают, наоборот – ускоряют его гибель. Утрата людьми страха Божьего неизбежно приближает конец человеческой истории» [14, с. 46]. В противовес атеистическому социализму К.Н. Леонтьев выдвинул идею монархического социализма, согласно которой социализм «выступает лишь в качестве социально-экономической политики русского самодержавия», а главной основой такого устройства общества является «крепкая Восточная Церковь и вера народа» [14, с. 95 и далее].

Вопрос о том, противоречит ли идея социализма христианскому вероучению, обсуждался с первых лет Октябрьской революции. Так, в 1920 году в Севастополе, незадолго перед эвакуацией за границу, православные епископы и священники обратились к этому вопросу. Так, протоиерей Востоков настойчиво требовал церковного осуждения социализма (предания анафеме). Однако члены Высшего церковного управления на юге России не согласились с этим требованием и поручили профессору протоиерею Сергию Булгакову составить проект вероучительного определения о природе социализма [25, c. 287; 4]. Сергий Булгаков пришёл к таким выводам: «для такого осуждения социализма вообще, как известной системы экономической и социальной политики, нет никаких оснований ни в Евангелии, ни в православном Предании. И даже наоборот, здесь мы находим заповедь социальной любви и справедливости, попечения о труждающихся и обремененных, о чём со всех спросится на Страшном Суде Христовом» [25, с. 287]. Он считает, что Церковь не должна себя связывать с капитализмом как организацией классовой эксплуатации. В то же время Булгаков против социализма как «насильственно водворяемых форм государственно-социалистической кабалы» [25, с. 288].

Сейчас, в начале двадцать первого века, как и в начале двадцатого, «враги имени Христова будут всегда хотеть видеть в Церкви лишь орудие классового господства» [25, с. 289]. Однако Церковь отрицательно относится не к социализму, как к системе социально-экономических идей, а к воинствующему безбожию, с которым он соединился в революционной и послереволюционной России. В конце своей статьи отец Сергий Булгаков делает важный вывод: связь социализма с богоборчеством – фактическая, историческая, а не внутренняя. «Считать эту связь неразрывной является опасной ошибкой и близорукостью, потому что это означало бы отдавать дело христианской правды в руки её врагов» [25, с. 290]. А. Щипков развивает эти мысли далее: «критика марксизма не может быть социал-дарвинистской и либерально-капиталистической, это лицемерие. Такая критика может проводиться только с нравственных, ценностных, в том числе религиозных, позиций» [36].

***

Слово социализм – не наше, не русское, и по происхождению, и по национальному духу. Этим словом насильственно разрушали общинный строй русской деревни. И право – страшно, с какой целью и какими методами это понятие будет снова прокладывать себе дорогу в нашей жизни? Как всё обернётся для народа, который не смог без значительного урона, без утраты веры перенести позорное унижение нищетой, безбожием и несвободой, а теперь успел вкусить хмельного пойла вседозволенности под красивым иностранным словом «демократия». А ведь когда-то на Руси это слово (в наши дни ставшее оружием заграничных врагов и наших либералов) переводили на русский язык своим, славянским, словом – «соборность». Слово соборъ соответствовало греческому – δημοζ, которое звучит как демос и значит – народ [21, с. 627]. Слово «соборность» называло тот православный уклад, который века существовал в русской деревне и века тщетно подвергался разрушению. Ф.М. Достоевский писал более ста лет назад: «Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то что сохранив красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа. <…> Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе – мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают!» [9]. Как известно, слово соборность как идеологический термин, обозначающий духовное единство русского народа на основе Православия и общей исторической судьбы, стал использоваться в первой трети XIX века славянофилами, прежде всего, А.С. Хомяковым. Он один из первых среди писателей обратил внимание на то, что Церковь – это не только Тело Христова, не только догматы, традиции и храмы, но это и люди, исповедующие Христа сердцем, умом и деянием в своей личной и общественной жизни. Он писал: «Веруя в обетование слова Божьего, называвшего всех последователей Христова учения друзьями Христа и братьями Его и в Нём усыновлёнными Богу, Святая Церковь исповедует пути, которыми угодно было Богу приводить падшее и мёртвое человечество к воссоединению в духе благодати и жизни» [30]. Таким образом, А.С. Хомяков понимает соборность как воссоединение в духе благодати и жизни всех, исповедующих Христа. Почти в это же время, в 1847 году, появляются «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя, которые близки по духу идее соборности православного народа, развиваемой А.С. Хомяковым. Гениальный писатель и мыслитель проповедовал: «Есть примиритель всего внутри самой земли нашей, который покуда ещё не всеми видим, – наша Церковь. Уже готовится она вдруг вступить в полные права свои и засиять светом на всю землю. В ней заключено всё, что нужно для жизни истинно русской, во всех её отношениях, начиная от государственного до простого семейного, всему настрой, всему направленье, всему законная и верная дорога» [7]. Гражданский лад, предполагающий духовную и социальную справедливость, возможен, по мнению Гоголя, только на основе христианской любви: «Тому, кто пожелает истинно честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, – нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином, во всех смыслах этого слова. <…> Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придёт в порядок и земное гражданство» [7]. Эти пророческие мысли, как известно, вызвали бурю негодования в среде либеральной общественности (В.Г. Белинского, А.И. Герцен и др.), с одной стороны, и в официальных и даже церковных кругах, с другой. Однако Гоголя горячо поддержали А.С. Хомяков, И.С. Аксаков, П.А. Вяземский и другие писатели, близкие к кругу славянофилов.

Эти мысли наших православных писателей, и само слово соборность, выражающее национальную русскую идею, шельмуется либералами, революционерами и просто ненавистниками русской культуры уже около двухсот лет. Тем не менее, эта идея жива и сейчас, живо и слово соборность. Историческое обоснование их жизненной силе дают многие русские мыслители в XX и в начале XXI века. И в этой области национальной русской жизни «прошлое страстно глядится в грядущее». М.М. Пришвин, православный писатель, считал соборность универсальной основой мироздания: «<…> вселенная по замыслу Божию есть соборность существ, в которой раскрывается Бог <…> Эта соборность строится не хаотически, а по Божьему плану, в котором всякому существу указано свое место: и земле, и небу, и траве, и деревьям, и рыбам, и человеку. Соборность эта держится через взаимную связь входящих в нее существ» [24].

По мнению современного известного историка профессора И.Я. Фроянова, «русский этнос, русские славяне во времена Киевской Руси прошли замечательную школу коллективизма и соборной демократии, которая возникала благодаря крещению Руси. <…> Православная вера, православная церковь как нельзя более соответствовали и соответствуют глубинным качествам и свойствам русского этноса. Соборность ведь – та же коллективность, так что одно соединилось с другим. И если русский коллективизм до принятия христианства имел больше бытовой характер, то с принятием христианства он приобрёл метафизический, мистический, сакральный характер. С поры крещения Руси русская соборная церковь и русский православный люд, живущий на коллективистских началах, сошлись в гармонии, которая, между прочим, не поколеблена ещё и до сих пор» [29]. К соборности русской литературы в разные эпохи ее существования обратились и современные литературоведы. [8; 11; 17; 32; 38 и др.].

Таким образом, старинное слово соборность в наше время возрождается заново, так как обозначаемая им идея живёт в народе и даёт силы в борьбе за единство русского мира. У этой идеи в русском языке много и других слов-символов, близких по смыслу к её главному словесному обозначению. Все они отражают разные грани соборности, которая по-прежнему, вслед за А.С. Хомяковым, традиционно понимается как свободное и органическое единство людей на основе любви к Богу и взаимной любви верующих друг к другу. Прежде всего, символом соборности в русской литературе является храм и церковь как духовное объединение православных людей. В наше время, после многих лет безбожия и уничтожения Церкви, мысль о духовном родстве людей пронзила сердце многих русских, впервые пришедших в храм. Вот как проникновенно описывает это вновь возрожденное чувство вологодский поэт А.А. Романов:

Я оглянулся вокруг себя на молящихся женщин и понял, что все истово молящиеся страдалицы похожи на мою бедную мать. И лицо её пригожее, чистое, сиявшее от молитв, которые я слышал с детства, из памяти обернулось как будто въявь, и я увидел свою мать, стоявшую перед иконой Божьей Матери с зажжённой свечкой в руках. И воскрес во мне её голос, и слышал я, как она поминала всю нашу родню – начиная с моего отца, убиенного на Отечественной войне, родителей своих, и всё шире и далее охватывала поимённо наше великое крестьянское родство… [27].

Такое случается в храме со всеми, кто пришёл туда с чистой душой. И это не случайно. Как писал выдающийся богослов Е.Н. Трубецкой, храм «выражает собой тот новый мировой порядок и лад, где прекращается кровавая борьба за существование и вся тварь с человечеством во главе собирается во храм <…> Мысль эта развивается во множестве архитектурных и иконописных изображений, которые не оставляют сомнения в том, что древнерусский храм в идее являет собой не только собор святых и ангелов, но собор всей твари» [28, с. 210]. На осознание духовного единения настраивают в храме не только его архитектура и иконы, но и церковное пение. В.И. Белов в книге «Невозвратные годы» об этом писал так: «Оно пеленало, оно окутывало как вновь крещаемых, так и готовящихся отойти к Богу. Тепло, уютно становилось душе человека от этого пения. Тут и жалость, и сострадание для обиженных и увечных, тут и надежда, тут и сдерживающее увещевание для слишком нетерпеливых, непоседливых, рвущихся в бой или на повседневный труд ради хлеба насущного» [3, с. 63].

Другим всеобъемлющим символом соборности была земля, которую русский народ воспринимал как святыню. Отчуждение в XX веке крестьянства от земли, утрата её священного значения, привело к разобщённости народа, к его раздроблению, к утрате соборного сознания, так как была утрачена почва под ногами. Писатели – почвенники этот духовный надлом в народном сознании особенно тяжело переживали и в своих произведениях призывали проснуться и снова всем соборно объединиться вокруг Церкви и земли. Вологодский поэт Александр Романов обратился к русскому народу в своём стихотворении [28, с. 88-89]:

РАЗДУМЬЯ над романом Василия Белова «Год великого перелома»

Оглянусь и знобко стыну:
Век двадцатый позади…
Мне, земли российской сыну,
Брать ли поприще судьи?

Упрекать ли Русь родную
За её разбитый путь?
С ней беду перебедую,
Не сбегу куда-нибудь.

Память родины нетленна!..
Широко у нас росло
И до третьего колена
В семьях правило родство.

Девок сватали не с ходу –
Не за голый батожок,
А к значительному роду
И на хлебный бережок.

А, случись, беда какая,
То с надеждой на Христа,
Выручала вековая
Власть мужицкого родства.

…Эти древние уставы
Мы, отступники, сожгли.
Мы предателями стали
Святоотческой земли.

И чужая власть и нежить
Всю Россию растрясла…
Где же Родина? И где же
Колесо того родства?

А оно, попав под выброс,
Выбилось из борозды
И, ломаясь, покатилось
Мимо поля и избы.

Покатилось с громом, с треском
Из родимых палестин
В причитанье деревенском
В раскулаченную стынь…

И поныне те злодеи
Рвутся к власти неспроста.
Что ж мы в горе холодеем?
Встанем,
Встанем в круг родства!

Духом живой соборности, которая невозможно без любви к земле, проникнуто и стихотворение талантливого поэта Виктора Коротаева [15, с. 144] :

Какая даль лежала предо мной …
Я, чувствуя причастность к ней и гордость,
Смотрел в неё и знал, что за спиной
Не менее прекрасная простёрлась.
Светило солнце светом поздних сил,
Леса роняли медленно убранство,
И белый храм, как облако, парил
И озарял дремавшее пространство.
«Россия! Как легко с тобой вдвоём» -
Шептал я и взывал к кому-то: «Братцы,
Пока мы эту землю не поймём,
Нам до конца в себе не разобраться».
<…>
О, если бы политики и власти прониклись этими словами поэта:

«Братцы,
Пока мы эту землю не поймём,
Нам до конца в себе не разобраться».

***

Нельзя сделать шаг вперёд, если позади и под ногами пустота. Нужна твёрдая опора, земля, почва. В России именно такой идеологической опорой для осмысления настоящего и будущего всегда была русская философия и литература, в лучших своих образцах вобравшая в себя духовный опыт жизни народа, Православной Церкви и правдиво отразившая историю Отечества. Русский национальный идеал социальной гармонии, общего лада, находил отклик в творчестве наших выдающихся писателей, но, к сожалению, он так и не смог воплотиться в реальной русской жизни.

Ответ на вопрос, почему так происходит, всю свою жизнь обдумывал Ф.М. Достоевский, что нашло отражение в его произведениях. Если подвести итог этим его размышлениям, то ответ писателя заключается в следующем: социальная справедливость в обществе не может быть навязана человеку, он должен сам её желать, то есть она возможна при условии духовной свободы, то есть при условии личного выбора. Такой выбор может сделать человек, непорабощённый грехом, безнравственный человек такой выбор не сделает.

Именно об этом повествует Ф.М. Достоевский в пророческом рассказе «Сон смешного человека» [12]. Герой из реального греховного мира попадает в мир любви и социальной справедливости, но, как носитель родового греха, заражает им этот ранее справедливый и безгреховный мир и разрушает его гармонию.

И тут возникает ещё один вопрос, который волновал писателя и его последователей: возможна ли социальная справедливость в обществе, если в нём хотя бы только небольшая группа людей заражена грехом стяжательства, эгоизма или духом властолюбия и разъединения людей? Действительно, это невозможно. Тогда, что делать с этими людьми, если они не желают этой социальной справедливости и всеобщей любви? Человечество придумало много ответов на этот вопрос, и многие из них легли в основу трагических событий в России в XX веке. Самый простой, грубый и для многих доступный ответ – освободить общество от инакомыслящих людей по закону и властному праву, который сторонники определённой идеи провозгласили. Однако это формальный юридический ответ и в реальной жизни он приводит к новому насилию, а значит и к преступлению. В таком случае группа людей присваивает уже не только материальные ценности, а и духовные, считая, что только они имеют право на духовную свободу и правду. Ф.М. Достоевский весь ужас этого преступления показал в романе «Бесы» и тем самым пытался предостеречь от него.

Однако революционеры в России пошли именно по этому ложному пути. Иногда они искренне заблуждались, считая, что великая цель оправдывает жестокие средства. А чаще прекрасно понимали, что это преступление, которого они страстно желают ради тотальной власти над людьми. В.И. Белов в трилогии «Час шестый» описывает с большой художественной убедительностью, как это происходило. Представитель новой государственной власти Игнатий Сопронов испытывал жгучую зависть и злобную мстительность к своим односельчанам, страстно стремился к личной власти над ними. Он был всегда угрюм и не способен к веселой шутке и искреннему смеху: «жизнь казалась ему несправедливой насмешницей, и он вступил с нею в глухую, все нарастающую вражду. Он ничего не прощал людям, он видел в них только врагов, а это рождало страх, он уже ни на что не надеялся, верил только в свою силу и хитрость» [2, с. 248]. Злоба поработила его душу, и он уже не мог радоваться при виде чужой добродетели: «Спокойствие в других людях он воспринимал за выжидательность, трудолюбие – за жадность к наживе. Доброту расценивал как притворство и хитрость…» [2, с. 249]. С какой-то одержимостью он глумился над крестьянами Шибанихи и Ольховицы, якобы проводя линию партии на селе. Для Сопронова нет ничего святого, кроме этой «линии партии», которая, как впоследствии оказалось, вовсе и не была «линией партии», а произволом троцкистов. Его не останавливают никакие нравственные преграды. Например, во время венчания Павла Пачина с Верой он грубо врывается в церковь, чтобы немедленно провести митинг, посвященный помощи китайским революционерам:

«Голос у Игнахи сорвался, народ от изумления не знал, что делать. Кто-то из подростков хихикнул, кто-то из девок заойкал, бабы зашептались, иные старики забыли закрыть рот.
– Проведем, товарищи, шибановское собрание граждан! Я как посланный уисполкома…
– Дьяволом ты послан, а не исполкомом! – громко сказал Евграф.
– Господи, до чего дожили… [2, с. 76].

Среди писателей первых послереволюционных лет особенно трагической была судьба крестьянских поэтов А.А. Ганина, С.А. Есенина, Н.А. Клюева, С. Клычкова и других. Алексей Ганин в своём манифесте «Мир и свободный труд – народам», за который он был расстрелян в 1925, году раскрывает не только социальные, но и духовные преступления большевиков и их последователей против народа:

«Эта хитрая и воинствующая секта, исходя из того же принципа классового расслоения, путём псевдонаучных исследований ныне искажает истинный смысл вещей, искажает истинный взгляд на естественно-исторический и духовный путь человечества. Эта секта всеми мерами старается заглушить в бесконечных противоречиях ход всех современных событий, стремясь таким образом расслоить и ослепить каждую национальность в отдельности, тем самым провести непроходимую бездну между подрастающим поколением и их отцами, между отдельными группами людей: создавая всюду нетерпимость, раздор и отвлекая таким образом силы народов от дружественной работы по борьбе с естественными препятствиями, парализуя творческий дух христианских народов» [6, с. 23-30].

 

К сожалению, в наше время продолжаются эти духовные преступления против народов, против их соборного единства в стремлении к Истине и к Любви. Только произошла подмена лозунгов и способов и средств насилия. Существует непреложная причинно-следственная связь между современным отчуждением крестьян от земли и разобщённостью людей в обществе и тем прошлым трагическим опытом насильственного вхождения крестьян в «социализм» (так, как его понимали тогда коммунистические власти). Русская литература откликнулась на трагедию 20-30 –х годов почти сразу, и потом гораздо позднее – вплоть до наших дней.

Особое место в истории русской литературы занимает роман М. А. Шолохова «Поднятая целина». Многие годы он трактовался только в соответствии с официальной советской точкой зрения на коллективизацию (например, в школьных и вузовских учебниках). Позднее, в перестройку, отдельные критики усматривали в этом произведении попытку автора «Тихого Дона» просто соответствовать социалистической идеологии. По их мнению, Шолохов при этом в душе не разделял её. Он только делал вид, что разделяет, чтобы сохранить свою свободу творчества для завершения главного произведения своей жизни – «Тихого Дона» [13, с. 10]. Т. Касаткина считает, что создание М.А. Шолоховым «Поднятой целины» «есть попытка заклясть, умилостивить деспота, нарисовав ему правдоподобную картину того, как это «могло бы быть хорошо»» [13, с. 11]. Однако эти критики измеряют совесть великого писателя какой-то странно жалкой меркой. При написании «Поднятой целины» Шолохов сохранил свой изначально высокий духовный и художественный уровень. Для доказательства этого следует снова внимательно и непредвзято перечитать это произведение, чтобы почувствовать, что перед нами предстаёт не апофеоз идей социализма и не подделка под него, а картина глубокой трагедии и крестьянского мира, и тех коммунистов, которые смело и честно пытались провести коллективизацию. Для подтверждения этого вывода напомним хотя бы только начало и конец «Поднятой целины» - самые важные смысловые части композиции этого романа.

Начинается роман с пейзажной заставки – с описания родной донской земли накануне наступления весны:

В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады. В полдень где-нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли.
Тонкий многоцветный аромат устойчиво держится над садами до голубых потемок, до поры, пока не просунется сквозь голызины ветвей крытый прозеленью рог месяца, пока не кинут на снег жирующие зайцы опушенных крапин следов… А потом ветер принесет в сады со степного гребня тончайшее дыхание опаленной морозами полыни, заглохнут дневные запахи и звуки, и по чернобылу, по бурьянам, по выцветшей на стернях брице, по волнистым буграм зяби неслышно, серой волчицей придет с востока ночь, - как следы, оставляя за собой по степи выволочки сумеречных теней.

Своеобразие этого описания заключается в том, что перед нами стихотворение в прозе, написанное с затаённой любовью к родине. Оно представляет собой симфонию родных для автора запахов, которые между собой контрастирую. С одной стороны, это свои, спокойные и родные, запахи, «тонкий многоцветный аромат»: «овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады», «грустный, чуть внятный запах вишневой коры», «могучий и древний дух проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли». Но с наступлением ночи им на смену «ветер принесет в сады со степного гребня тончайшее дыхание опаленной морозами полыни, заглохнут дневные запахи и звуки». И тогда уже не вишнёвые сады открываются перед взором автора, а дикая степь – чернобыл, бурьян, брица, по которым «неслышно, серой волчицей придет с востока ночь, - как следы, оставляя за собой по степи выволочки сумеречных теней».

В этой пейзажной заставке к трагическому сюжету эпопеи звучит, как в музыкальной симфонии, сложное соединение символических мотивов. Главными из них являются два контрастных мотива: своей, родной земли, взлелеянной и окультуренной («тонкий многоцветный аромат» вишнёвых садов) – и чужой дикой целины (бурьян, чернобыл, по которым приближается, подобно хищнику – серой волчице, тревожная ночь с серыми тенями). Таким образом, в начале романа М.А. Шолохов задаёт своеобразный смысловой камертон, контрапункт, который управляет далее духовным оркестром повествования.

Конец романа по своему звучанию совмещает два начала – трагическое и лирическое. Автор, прощаясь со своими героями Давыдовым и Нагульновым, плачет об их безвременной гибели и несбывшейся мечте – принести счастливую жизнь казакам: «Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев Гремячего буерака … Вот и всё!»

Символична и не случайна картина их могил: «… на могилах Давыдова и Нагульнова, похороненных на хуторской площади, недалеко от школы, появилась чахлая, взлелеянная скупым осенним солнцем, бледно-зелёная мурава. И даже какой-то безвестный степной цветок, прижавшись к штакетнику ограды, запоздало пытался утвердить свою жалкую жизнь».

Сразу при чтении этих строк вспоминаются строки из 102 псалма, которые далее мы приводим на русском языке:

«…Ибо Он знает творение Свое, помнит, что мы прах земной.
Человек! Как трава, дни его, как цветение полей, отцветет он;
Ибо дух отлетит от него, и не станет его, и уже не узнает он селения своего.
Милость же Господня во все века на боящихся Его,
И правда Его на сыновьях сынов, тех, что хранят завет Его,
помнят заповеди Его и соблюдают их» [24, c. 399].

А главная Божия заповедь заповедь любви, которую герои Шолохова старались, но не смогли исполнить … Наш земной мир глубоко трагичен. Как пророчески сказал поэт Михаил Иванович Карачёв: «Полон мир несбывшейся любви …». Об этом же говорит и М.А. Шолохов в самых последних строках своего романа «Поднятая целина». Андрей Размётнов, прячась от людских глаз, идёт на кладбище к могиле своей любимой жены Евдокии, трагически погибшей от надругательства над ней и тяжёлого позора в годы Гражданской войны:

«Он пришёл туда, куда ему надо было. Снял фуражку, пригладил правой рукой седой чуб и, глядя на край осевшей могилы, негромко проговорил:
– Не по доброму, не в аккурате соблюдаю твоё последнее жильё, Евдокия … – Нагнулся, поднял сухой комок глины, растёр его в ладонях, уже совсем глухим голосом сказал: – А ведь я доныне люблю тебя, моя незабудка, одна на всю жизнь … Видишь, всё некогда … Редко видимся … Ежли сможешь – прости меня за всё лихо …За всё, чем обидел тебя, мёртвую …

Да, коммунист «пришёл туда, куда ему надо было». Он пришёл просить прощения за гражданскую кровавую вражду не только у погибшей в результате этой вражды любимой жены, но и у матери – земли, у Родины.

Вольно или невольно великий художественный талант М.А. Шолохова последовал за христианской традицией понимания истории человеческого общества в русской литературе. Преподобный Максим Исповедник так просто и ясно определил социальное учение Евангелия: «Цель Промысла Божия – людей, разнообразно разлученных злом, соединить посредством правильной веры и духовной любви. Ради того и пострадал Спаситель, «чтобы рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин. 11:52) [17]. Удаление от Бога и забвение христианских заповедей приводит к нарушению Божьего промысла о человеческом обществе, к отчуждению людей друг от друга. И тогда открывается та страшная бездна гражданского раздора, которую никакими социальными теориями, созданными даже самыми умными и честными людьми не осилить.

***

В наше время в памяти одних людей от социализма осталась только пыль отдельных мнений, которые их ничему не научили и не вошли в их нравственный опыт. А других наших современников, наоборот, тревожат и живут в памяти воспоминания о многих народных трагедиях. Однако по-прежнему «прошлое страстно глядится в грядущее», по-прежнему не умерло стремление к всеобщей любви и к всеобщему, а не личному только, благоденствию. И здесь неожиданно, наряду с идеей социализма, а чаще в противовес ей, снова всплыла идея христианской соборности, которую снова исповедуют многие современные православные писатели. В 1988 году на переломе социальных эпох Юрий Кузнецов пророчески писал:

Солнце родины смотрит в себя.
Оттого так таинственно светел
Наш пустырь, где рыдает судьба
И мерцает таинственно пепел.

И чужая душа ни одна
Не увидит сиянья над нами:
Это Китеж, всплывая со дна
Из грядущего светит крестами.

При обсуждении социальных вопросов скептики – философы и циники-прагматики надеются только на свои ограниченные человеческие познания и не учитывают духовный опыт православных святых и просветлённых поэтов и прозаиков. Напрасно! Их вера в вечный свет Истины – главная сила жизни:

Глуп и напрасен труд поэта —
Считают трезвые умы.
Он занят поисками света —
Подумай — в царстве князя тьмы.

Но не смолкает его лира
И страшно мудрым оттого,
Что меркнет вся премудрость мира
Перед безумием его.

В этих поэтических строках Николая Зиновьева слышатся отзвуки евангельского представление о конце мира, когда спасутся праведники, жаждущие света Царствия Божия. Как сказано в Евангелии, при конце мира «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с небес» (Мф. 24, 29), то есть земля погрузится во тьму греховную. А в Царствии Небесном, как в первый день творения, снова будет свет без солнца и луны: «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец» (Отк. 21: 23).

Не в этой ли упорной вере в вечный свет Истины заключается наша духовная сила и наше общее спасение? И наш русский крест!

Не терять надежды на возможное единение русских людей вокруг родной земли и Православной Церкви убеждают нас наши писатели-почвенники и наши православные батюшки. Сколько церквей и монастырей восстановлено на средства православного народа в последние 30 лет! А ведь для этого сначала нужно было восстановить соборное сознание народа, почти утраченное за последнее столетие. Священники подают пример отцовского служения народу не только в церкви, но и в быту. Многие из них усыновляют сирот и брошенных детей, дают им не только приют и материальную пищу, но и духовно воспитывают, таким образом потихоньку созидая единство народа во Христе. Некоторые подвижники за это страдают – подвергаются клевете, унижению и другим гонениям. Яркий пример этому – подвиг священника из Оренбургской епархии отца Николая Стремского. С супругой они стали приемными родителями для более 70 детей! Он создал в поселке Саракташ Свято-Троицкую Симеонову Обитель Милосердия – великолепный религиозный комплекс. И за все эти добрые дела тёмные силы обрушили на него позорную клевету и тюремное заключение. Но мужественный пастырь, истинный отец, не упал духом, он не потерял надежду, что правда восторжествует.

В нашей современной литературе, на фоне отчаяния и всеобщего отчуждения людей, есть особенно важная светлая тема. Это художественное повествование наших писателей о крестьянах, кровно связанных с родной матерью-землёй, которые стараются защитить её и объединяются соборно ради этой высокой цели. С особой любовью и надеждой к теме крестьянства и родной земли обращается сибирский писатель Николай Максимович Ольков [20]. Автор рассказывает, опираясь на подлинные события, как могут объединиться крестьяне, спасая свои семьи и свою землю. Особенно поражают роман «Земля и воля» и недавняя повесть «Красная поляна». Затронутые в них пласты глубинной жизни русского народа настолько важны для созидания нашего будущего, что о них следует написать особое исследование.

Далее обратимся к творчеству вологодского писателя Александра Цыганова. В его рассказе «Таланиха» жители небольшой деревеньки, немощные, но сильные духом, объединившись, смело дают отпор приезжим грабителям, позарившимся на их святыни [ 31, c. 136-149]. Рассказ имеет символическое окончание: описывается светлое утро победы крестьян над непрошеными гостями – опасными тёмными личностями:

«А между тем сейчас здесь было и на самом деле начало такого в птичьем посвисте утра, когда человеку невольно кажется – кто бы ещё это видел, – что именно от этих маленьких деревянных домиков с крохотными баньками в густой зелёной траве, да синего озера-блюдечка, овеянных теперь волшебным небесно-золотым светом, и начиналась когда-то сама земная жизнь».

Итак, «прошлое страстно глядится в грядущее…». Сохраняя святыни своего прошлого, мы сохраним и наше будущее. Православные отцы и русские писатели считают: главное – не потерять надежду. Будем черпать силы и мужество в твёрдом убеждении, которое святитель Иоанн Златоуст образно определил так:

Что капля в сравнении с беспредельною пучиною,
то настоящая жизнь в сравнении с будущим.

ЛИТЕРАТУРА:
1. Абачиев С. Первичный проект программы Российской Партии христианского социализма. Плод покаяния православного обществоведа-марксиста // Сайт РНЛ. Православный социализм: pro et contra. – 2019. 16 июня. 19 июня.
2. Белов В.И. Час шестый. Трилогия. – Вологда, 2002. – 954 с.
3. Белов В.И. Невозвратные годы. – СПб.: Политехника, 2005. – 192 с.
4. Булгаков С. Н. Христианский социализм. – Новосибирск, Наука, 1991.
5. Вальков К.И. Без лишних слов. – СПб.: «Скифия», 2016. – 60 с.
6. Ганин А. Мир и свободный труд – народам // Ст. Куняев, С. Куняев. Растерзанные тени. Избранные страницы из «дел» 20-30-х годов. – М.: Голос, 1995. – С. 23-30.
7. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. http://az.lib.ru/g/gogolx_n_w/text_0160.shtml
8. Дворцов В. «Едиными усты и единым сердцем» – К Пушкинской речи Достоевского. Выступление Василия Дворцова на секции критики Совета молодых литераторов Союза писателей России. http://alexandr-nevskiy.ruskline.ru/news_rl/2017/08/01/edinymi_usty_i_edinym_serdcem_k_pushkinskoj_rechi_dostoevskogo/
9. Достоевский Ф.М. О любви к народу // Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Ежемесячное издание. 1876. Февраль. (http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0480.shtml)
10. Елисеев А.В. Социализм с русским лицом. – М., 2007.
11. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. – Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского университета, 1995. – 288 с.
12. Золотько О.В. Образ «золотого века» в творчестве Ф.М. Достоевского : диссертация … кандидата филологических наук. [Место защиты: Моск. Гос. Ун-т им. М.В. Ломоносова]. – Москва, 2017. – 226 с.
13. Касаткина Т. «С кровью и потом» // Шолохов М. Поднятая целина. – М.: Аст Олимп, 1999. – С. 5-14.
14. Катасонов В.Ю. Православное понимание общества. Социология Константина Леонтьева. Историософия Льва Тихомирова / Отв. Ред. О.А. Платонов. – М.: Институт русской цивилизации, 2015. – 432 с.
15. Коротаев В.В. «Прекрасно однажды в России родиться …». – Вологда: Русский культурный центр, 2009. – 304 с.
16. Костерин А. Соборное братство – утопия, общественный идеал или норма жизни? Опыт рассуждения в жанре православной социологии… // Сайт РНЛ Православный социализм: pro et contra. – 2020. – 28 февраля.
17. Крижановский Н.И. Художественная реализация категории соборности в «малой» прозе В.И. Белова 60-90-х годов ХХ века: диссертация… кандидата филологических наук: 10.01.01. – Краснодар, 2004.
18. Лесков Н.С. Соборяне // Собрание сочинений: В 11 т. / Под общ. Ред. В. Г. Базанова [и др.]; [Вступ. Статья П. П. Громова, Б. М. Эйхенбаума]. — Москва: Гослитиздат. [Ленингр. Отд-ние], 1956—1958. Том 4.
19. Новый завет Господа нашего Иисуса Христа. – М.: Даниловский благовестник, 2006.
20. Ольков Николай. Собр. соч. в пяти томах. – М.: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2018.
21.Полный церковнославянский словарь / сост. Г. Дьяченко. – Москва: Посад, Издат. отдел Московской Патриархата, 1993. – 1120 с.
22. «Православный социализм как русская идея» – Сайт. http://chri-soc.narod.ru/
23. Преподобный Максим Исповедник. Главы о любви // Творения преподобного Максима Исповедника, пер. С. Л. Епифановича, А. И. Сидорова, вступ. Статья и прим. А. И. Сидорова, Кн. I–II, Москва, 1993.
24. Пришвина В.Д. Невидимый град . – М.: Художественная литература, 1962. – 552 с.
25. Протоиерей Сергий Булгаков. Православие и социализм // Протоиерей Сергий Булгаков. Путь Парижского богословия. – М.: Издательство храма святой мученицы Татианы, 2007. – С. 287-290.
26. Псалтирь учебная. – М.: изд-во «Правило веры», 2006.
27. Романов А.А. Последнее счастье: поэзия, проза, думы. – Вологда: Полиграфист, 2003. – 263 с.
28. Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках. Вопросы о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи (1916) // Философия русского религиозного искусства XVI –XX вв.: антология. – М.: 1993. – С. 195-219.
29. Фроянов И. «России нужны вера и правда» / И. Фроянов, А. Богачёв // РНЛ. Православный социализм: pro et contra. – 2016. – 28 сентября.
30. Хомяков А.С. Сочинения в 2-х томах («Из истории отечественной философской мысли»). Москва, 1994.
31. Цыганов А.А. Помяни моё слово: проза наших дней. – Вологда: Полиграф-Периодика, 2018. – 374 с.
32. Чеботарева И.В. Идея соборности в прозе В.И. Белова: диссертация… кандидата филологических наук. – М., 2002.
33. Шенман М. М. Христианский социализм (глава III). М., Наука, 1969.
34. Шеррер Ю. В поисках «христианского социализма» в России // Вопросы философии. 2000. – N 12. – С. 88-135.
35. Штекли А. Е. Утопии и социализм. – М., 1993.
36. Щипков А. Вопреки стереотипам. Либерализм и марксизм – продукты протестантской культуры // Газета «Культура». https://rospisatel.ru/shipkov1.html
37. Шолохов М.А. Поднятая целина. – М.: Аст Олимп, 1999. – 749 с.
38. Яцкевич Л.Г. Образы и символы соборности в творчестве вологодских писателей // Журнал «Берега». – № 4, № 5. – Калининград, 2018.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную