Воскресным вечером городок затихал. Дневные труды по огородам завершались, и теплая усталость собирала семьи к ужину. Один только автовокзал шевелился, поскрипывал фанерными скамейками. Дачники из окрестных сёл и из самих Клепиков стекались сюда и ожидали автобусы. Уставшие от грядок и горячего августовского солнца, люди лениво поглядывали на часы. Мужчины от скуки курили, женщины одёргивали непоседливых детей и оглядывали многочисленные сумки. Жара немного отлегла, и розовое тепло отражалось в окнах, лежало на подзаборной крапиве.

Подъехавший автобус резко остановился, встревожив купающихся в пыли кур и крутившуюся около урны длинноухую собачонку на коротких ножках. Люди встрепенулись.

– На Москву, что ли?

– На Москву! Смотри-кось, полон! Стоя придётся ехать.

Народ послушно и понуро перетаптывался у двери, ожидая водителя из диспетчерской. Каждый старался протиснуться поближе ко входу, а те, кто уже давно ехал и вышел поразмяться, с барским прищуром оглядывали потенциальных попутчиков.

Пожилой мужчина, сухонький, невысокий и юркий, подошел к плотному высокому парню.

– Поговорите с водителем, – начал он, – может быть, высадит этого. Ну, нельзя же такое терпеть! Два часа едем – спасу нет!

– Вот сам и поговори, – парировал молодой.

– Правильно! – вступила в разговор дама в белой кофточке. – В Туме его предупреждали, что в полицию сдадим, – не угомонился, мазурик!

– Вот, – напомнил подошедшему водителю пожилой мужчина, – люди возмущаются: надо бы высадить хулигана.

– Сами думайте.

Но так ни на что и не решившись, пассажиры стали рассаживаться по местам.

Автобус мягко, словно под гору, покатил к Москве. Девушка, сидящая у прохода, загляделась на заревые облака, легко потянувшиеся над лесом. Она смотрела так очарованно, словно видела эту красоту впервые. «А ведь действительно, – подумалось ей, – именно впервые. Краски меняются каждую минуту! Жаль, что дни летят, а живём, словно ничего не происходит с нами, терпеливо привыкаем к повседневности. Так и жизнь можно прожить, монотонно, тихо, ничего не заметив».

Её размышления прервал нахальный голос стриженного под ёжик мужчины, сидящего сзади. На вид ему было лет тридцать пять. В расстегнутой до пояса белой рубахе с короткими рукавами, в белых же брюках, плотный и невысокий, он был похож на всклокоченного белого петуха. Круглые, пьяные глазки его светились мутно и бестолково. Он шаркал ногами, словно не мог усесться, крутил головой, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд, зацепиться за него и тогда уж развернуть беседу.

– Мы что? А? – с дурной хрипотцой прозвучал его голос. – Уже поехали? Эй, водила! – заорал он на весь автобус. – Гони!

Довольный сам собой, хулиган развалился в кресле и достал из нагрудного кармана рубашки помятую сигарету, попытался несколько раз чиркнуть спичкой и, наконец, зажег её. Потянуло дымком.

– Что же это такое? – возмутился сидящий на два ряда впереди пожилой мужчина. – Духота, у человека валидол под языком. Неужели никто не найдется, чтобы высадить негодяя?!

Народ загудел.

– Высадим!

– Достал уже всех!

–Успокойся, – ровным тоном попросила пожилая женщина, сидящая сзади. Она наклонилась между двух кресел и говорила размеренно, спокойно. – Погаси сигарету и успокойся. Надо ехать и никому не мешать. Высадят – что хорошего? Сиди себе тихо, и скоро приедем.

Как ни странно, слова подействовали на бузотёра. Он потушил окурок, затоптав его на полу.

Минут пятнадцать было тихо , но потом хулиган вновь завозился, заёрзал, достал свой пакет и долго ковырялся в нём.

– Слышь, – он толкнул локтем соседа, – будем пить и закусывать. Держи огурец. Держи! – Достал початую бутылку водки, прямо из горла осушил её на треть и протянул бутылку соседу.

– Не буду, – отказался тот.

– А я говорю, – пей! – скомандовал бузила и, опрокинув бутылку, стал, приматюгивая, обливать парня водкой.

– Все! Предел! – не выдержал один из пассажиров. – Водитель, останови! Высадим!

Автобус остановился. Что-то все-таки сообразив сквозь пьяную одурь, хулиган притих и уставился в окно.

– Он больше не будет, – вступилась за него пожилая дама . – Ты будешь спать. Да? – обратилась она уже к нему.

Тот кивнул. Тронулись дальше. Смеркалось. Лес по обе стороны дороги слился в одну темно-зеленую стену, и небо над ним светилось уже неуверенно, жидко.

Некоторое время бузотёр в обнимку с бутылкой сидел тихо. Потом отхлебнул, помотал головой и оживился.

– А кто это едет? – Он наклонился к девушке, сидящей впереди него. – А-а-а. А я знаю. Я тебя видел. Тебя как зовут? – И попытался сзади обхватить ее.

– Отстань! – девушка брезгливо отпихнула его руки.

– Не дергайся, дура глупая. Я, может, тебя полюбил. Я если кого полюблю – от меня фиг скроешься. Поняла?

– Опять, что ли, начинаешь? – с нотой угрозы в голосе произнес парень, стоящий рядом с дамой в белой кофточке.

Бузотер привстал, потянулся и схватил даму за ногу чуть выше колена.

– Ах ты, мразь! – оттолкнул его парень.

– Сам мразь! – не унимался хам. – Я твою козу… – и попытался ударить парня, но промахнулся.

– Тормози! – крикнул кто-то из пассажиров.

Как по команде, мужики подняли буяна и почти что вынесли из автобуса. У дверей подтолкнули к выходу, он споткнулся, ударился носом о дверь и вывалился в кювет. Поднялся. Из носа текла кровь. Он опустился на четвереньки, качнувшись, повалился в траву.

Первые минуты ехали молча. Дама в белой кофточке уселась на освободившееся место. Пассажиры перекусывали, дремали, равнодушно смотрели в залепленные темнотой окна. И всё-таки на лицах, в глазах, даже в молчании чувствовалось напряжение. После всего случившегося настроение у пассажиров было такое, словно не хам и пьяница измывался над нами, а они учинили над ним неправедный суд. На душе у каждого было неприятно и хотелось лишь одного – скорей, скорей доехать, покинуть этот автобус, этих людей, раствориться в толпе, вернуться к своей обыденности, только бы не стоял над душой совестливый вопрос: во всем ли они правы?

В кювете бузотёр продрал глаза. Почувствовал, как тяжело давит в голове, ощупал припухший нос. Высокие деревья скрыли луну, и отсвет её лишь зыбко обозначил небо над дорогой. В такой ситуации можно почувствовать себя только букашкой в огромной траншее: справа – стена, слева – стена. Он оглянулся – жутко. Жутко потому, что вспомнил, как садился в автобус, чтобы ехать в Москву, но почему и как оказался на дороге среди леса – из памяти вышибло. Немного пройдя в одну сторону, остановился, помялся на месте и неуверенно поплелся в обратном направлении. Вновь остановился. Куда идти?.. «Наверное, – подумалось, – на остановке вышел покурить и уснул». Непродолжительные мысли, крутились в голове, повторялись, как на заезженной пластинке, и от всего этого становилось безысходно. Редкие машины мчались по шоссе, но никто, конечно же, в столь поздний час не решался подвезти одинокого путника. Примерно через час еле-еле плетущийся трактор притормозил у обочины. Наш «герой», не раздумывая, забрался в кабину. Здесь хоть было и грязно, хоть и воняло соляркой и силосом, а все-таки чувствовалось тепло.

– Далеко? – добродушно спросил тракторист.

– Надо бы… В Москву…

Тракторист захохотал:

– А чего не в Париж? Я как раз туда за девками еду. – И уже серьёзно добавил: – Москва в другой стороне.

– Д-да?.. Ну… все равно уж… Куда-нибудь до жилья.

– Видать, погулял ты, братец, – улыбнулся тракторист.

– Ага. Вырубился… Так, елки, получилось, блин… Главное, в автобусе ехал. Вышел перекурить… и заснул. У тебя курить есть?

– Нет. Все выкурил, – хлопнул по карману тракторист. – Ездил вот, да сломался, зараза. Через день его чиню. То одно, то еще что-нибудь. Хоть бы кое-как до дому доехать.

– А где мы?..

– От Москвы – сто тридцать.

Тракторист свернул с шоссе на проселочную дорогу.

– Переночуешь у меня. Тут километра три. А завтра направишься.

– А удобно? Дома-то не заругаются?

– Жена к матери уехала с сыном. Вернутся завтра к вечеру. Так что отдыхай.

– Ага, – благодарно кивнул бузотер. – Меня Лёхой зовут.

– А я - Михаил.

Ухабы качали, вертели полуночный трактор и, наконец, дорога вывела к небольшой деревеньке в лесу.

– Приехали! – заглушил мотор Михаил. – Здесь и живу.

Не торопясь, оба вылезли из кабины.

Вышел пес, поводил по воздуху кирзовым носом и нырнул под крыльцо. В свете фонаря Лёха успел разглядеть узорные наличники на окнах, свежевыкрашенные ступени на крыльце и черную, как голенище сапога, шею хозяина дома.

Умывшись, он сел за стол, на который хозяин выставил из холодильника картошку в мундире, огурцы, грибы и половину селедки. Михаил навалился на стол и стал уплетать.

– А ты чего не ешь?

– Нутро… пищу не принимает. А вот чайку попью. Пить охота.

– Тебе сейчас опохмелиться бы… – Михаил встал из-за стола, сходил в соседнюю комнатку и вернулся с бутылкой самогона.

– И мне с устатку не повредит.

Лёха неуверенно заулыбался. Выпили по рюмке, по второй. Лёха стал понемногу закусывать, и внутри у него потеплело. А когда закурили, и вовсе сделалось спокойно, мягко на душе.

Он уперся носом в кулак и неожиданная, резкая боль пронзила его, а выпитая самогонка словно пробила мозги – и все вспомнилось… В одну секунду он словно увидел, как пришел домой пьяный, как ругался с женой, потом рванул на автовокзал и поехал в Москву к сослуживцу Серёге с которым не виделся уже три года, вспомнил, как пытался ударить какого-то парня, как мужики накинулись и вытолкнули его из автобуса.

– А-а! Так вот в чем дело! – прокричал он.

Обида и негодование хлынули в его душу. Он поднялся, не видя изумленный взгляд Михаила.

– Они выбросили меня из автобуса! Ты понял? Они выбросили меня! Суки!.. Я их достану! – и Лёха рванул на улицу. Он побежал по дороге в невозможной надежде отомстить обидчикам. Бежал и бежал, но не в ту сторону откуда приехал, а в противоположную, все дальше и дальше от шоссе. Потом дорога сузилась, перешла в тропинку. Под ногами зачавкало, земля стала вязкой. Он остановился – впереди было болото. Отдышавшись, он пошёл назад, но и сзади тоже оказалось болото. И куда бы ни пошёл – везде ноги сперва по колени, а потом и глубже тонули в вязкой болотине. Шагнул: «Блин!» – А кроме этого дикого в ночном лесу возгласа – «Блин!» – ничто и не прозвучало. Хрюкающее что-то вырвалось из недр, и рухнул он аж по пояс в смердящую жижу.

Жуть отрезвила мгновенно. Вспомнил, комбат говорил: «Вздохнуть за четыре секунды, выдохнуть за одну. Продышаться!» Так, что дальше? Восковой поток лунного света мертвил покосившиеся хиленькие деревья на болоте и коряжину под рукой. Зацепился покрепче, потянулся – хрустнула. Но не сломалась. «Тихо надо, медленно, – подумал Лёха. – Молитву бы какую вспомнить. Отче наш… Отче наш…». Но ничто не складывалось в голове. Сам он никогда не молился, а только после контузии, когда ходил в церковь, повторял слова молитв за другими и крестился. Он глянул на толстенную луну, гребешки сосен поодаль. Что может спасти его в этом чахлом и диком месте? А ничто. Проглотит Лёху болотная жижа – навсегда!

Из глотки Лёхи вырвался одичавший безысходный хрип. Ужас свёл всё тело, все чувства, а мыслей не осталось. «Боже, и это всё?» – мелькнуло в голове. В мгновение вспомнились детские годы, как на рыбалку ходил с ребятами, вспомнились почему-то похороны дедова брата, толстого и доброго. Что только не промелькнуло. Лейтенант, закрывший собой мину, молния, тьма, контузия, врачи, возвращение домой. Он так и не оправился до конца, несмотря на молодость и заверение доктора.

– Господи, неужели я для того выжил, чтобы сдохнуть в этой грязи?! Господи, спаси! – выдохнул Лёха.

Да, жарко с тобой рядом дышать, память!

Болото засасывало, тянуло ко дну. Как ни цеплялся Лёха за коряжину, а всё больше погружался. Вспомнил сестру, Светку. Дебил! Всё бы отдал ей сейчас! Когда дом родителей делили, а она только что перед этим замуж вышла, отдать бы ей весь дом. Пусть бы молодые жили в радости. А – нет, заграбастал себе половину, хотя сам давно в бабкиной избе обжился. Сейчас это вдруг стало так ясно, так естественно… А тогда жадность что ли давила? Вот ведь никак человек не довольствуется необходимым! Давай ещё, ещё! Забываем, что в гробу-то карманов нет.

Лёха завыл. Вот утопнет и некому будет его добрым словом вспомнить. Жена только, Тоня, может быть? А за что его любить, скотину такого? Только Тоня и терпит его бредового, злого, трёхнутого. Любит, что ли? «Чумичка безмозглый! Как живу? Господи, что же я за тварь такая?! Прости меня, жизнь моя милая!»

И тут Лёха, увязнув уже по грудь, вдруг, ощутил под ногами что-то твёрдое. Опёрся. Отломил крючковатую коряжину и зацепил ей молоденькую берёзку, ловко наклонил, схватился и стал медленно тянуть на себя. Звёзды насторожено смотрели за ним, сантиметр за сантиметром вытягивающим из болота свою жизнь.

Наконец Лёха добрался до мхов, прислонился к сосёнке и здесь, около нее, решил дождаться зари, чтобы уж потом, по свету, найти дорогу. Болото и рассветная свежесть сделали свое дело – в голове окончательно посвежело и, успокоившись теперь, он внимательно осмотрелся вокруг. Лёха видел, как рождаются над болотом туманы, как они по-кошачьи осторожно, пробуя под собой жижу, кочуют друг другу навстречу, потом, устремляются вверх, оседают и вновь уплывают неизвестно куда, словно заползают под трухлявые пни и укутываются в мох.

А когда поднималась заря и живые струи лучей сочились сквозь облака, которые растянулись как губы в хохоте, он вдруг заплакал. Слёзы сами катились, и он всё никак не мог с ними справиться. Это над ним, дурным, хамливым человеком смеялась природа. Так нелеп он был здесь, среди вольного и красивого, в белой когда-то, заляпанной, прилипшей к телу рубашке, грязных, мокрых брюках, озябший, запутавшийся в дороге и в себе самом.

Заря поднималась вольно, выбирая самые неправдоподобные цвета, – надрезала облака, лепила из них то корабли, то неимоверные небесные айсберги и – ломала ночь.

И вспомнились Лёхе давние зори, когда все друзья его юности были с ним, когда были живы и мать с отцом, и бабка с дедом… Подумал о Тоне. Как он ухлёстывал за ней! Ведь и цветы дарил! И теперь вдруг ясно почувствовал, что не сможет жить так непутёво, бестолково, как жил последние годы. Те, давние зори, летели навстречу, жгли росой и он сипловато прохрипел себе под нос: «Я вернулся!»

И вдруг вспомнил людей в автобусе, но без зла. Даже почувствовал благодарность к ним за то, что высадили. Ведь не случись этого, разве стоял бы он сейчас тут, в этом знобящем зареве, счастливом зареве, вместе со всем своим прошлым и будущим...

Вверх

Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев: