Карамышев С.М.
От Брестской унии – к украинскому нацизму. Историко-публицистический очерк. — Москва: Редакционно-издательский дом «Российский писатель»,  2024. – 456 с.

Карамышев Сергий Михайлович родился в г. Рыбинске Ярославской области 5 декабря 1970 г. В 2000 г. архиепископом Ярославским и Ростовским Михеем рукоположен в сан священника с назначением в настоятели храма Св. Троицы пос. Каменники Рыбинского района, где продолжает служить до настоящего времени.
В 1997 году успешно окончил Филологический факультет Ивановского Государственного университета. В 2011-19 годах выступал преимущественно как публицист.  Автор книги статей «Да не возрадуется враг» (2014), книги очерков и эссе «От Белоозера до Ярославля (Пошехонские предания)»  (2022).
Его новая книга — редкое по полноте охвата исследование, вскрывающее корни нынешнего украинского нацизма. Книга изобилует документами, которые органично вписаны в канву повествования, выстроенного по хронологическому принципу.

К тому времени Русской Церковью управляли иерархи, утверждавшиеся (после избрания русскими) в Константинополе или прямо назначавшиеся там. Киевский (по титулу) митрополит Исидор, заранее назначенный патриархом Иосифом II из числа сочувствовавших унии греков, принимавший активное участие в Ферраро-Флорентийском соборе, в 1440 году отправился в Россию, получив сан кардинала и звание «легата от апостольского ребра». По дороге он служил в латинских храмах Будина, Кракова, Львова. Зиму пробыл в Киеве, где получил грамоты на митрополичьи отчины и доходы. Весной 1441 года он прибыл в Москву. Согласно латинскому обычаю, перед новоявленным кардиналом несли «крыж» – четвероконечный крест на древке.

Русские терпеливо смотрели на новшества, которыми удивлял их Исидор, позволили ему отслужить литургию в Успенском соборе Кремля с молитвенным возношением имени папы Евгения. После же провозглашения постановлений Ферраро-Флорентийского собора Великий Князь Василий II, обличив Исидора как лжепастыря, отступника и еретика, тотчас приказал взять его под стражу. Исидору удалось бежать из Москвы в Рим. Одно время он носил титул латинского патриарха Константинополя, умер в Риме в 1463 году, и был погребён в соборе святого Петра.

В 1448 году в Москве состоялся Собор, который осудил принятую греками унию и провозгласил автокефалию (самостоятельность) Русской Церкви: отступничество Константинополя от православия стало достаточно веской для этого причиной. Митрополитом Киевским и всея Руси избрали Иону, к тому времени уже фактически управлявшего Русской Церковью в пределах Московского государства.

Русские могли действовать с такой смелостью, в числе прочего, и от того, что в 1442 году в Иерусалиме патриархаты Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский осудили унию.  В 1450 году от неё, наконец,  отказались в Константинополе. Это позволило русским возобновить сношения с прежней митрополией, однако автокефалией теперь никто поступаться не собирался. Подростковый возраст Русской Церкви давно закончился. И только редкое в истории человечества смирение русского народа (Грузинская, Болгарская, Сербская Церкви давно были автокефальны) заставляло его до сих пор оставаться в подчинении Константинополя.

Обломав зубы о Москву, враг рода человеческого пытался найти теперь на Руси слабое звено, чтобы иметь здесь хотя бы какой-то успех. Конечно, такое слабое звено следовало искать в утратившей политическую самостоятельность части русского народа.

В 1458 году униатский Константинопольский патриарх Григорий Мамма, вынужденный к тому времени перебраться в Рим, пользуясь поддержкой польских и литовских властей, поставил для западно-русских епархий нового Киевского митрополита – Григория. Тот принялся насаждать унию, но значительных успехов не добился, так что вынужден был вернуться к православному исповеданию. Однако подобного рода шараханья из стороны в сторону, безусловно, подтачивали прежнее христианское благочестие и былое религиозное единство Руси в западных областях.

В следующем, XVI столетии, за дело обращения русских в папство рьяно взялся орден Иезуитов,  основанный Игнатием Лойолой в 1534-м и узаконенный папой Павлом III в 1540-м году. В 1569 году, после заключения политической Люблинской унии, из королевства Польского и великого княжества Литовского составилось федеративное государство Речь Посполитая. Одним из итогов объединения стало усиление давления на православие.

Занявший польский трон в 1576 году Стефан Баторий стал горячим сторонником и покровителем Иезуитского ордена и выработанной им системы образования. В пределах Польско-Литовского государства иезуиты поставили себе целью поглощение папством православного населения. Для этого, по их логике, следовало разлагать православие изнутри, прежде всего, через поставление в иерархические степени людей зазорной жизни и равнодушных к той вере, в которой они были воспитаны.

Осуществлению иезуитских планов способствовал утвердившийся ранее обычай польских и литовских властей отдавать (продавать) в кормление духовные имения (епархии, монастыри, приходы). Разумеется, правом кормления могли воспользоваться только люди состоятельные, в первую очередь, дворянского происхождения. Научившись у польской шляхты, они всё более привыкали смотреть на верующих соотечественников свысока и желали только упрочения своей власти. Постепенно западно-русские иерархи приходили к мысли, что закон Божий нужен только «хлопам», дабы держать их в узде. Сами же они, как люди «голубых кровей», да к тому же «просвещённые», могут стоять выше этого закона и пользоваться им как инструментом, по своему усмотрению.

Восточные патриархи, изредка навещавшие западно-русские епархии, что продолжали находиться в юрисдикции Константинополя, видели все эти нестроения и воспользовались в качестве противовеса шляхетской по своему происхождению иерархии православными братствами, поручив им надзор за епископами и прочим духовенством. Подобная политика раздражала и озлобляла иерархию, которая с завистью смотрела на независимое от рядовых мирян положение папского духовенства. Последнему же вкупе с иезуитами было выгодно существование разложившейся иерархии конкурирующей церкви, потому что на её фоне они сами ярче выделялись как носители благочестия и образцы нравственности.

Что говорить! Тогдашние православные иерархи или настоятели монастырей, покупавшие епископства и обители как доходные места, зачастую продолжали, дав монашеские обеты, жить со своими жёнами, забавлялись охотой и самолично принимали участие в разбойных набегах на земли панов-соседей. Так что обновленцам 20-х годов прошлого века было с кого брать пример!

В 1589 году Константинопольский патриарх Иеремия II, возвращаясь из Москвы, где участвовал в поставлении митрополита Иова в патриархи, остановился на довольно продолжительное время в Речи Посполитой с целью навести в управлении западно-русскими епархиями хотя бы какой-то порядок. Между прочим, именно преобразование Русской митрополии в патриархат побудило тогда папистов Речи Посполитой действовать против православия энергичнее – Москва всё более определённо становилась центром притяжения для всей полноты русского народа. Так была развязана активная фаза войны за души русских людей, направленная на то, чтобы отрезать их от света, идущего с Востока.

Патриарх Иеремия по прибытии в пределы Речи Посполитой, в первую очередь, низложил митрополита Киевского Онуфрия по причине крайней соблазнительности его жительства.

Ранее в своём к нему послании русские галицкие дворяне писали:

– «Во время Вашего Пастырства вдоволь всякого зла в законе нашем сталось, насилия святыни, замыканье святых Тайн, запечатание церквей святых, запрещение звонить, выволакивание от престола из церквей Божиих попов, как злодеев, запрещение мирским людям молиться в церквах: таких насилий не делается и под поганскими царями, и всё это делается в пастырстве Вашей Милости. Но этого мало: рубят кресты святые, захватывают колокола в замок, отдают их в распоряжение жидам; а Ваша Милость листы свои открытые против церкви Божией жидам на помогу даёшь. Из церквей делают костёлы иезуитские; имения, церкви Божией данные, теперь к костёлам привёрнуты. В монастырях честных, вместо игуменов и братии игумены с жёнами и детьми живут, церквами святыми владеют; из больших крестов маленькие делают; что было дано к Божией чести и хвале, из того святотатство сделано: из вещей церковных делают себе пояса, ложки и сосуды, из риз саяны, из епитрахилей бармы. Но что ещё хуже: Ваша Милость поставляешь один епископов без свидетелей и без нас, братьи своей, что и правила запрещают, вследствие чего негодные люди становятся епископами и на столицах с жёнами своими живут без всякого стыда и детей родят. И других бед великих и нестроения множество!..»

Это был вопль души русских Галичины, доведённых до крайности от постоянного лицезрения вопиющих беззаконий. Пребывая в пределах Речи Посполитой, патриарх Иеремия пользовался гостеприимством пана Замойского (паписта), по какой-то причине пренебрегши общением с самым влиятельным тогда из православных мирян князем Константином Константиновичем Острожским.

На место низложенного Онуфрия следовало избрать митрополита западно-русских епархий. Выбор Иеремии пал на отличавшегося тихим нравом и наружным благочестием архимандрита минского Вознесенского монастыря Михаила Рагозу. При этом, как бы предчувствуя недоброе, патриарх гласно заявил собору духовенства и мирян:

 – «Если он достоин, то по вашему глаголу буди достоин, если же не достоин, а вы его достойным выставляете, то я чист, вы узрите».

Через несколько лет все, действительно, узрели предательскую сущность Рагозы. Не отличился патриарх Иеремия, однако, прозорливостью и в собственном выборе своего экзарха для западно-русских епархий. Им стал епископ Луцкий Кирилл Терлецкий, по оценке историка Церкви Илариона Чистовича, человек лукавый, «аки бес».

Тот же Чистович пишет в своём «Очерке истории Западно-русской Церкви»:

– «Патриарх пробыл в литовской митрополии до половины ноября 1589 г. Всё это время пребывания его здесь наполнено интригами одних епископов против других, и патриарх соглашал их тем, что раздавал им титулы и отличия, внося этим новые поводы к распрям между ними».

Тем временем, епископ Кирилл Терлецкий, сам не отличавшийся благонравием, всё же был возмущён выходками луцкого старосты, прежнего православного, перешедшего в папство, Александра Семашко. Тот в Великую Субботу и Пасху 1590 года наложил подать на луцкий собор, не позволяя совершать в нём богослужений. Вместо них он устроил в храме игрища с танцами и приказал своим гайдукам стрелять в купол и крест церковный.

Подобного рода бесчинства побудили Кирилла Терлецкого, по совету иезуитов, начать переговоры об унии с папистами. Уже в 1591 году в Бресте состоялся сговор четверых епископов (Кирилла Луцкого, Гедеона Львовского, Леонтия Пинского и Дионисия Холмского), который почему-то по сие время в церковной истории именуется громким именем собора. Если Спаситель сказал «где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди их» (Мф. 18:20), по поводу того сборища можно сказать: где двое или трое собраны во имя унии с папством, там посреди них сатана.

О решении сговора в пользу унии было отправлено письмо королю Сигизмунду III. Тот в 1592 году подписал «Привилегий королевский», в котором обещал за себя и своих преемников целость православных богослужебных обрядов и объявлял о милостях всякому православному, который бы согласился на унию.

Все действия иерархов-отступников совершались  втайне от паствы. Видя, что сила теперь на стороне измены православию,  присоединился к ней, наконец, и митрополит Киевский Михаил Рагоза.

Тем временем, князь Константин Острожский узнал от епископа Владимирского и Брестского Ипатия Поцея (приходившегося ему родственником) о замысле иерархов-отступников признать своим главою папу Римского. Он составил в 1595 году обличительное письмо, где было сказано:

– «…теперь злохитрыми кознями вселукавого дьявола самые главные истинной веры нашей начальники, славою света сего прельстившись и тьмою сластолюбия помрачившись, мнимые пастыри наши, митрополит с епископами, в волков претворившись, святой Восточной Церкви отвергшись, святейших патриархов, пастырей и учителей наших вселенских отступили, к западным приложились, только ещё кожею лицемерия своего, как овчиною, закрывая в себе внутреннего волка, не открываются, тайно согласившись друг с другом, окаянные, как христопродавец Иуда с жидами, умыслили всех благочестивых с собою в погибель вринуть, как самые пагубные и скрытные писания их объявляют... Вместо того, чтоб быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех. Если татары, жиды, армяне и другие в нашем государстве хранят свою веру нерушимо, то не с большим ли правом должны сохранить свою веру мы, истинные христиане, если только все будем в соединении и заодно стоять будем? А я, как до сих пор служил Восточной Церкви трудом и имением своим в размножении священных книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца всеми моими силами на пользу братий моих служить обещаю».

Нужно заметить, что прежде того сам князь Константин Острожский всерьёз рассматривал вопрос об унии, но не на таких, однозначно погибельных, условиях, что названные выше епископы. Возможно, иезуит Антоний Поссевин, с которым князь тогда много общался, ранее безуспешно пытавшийся совратить в унию царя Иоанна Грозного, что-то пообещал князю с целью хотя бы на время нейтрализовать этого защитника православия несбыточными надеждами. Когда же дело вскрылось, князь сделал единственно верный выбор. Поэтому закономерно, что в 2008 году он был причислен УПЦ МП к лику святых.

Что дело не обошлось без лукавого иезуита Поссевина, доказывается его письмом папе Григорию VIII, где сказано:

– «Поелику вера Московского государства прежде… зависела от той части России, которая ныне под державою Польского короля, ибо и не очень давно Московские епископы поставляемы были митрополитом Киевским (город, королевской России принадлежащий): то весьма бы способствовало к обращению московского народа, если бы епископы или владыки королевской оной России присоединились к Католической церкви».

Русский философ Юрий Самарин в книге «Иезуиты и их отношение к России» так комментирует это послание:

– «Увидав совершенную невозможность убедить, заговорить или обольстить Москву, Поссевин присоветовал папе круто повернуть атаку от центра к окружности и направить главные батареи не на Москву, а на Вильно и Киев, употребив в дело ad majorem Dei gloriam (к вящей славе Божией – С.К.) материальную силу и государственное владычество Польши. Один этот совет и план кампании, составленный Поссевином, для отклонения юго-западной России от естественного её тяготения к Москве и Византии, для систематического подкупа высшего православного духовенства и для введения латинства, не касаясь на первых порах обрядовой стороны православия, – этот совет и этот план по широте и смелости замысла, по необыкновенной дальновидности и по истинно сатанинской злонамеренности в выборе средств ставит Поссевина наряду с первоклассными политиками XVI и XVII веков, и нас, русских, заставляет отнести его к числу самых заклятых врагов России, наиболее ей повредивших».

Самарин достаточно убедительно говорит о том, что Брестская уния изначально преследовала не одну лишь ближайшую цель уничтожения православия в западно-русских областях, но и куда более масштабную – искоренение его во всей России. Западно-русские же области выступали как полигон для испытания нового оружия. Чтобы надёжнее оторвать от православия русских, живших в пределах Речи Посполитой, Поссевин в письме к папе убеждал действовать гибко:

– «Кажется, выгоднее будет постепенно обращать русских в католическую веру, разрешив им придерживаться своих обрядов и богослужения, а в дальнейшем уже убедить их принять обрядность Римской церкви».

Уния с папством возможна лишь там, где совершилось внутреннее отпадение от православия иерархов, и где они пытаются ввести в заблуждение верующий народ одной только видимостью сохранения прежних обрядов. Сама же Римская курия шла на сознательный обман из якобы благих намерений обращения заблудших овец, о чём хорошо сказал русский философ Алексей Хомяков в статье «Несколько слов Православного Христианина о западных вероисповеданиях по поводу брошюры г-на Лоранси. 1853»:

– «Церковь-государство может, если ей заблагорассудится, пожаловать некоторые права гражданства бывшим своим восточным братьям, которых она же некогда объявила илотами (этим словом именовались государственные рабы в древней Спарте – С.К.) в области веры; она может дать им эти права в награду за смиренное их подчинение авторитету папы, не требуя от них единства веры, выраженной в символе. Истым латинянам такие полуграждане, конечно, ничего более не внушают, кроме жалости с примесью презрения; но они пригодны и полезны как союзники против их восточных братьев, которым они изменили, уступая гонению. До настоящих римских граждан им, разумеется, далеко, и ни один богослов, ни один учитель, не взялся бы доказать логичности их исповедания; это нелепость терпимая — не более. Такого рода единение, в глазах Церкви, немыслимо, но оно совершенно согласно с началами романизма. В сущности, для него церковь состоит в одном лице, в папе; под ним аристократия его чиновников, из числа которых высшие носят многозначительное название князей церкви (princes de l' Eglise); ниже толпится чернь мирян, для большинства которых невежество почти обязательно; ещё ниже стоит илот греко-униат, помилованный в награду за свою покорность, греко-униат, в котором предполагается бессмыслие и за которым оно признано как его право. Повторяю: романизм может допустить такое слияние, но Церковь не знает сделок в догмате и в вере. Она требует единства полного не менее; за то она даёт в обмен равенство полное; ибо знает братство, но не знает подданства».

Увидев к чему всё идёт, отстранился от унии Львовский епископ Гедеон. Последнего особенно возмутило то, что Кирилл Терлецкий ради успеха своего дела воспользовался подлогом. Он взял бланки с подписями других епископов, которые направили общее прошение королю об избавлении от притеснений православных, и сделал их подписями в пользу унии.

В ноябре 1595 года епископы Терлецкий и Поцей появились в Риме. Отсюда они позднее писали:

– «Папа  принял нас, как ласковый отец деток своих, с несказанною любовию и милостию. Мы живём недалеко от замка Его Святости, во дворце, искусно украшенном обоями и снабжённом всем нужным. Съестные припасы отпускаются нам, по милости Папы, в изобилии; мы жили шесть недель в Риме, но Его Святость всё ещё не хотел дать нам торжественной аудиенции, говоря: «Отдохните хорошенько после дороги». Наконец, вследствие наших настоятельных просьб, нам назначена была аудиенция 23 декабря, в большой зале, называемой Константиновою, в которой Папа принимает наивысших духовных особ. Здесь Его Святость изволил заседать во всём своём святительском маестате и при Нём весь сенат, кардиналы, арцибискупы и бискупы; особо сидели послы Французского короля и других государей; по обеим сторонам залы сидели высшие сановники, сенаторы и великое множество панов духовных, князей Римских и шляхты. Когда мы были введены в это собрание, то, поцеловав ноги Его Святости, отдали епископскую грамоту».

21 января 1596 года папа утвердил особую Конституцию, которая гласила:

– «Мы настоящим нашим постановлением принимаем досточтимых братьев, Михаила архиепископа-митрополита и прочих епископов русских со всем их клиром и народом русским, живущим во владениях Польского короля, в лоно Католической Церкви, как наших членов во Христе. И во свидетельство такой любви к ним, по апостольскому благоволению, дозволяем им и разрешаем все священные обряды и церемонии, какие употребляют они при совершении божественных служб и святейшей литургии, также при совершении прочих таинств и других священнодействий, если только эти обряды не противоречат истине и учению католической веры и не препятствуют общению с Римской Церковью, – позволяем и разрешаем, несмотря ни на какие другие противоположные постановления и распоряжения Апостольского Престола».

Дело для Папской церкви было новым: узаконение службы на славянском языке вместе с обрядами и обычаями, чуждыми Риму. Если вспомнить апостольские труды святых Кирилла и Мефодия в IX веке, следует заметить, что папское духовенство тогда противилось переводам богослужебных книг на славянский язык. Однако с распространением протестантизма папство сделалось более гибким.

Православные дворяне во главе с князем Константином Острожским, узнав о предательстве со стороны своей иерархии, протестовали, но тщетно. Король Сигизмунд III принял Конституцию Климента VIII как руководство к действию. Поэтому 29 мая 1596 года в Манифесте объявил о своём желании, «чтобы подданные Наши Греческой веры приведены были в первоначальное и древнее единство со вселенскою Римскою Церковию, под послушание одному духовному пастырю». При этом давал и разъяснение:

– «Епископы не привезли из Рима ничего нового и спасению вашему противного, никаких перемен в ваших древних церковных обрядах: все догматы и обряды вашей Православной Церкви сохранены неприкосновенно, согласно с постановлениями Святых Апостольских Соборов и с древним учением Святых Отцов Греческих, которых имена вы славите и праздники празднуете».

Здесь же повелевалось в ближайшее время созвать в Бресте собор, призванный торжественно провозгласить уже состоявшуюся с Римом унию. Виленское православное братство, открыто выступившее тогда против единства с папистами, подверглось репрессиям.

В октябре 1596 года в Бресте состоялся собор, на который ни один из противников унии не был допущен. Поборники православия, в число которых входили представители восточных патриархов и множество мирян, поскольку все русские храмы для них были закрыты, вынуждены были заседать в протестантской молельне пана Райского.

Униаты собрались в церкви святителя Николая в количестве шести иерархов под предводительством митрополита Михаила Рагозы. К ним присоединились три папских епископа, иезуит Пётр Скарга, светские вельможи – Николай Христоф Радзивил  (воевода Троцкий), Лев Сапега (канцлер Литовский), и Дмитрий Халецкий (подскарбий).

Работа двух соборов завершилась взаимными друг против друга анафемами. Униаты в итоге в знак единения совершили в костёле службу совместно с папистами. На православных обрушились гонения. Председательствовавший на соборе экзарх Константинопольского патриарха архидиакон Никифор был вследствие ложного политического доноса брошен в тюрьму в Мариенбурге, где и скончался. Он прославлен Церковью как священномученик.

О последствиях унии церковный историк Николай Тальберг пишет:

– «Навязанная народу уния явилась великим бедствием и испытанием для православной западно-русской Церкви... Униатские епископы выгоняли православных священников из приходов и ставили на их места униатов… В городах православных не допускали до городских должностей, стесняли в ремёслах и торговле. Тем хуже жилось им в деревнях, где и раньше, по отзывам иностранцев, паны жили, как в раю, а их хлопы, как в чистилище. Теперь для фанатичного пана открывалась возможность считать чуть ли не богоугодным делом преследование хлопа за «схизму». Такие помещики передавали храмы униатам или отдавали в аренду евреям. И тогда ключи от церкви хранились у такого арендатора, который заинтересован был взымать деньги за всякую церковную службу или требу. И кто не издевался тогда над этою «хлопскою» верою: и эти арендаторы, и школяры из иезуитских коллегий, во имя ревности громившие православные церкви, часовни и школы, и возвращавшиеся из разорённой ими России сподвижники Сапеги и Лисовского (предводителей польско-литовских отрядов во время русской Великой смуты – С.К.). И защиты искать было не у кого, ибо сила и власть была у упорных врагов Православия».

Первые униатские епископы-отступники со своими приближёнными ожесточились против православных как против своих личных врагов, разрушавших дело всей их жизни. Представители следующего поколения униатов, воспитанного в этом ожесточении, поддерживаемом властями, выслушивая обвинения со стороны православных в своём отступничестве, либо напрямую присоединялись к папству, чтобы раствориться в польской народности; либо возвращались к русской вере; либо, наконец, оставались в новоявленном химерическом религиозно-культурном образовании, которое и способно существовать лишь как пограничное явление между двумя цивилизациями, то есть быть Украиной, областью неустойчивой, постоянно колеблющейся в своём цивилизационном выборе.

Один из образцов нравственной, если можно так выразиться, физиономии униатов представляет  собою архиепископ Полоцкий Иосафат Кунцевич.

Главы из книги Сергия Карамышева

Вверх

Комментариев: