|
* * *
День убывает.
Лето впереди,
А всё же ощущается утрата.
Хоть далеко ещё до листопада,
А ветерок его – уже в груди.
Ещё полны кипреем небеса
И по коровьи облака неспешны,
Но замолчали милые скворечни,
Ромашки прячут добрые глаза.
И зыбкие ныряют ветерки
В густой траве и нам напоминают,
Что этот ясный день цветёт, но тает,
Как свет зари на гребешках реки.
У МОГИЛЫ СОЛДАТА
Он упал. И упала земля на него,
Словно мама ладонью прикрыла.
– Боже мой! И не будет уже ничего,–
Прошептала могила.
И заткнули ей рот, и поставили крест.
А ведь были бы дети.
По земле ходит много печальных невест –
Без любви, без ответа.
И кукушка, – ты слышишь? – рыдает: « Ку-ку»!
Словно годы листает.
Вот прикрыла глаза, всё сидит на суку
И – мечтает, мечтает…
ДУША ПРОЛЕТАЕТ
Я не то, чтоб почуял, я видел: душа пролетает,
Пролетает молитвой живой, обогрев небеса.
Словно фрески над ней поколений полки проплывают,
И минувших баталий дымы разъедают глаза.
Но и светлое видится: прадед и потное поле,
Пра-пра- пра моя бабушка, тихих гераней уют.
Зреют яблоки. У косарей каменеют мозоли.
А ветра и просторы, и девушки – песни поют.
Пролетает душа надо всей нашей вольной отчизной!
Над трамваями, домнами, соснами, вросшими в мох.
Как над ладом людским, так над всей неустроенной жизнью
Перепутий вокзальных и синих усталых дорог.
Над метельною, сиплою песней и вольною Вожей,
Над могилою мамы моей и просёлком в пыли.
Пролетает душа и никак наглядеться не может
На подсохший малинник, на рыжую пряжу зари.
Пролетает душа и на сердце – светает, светает.
И мерцает роса на колосьях туманных полей.
И душа всё летит, и как облако плачет и тает,
Выпадая на землю любовью и болью своей.
* * *
Андрею Шацкову
Над Куликовым полем – мгла.
Летит! Летит! Летит!
Её калёная метла,
Из века в век пылит.
Донской Димитрий и Боброк –
Плечом к плечу:
«Ты знай,
Не будем больше мы оброк
Платить тебе, Мамай!»
Но снова жатву жаждет мiр.
Нет Азий и Европ!
Справляют бесы праздный пир
И – голова в сугроб.
То лях надменный набредёт,
То белобрысый швед.
Метла – метёт! Метла – метёт!
Метле покоя нет!
Простор и холод – век открыт.
И скифы всё летят!
То – полынья, то – чёрный скит,
То – выводок грачат.
Но снова жатву жаждет мiр.
«Молись, Боброк!»
«Молюсь.»
Гудит эфир, летит – в эфир:
«Zа Родину, zа Русь!»
Донской Димитрий строг и прям.
Обочь – шеломом стог.
И в новой битве в помощь нам
Отечество и Бог.
У БОРИСОГЛЕБСКОГО МОНАСТЫРЯ
…И прикрыл свои очи святой Иринарх ,
Тонкий сон посетил его тело.
И привиделось: скачет завистливый лях
Грабить милые сердцу пределы.
А и вправду – разор и пожары вокруг,
А и впрямь за набегом – набеги.
Поле вспахано пламенем, выжжен и луг.
Ухмыляется шляхтич Сапега.
Вопрошает: «Что скажешь, суровый монах?
Что так взоры твои не учтивы?»
И к литовцам, и к ляхам воззвал Иринарх:
«Убирайтесь! Останетесь живы!»
Узловатые пальцы сложились в щепоть.
Вскинул старец тяжёлые руки:
«Вижу я, как мечом отправляет Господь
Души пришлых на вечные муки».
Монастырские стены строги, как набат,
Грозным эхом сквозь годы и нивы
К тем, кто сеет разор и чужого хотят,
Не угаснув, слова Иринарха летят:
«Убирайтесь! Останетесь живы!»
* * *
Алексею Шорохову
Идёт братишка минным полем,
Дорогой хлюпкой, горевой.
А мы грехи его отмолим,
Чтоб воротился он домой.
И сквозь пожухлую дернину,
И пёрышки зелёных трав
Донской Димитрий мчит дружину,
За землю русскую восстав.
Они поддержат нашу песню–
Кутузов, Жуков…Жгучий год!
Они – пришли, они – воскресли,
Чтоб за собой вести народ.
И мы – готовы. Степь – былинна.
Зари пожара – не унять!
Идёт братишка полем минным,
Чтоб мог Суворов проскакать.
Война рванула взрывом – в ноги,
И – кровью в горло. Солона!
И дышит пепел на дороге,
И ходит полем седина.
И – ад вокруг, и – Рай в глазах,
И – мамка плачет в небесах!
* * *
И мы не простые, и жизнь не проста.
Иуда как прежде, целует Христа.
Иуда, как прежде, Христа предаёт,
Как прежде безмолвствует тихий народ.
.
Но всё-то не просто, и всё-то не так.
Шипит на Россию надменный поляк.
Братушка болгарин который уж год
Оружие нашим врагам подаёт.
А как целовали и в дружбе клялись!
К груди прижимались, но вот отреклись.
И речи пустые и очи пусты.
Славянское братство, да было ли ты?
Когда ж чёрный морок с братов опадёт.
Собой ужаснётся предавший народ
И с горькой слезою к России придут
Все те, кто с молитвой к Христу припадут?
А мы будем помнить, что жизнь не проста.
Иуда опять поцелует Христа.
|
* * *
А день по-летнему горяч.
Но у реки в песке сыпучем
Давно забытый детский мяч
Грустит под ивою плакучей.
Да и она вот-вот стряхнет
Свои усталые наряды.
Я подойду, присяду рядом
Послушать, что она поет.
И все услышу: детский смех,
Далеким ветром – лепет мая.
Но черный лист грустит о всех,
В реке холодной проплывая.
Прищурюсь от косых лучей,
Увижу, как пускают корни
Седые тучи за ручей
И как лениво сходят кони
К реке.
Ни волн, ни глубины.
И в этом нет ничьей вины.
Но как печально!
Солнцепад,
Высоких птиц полет пустынный,
Стогов сутулых первый иней,
И отстраненный поля взгляд,
И равнодушный свет равнины,
Деревьев жиденькие спины,
И паутины, паутины…
Никто ни в чем не виноват.
О ПУШКИНЕ
Вот смотрит он – то строг душой,
То как мальчишка озорной,
Смеётся и в ладони плещет.
А стих то плачет, то щебечет,
То гимны льёт, к себе маня,–
Так Пушкин смотрит на меня.
Глядит взволнованно и мудро.
Сквозь череду минувших вех
Он хочет видеть наше утро
И страстный ХХI век.
И к нам ведёт он (разве снятся
Дантес, коварнейший Геккерн?..)
Не мир – миры за ним толпятся:
Дубровский, Ленский, Анна Керн.
И Черномор под небесами,
И Герман с карточной игрой…
И уж запутались мы сами,–
Кто жил с ним рядом, кто – герой?
Он всё пропел: весны прохладу,
Страстей пожар и радость дней,
Сражений жгучих кананаду
И славу Родины моей.
То – громом, то певуче тих
Искристей снега льётся стих.
Как наши реки, наше поле –
Люблю его! Чего же боле?
ЖАЖДА
Я поднимаю воду из колодца.
Она густа. Чем выше – тем ясней.
Я тороплюсь, ведро о стенки бьётся,
И вот уж губы тянутся за ней.
Я пью и пью, и не могу напиться.
И льётся – холодна! – на грудь мою.
Вот так и жизнь – то меркнет, то искрится,
То холодом обдаст, а я пою.
Пою о ней…
Об этой вот букашке,
Что не спеша по колышку ползёт,
Об этой вот улыбчивой ромашке,
Что ждёт меня часами у ворот.
Пою о милых мне глазах осенних,
О земляничных заревых губах,
Озёрах тучных, рощах песнопенных,
Как табуны гривастых ковылях.
Плеснул случайно – о сапог водица.
Стою и долго щурюсь в синеву.
Я воду пью и не могу напиться,
Всё не могу напиться. И – живу!
ЕСЕНИН
Учитель говорит:– Он был хороший.
И разобрал поэта по частям.
Учитель говорит, а не похоже,
Чтоб паинька такой поэтом стал.
Сергея Александрыча проходим.
Учитель мямлит что-то о селе.
И потому поэт для нас бесплотен,
Как будто он и не жил на земле.
А он ведь жил, берёзовый врачитель.
Спускался в кабаки и падал в грязь.
А он ведь жил! Так расскажи учитель
Есенина без всяких преукрас.
Который наклонился над стаканом,
Перелюбив уже, перестрадав.
И говорит, что всё не постоянно
О постоянном говорить устав.
Что женщина ненужная, чужая
Пытается его поцеловать.
А он ей говорит, что уезжает
В далёкий край, где тишь и благодать.
Где Шаганэ и нету злых событий.
И уж тогда, поверьте же, тогда
Поймёт в разгоряченном бурей быте…
А он ведь жил! Так расскажи, учитель,
Какая же случилась с ним беда?
Ты расскажи, как несказанным светом
Стихи врачуют души и сейчас.
И мы простим великому поэту
Всю нашу человеческую грязь.
* * *
Слеза накатит беспричинно,
Как мне покажется. И что ж?
Вот я – не молодой мужчина,
А на дитя сейчас похож.
Мне больно стали трогать сердце
Летящий лист и птицы плач,
И мятный сумрак в тёплых сенцах,
В чулане пыльном детский мяч.
Так что же душу расшатало,
По сердцу лезвием скользя,
Что дымка сизая вокзала,
Вдруг, набухает, как слеза?
Так что же остро так – не знаю! –
Вся жизнь моя, вся боль чужая
Горит слезой в душе моей
Сквозь горечь дней и радость дней?
* * *
Жизнь – обман с чарующей тоскою.
Сергей Есенин
Жизнь листвой роняет лес осенний,
И ледок затягивает пруд.
Без утрат и скорбных потрясений
Почему-то люди не живут.
Ждём чего-то. Разве счастья ищем?
Жизнь – сейчас, грядущее – во мгле.
Ходят, ходят люди по кладбищу,
Ищут своё место на земле.
Для себя желанных ждут и любят,
Потому и холодок в глазах.
На земле находят место люди,
Мало кто находит в небесах.
Жизнь – обман, волнующий и нежный.
Вот шумит, как под окошком клён.
То ударит в грудь метелью снежной,
То весенним плещется огнём.
Жизнь – обман. Но если состраданье
Поит душу, как луга – туман.
Значит близок ты к любви и тайне,
Не такой уж жизнь твоя обман.
|
