С крахом в ноябре 1918 года Второго Рейха и Австро-Венгрии Польша объявила себя Второй Речью Посполитой с претензией на первенство в Центральной Европе. Действительно: покуда волки зализывают раны, почему бы гиене (как Черчилль называл Польшу) не покомандовать? Сейм, наградив генерала Йозефа Пилсудского должностью «начальника государства и верховного вождя», сообщил ему диктаторские полномочия.

Вслед за развалом Австро-Венгрии началась борьба за Восточную Галицию между поляками и ранее столь старательно ими выпестованными, а теперь жадными до власти, украинцами.

18 октября 1918 года был сформирован Украинский Национальный совет, во главе которого встал поминавшийся ранее депутат Рейхсрата Кость Левицкий. Совет провозгласил своей целью создание украинского государства на территории Галиции, Буковины и Закарпатья. 1 ноября украинцы предприняли попытку захватить Львов, однако поляки, из которых тогда преимущественно состояло его население, сумели вооружённой рукой отстоять полгорода. Тем не менее, 10 ноября здесь была провозглашена Западно-Украинская Народная республика (на день раньше Польской Республики), её президентом стал Евгений Петрушевич, премьер-министром – всё тот же призывававший из года в год к расправам над русскими Кость Левицкий. Основу вооружённых сил составили вскормленные немцами для борьбы против России пресловутые сечевые стрелки.

Торжество украинства оказалось недолгим. 21 ноября польские войска взяли Львов, и правительство ЗУНР бежало в Станиславов. Ещё раньше румынские войска захватили главный город Буковины Черновцы.

1 декабря 1918 года в Фастове состоялось формальное объединение Украинской и Западно-Украинской Народных республик, президентом соединённого государства стал Петрушевич, однако существование этой «Соборной Украины» оказалось кратковременным и эфемерным. 15 января 1919 года чехи заняли центр Закарпатья Унгварь. Так пришлось правительству новоявленной «державы» вести кочевой образ жизни.

В мае 1919 года Петлюра официально обратился к Пилсудскому за военной помощью в войне против большевиков. В обмен он, не согласовав своего решения с руководством ЗУНР, обещал отдать Польше Восточную Галицию. Конечно, в курсе договорённостей был митрополит Андрей Шептицкий. Об этом в книге Даниленко-Карина приводится свидетельство министра иностраных дел петлюровского правительства Андрея Никовского:

– «…<правительство> ничего не делало без согласия руководителей галицийских украинцев. Имею в виду митрополита Шептицкого. Он дал согласие и благословил Петлюру на заключение договора с Пилсудским в апреле 1920 г. Шептицкий так и сказал Петлюре: «Ваш договор с Пилсудским является не только велением времени. Это соглашение является правомерным актом, обусловленным историческими причинами. Мы позаботимся, чтобы галицийские украинцы правильно поняли этот акт. Ведь Галиция всегда принадлежала Польше».

В это время Антанта принялась накачивать Вторую Речь Посполитую оружием – благо по окончании Мировой войны его много высвободилось. К весне 1920 года Варшава располагала 740-тысячной отлично вооружённой армией с авиацией и парком бронемашин. Мечтая, по обыкновению польских националистов, о государстве «от моря до моря», Пилсудский двинул свои войска в наступление на Белоруссию и Малороссию.

Как Второму Рейху нужна была для образования на российских территориях колонии ширма в виде «незалежной Украины», так она потребовалась и Второй Речи Посполитой. Формально Пилсудский пришёл на помощь Петлюре, которого выставлял в качестве главы не существующей в реальности Украинской Народной республики. В мае 1920 года поляки с петлюровцами уже маршировали по Киеву.

Вопреки всем сложностям продолжавшейся Гражданской войны и разрухи, Советская Россия сумела организовать полякам отпор и перейти в контрнаступление. 30 мая генерал Брусилов выступил с воззванием «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», в котором заявил: «Пока Красная Армия не пускает в Россию поляков, мне с большевиками по пути». 2 июня Совнарком издал декрет «Об освобождении от ответственности всех белогвардейских офицеров, которые помогут в войне с Польшей». Итогом патриотического подъёма стало то, что в августе Красная Армия была уже на Висле. В это время в конфликт вмешались Франция и США, советники которых теперь организовывали военные операции Польши. Красная Армия оказалась ослабленной слишком стремительным наступлением, и польские войска погнали её назад. В плену оказалось более ста тысяч красноармейцев, из них не менее шестидесяти тысяч погибло в лагерях.

Доводя их нечеловеческими условиями содержания до смерти, оказавшиеся у власти польские националисты мстили русским за десятилетия, как им то представлялось, собственного унижения.

18 марта 1921 года в Риге был подписан мирный договор между Советской Россией и Польшей, согласно которому захваченные тогда поляками территории остались за ними. А Польша признала Советскую Россию и взяла обязательство не привечать у себя антисоветские силы. Однако, в соответствии со старой польской традицией, обязательство осталось лишь на бумаге.

В том же 1921 году митрополит Андрей Шептицкий отправился в Рим, чтобы дать объяснения по поводу несбывшихся прогнозов о скором торжестве папизма в России. Теперь он призывал всемерно поддерживать Вторую Речь Посполитую. После Рима он посетил Францию, Бельгию, Германию, США, Канаду, повсюду призывая к непримиримой борьбе против Советской России. Заграничный вояж Шептицкого продлился три года. Под конец несостоявшийся патриарх опять посетил Рим, чтобы встретиться с новым папой – Пием XI, прежним нунцием в Варшаве. Шептицкий вновь убеждал всеми силами действовать против России. Вскоре в Риме была учреждена «Comissia pro Russia», открылись Восточные институты в Риме (Russicum) и Брюсселе. Перед ними была поставлена задача готовить миссионеров для России.

Став хозяевами положения, не могли польские националисты вкупе с украинцами обойти вниманием Русскую Церковь. Польские паписты с украинскими униатами отняли у православных более трёхсот храмов и восемь монастырей. Патриарх Тихон в своём «Воззвании» от 15 марта 1925 года, призвав верующих к лояльности советской власти, сравнил с цифрами в руках гонение в Советской России против православия с гонением в Польше и пришёл к выводу, что по их интенсивности польские власти значительно превзошли большевиков.

Чего стоило одно разрушение грандиозного кафедрального собора Александра Невского в Варшаве (построенного в 1912 году)! В акте публичного вандализма призывались принять участие все поляки. Варшавский магистрат выпустил заём, который  должен был принести акционерам-разрушителям прибыль после продажи соборной утвари вместе со строительными материалами. Разрушение продолжалось с 1924 по 1926 годы. Для этого пришлось произвести 15.000 малых взрывов.

Поражает не только нетерпимость польского папского духовенства к православию, но и его нетерпеливость. Константин Николаев, служивший в те годы юрисконсультом Синода Польской Православной Церкви в Варшаве, в книге «Экспансия Рима в Россию. Восточный обряд» приводит такую статистику:

–  «В общем, из 383 бывших до войны храмов к концу 1918 года было закрыто 111, разрушено 59 и обращено в костёлы 150. Православным удалось сохранить только 63 храма.
В 1938 году разрушены все закрытые храмы, часть открытых и построенных за время с 1920 года – всего около 200 храмов».

В этих цифрах кроется одна из причин того, что русское население Второй Речи Посполитой встречало в 1939 году Красную Армию как освободительницу.

В начале 20-х годов французский иезуит Мишель д’Эрбиньи (ректор Восточного института в Риме) по поручению папы Пия XI пытался наладить контакты с советским правительством с целью организации в России миссионерской работы, но неудачно. Тогда мощь папской пропаганды была направлена на захваченные Польшей русские области (в соответствии с программой иезуита Антония Поссевина, разработанной ещё в конце XVI века).

Для этого был предложен уже испытанный на Ближнем Востоке, в Индии, Абиссинии «восточный обряд». Папской миссии теперь не требовалось никакой формальной унии. Никто уже не покушался ни на принятые в конкретной церкви обряды, ни на догматы, ни на язык богослужения. Достаточно было согласиться с главенством Римского папы и принять догмат его непогрешимости – тотчас община переходила в ведение Ватикана. О работе его подразделений на территории Польши Константин Николаев пишет:

– «На Волыни работали редемптористы с монастырём в Ковеле, на Полесье – капуцины с центром в Любешове, в Виленском районе – иезуиты с монастырём в Альбертине. Они имели папскую семинарию в Дубно и низшую семинарию в Вильно. И кроме того, мариане. На Подляшье – базилиане, облаты и студиты. Кое-где работали небольшие группы членов женских монашеских обществ среди детей и женщин».

Так, волки в овечьих кожах вторгались в стадо Христово. Константинопольский патриархат разлагал Русскую Церковь в пределах Советской России, признав обновленческий раскол, а Ватикан – в Польше. Всё дело порушили: во-первых, глубокая укоренённость русских в православной вере, во-вторых, польский национализм, потому что поляки упорно продолжали смотреть на представителей «восточного обряда» (хотя бы и папистов) как на людей низшей породы.

Помог во внутренних нестроениях папства и новоявленный украинский национализм, поскольку украинцы воспринимали теперь свою Униатскую (Греко-Католическую) церковь как национальную, что не отвечало планам римского прозелитизма среди русских. Поэтому, чтобы ослабить традиционное униатство, в соответствии с конкордатом Папского престола и Польской Республики, заключённом в 1925 году, были устроены 5 церковных провинций латинского обряда (5 архиепископий и 15 епископий), одна униатская (1 архиепископия и 2 епископии) и 1 армянского обряда. Униатская церковь была понижена в своём ранге. Николаев так поясняет смысл статей реформы:

– «Восточный обряд в конкордате не упоминался, хотя Альбертин уже действовал, и о нём много писали. Вместе с тем, в конкордат была помещена ст. XVIII такого содержания:
«Духовенство и верующие всех обрядов, находящиеся вне своих епархий, подлежат власти местного епископа, согласно каноническому праву».
Статья эта, с одной стороны, закрывала доступ униатской иерархии и клиру Восточной Галиции на территорию Волыни, Полесья и Холмщины, а с другой – дело унии на этих территориях передавала в руки католической иерархии и лишало унию национально-украинского характера».

Иными словами, над украинцами всё ощутимее нависала угроза ополячения. Вслед за ними та же участь (после соответствующей религиозно-психологической  обработки) должна была постигнуть и русских.

Согласно намеченной программе, с 30-х годов русских православных священников власти Польши обязали произносить проповеди в храмах на польском языке; закрывались русские школы. Всё шло к тому неприкрытому геноциду, каким уже «прославилась» Польша в XVIII  веке. Николаев так характеризует религиозную политику Второй Речи Посполитой:

– «…была намечена программа осуществления «восточного обряда» в Польше на территории сплошного почти четырехмиллионного русского православного населения.
В основу её клалась любовь к «отделённым братьям», и всё должно совершаться по чину, убеждению и доброй воле. Для насилий ещё не наступило время. На первый план выдвигались лесть и соблазн. Налицо был лисий хвост, волчьи зубы были ещё спрятаны».

Разумеется, переходить в «восточный обряд» соглашались православные пастыри далеко не лучших личностных качеств. Им прощались любые прегрешения за одно только подчинение папе. Николаев приводит слова православного миссионера священника С. Дюкова, сказанные в декабре 1926 года на Полесском епархиальном собрании:

– «Об унии в той форме, в которой она пропагандируется, пасомые и слушать не хотят.
Пропаганда унии («восточного обряда») привела лишь к иудиному греху среди пастырей; с этого, впрочем, она и началась, этого только пока и достигла.
Ведь ни для кого не тайна, что все эти предательства вызываются явно и  исключительно мирскими мотивами. Я, кажется, не ошибусь, если скажу, что по общему правилу наши пасомые идут за пастырем-вероотступником лишь до тех пор, пока не узнают о его предательстве».

Священнослужителей-отступников в народе стали именовать «перелётами». По словам Николаева, среди них больше всего было украинцев. Приведя очередную историю такого предательства, со стороны протоиерея Петра Табинского, юрисконсульт Синода Варшавской митрополии цитирует отступника: «Я убеждён, что раньше или позже широкие круги украинского населения  и интеллигенции порвут связь с московскими иерархами и соединятся с апостолическим престолом». На стороне же православия останутся только «враги украинского народа». Вот так всё просто: если не изменяешь своей вере – значит ты враг народа! До такой степени политического экстремизма не доходили даже большевики!

Массовые захваты униатами православных храмов, начавшиеся провозглашением в 1991 году «незалежной Украины», ничего нового из себя не представляют. Всё это было в 1918-39 годах в такой же «незалежной Польше». В качестве примера приведу бурные события в селе Жабче на Волыни в 1928-29 годах, описанные в книге «Экспансия Рима в Россию»:

– «Летом 1928 года часть соблазнённых прихожан в Жабче заявила о своём переходе в унию. В результате этого 6 июля прибыл униатский ксёндз Рудницкий, и через двадцать дней униаты завладели всем церковным имуществом и землёй прихода…
В ночь с 13 на 14 октября 1928 года приходская церковь в Жабче была занята православными, и оттуда они не выходили трое суток, непрерывно совершая моления. Вмешался воевода, депутаты сейма, православное духовенство, и дело было решено компромиссно. До выяснения юридической стороны спора церковь была опечатана».

По всей видимости, власти, затягивая решение вопроса, вознамерились взять православных измором. Константин Николаев продолжает рассказ:

– «Прошло 4 месяца. 21 февраля православное население сломало печать, открыло храм и вошло в  него вместе со священником Сагайдаковским. 23 февраля в Жабчу был послан большой наряд полиции, который окружил церковь, не допуская в неё никого со стороны и не пропуская ни продовольствия, ни воды. В церкви было холодно, она не отапливалась. Прихожане не оставляли храма и непрерывно в изнеможении пели и молились.
В Варшаве произошло замешательство. Министр исповедания Свитальский, близкий человек к Пилсудскому, не шёл ни на какие уступки. В сейм был внесён запрос. Из Жабчи телеграфировал благочинный, что народ категорически отказывается оставить церковь. «Нет церкви – не нужно и жизни; умирал народ за веру, умрём и мы». Правительство требовало от митрополита Дионисия повлиять на народ, митрополит требовал гарантий, что церковь будет возвращена православным. Оказалось, что в Жабче на 179 православных семейств униатских только семь.
Стали проникать сведения в заграничную печать. Английская газета собиралась послать своего корреспондента. Правительство вынуждено было обещать возвратить церковь православным. Прибыла санитарная помощь, и 1 марта после 10 дней сидения в голоде и холоде обессиленный народ силой был удалён из храма. Храм был снова опечатан…»

В итоге церковь после вмешательства президента республики была возвращена православным, однако священника Сагайдаковского присудили к шести месяцам тюрьмы, троих прихожан – к трём. Апелляционный суд утвердил приговор только условно. В то же время священник был награждён за свою стойкость золотым наперсным крестом. Окончание истории, однако, вышло печальным:

– «Летом 1938 года во время вакханалии разрушения православных храмов исторический храм в Жабче был также снесён с лица земли».

Несмотря на все усилия и потраченные Ватиканом с Варшавой средства, русский православный народ, обманами, посулами или угрозами совращённый в унию, возвращался в православие. В отместку польское духовенство пошло на поистине иезуитский шаг: оно стало массово подавать имущественные иски к Польской Православной Церкви, утверждая, что если когда-то, пусть и двести лет назад, храмы принадлежали унии – хотя бы самое краткое время, они должны принадлежать ей отныне навсегда.

Поднялся всемирный шум. Когда прошёл первый шок, православные решили действовать в строго правовом поле. К 1933 году дело дошло до Наивысшего суда Польской Республики, который отказал папистам в их притязаниях на православные храмы. За это юрисконсульт Николаев, курировавший составление встречных исков, был в принудительном порядке выдворен из Польши. Об итогах провокации он высказался определённо и жёстко:

–  «Предъявление исков в таком масштабе и так плохо обоснованных было непоправимой ошибкой. Лицо новоунии было открыто, и на нём, вместо любви, прочли звериную злобу. Поляки опять портили игру Рима».

О межрелигиозной обстановке во Второй Речи Посполитой к финалу её существования Николаев говорит так:

–  «О любви к «отъединённым» братьям перестали говорить даже иезуиты. Священника «восточного обряда» заменил капрал пограничной стражи, к нему присоединился ксёндз. Польская история восстановила прерванную традицию. Конечный результат избранного пути не заставил себя ожидать».

Что касается украинцев, Польша поначалу использовала их в своих политических интересах. В январе 1920 года польский Ген-штаб через Петлюру организовал Повстанческо-партизанский штаб, который стал направлять в Советскую Россию своих агентов. В 1920 году они способствовали продвижению польских войск, а в 1921 (сразу после подписания Рижского мира) занялись диверсионной работой. Петлюровские банды терроризировали совет-ские приграничные районы, отчего в них было объявлено военное положение. Активность петлюровцев не ослабевала и в следующие два года. На их счету многочисленные убийства партийных и советских работников, разрушение железнодорожных путей, ограбление поездов, иные подобного рода «подвиги». Родным домом петлюровских банд были вошедшие в состав Второй Речи Посполитой Западная Волынь и Восточная Галичина.

В это самое время украинских националистов вновь оседлали германские спецслужбы, которые занялись целенаправленным ослаблением политических новообразований – Польской и Чехословацкой республик. Так получилось, что интересы германских разведок и «свидомых» украинцев совпали, потому что последние, не получив от названных политических новообразований даже автономий, были обижены. И стали мстить – с помощью диверсий и террора. Разумеется, немцы сделали всё от них зависевшее, чтобы извлечь из украинского фанатизма для себя максимум выгоды.

Что же явилось катализатором украинского террора? Чрезмерная ретивость польских властей в продвижении полонизации. Они стимулировали переселение поляков в Восточную Галичину и на Волынь (в первую очередь, ветеранов Советско-Польской войны), предоставляя кредиты на покупку земли и всевозможные льготы. Украинские националисты, собранные в ОУН (об этой организации подробно будет сказано ниже), устраивали нападения на переселенцев, сжигали их дома и портили имущество.

Ответом польских властей стала так называемая «пацификация» 1930 года в Галичине и на Волыни. Она включала в себя не менее радикальные методы борьбы, например, окружение сёл войсками с выявлением украинских активистов. Их дома сжигались. Практиковалась публичная порка (в буквальном смысле!) непокорного населения. В городе Берёзе-Картузской (ныне город Берёза Брестской области) был организован концентрационный лагерь, куда помещались подозрительные элементы населения Галичины и Волыни. Польские расправы побудили Лигу Наций к расследованию, итогом которого стало заключение, что украинцы сами виноваты в развёрнутых против них репрессиях.

По сути, поляки (а многие из них ранее служили в Австрийской армии) копировали действия австрийских военных в 1914-17 годах, правда, без массовых расстрелов и повешений. Главная же разница была в том, что австрийцы выявляли русофилов, а поляки – украинцев с обязательным сожжением литературы на «украинской мове». Однако украинцы прекрасно помнили, что австрийские власти так поступали с русофилами. По логике украинцев, русофилы того заслужили за тяжкий грех симпатий к России. Но вот их-то, «свидомых», за что преследуют? Подумаешь, у кого-то дом сожгли; подумаешь, кого-то невзначай убили – невелико дело! А наказывают чуть ли не с такой же строгостью, как русофилов – за что?!

Выпестованные ранее поляками при активной поддержке австрийских властей украинцы, которым внушалось, что они великий арийский народ, вдруг поняли: к ним относятся как к недочеловекам, раз устраивают публичную порку взрослых людей. Так было посеяно семя глубокой обиды. Зная природу «свидомых» украинцев, можно было с уверенностью сказать, что Волынская резня 1943 года была запрограммирована польскими властями в 1930 году политикой пацификации.

Поставив украинцев, как то думалось польским властям, на мес-то, они, применив кнут, дали и пряник, разрешив им в полной мере русофобию. Поднялась волна украинизации Православной Церкви на Волыни. Началась она инспирированными «народными» протестами. В 1933 году, когда митрополит Дионисий служил в Почаевской лавре, «свидомые» украинцы устроили здесь демонстрацию и с криками «Геть!» требовали заменить руского архиерея на украинца, что и было исполнено под давлением государственной власти. Николаев так описывает далее последовавшие события:

– «15 апреля 1934 г. Волынскую кафедру занял архиепископ Алексий (Громадский – С.К.). Деревня его встретила равнодушно, города – враждебно. Во время его проповеди по-украински в Луцке из собора стали расходиться молящиеся. Началась украинизация.
В начале 1936 г., по сведениям украинских газет, дело на Волыни представлялось в таком виде: исключительно по-украински служили в 124 церквах, по-украински от времени до времени – в 126, по-славянски, но с чтением Апостола, Евангелия, «Верую» и «Отче наш»  по-украински – в 99, по-славянски, но с украинским произношением – в 26 и переменно по-украински и славянски – в 407…
Украинизация внесла полный беспорядок в приходскую жизнь и весьма скоро вызвала реакцию в смысле возврата к церковнославянскому языку, особенно среди женщин. Это ещё больше усилило беспорядок. Полонизация окончательно всё спутала».

В 1934 году Польша заявила о своем выходе из системы международно-правовой охраны национальных меньшинств, которая была установлена в Версале, чем развязала себе руки с целью тотчас развернуть политику ускоренной полонизации.

Её, увы, принялся активно внедрять сам митрополит Дионисий, начав совершать службы на польском языке. Довольно скоро обучение в православных учебных заведениях было переведено на польский. По всей видимости, этот иерарх имел мечту устроить Польский патриархат по примеру недавно организованного Румынского и стать патриархом. Что владыка Дионисий был не чужд подобных честолюбивых стремлений, показали его действия во время германской оккупации УССР, где он самочинно организовал «Украинскую автокефальную церковь». Жизнь этого человека, который был родом из города Мурома, между прочим, показывает, что великоросс превращается в украинца с не меньшим успехом, нежели малоросс, если ему это в силу каких-то причин выгодно.

Когда над Второй Речью Посполитой сгущались тучи одновременно с запада и с востока, руководство этой раздираемой внутренними противоречиями страны решило ввериться папскому духовенству, что означало устроение клерикального государства. Николаев пишет:

– «В январе месяце 1937 года в Ченстохове собрался первый и послед-ний Генеральный Синод католических епископов возрождённой Польши. Обширные постановления этого высокого собрания были утверждены в Риме и частично опубликованы. Католический епископат полагал, что Польша вполне созрела, чтобы стать теократическим государством на манер Града Божия блаженного Августина, и православные в этом граде были совершенно ни к чему».

Решение приводилось в действие жёсткими методами. Ранее подвергшееся украинизации православное население приграничных районов Волыни стало принудительно обращаться в папство, чтобы потом для «полного порядка» подвергнуться полонизации. В тот исторический момент смысл существования украинства достиг предельной концентрации. Как униатство представляет собою этап деградации православного населения в сторону папства, так и украинство, эта окраина между двумя цивилизациями, – необходимый этап на пути дерусификации ради подчинения украинизированного этнического материала Западу с последующим в нём растворении.

Тогда нетерпеливые польские власти попытались провернуть всю операцию в несколько лет, результатом же стало лишь озлобление населения, подвергшегося редкостному по своей интенсивности национально-религиозному порабощению. Отказывавшиеся менять веру крестьяне просто изгонялись со своей земли. Николаев продолжает:

– «Размах намеченного обращения был весьма значителен, предполагалось в самый короткий срок перевести в католичество 350.000 человек. Для этой цели воеводские власти расширили пограничную сферу, включив в неё ряд уездов Волынской губернии. Однако весьма быстро выяснилось, что намеченный план не по силам и не по средствам. Тогда цифру эту сократили до 140.000, пока же записанных в метрики новых католиков, которые при всякой возможности продолжают ходить в православную церковь, оказалось около четырёх тысяч».

Затем репрессии обрушились на Люблинское воеводство, где накануне Пасхи были закрыты 23 православных храма, и народ должен был встречать праздник под открытым небом. Николаев продолжает печальную хронику гонений на веру:

– «Всего на Холмщине и в Подляшье было разобрано самым варварским способом, а частично сожжено 150 православных храмов. Была разобрана также каменная военная церковь Александра Невского в Гродно и недостроенное здание собора в Белостоке, о котором вёлся судебный процесс.
…На Холмщине стали наблюдаться налёты католических банд, которые, в буквальном смысле, разоряли сёла, требуя отказа населения от православия. Власти конфисковали суммы, собранные в помощь изгнанному из разорённых приходов духовенству…»

Далее Николаев с иронией пишет о главном вдохновителе гонений:

– «Пий XI, поднявшись на такую высоту, с которой плохо видны очертания действительности, принимая очередную группу паломников из Польши, говорил:
«Польша в особенности всегда должна быть достойна своего старинного, почётного титула защитницы христианства».»

Далее ради ассимиляции непольского населения Волыни были приняты официальные постановления. Об этом пишет историк Елена Борисёнок в уже цитированной докторской диссертации «Концепции “украинизации” и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918–1941 гг.)»:

– «В феврале 1939 г. по инициативе нового воеводы была разработана и утверждена министерством внутренних дел новая «программа государственной политики на Волыни». Реализация программы должна была способствовать, во-первых, самой «тесной органической соборности Волыни со всей Речью Посполитой»; во-вторых, «обязательному расширению и углублению принципов сосуществования польского и непольского населения, ввиду основополагающего утверждения о том, что именно государственная и национальная ассимиляция непольского населения является главной целью этого сосуществования». Речь шла о прекращении украинизации православной церкви, ликвидации всех украинских организаций на территории воеводства, закрытии украинских школ, в том числе частных».

Таков конечный итог украинства: после растворения кислотой гордыни религиозно-нравственного стержня русского человека, получившийся бесхребетный этно-материал становится удобрением, необходимым для продолжения жизнедеятельности Западной цивилизации.

Каковы, в свою очередь, итоги существования Второй Речи Посполитой? Глубокий раскол общества по религиозному и национальному признакам. То есть Вторая Речь Посполитая кончила тем же, чем и Первая. С той, правда, разницей, что Первая существовала два столетия, а Вторая – лишь два десятка лет…

Следует кратко сказать о других землях нынешней Украины, что являлись между двумя Мировыми войнами составными частями Румынии с Чехословакией.

Закарпатский край вошёл в Чехословацкую республику с названием Подкарпатской Руси, чем местное карпато-русское население осталось довольно, получив возможность говорить на своём языке, обучать на нём детей, иметь свободу вероисповедания, издавать газеты и вести общественную работу. Чего нельзя сказать о «свидомых» украинцах. Никак особенно себя не проявив в созидательной деятельности, они имели непропорционально по отношению к политическому телосложению развитый аппетит. По этому поводу Елена Борисёнок в своей диссертации приводит интересную информацию:

– «В середине 1930-х гг. чехословацкие власти внимательно и настороженно отнеслись к усилению украинского националистического движения в соседней Восточной Галиции. Лидер национальных социалистов В. Клофач подчёркивал потенциальную опасность сепаратизма в украинском движении. «Но достаточно взглянуть на широко распространяемые открытки, где карта Великой Украины поглотила не только Подкарпатскую Русь, но и Восточную Словакию, чтобы понять, откуда исходит политическая опасность для нашего государства», – писал он в середине 1930-х годов».

В сложившихся условиях власти Чехословакии стали поддерживать в своём государстве русское движение. Здесь будет уместно сказать, что во время террора против русских, развязанного в Австро-Венгрии в 1914-17 годах, чехи со словаками, в отличие от поляков, венгров и австрийских немцев, в основном поддерживали русских. Ни одного факта бессудной расправы над ними озверевшей толпы в чешских или словацких землях неизвестно. Вновь цитирую Елену Борисёнок:

– «Как считает П.Р. Магочи, в политике Праги произошёл поворот к русинизму, что было обусловлено консолидационными усилиями правительства в условиях политической напряженности в Европе. Усилия правительства стали направляться на поддержку местного русинского национального самосознания: в 1935 – 1936 гг. в Праге был основан Народнохозяйственный союз Подкарпатской Руси (чеш.–  Narodohospodarsky Svaz pro Podkarpatskou Rus), Подкарпато-русская Матица (чеш. – Matice Podkarpatoruska), Клуб друзей Подкарпат-ской Руси (чеш. – Klub pratel Podkarpatske Rusi) в Братиславе. С 1934 г. в Подкарпатской Руси на местном наречии велись радиопередачи».

С началом разрушения чехословацкой государственности Третьим Рейхом, Второй Речью Посполитой и Венгрией в сентябре 1938 года в Подкарпатской Руси была провозглашена автономия, во главе её встал «свидомый» украинец униатский священник Августин Волошин. Вместе с должностью премьер-министра он обзавёлся полномочиями диктатора. В первую очередь, была запрещена оппозиционная (главным образом, русская) пресса; закрыты русские организации; наконец, создан концентрационный лагерь Думен близ города Рахова, куда помещались представители политической оппозиции. Волошин добился от всё более слабевшего чехословацкого правительства уже юридически оформленной автономии в ноябре 1938 года, переименовав Подкарпатскую Русь в Карпат-скую Украину, а сам стал её президентом. Вскоре здесь были за-прещены все партии, кроме одной – Украинского Национального объединения.

На Карпатскую Украину, точно в землю обетованную, потянулись иммигранты из Польши, в первую очередь, члены ОУН и сочувстовавшие этой террористической организации люди. Затем в свежеиспечённой автономии был принят ряд мер, типичных для всех политически мало развитых этнократических режимов: украинизация государственного аппарата и публичного пространства (как в Киеве времён Петлюры, все вывески должны были стать украинскими), украинизация сферы образования. В диссертации Елены Борисёнок об этом сказано:

– «23 ноября было издано распоряжение о начале обучения на украинском языке «в школах, основанных для украинских детей». Классы с русским языком обучения могли быть открыты в том случае, если такое желание выражали родители не менее 40 детей. Если же количество учеников в таком классе снижалось до 30, то класс закрывался и детей следовало переводить в классы с украинским языком обучения».

14 марта 1939 года в нестабильной политической обстановке было объявлено о независимости Карпатской Украины. Всё своё упование Волошин возложил на Гитлера, моля его о поддержке молодой государственности. Но Гитлер, похоже, просто не разглядел очередного политического карлика, тем более что территория бывшей Чехословакии уже давно была заранее поделена. Так что просуществовала «незалежная» Карпатская Украина всего сутки. 15 марта её территория была захвачена венгерскими войсками без малейшего со стороны украинцев сопротивления.

Что касается Волошина, он переселился в Прагу, где стал профессором Украинского Свободного университета. В 1941 году предлагал себя Гитлеру в качестве президента всей Украины. В мае 1945 года Волошин был арестован сотрудниками СМЕРШа, доставлен в Москву, в Бутырскую тюрьму, где вскоре скончался. Современная Украина чтит память несостоявшегося нацистского президента. В Ужгороде ему установлен памятник, в его честь названы улицы в Ужгороде, Львове, Киеве, Мукачёве, Стрые, Сваляве и Верхней Вызнице. Это прославление нацистского вождя современной Украиной означало, что именно на методы политического устройства Карпатской Украины 1938-39 годов следует в дальнейшем равняться.

Сходным с Карпатской Украиной образом разворачивались действия в Буковине и Бессарабии, захваченных Румынией, правда, в пользу не «свидомых» украинцев, а румын. Здесь стал торжествовать нацизм местного розлива. Правительство открыто взяло курс на вытеснение национальных меньшинств из всех областей государственной и хозяйственной жизни. Цитирую диссертацию Елены Борисёнок:

– «Следующим шагом в направлении авторитарного развития государственной жизни королевства стало принятие новой Конституции, которая наделяла Кароля ІІ полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти. В Конституции были закреплены исключительные права румын. В частности, ст. 27 отмечала, что натурализовавшиеся румыны, в отличие от этнических румын, не имели права на приобретение и содержание собственности в сельских местностях; ст. 67 отмечала, что министром может быть только румын в третьем поколении. Завершил формирование политической системы для избранных по этническому признаку июньский 1938 г. закон о проверке гражданства. Согласно срочному распоряжению королевского резидента на Буковине Г. Алексяну, с 1 декабря 1938 г. в общественных местах были размещены объявления с требованием говорить только по-румынски».

Под конец (то есть перед присоединением Буковины и Бессарабии к СССР) румынское правительство занялось украинизацией (вероятно, под давлением Германии, которой нужны были свои янычары в лице «свидомых» украинцев для порабощения России). Елена Борисёнок пишет:

– «В апреле 1940 г. было получено разрешение на частичное введение украинского языка в школах и Черновицком университете, а также введение качественно новой должности в реестре государственных служащих – инспектора для контроля за обучением на украинском языке, который должен был быть украинцем по происхождению».

Так происходила расстановка сил в начале Второй Мировой войны, в которой «свидомые» украинцы призваны были помогать Германии в установлении господства над Восточной Европой. Ради этого Абвером и Гестапо была проделана большая работа.

Главы из книги Сергия Карамышева

Вверх

Комментариев: