* * *
От деда пахнет мёдом, туманом, огородом,
Рыбацкою лодчонкой, копчёным рюкзаком,
От бабушки – стогами, вареньем, пирогами,
От мамы то малиной, то тёплым молоком.

От бати – пот и порох, и дней тяжелый ворох.
Жена рассветом пахнет и щебетом детей.
Стоим и замираем, а в  церкви пахнет раем,
А в церкви пахнет раем и родиной моей.

У МОГИЛЫ  СОЛДАТА
Он упал. И упала земля на него,
Словно мама ладонью прикрыла.
– Боже мой! И не будет уже ничего,–
Прошептала могила.

И заткнули ей рот, и поставили крест.
А ведь были бы дети.
По земле ходит много печальных невест –
Без любви, без ответа.

И кукушка, – ты слышишь? – рыдает: « Ку-ку»!
Словно годы листает.
Вот прикрыла глаза, всё сидит на суку
И – мечтает, мечтает…

* * *
         Алексею Шорохову
Идёт братишка минным полем,
Дорогой хлюпкой, горевой.
А мы грехи его отмолим,
 Чтоб воротился он домой.

И сквозь пожухлую дернину,
И пёрышки зелёных трав
Донской Димитрий мчит дружину,
За землю русскую восстав.

Они поддержат нашу песню–
Кутузов, Жуков…Жгучий год!
Они – пришли, они – воскресли,
Чтоб за собой вести народ.

И мы – готовы. Степь – былинна.
Зари пожара – не унять!
Идёт братишка полем минным,
Чтоб мог Суворов проскакать.

Война рванула взрывом – в ноги,
И – кровью в горло. Солона!
И дышит пепел на дороге,
И ходит полем седина.

И – ад вокруг, и – Рай в глазах,
И – мамка плачет в небесах!

* * *
И мы не простые, и жизнь не проста.
Иуда как прежде, целует Христа.
Иуда, как прежде, Христа предаёт,
Как прежде безмолвствует тихий народ.
.
Но  всё-то не просто, и всё-то не так.
Шипит на Россию надменный поляк.
Братушка болгарин который уж год
Оружие нашим врагам подаёт.

А как целовали и в дружбе клялись!
К груди прижимались, но вот отреклись.
И речи пустые и очи пусты.
Славянское братство, да было ли ты?

Когда ж чёрный морок с братов опадёт.
Собой ужаснётся предавший народ
И с горькой слезою к России придут
Все те, кто с молитвой к Христу припадут?

А мы будем помнить, что жизнь не проста.
Иуда опять поцелует Христа.

ЖАЖДА
Я поднимаю воду из колодца.
Она густа. Чем выше – тем ясней.
Я тороплюсь,  ведро о стенки бьётся,
И вот уж губы тянутся за ней.

Я пью и пью, и не могу напиться.
И льётся  – холодна! –  на грудь мою.
Вот так и жизнь – то меркнет, то искрится,
То холодом обдаст, а я пою.

Пою о ней…
                     Об этой вот букашке,
Что не спеша по колышку ползёт,
Об этой вот улыбчивой ромашке,
Что ждёт меня часами у ворот.

Пою о милых мне глазах осенних,
О земляничных заревых губах,
Озёрах тучных, рощах песнопенных,
Как табуны гривастых ковылях.

Плеснул случайно – о сапог водица.
Стою и долго щурюсь в синеву.
Я воду пью и не могу напиться,
Всё не могу напиться. И – живу!

* * *
Всему свой час. Не раньше и не позже.
Да разве в годы детские мечтал,
Что стану я поэтом. Речка Вожа
Светила мне и алый краснотал.

Молочный дух от стойла, дед – с покоса.
Почтарь с велосипедом – будет весть.
Не ведал я, когда обнял берёзу,
Что это вот поэзия и есть.

Поправила она свой фартук белый
И побежала. Я – за ней, за ней!
И улыбалась бабушка и пела,
За мною наблюдая из сеней.

Да и она вот-вот стряхнет
Свои усталые наряды.
Я подойду, присяду рядом
Послушать, что она поет.

И все услышу: детский смех,
Далеким ветром – лепет мая.
Но черный лист грустит о всех,
В реке холодной проплывая.

Прищурюсь от косых лучей,
Увижу, как пускают корни
Седые тучи за ручей
И как лениво сходят кони
К реке.
    Ни волн, ни глубины.
И в этом нет ничьей вины.
Но как печально!
                         Солнцепад,
Высоких птиц полет пустынный,
Стогов сутулых первый иней,
И отстраненный поля взгляд,
И равнодушный свет равнины,
Деревьев жиденькие спины,
И паутины, паутины…
Никто ни в чем не виноват. 

ОДИНОЧЕСТВО
Я живу на окраине. Дальше – леса.
Приютилась избушка за дикою грушей.
Страшно, друг мой, ночами смотреть в небеса,
Словно космос голодный глядит в мою душу.  

Это он за моим одиноким окном
Мириадами льющихся звёзд пролетает.
От него не укрыться за флягой с вином.
Он лесами бушует и небом вскипает.

Что с того, что сирени пускаются в вальс?
Он не слышит счастливые вешние трели.
Он за мною следит миллиардами глаз,
Что давным уж давно свои жизни пропели.

Миллионы минувших и будущих лет
Разве могут заметить какую-то птаху?
Но поёт соловей, предвещая рассвет,
И срываю я, ставшую тесной, рубаху.

Льётся космос и топит огни городов,          
И земли-то не видит – сквозящий, глубокий.   
Видит только души огонёк одинокий
И она, как заря, – разбивается в кровь.

* * *
День убывает.
                       Лето впереди,
А всё же ощущается утрата.
Хоть далеко ещё до листопада,
А ветерок его – уже в груди.

Ещё полны кипреем небеса
И по коровьи облака неспешны,
Но замолчали милые скворечни,
Ромашки прячут добрые глаза.

И зыбкие ныряют ветерки
В густой траве и нам напоминают,
Что этот ясный день цветёт, но тает,
Как свет зари на гребешках реки. 

* * *
А когда я уйду вы, любимые, ждите
И тогда возвращусь я росой на раките,
И озёрной зарёй и волною плескучей,
Аржаными полями и пьяною тучей.

И когда ты увидишь лодчонку, берёзу,
Над полынью вспорхнут золотые стрекозы,
И туман о заре принесёт свою весть…
Это я тут и есть, это я тут и есть.

* * *
Мир любовью живёт. А иначе, зачем он, неистовый?
Плачут горько  по-детски  кудрявые волны в реке.
Осень греет дорогу последними рыжими листьями,
И она, согреваясь,  в рассветном плывёт молоке.

Всё  так дорого мне: и грачиные стаи над вязами,
И шаманская пляска костра в задремавшей ночи.
На росе – тишина.  Морда месяца – над коновязями.
И стога на полях – куличи, куличи, куличи.

Все любовью живут. Даже чёрная жаба холодная,
Поседевший от инея серый мосток у реки. 
На прохладной волне  покачнётся звезда путеводная.
И на вёслах по лунной дорожке пойдут рыбаки.

Все любовью живут: золотые шмели и смородина,
Пьяный луг на меду, пескари у прибрежных осок...
И – никак без любви, потому, что – и воля, и родина,
Жаворонок веснушчатый и заревой колосок.

* * *
        Жизнь – обман с чарующей тоскою.
                                     Сергей Есенин
Жизнь листвой роняет лес осенний,
И ледок затягивает пруд.
Без утрат и скорбных потрясений
Почему-то люди не живут.

Ждём чего-то. Разве счастья ищем?
Жизнь – сейчас, грядущее – во мгле.
Ходят, ходят люди по кладбищу,
Ищут своё место на земле.

Для себя желанных ждут и любят,
Потому и холодок в глазах.
На земле находят место люди,
Мало кто находит в небесах.

Жизнь – обман, волнующий и нежный.
Вот шумит, как под окошком клён.
То ударит в грудь метелью снежной,
То весенним плещется огнём.

Жизнь – обман. Но если состраданье
Поит душу, как луга – туман.
Значит близок ты к любви и тайне,
Не такой уж  жизнь твоя обман.

* * *
Как рассказать тебе, что я
Ни с кем тебя не предавал,
Что мне приятна грусть твоя,
Припухших губ твоих овал?

Да, были женщины, и я
Не мог сдержать свой жаркий пыл.
Но верь, любимая, что я
Другую вовсе не любил.

Я изменял?
                    Не изменял!
Но был с другой?
                      С другою – был.
Весна. Распутица. Вокзал.
Но и с другой – тебя любил.

* * *
Мне холодно в мире. Тепла бы немного
Немного реки и немного дороги,
Лесов говорливых, плескучих озёр.
И бабушкин на полотенце узор.

Немного бы песни, немного бы луга,
Да чтобы со мной говорила пичуга,
Ещё бы – калина и вишня в саду,
Кузнечик-травинка, карасик – в пруду.

Но холодно в мире, а надо немного:
Любимая чтобы ждала у порога.

РАССВЕТ У БОЛОТА
Синий мох под ногою вздыхает.
И порхают, и тают огни.
Это росы, как слёзы, мерцают,
Как счастливо прожитые дни.

Сколько их пролетело и скрылось,
Стало дымкою прожитых  лет!?    
Вот и молодость мне отоснилась,
И любимой со мной уже нет.

И листок, оторвавшись несмело,
Закружился и под ноги лёг.
Неужели и жизнь пролетела,
Словно этот озябший листок?

Млеет клюква от ласки змеиной
Навсегда ускользающих дней.
Но румянится солнце малиной
И дымятся туманы у пней.

А болото печаль свою прячет.
А туманы кружат на лугу.
То ли пляшут, а может быть, плачут?
Я никак разглядеть не могу.

МОЛЕНИЕ    
          Господи, ты меня видишь?
Я – атом в потоке Вселенной и поля родного.
Я – атом случайный, как жизнь и мерцание снега.
Пылинка, способная  верить, дерзать, ненавидеть,
Способная каяться,  петь, позабыв о себе.

Зачем мне, пылинке, косматое поле ржаное,
Гривастое море, гортанная песнь камнепада,
Когда по горам разлетаются демоны молний
И синими бивнями ливни трясут облака?

Зачем мне, пылинке  ( слезинкой душа зародилась! )
Встречать на пути то разоры и пепел, то  славу,
То дрожью любовь ощущать, как дождинки – по рёбрам,
Лететь, замирая, что ангел с тобою летит?

Так что ж мне, пылинке, так сладко на русском просторе
Любить наши рощи, лелеять родные могилы,
Детей обнимать, что щебечут весенние песни,
Жене не цветы, а цветение сердца дарить?

Так кто же я, Боже? Пылинка ли? Я и не знаю.
А хоть и пылинка. Но только оставь со мной, Боже,
И солнечный день, и метельный, и боль, и надежду,
И счастье любить, негасимое счастье любить…

* * *
Дождит. Гремит по водостоку.
В густой траве стоит вода.
И всё бредут, бредут с востока
Небес тяжёлые стада.

Нет, я не жалуюсь, я даже
Люблю, накинув плащ-брезент,
Идти и словно в Эрмитаже
Смотреть картин размытый свет.

Лесок, сарайчик, стынут прясла.
А дальше – елей терема.
И всё так зыбко, так не ясно,
Но так родно, как жизнь сама.

Скворечник серый грустно, кротко
Оглядывает окоём.
Река – в мурашках. Вот и лодка.
И мы плывём, плывём, плывём…

Вверх

Комментариев: