Вячеслав КИКТЕНКО
Антология одного стихотворения
Владимир Григорьевич Бенедиктов
(5 (17) ноября 1807 — 14 (26) апреля 1873)

<<< Далее              Ранее >>>

Как-то, в конце 70-х годов прошлого столетия мне довелось познакомиться с нашумевшей книгой Роберта Моуди «Жизнь после смерти». Книга мгновенно обрелa мировую популярность.

Факты, приведённые ученым-экспериментатором изумляли, восхищали, а кого-то и возмущали - процесс перехода от жизни к смерти слишком жгучая тема, которая никого не могла оставить равнодушным. Многим тогда казалось - вот впервые человек занялся практическим изучением этого таинства перехода в мир иной, и впервые достиг пусть не бесспорных, но впечатляющих результатов: сотни людей, побывавших в состоянии клинической смерти, рассказывали о том, что видели ТАМ. И что самое любопытное, из разнородных, независимых друг от друга рассказов складывалась некая общая картина, надо сказать – весьма оптимистическая: «ТАМ» – Свет, и окончив свои дела и дни на земле, человек не исчезает окончательно, как это утверждалось атеистической пропагандой, но воистину приобщается «Жизни будущего века», столь чаемой и возглашенной в «Символе Веры».

Книга обсуждалась весьма активно на всех социальных уровнях, нередко приходилось вступать в споры по поводу «открытии» доктора Моуди, и всегда меня поражало одно: да почему же никто не вспомнит, что поэзия всегда говорила (только глубже и одухотвореннее) об этом же самом! Можно приводить много примеров из мировой поэзии о подобных догадках и прозрениях, но сегодня я хотел предложить читателям одно стихотворение наверное не самого известного и чтимого русского поэта 19 века Владимира Григорьевича Бенедиктова (1807 – 1873). Стихотворение называется «Переход». Это, на мой взгляд, подлинный шедевр забытого, обидно и несправедливо забытого поэта.

Судьба не то что не баловала его, она его била смертным боем. Первая же его книга была с восторгом принята читающей публикой, но неистовый Виссарион, «властитель дум» того времени крутым и страшньм критическим ударом послал поэта в нокаут. И он замкнулся на добрый десяток лет. Когда вышла вторая его книга, так же хорошо принятая публикой, подоспел второй тяжеловес, тоже к тому времени «властитель дум», Добролюбов, и снова - критическй нокаут, и снова многолетнее молчание поэта. К концу жизни выходит третья книга, но уж тут начеку третий супертяжеловес – Чернышевский. И снова - гибельный удар по творчеству и судьбе поэта. Чем же не устраивал их всех этот, похожий, наверное, на незабвенного Башмачкина noэт, всю жизнь проведшии за чиновничьей конторкой, временами влачивший полунищенское, существование, что даже для обедневшего дворянина по тем временам было ненормально? Мне думается, в своей поэтике, в своей экспрессии он далеко оторвался от современников; ему бы родиться «после символистов», aн нет, судьба подшутила немилосердно, и он оказался белой вopoнoй в своем столетии, богатой пищей для пародий и прочих литературных издевательств.

Конечно же, немало безвкусицы, нередко граничащей с пошловатостью, можно встретить в его стихах, но дар-то, дар был подлинным! А откровения его порою просто пугающи своей неземной прозорливостью. Вчитайтесь в эти строки, рожденные за полтора столетия до книги Роберта Моуди, и может быть вам полнее захочется ознакомиться с творчеством этого несправедливо забытого поэта.

ПЕРЕХОД
Видали ль вы преображенный лик
Жильца земли в священный миг кончины -
В сей пополам распределенный миг,
Где жизнь глядит на обе половины?

Уж край небес душе полуоткрыт;
Ее глаза туда уж устремились,
А отражать ее бессмертный вид
Черты лица еще не разучились, —

И неземной в них отразился б день
Во всех лучах великого сиянья,
Но те лучи еще сжимает тень
Последнего предсмертного стоаданья.

Но вот— конец! Спокоен стал бопьной.
Спокоен врач. Сама прошла опасность -
Опасность жить. Редеет мрак земной,
И мертвый пик воспринимает ясность.

Так над землей, глядишь,ни ночь ни день;
Но хоподом вдруг утро засвежело,
Прорезалась рассветная ступень —
И решено сомнительное дело.

Всмотритесь в лик отшедшего туда
В известный час: он ясностью своею
Торжественно вам, кажется, тогда
Готов сказать: «Я понял! Разумею!
Узнал!» — Устам как будто нарушать
Не хочется святыню безглагольства,
А на челе оттиснута печать
Всезнания и вечного довольства.

Здесь, кажется, душа, разоблачась,
Извне глядит на это облаченье,
Чтоб в зеркале своем в последний раз
Последних дум проверить выраженье

Но тленье ждет добычи — и летит
Бессмертная, и бросив тело наше,
Она земным стихиям творит:
Голодные! Возьмите: это ваше!

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную