Алексей СМОЛЕНЦЕВ (Киров)
СОЛЬ ДНЯ ПОБЕДЫ – ДОБРАЯ ВЕЩЬ…

(Вести с Первого Кировского литературного фронта. О новом литературно-художественный альманахе «Вятка литературная»)

 

ВЯТКА ЛИТЕРАТУРНАЯ: литературно-художественный альманах (посвящен 70-летию Победы и Году литературы) / гл. ред., сост. Н.В. Пересторонин. – Киров : Кировская областная типо- графия, 2015. – №1. – 248 с. : ил. – тир. 1000 экз.

Издается при поддержке Правительства Кировской области

Словно смотришь в бинокль перевернутый…

Первый Кировский фронт… нет такого в истории Великой Отечественной войны. Не было. Сейчас – есть. 70-лет Великой Победы и Год литературы, совпав, позволили открыть Первый Кировский фронт. Имя ему – «Вятка литературная», литературно-художественный альманах, № 1, 2015. Над альманахом работали: О.Л. Юрлова – председатель Правления Кировского отделения СП России, Н.В. Пересторонин – главный редактор альманаха, Н.И. Перминова, Н.П. Гурьянова, О.П. Шатков.

Альманах ли это? Поэт, фронтовик, автор хрестоматийных «Бранденбургских ворот», –

Не гремит колесница войны,
Что же вы не ушли от погони,
На верху бранденбургской стены
Боевые немецкие кони.
Вот и арка. Проходим под ней,
Суд свершив справедливый и строгий.
У надменных державных коней
Перебиты железные ноги.

Василий Субботин, приветствуя земляков, ибо сам по роду и рождению вятский, скажет с первых страниц альманаха:

 «Желаю всем нам мирного неба, а вятичам, работающим на литературном, не менее сложном фронте той же крепости духа, которым всегда славился русский наш народ, вдохновения, а побед только творческих – и над словом, и над собой».

Фронт. А ведь прав поэт и воин – фронт. Первый Кировский… Оставим ревизию имен и понятий, был город – Киров во время Войны, значит, он и есть; звучит в сердце – Вятка, пусть так и звучит.

Альманах «Вятка литературная» не ставит перед собой задачу сказать новое слово о войне, удивить читателя. На фронте не удивляют, там держат оборону. Для обороны важно, все ли участки фронта надежно прикрыты, важен дух, крепость духа, важен жизненный состав первой линии.

Как там, на Первом Кировском?

Интонация повествования сообщена читателю еще до текста. Обложка альманаха: солдат в накинутой плащ-палатке, приклад автомата (чуть виден из-за плеча) и – льющаяся листва берез, над ним и вкруг него, – это первый план; а фон – «Словно смотришь в бинокль перевернутый – /Все, что сзади осталось, уменьшено» (К. Симонов, 1941) – облако вровень росту, озеро, белые ломтики льдин, стремительный силуэт «тридцатьчетверки», покосившийся столб телеграфный – дорога войны, а выше – дорога в небо. Черно-белая графика, автор – фронтовик, народный художник Аркадий Колчанов. Черно-белая графика березового ствола, черно-белая графика жизни и смерти. Минута Тишины, минута Памяти на Первом Кировском фронте… Минута Радости и Печали…

А трехлинейка уже за спиной…

…Листва ли черно-белая вздохнула под черно-белым ветром, перелистнут ли лист фронтового письма или уже летит оно, письмо с фронта, в легком шелесте касаясь других, таких же, летящих с фронта писем…

«…Я всегда уважал тебя: ты единственный мужчина, который никогда при мне не пил водки, никогда не ругался матом. Многие это называют «неприспособленностью к жизни» (...) но тысячу раз лучше быть таким человеком, чем нахалом и выскочкой (…) Я немного прожил еще, но мне до смерти опротивели все эти люди, которые по развитию и культурности стоят гораздо ниже меня, но занимают «высокое положение» и пытаются командовать мной (я не говорю про армию, а про жизнь вообще)».

Это Борис Порфирьев, из письма (февраль 1943-го), отцу пишет, лично отцу, на его рабочий адрес. Это не о войне и не о смерти даже. Смерть – просто фигура речи, иносказание, и это удивительно, ибо она, смерть, самая настоящая, – рядышком. «Вокруг нас упало 4 снаряда и все не разорвались. Один из них в 15 метрах. Здорово?! Между прочим, это не в первый раз». Фронтовые письма – бесценное свидетельство о жизни, и прожитой, и сегодняшней – военной, и жизни будущей с обязательным уточнением: «если останусь жив». В письмах Бориса Порфирьева проступает творческое осмысление жизни. И, действительно, не статьи же было писать с фронта, писали письма, записывали стихотворные строчки, шла незримая работа по формированию художественного (он же – жизненный) состава души. Эта мысль заставит вернуться в начало альманаха, к открывающему издание имени – Василий Субботин:

Поэт, поэт, весь мир перед тобою,
А перед нами – лишь окопа дно,
Но, может, этой самою ценою
Найти слова редчайшие дано.

Война, осознанная как та «самая цена», цена жизни, цена творчества, – это уже не внешние обстоятельства. Слова и судьба Василия Субботина представлены в альманахе очерком главного редактора издания Николая Пересторонина, интервью (Василию Субботину – 94 года!), бережно записано внучкой поэта Марией Басковой.

От строк Василия Субботина принимаются в альманахе стихи Овидия Любовикова, поэта и фронтовика. Оттуда принимаются – из фронтовых окопов:

Под калибры,
прицельно бьющие,
Встали маменькины сынки,
Некурящие и непьющие,
Не любившие по-мужски.
Против ярого,
против наглого
Распрямились – и так пошли.
Вся стратегия – два параграфа:
«Шире шаг!» и «Длинным коли!» (О. Любовиков, «В семнадцать лет», 1964).

И Порфирьеву, и Субботину, и Любовикову суждено будет вернуться с той Войны:

Свою планиду и в сердцах не рву –
Едина от рожденья до исхода.
Но кажется: вторую жизнь живу,
А первая – войны четыре года. (О. Любовиков, «Костер на крутояре»,1975)

подведет итог Овидий Любовиков за все свое поколение. Он определит войну как жизнь, которая прожита: от первого дня войны, «города Броды на границе с Польшей, занятой к тому времени Германией», как у В. Субботина, или от райвоенкомата («За квартал до райвоенкомата /По-мужски простились мы с отцом»), как в начале собственной биографии – «Нет биографии за спиною, /А трехлинейка уже за спиной» (О. Любовиков, «Вышли мальчишки, готовые к бою», 1984), но у всех у них вместе – до Победы!

 

 И стоял на ногах Народ…

«Вставай страна огромная!» – эта великая песня Великой Войны потому и стала таковой, что собрала вместе: Страну. Не город, не деревня, не фронт, не тыл, не крестьянин, не интеллигент – Страна.
И полной мерой нам пришлось изведать,
Что значит всенародная беда.
(…)
Зато любимой нашей песней стала
Суровая «Священная война».
(…)
Нам, маленьким, уже была по росту
Единственная к Родине любовь. (Маргарита Чебышева, «Мы не были несчастными тогда…»).

Первый Кировский фронт, он не только «без флангов», он и без тыла, трудовой – тот же фронт:

 Мы встречали в полях рассветы.
Был соленым и жгучим пот.
И кормила земля за это,
И стоял на ногах народ. (Иван Смоленцев, «В те нелегкие дни…», 1967).

 

Дети Войны свидетельствуют.

А о детских судьбах, о детях-ленинградцах, эвакуированных в Киров, Кировскую область, рассказывают разыскания Виктора Бакина:
«...На Новый 1942 год нам выдали по карточкам вместо хлеба по маленькому кубику соевого шоколада. Бабушка лежала уже недвижимая в кровати, но мама и ей сунула в рот этот маленький кусочек. В новогоднюю ночь бабушка умерла, а шоколадка так и осталась у нее, зажатая зубами. Мы перенесли бабушку в другую комнату и положили на стол. Я очень боялась войти в эту комнату, но брат не побоялся ночью войти туда и вытащить у бабушки изо рта шоколадку» (воспоминания о Блокадном Ленинграде, Веры Петровны Зеферовой).
Здесь, вроде бы, нет чувства, только страшный и простой рассказ, но есть «вкус» – Войны, Блокады, Детства. Читаешь очерки В. Бакина и думаешь, чего не знаем мы о Войне, чего не знаем о Блокаде? Именно того, что Бакин рассказывает об отдельных людских судьбах, – не знаем.

 

Письма на фронт…

Письма с фронта… Но ведь писали и на фронт. Сегодня пишем. Пишет Елена Наумова. Так и начинает – «Мама», с большой буквы, потом поймешь, что это не обращение, а заглавие главы из повести «Четверо из семьи Ермаковых». Но так похоже на письмо на фронт. Кому: Маме. И последние строки главы:

 «Но солдаты – люди сдержанные, они редко плачут, даже женщины. Что-то такое они вынесли из тех испытаний, что нам, вечным их должникам, остаётся только быть по-настоящему благодарными тем, кто ещё жив, светло и трепетно вспоминать тех, кого уже нет с нами, и в мыслях просить у них прощения, пусть иногда и с большим опозданием. Прости меня, мама…», – разве это не письмо, разве не на фронт?

Встречали Фронтовиков в Сорок пятом и Сегодня встречаем. Для нашей Страны День Победы – вне времени, всегда.
«Нам, 7–10-летним мальцам, фронтовики представлялись, чуть ли не стариками. А тем «старикам» в начале 60-х всего-то было по сорок или чуть больше (…) В 65-м страна отмечала 20-летие Победы. Мы носились по селу в красных галстуках и белых рубашках (...) Людей в военной форме было столько, как будто солдаты только что прибыли с войны. Мы бродили меж ними и, как бы невзначай, притрагивались к гимнастеркам» (Николай Сластников, «Поздние дети войны»).

 

День Победы – Пасха Советской Страны…

Строки Н. Сластникова сообщают новое чувствование Дня Победы – Пасха, Пасхальная Радость, Радость Воскресения и Воскрешения. День 9 Мая совпал в 1945 году со Средой Пасхальной Светлой Седмицы. Православная Церковь Славословит в Светлую Неделю: «адову разрушил еси силу и воскресл еси, яко Победитель, Христе Боже». Сравним: «С фашистской силой тёмною» («Священная война»).

Надо отдать должное редактору альманаха, Н. Пересторонин сумел вывести повествование о Первом Кировском фронте, в Пасхальную, именно, Радость Жизни и Печаль Пасхальную. Радость и Печаль – это Православное, Пасхальное в основе своей, то есть Русское мироощущение, высших мгновений Бытия и высших мгновений собственной жизни.

Зачем я плачу в день Победы?!
Ведь позади остались беды.
Но только смерти и бои
Они с младенчества мои.
(,,,)
В счастливый день начала мая
Победа каждый год родная.
(…)
Цветы и музыка кругом.
Но почему же в горле ком?(Н. Перминова, «Зачем я плачу в день Победы…»).

Мы говорим о единстве чувства Победы и чувства Воскресения. А Олег Шатков показывает работу воскрешения. Читатель видит своими глазами, как возвращается Весть, Воскресает жизнь считавшейся «без вести пропавшей» санитарки-красноармейца 4-й стрелковой роты Коноплянниковой Марии Максимовны, родной тети автора.

«С 24 ноября по 3 декабря – 10 дней в госпитале, 10 дней боролась со смертью 18-летняя девочка красноармеец-санитарка (…) Что она, изрешечённая осколками, пережила за это время, представить здоровому человеку невозможно. Приказ о награждении вышел за день до её смерти. Вряд ли Маруся увидела свою медаль. Да и сам приказ дошёл ли до неё? Дошёл до нас через 73 года…».

Правда о Войне – горька и прикровенна, вряд ли будет когда открыта полностью, так же как и правда о каждой отдельной военной судьбе.

 

Война и Победа в событии бытия…

Рассказ Валерия Казакова «Скрипач», являет художественную квинтэссенцию, основной темы альманаха, - взаимопроникновения войны и весны, радости и печали.

Все в этой прозе звучит согласно, в гармонии: война и весна, чистое белье и чистое тело, быт и бытие, женское и мужское, взрослое и детское, мать и сын, и сын и мать, деревня и город, обнаженная к жизни земля и небесное, вокруг нее, Ночь и неназванное Солнце, – Вселенная, околица мира, Мироколица (Словарь В.И. Даля), – там сбывается рассказ В. Казакова. Представляю с печальной радостью, какова могла бы быть иллюстрация Аркадия Колчанова к рассказу Валерия Казакова. Неведомыми тайнами творчества Казаков берет именно в эту интонацию и именно в этот творческий масштаб, и даже графика прозы Валерия Казакова – черно-белая…

«Сегодня суббота, с самого утра женщины в доме занимаются стиркой», –читаю Казакова и вспоминаю легкую руку Пушкина: «Гости съезжались на дачу…». Все просто в русской прозе. Володька – деревенский подросток и его мама, Варвара Петровна. Михаил Абрамович и его мама, тетя Поля. Володька живет здесь всю жизнь, а Михаил Абрамович здесь «потому что их с мамой эвакуировали из Ленинграда. Таких, как они, сейчас много на вятской земле, в каждом селе по несколько семей». Две матери, два сына, на самом деле два мира жизни, соприкоснувшиеся благодаря войне.

«Михаилу Абрамовичу почему-то становилось неудобно играть, когда все заняты тяжелой работой. Хотя это и есть его работа, за нее когда-то он получал приличные деньги и неплохо жил … Здесь от работы у людей болят руки по ночам … Он никогда не поднимал тяжестей, не ухаживал за животными, но жил, кажется, не хуже других. Здесь такая жизнь дается с большим трудом».

Здесь и там – это, ведь, деревня и город. Это надо так понять, и так читать, Казаков так пишет, у него это две цивилизации. Но, при этом –

«А вы сегодня на скрипке будете играть? – спросил Володька (…)

– Обязательно буду, – ответил тот.

– А чего?

– Весну.

– Весна – это когда ж а в о р о н о к поет? – снова спросил Володька.

– Когда душа оттаивает, – ответил Михаил Абрамович.

– Я тоже это понимаю, я это чувствовал, – торопливо пояснил Володька. – Мы тогда шли на рыбалку, и небо было розовое-розовое. А потом оно поднялось. И Михаил Абрамович не спросил, что поднялось, потому что понял – так может подниматься только солнце».

Они понимают друг друга. Значит, цивилизация одна все-таки?

И Казаков умеет открыть, показать вятскую деревеньку времен войны как часть мироздания, как часть Вселенной. О таком чувствовании мира и Вселенной писал Николай Заболоцкий: «… томит меня мечта, /Что где-то там, в другом углу вселенной,/Такой же сад, и та же темнота,/И те же звезды в красоте нетленной» (Н. Заболоцкий, «Когда вдали угаснет свет дневной…»).

Все именно так. Рассказ Казакова – это та мечта, которая томит автора, и он видит, «мечтает» в другом углу Вселенной – баньку, войну и весну, и скрипку и музыку. И более того, «в другом углу Вселенной» все это действительно есть. Рассказ Казакова – объективен в действительности, художественно объективен.

Война здесь основа всего, смещение жизненных пластов, без всяких потуг «искривления пространства», легко накладывающих одну цивилизацию на другую. Война, меняющая масштаб жизни и превращающая малые цивилизации в одну – Человечество. Человечество, которому по силам Музыка как собеседование с Мирозданием, с Творцом.

 «Володька стоит на крыльце, напряженно слушает скрипку и ему кажется, что вот сейчас он откроет для себя что-то очень важное. То, ради чего он живет на земле. Ради чего живут на земле его отец и мать. Ради чего отец убивает на фронте страшных и злых фашистов, которые не хотят приезжать в гости, а хотят владеть всей русской землей. Володька видит в темноте тощую фигурку Михаила Абрамовича и ему не верится, что эти волшебные звуки оттуда, от него. Ему кажется, что они доносятся с неба. И в это время одна из тонко звенящих нот неожиданно ранит его сердце ... Он плачет за всех. За мать, которая почти перестала улыбаться и порой пугает его своим обреченным взглядом. За отца, который обязательно вернется с войны, потому что и без него уже многие не вернулись …Он плачет и понимает, что музыка – это не только восторг, но и слезы, когда неожиданно уплывает последняя надежда на счастье …».

Все очень точно, очень просто и «бездонно» – не имеет предела на земле и границы в небе – в прозе Валерия Казакова. «Тонкие ветви тополей» и «блестящие глаза звезд» (!), весна и стирка белья, в доме «пахнет содой», а «под окнами» весна разъедает снег. И солнце не «играет на стеклах окон», как у нас обычно пишут, а «ярко отсвечивает последний лед с речки»… Этими исчислениями не исчерпывается рассказ Валерия Казакова. Его надо читать, как читает Евгений Онегин у Пушкина: «Он меж печатными строками /Читал духовными глазами».

Рассказ В. Казакова отвечает еще на одно недоумение, сопровождавшее чтение альманаха: как можно вместить в текст всю Войну, все судьбы? Можно – в творческом осмыслении и воскрешении действительных мгновений быта и бытия.

В одном художественном пространстве с В. Казаковым, в пространстве события бытия, работает Светлана Сырнева. «Кривая березка» – так определит Сырнева образ Родины, образ своей лирической героини, а в чем-то и один из образов творчества. Здесь надо видеть не «геометрию» ствола, а одиночество: «Ты царь, живи один. Дорогою свободной /Иди, куда влечет тебя свободный ум» (Пушкин). Сколько свободы! У березки в «чистом поле» столько же. Но у Сырневой это и Страна, не просто люди – Народ, Цивилизация.

Это было в далёкой советской стране,
это есть колыбель и обитель.
Вот он едет в село на железном коне –
работяга, отец, победитель!
Это жизнь, это в космос Гагарин ушёл,
и туда же качели взовьются.

Это миф, это клад, потонувший в веках,
и подобного больше не будет.
Я спала – и носили меня на руках
богатырские русские люди. (С. Сырнева, «Кривая березка»)

Страна – «Советская», а люди – «Русские». Существо эпохи передано в двух эпитетах. И существо Победы. «Колыбель и обитель» – поэт здесь соединил земное и небесное («у Бога все живы»), соединил в Пасхальном, Русском, Народном. Потому что колыбель – это здесь на земле, а обитель – там, куда «Гагарин ушел» – в космосе; эпическое, в простоте, «ушел» (!) – сродни «Поехали!», и качели туда же – в Космос, во Вселенную – взовьются. Пасхи вроде и не было в Советской стране, да Русская (про вятскую точно знаю) Деревня всегда на Пасху качели ладила, так и отмечали, Пасху именно. И, к Маме обращаясь, Сырнева прощения не просит, ей не у кого, разве у самой себя: она, поэт, – одно и с Мамой своей, и с Народом, «Отцом, Победителем», со Страной.

Нас с тобой не поймут никогда,
потому что того мы не стоим:
мы с тобой из войны и вины,
из какой-нибудь древности вещей –
оттого-то и нет нам цены,
как навеки утраченной вещи. (С. Сырнева, «Маме»).

Это – эпос, вне всякого сомнения. Но почему же «миф», почему же «потонувший», почему же «навеки утраченной»? Советская цивилизация в Русской жизни – бесценна, как бесценны и все предшествующие Советской цивилизации. Это так. Но не исчезает ничего. Русская литература – хранитель «древности вещей», Русских цивилизаций, всех времен Русской жизни, хранитель не истории о них, а самых эпох. Стихи Сырневой и не дадут исчезнуть Советской цивилизации, и проза Казакова – не позволит исчезнуть. В настоящем творчестве жизнь живая – Воскрешенная. Художественный метод такой русского творчества – «Воскрешение». Даже и о понимании скажет поэт, о «непонимании» – точнее. Но поймут, пройдет время – поймут. Кто? Народ, «богатырские русские люди». Для них и писано.

Следует обратить внимание на представленные в альманахе стихи Руслана Кошкина, в которых прочитывается хороший потенциал, позволяющий поэту сделать главное дело Русской литературы – сберечь и сохранить ту Цивилизацию Русской жизни, которой ты предназначен. Воскрешать современность, пожалуй, задача самая сложная из возможных, но Кошкин именно так и работает, осознавая миссию в должном формате:

Простите, у кого до рези
от русскости в глазах искрит:
такой натуры – хоть ты тресни –
внутри не удержать, не скрыть.

А я и рад – и радость эту
не глушит оговорный шум,
что русский дух по белу свету,
по свету белому ношу. (Р. Кошкин «По белу свету»).

Ярче всего искрит сегодня на территории бывшей советской социалистической республики Украина. Пламенеют новые – НовоРоссия – и боль, и надежда. Кошкин творчески осторожен, это хороший признак, он не пылает, не воспламеняется современностью – он работает, как должно работать поэту, пытается вскрывать подлинные смыслы жизни, воплощать их в художественное пространство:

Баяли, мол, можно всё сладить на славу,
«тильки трэба» братцу устроить подставу.

Нашептавши парубку «що тоби трэба»,
подбивали хлопца «скакаты до нэба».

Бэз вэртання выйшло до нэба скакнуты…(Р. Кошкин, «До  нэба»).

 

Соль - добрая вещь…

Какова будет дальнейшая судьба Первого Кировского фронта, открытого первым изданием альманаха «Вятка Литературная», подойдут ли свежие резервы? Или так и останется он в памяти 70-летия Великой Победы номером первым и единственным?  
«Соль – добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее?» (Лук.14:34). В Кировском альманахе есть соль, соль слез – и светлых, и горьких, соль крови и соль земли, соль Вселенной – это соль Правды Жизни и в художестве, и в документе; есть Боль и Счастье, Печаль и Радость. Все вместе – это День Победы, Пасха Советской Страны, 9 Мая…

9 Мая 2015 года, Вятка, на Первом Кировском…

Алексей Иванович Смоленцев родился в 1961 году, в г. Йошкар-Ола. С 1962 года живет в г. Кирове. Образование: Московский институт Стали и Сплавов (1984) и Литературный институт им. А. М. Горького (1993, заочно). Работал на обогатительной фабрике и металлургическом заводе, в православной библиотеке и на государственной службе. Автор нескольких книг: стихи, проза, литературоведение. Член Союза писателей России. В 1996 году впервые прошел путь Великорецкого Крестного хода. В 2007 впервые побывал на Афоне.
 
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную