Алексей КОНДРАТЕНКО, доктор филологических наук, председатель Орловской писательской организации
|
Он родился 10 мая 1954 года в селе Стригуны Борисовского района Белгородской области в учительской семье. Вырос и окончил восьмилетнюю школу в селе Меняйлово Алексеевского района. В сентябре 1973 года после учёбы в Курском железнодорожном техникуме получил направление в Орёл. Начинал трудовой путь с должности слесаря локомотивного депо станции Орёл. Уже тогда активно печатался в газетах. В направлении на учёбу в Воронежский университет (май 1974 года) редактор «Московского железнодорожника» Валентин Филимонов писал о юном авторе: «За время работы в депо подготовил по своей инициативе много содержательных и разноплановых материалов: зарисовки «Локомотивный доктор», «По зову сердца», «Мои чумазые “работяги”», «Как живёшь, мой дом?», множество информаций и корреспонденций. Все они отличаются злободневностью, глубокой проработкой темы, виденьем главных качеств рабочего человека, оправданной оптимистичностью. Язык и стиль статей Оноприенко отличаются оригинальностью». На вступительных экзаменах в Воронеже тему сочинения выбрал «Владимир Маяковский и традиция русской классической поэзии». Весьма любопытно читать неизбитые строки будущего писателя на тетрадном листе: «Что такое классика? Классикой принято считать произведения искусства, наиболее совершенные по своей сущности и выдержавшие – обязательно выдержавшие! – испытание временем. Что помогает произведению пройти это беспощадное испытание? Сижу и думаю, пытаясь дойти до этого самому, своей головой, не надеясь на уплывающие из памяти объяснения учебников. Конечно, красота. Конечно, литературные достоинства. Конечно, языковое благозвучие. Но это не главное. Есть в каждом классическом произведении что-то такое, без чего оно невозможно как классическое – светлая идейность, необходимейшее условие классики…».
Учился Оноприенко в основном на «хорошо», больше трети оценок составляли пятёрки (на экзаменах у Э.П. Ефремова, В.Б. Ремизова…), тройка только одна – по немецкому языку. Кстати, уже тогда проявился интерес к сатирическому жанру – дисциплинами специализации выбрал «Сатирическую журналистику ХХ века» и «Поэтику фельетона». И в эти же годы студент-заочник работал в Орле помощником машиниста, технологом ремонтного цеха, был корреспондентом «Московского железнодорожника», секретарём узлового комитета комсомола. Не совсем ладно было у него с чистотой произношения – не из-за этого ли Оноприенко не стремился в цеховое начальство, где надо красиво рапортовать и звонко звать на новые рубежи… После пяти лет работы в депо его пригласили в штат «Орловской правды», в самый ответственный отдел – партийной жизни. Об освещении этой темы в газете он написал в 1980 году дипломную работу в ВГУ (руководитель Ю.Д. Мещерин). В характеристике к окончанию вуза редактор так отзывался о новом сотруднике: «Отличается оперативностью, инициативностью, стремится вторгаться в жизнь... Ряд материалов отмечен на редакционной летучке в числе лучших». Оставалось всего 12 лет до вступления в Союз писателей. Всё складывалось почти как у Андрея Платонова – от депо до университета, губернской газеты и большой литературы… В отделе партийной жизни «Орловской правды» собрались тогда исключительно выпускники ВГУ. Заведующая – Светлана Петровна Дьячкина – уроженка курского Льгова, бывший ответственный секретарь районной газеты в Липецкой области и заведующая отделом в «Орловском комсомольце». Собкор Владимир Иванович Самарин – тоже бывший сотрудник районки в Липецкой области, затем заместитель редактора «Орловского комсомольца», правдоискатель и правдоруб, будущий народный депутат СССР. Понимали они друг друга с полуслова, обо всём говорили на пределе откровенности, но на разговоры времени оставалось мало – газетная нива требовала от пахарей полной отдачи. Тем более что темы партотделу выпадали самые ломовые – партийная жизнь, авангардная роль коммунистов, повышение боевитости парторганизаций, отчёты, выборы. Не от этого ли «многоцветья» Юрия потянуло к писательству? Кстати, тот же путь предстоял и Самарину – но уже в Союз российских писателей.
Оноприенко был лёгок на подъём – бесконечные командировки. Если редакционный УАЗик занят, то рано утром подходил к главному подъезду Дома Советов – и уезжал с первым встретившимся областным начальником на его «Волге» в район. Однажды таковым попутчиком оказался секретарь обкома по сельскому хозяйству Егор Строев. Будучи уже губернатором и председателем Совета Федерации, он часто с юмором вспоминал ту поездку по сёлам. Четыре с половиной года (вторая половина 1980-х) мы работали в редакции в соседних кабинетах. Сколько было мимолётных встреч, творческих споров, дружеских напутствий! Он, уже автор изданных в Москве книг, рекомендовал меня в Союз журналистов и в коммунистическую партию. Когда в августе 1991-го редакция взбунтовалась как экипаж броненосца «Потёмкин», Оноприенко не «сошёл на берег» вслед за Самариным и его единомышленниками. Ему всегда претила политика, его всегда влекло творчество. Зато потом, когда страсти улеглись, ногой открывал дверь в кабинет главного редактора, «обязанного ему за то, что остался в редакции». Отдел партийной жизни исчез, появился ИРС – информационно-репортёрская служба, и это было увлечением маститого журналиста на протяжении нескольких послеперестроечных лет. А ещё было увлечение игрой в футбол и… театральной самодеятельностью: в Доме писателей руководитель писательской организации Леонид Моисеев поставил «Остров сокровищ», где Оноприенко сыграл одного из пиратов. Драматург и юморист, недавний главный режиссёр Тургеневского театра, Моисеев был кумиром Оноприенко. Юрич, как любя называл его Юрий, давал отповедь всем, кто тормозил вступление в Союз писателей молодого прозаика. Юрий Алексеевич вспоминал: «К Леониду Юрьевичу я прильнул душой, когда приёмная комиссия Союза писателей России обсуждала мою скромную персону на предмет приёма в СП. Накануне Моисеев сказал, что нам обоим надо ехать в Москву. Мы поехали, хотя «соискателям» присутствовать на заседании не разрешалось. И, маясь в коридоре, я благодарно удивлялся тому, что наш ответсек волнуется не меньше меня. Когда суровая комиссия единогласно проголосовала за мой приём и нам, обессилевшим от ожидания, шепнули об этом через открывшуюся на мгновение дверь, Леонид Юрьевич троекратно перекрестил меня своими громадными добрыми руками, расцеловал. Он был в восторге. Момент незабываемый. «Отныне я твой крестный отец», – сказал тогда Моисеев и позже не раз говорил мне это. И на сердце сразу же становилось тепло». Это было в 1992 году – как раз в те дни, когда разваливался большой Союз – СССР. Случилась как бы родовая травма: и в советские писатели новоявленный обладатель членского билета не успел, и стать новым российским литератором не хотел и не мог. Уже невозможно стало уйти на профессиональную писательскую работу (закрылось Приокское издательство, упали тиражи, исчезали гонорары). После полутора десятков лет в газете Оноприенко пришлось оставаться в редакции на неопределённый срок дальше, всё так же совмещая роли репортёра и (в свободное от будничной суеты время) прозаика. В редакции пошли навстречу его писательскому статусу – назначили заведующим отделом культуры. Впрочем, сам он из газетных должностей выше всего ценил звание простого корреспондента. Никогда не был и не стремился быть редактором или заместителем редактора газеты, хотя именно у него, пожалуй, получались самые опрятные (без ошибок, двусмысленностей) рукописи. Не любил быть литературным обозревателем, хотя рецензии на молодых авторов (не для печати) писал исключительно жёсткие. Относился к писательству как к святому делу, где нет места фальши и приспособленчеству, где надо быть предельно искренним и беспощадным – как к себе самому, так и к коллегам по цеху. Многие вещи в газете подписывал (по старой, ещё доперестроечной привычке) не фамилией, а псевдонимами: О. Юрьев, Ю. Фильчаков (фамилия матери). Заметки эти разбросаны по тысячам газетных страниц. Его герои – народные мастера, писатели и журналисты прежних лет, легендарные спортсмены и актёры, коллекционеры, любители животных. Многие из них и годы спустя вспоминают диковинную манеру Оноприенко записывать содержание беседы: стандартный лист под его рукой вращался влево-вправо, вверх ногами, на бумаге появлялись в разных углах обрывки строк и пометки, известные только самому автору значки. И из этого хаоса рождалась живая зарисовка… Превыше всего Оноприенко ценил в людях талант и преданность своему призванию. Считал поистине святыми людьми сельских библиотекарей, худруков клубов, учителей. И без устали рассказывал об этих героях глубинки читателям газеты. Выступал в защиту провинциальных музеев, заброшенных могил художников, Спас от разрушения родной дом поэта Дмитрия Блынского, не на шутку бился за ремонт музея Бунина в Орле. Как заправский окопный боец с передовой сделал себе закуток в редакционном кабинете – с любимыми картинами природы, книгами, плакатом «Писатели – лауреаты литературных премий России», поделками из коряги… Редакционная беспокойная жизнь всегда давала массу сюжетов и портретов, но она же, как кислота, вытравливала душу писателя. В одной из книг Оноприенко легко найти рассказ о странной посетительнице, которая всем изливает душу на предмет неразделённой любви к директору швейной фабрики, где сама она работала художником. Я хорошо помню эту странную, особу, будто сошедшую с картинки о прогулках лунатиков, – поначалу она зашла в тот отдел редакции, где мне довелось работать, и долго плакала о своих чувствах. Оноприенко сделал рассказ из этого плача в жилетку. Но вдумаемся: а если в течение дня тебя посетят пять-десять таких жалобщиков? О каждом писать рассказ или повесть? В нём так или иначе нарастала ярость по отношению к осаждающим редакцию графоманам, псевдокраеведам, «критикам», способным только воспевать некие таланты друзей-приятелей. Ему хотелось хлёстко ответить, ударить, навсегда отбить охоту безобразничать со словом. Удивительно, но у Юрия, некоренного орловца, всё белгородское, как поётся в фильме о Штирлице, осталось «где-то далеко-далеко». Романтичная железная дорога тоже не влекла ностальгией – это было давно позади и малоинтересно. Ему был интересен человек орловский, которого жизнь ломала, но не сломала. Или сломала-таки, а он всё равно жив и не потерял умения думать, удивляться и любить. Одолевали неурядицы семейной жизни (виной множества был он сам) – о них не будем писать подробно, как и о вечной русской болезни писателей. Страстный и непримиримый спорщик, порой он выглядел как капризный ребёнок (к примеру, почему-то терпеть не мог вошедшее в обиход обращение «Дорогие мои!»). Ненавидел тех, кто обманом и посулами хочет пролезть на должность, нажиться. Была ли это в нём интеллигентская черта? Скорее крестьянское, давнее – ещё рабочее, пацанское стремление к правде, жажда справедливости. Когда окружающие считали ситуацию в норме вещей, он был уже на пределе терпения. То мягок и сентиментален до слёз, то готов кинуться с кулаками на ближнего за непонравившееся слово. Он не любил общественную работу и её неизменные ритуалы и регалии. Даже членом правления областной писательской организации не состоял – и если был когда-то избран таковым, при первой же возможности сложил полномочия. Не терпел паркетного краснобайства, празднословия и пустословия. Вознёсшегося оратора (собрата по ремеслу) мог перебить в самый торжественный момент. В то же время ценил солидарность писательского братства. Когда в конце 1990-х годов я попросил у него рекомендацию в Союз писателей, он, прежде всегда благоволивший, наотрез отказал: мы, мол, негласно условились воздерживаться сейчас от приёма новичков…
Обзавёлся старым аэродромным бушлатом и вместительным рюкзаком. Освоил сначала миниатюрный радиоприёмник, а затем и диктофон. Лежал на ожившей от тепла печи, смотрел в оконце на звёздное небо и диктовал, диктовал. Многое увиденное и прочувствованное там по весне и лету, в осенние вечера под шум прибрежных ракит, попало потом на страницы книг. В этот домишко он любил приезжать с друзьями. Художник Николай Силаев, коллега по «Орловской правде» Юрий Лебёдкин, а ещё музыкант и поэт, который объехал с концертами всю Америку, Виктор Садовский… Дружил ещё с времён журфака и с воронежским писателем Александром Лисняком, который нравился своей манерой жёсткой критики графоманов. Были друзья, но были и откровенные враги. В числе вторых оказались начальник областного управления печати Афонин (он рвал и метал по поводу того, как жёстко описал Оноприенко облик деревенской старухи), писатель Пётр Родичев (в конце 1990-х выступил с зубодробительной критикой книги «Маковка», мол, кругом в ней сленг, подмена художественной прозы посредственной журналистикой, а литературного языка – макулатурным). Упрёки были несправедливы. По меткому наблюдению давнего коллеги по «Орловской правде» Алексея Шорохова, Оноприенко звал читателя «в дрёмный, меркотный, но всё ещё живой мир глухой русской деревни». Он не только в прозе, в любой газетной заметке оставался поэтом. В те окаянные годы написал несколько повестей о любви: «Одинокая сорока», «Птица счастья моя, несчастливая», «Несбыточный роман»… Проза документальна – в разговоре с орловскими читателями легко находились прототипы героинь: актрисы, художницы, журналистки. Его выделяли среди провинциалов, он входил в число самых публикуемых в столице немосковских авторов. Был лауреатом премии Союза журналистов России, дважды лауреатом журнала «Наш современник» (2005, 2009). Его рассказы перевели на китайский язык и включили в «Антологию современной русской прозы», вышедшую в Пекине (2006). Наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством», но её вскоре потерял. Не ценил награды, как не ценил и нужные знакомства. А вот Всероссийская литературная премия имени Ивана Бунина (2004) была ему по душе, в Бунине он видел образец для своей прозы. Коллега Юрия Оноприенко Анжела Сазонова так писала о его книгах: «В них много образов, весёлых историй. Он работал над каждым словом как бажовский Данила-мастер над каменным цветком – исступлённо, старательно. И выходило точно, тонко, пронзительно… Он любил природу. Про дождь он писал так, что ты слышал, как падают на землю тяжёлые капли и ощущал запах прибитой ими пыли. Про снег, про цветок, про маленького лягушонка, про звёзды… Он любил ночное небо, и оно не было для него пустой и тёмной бездной. Он знал много созвездий, знал их по именам и «в лицо»... в его строках необычайно много света». А вот отрывок из воспоминаний поэта и прозаика Светланы Голубевой: «”Ищи своё слово”, – говорил он, что означало: ищи неповторимые образы, стиль, ход мысли... так, чтобы в окончательном варианте ни одного слова нельзя было выбросить. Канцелярские обороты требовал нещадно искоренять». Мне запомнилась его неожиданная реакция на мою ремарку во время презентации книги «Чудак-человек». Я тогда сказал, что под одну обложку собраны очерки газетные, но мы по-прежнему ждём от автора большой прозы, ждём романа. Видимо, с будущим романом не всё было ладно в тех обстоятельствах писательской жизни. Судьба свела нас вместе ещё на четыре года в «Орловской правде». Я был заместителем редактора, он вернулся в корреспонденты. Помню, что Оноприенко терпеть не мог вошедших в моду и вожделенных иными коллегами «заказных», рекламных, пиаровских статей. В газетных текстах он выражал всегда самого себя, а тут надо блистать стилем за деньги заказчика. Почему и поверил новому главному редактору газеты Тихонову – подполковнику запаса и депутату облсовета, который выступил против засилья «заказа». Отношения с новым шефом быстро перешли от настороженности почти до взаимного очарования и приятельства. Оноприенко писал вольно и широко. Вот навскидку темы его публикаций тех лет (2004, 2005…): о художественных сокровищах музея изобразительных искусств, о безбилетниках в электричках, об ошибках на мемориальных досках. Он выступил в защиту птиц, когда в панике по поводу птичьего гриппа рьяно бросились отстреливать перелётных птах. Критиковал начавшуюся «оптимизацию» сельских библиотек, разбитые дороги в Орле и пересохшие водопроводы в глубинке. «Праздничное несварение» – так назвал свой комментарий о казённом подходе к праздникам (2006). А ещё были его фельетоны о навязывании пассажирам постельных принадлежностей в поезде на полуторачасовом перегоне Курск – Орёл, о тупой инструкции по охране труда, о культтрегершах и их бесконечно насыщенной деятельности («Матрёна и матрёшки», 2004) – здесь публика сразу увидела карикатуру на действующую главу департамента культуры. Читатель чувствовал его неприкрытую ненависть к богатым, «галстучным», к носителям офисных пиджаков. Это шло от старших товарищей по писательскому цеху Николая Перовского, Анатолия Лесных, Александра Логвинова, но у Оноприенко складывался куда более широкий охват ненавидимых типажей. Как уже вспоминал, он не любил политиканства, предвыборных балаганов, псевдодемократической фальши. Он был едва ли не последний (если не считать другого выпускника журфака ВГУ Вячеслава Жукова) фельетонист «Орловской правды». И в то же время не был милитаристом или сталинистом, как это случается с иными пишущими. «Эксгуматоры» – комментарием под таким убойным заголовком отозвался на решение горсовета об обращении к президенту страны «о восстановлении справедливости в оценке исторической роли Сталина в годы войны» (2005). Может быть, потому и раскручивался вокруг него в редакции водоворот интриг. Мы ушли из «Орловской правды» почти одновременно – я в конце 2007 года, он в 2008-м. Какое-то время Оноприенко работал в еженедельнике «Орловский вестник», потом, уже после отставки Тихонова, вернулся в «Орловскую правду». Не привечал назойливых краеведов, к краеведческим увлечениям других всегда относился скептически, но на закате работы в газете сам стал завзятым краеведом, признаваясь в любви к исхоженному вдоль и поперёк городу у слияния Оки и Орлика. Это был его город, как есть Орёл Лескова и Орёл Бунина, Орёл Тургенева и Леонида Андреева… Увлекательной серией «исторических» репортажей и очерков Оноприенко украсил страницы газеты, порадовал читателей, заставил их вспоминать Орёл своего детства и юности. Зарисовки вышли настолько красочные и живые, что о них была написана магистерская диссертация «Филологические аспекты журналистского текста», защищённая на кафедре журналистики Орловского университета. …Мы жили в соседних домах – через квартал Курских улиц. Часто встречались на трамвайной остановке по пути на работу и с работы. Он был немногословен, противник сплетен и болтовни о внутриредакционной жизни, о бывших и нынешних коллегах. Даже в такие минуты пути по городу, как мне кажется, был погружен в свои будущие тексты, тексты… Что ещё вспоминается? Его автографы на новых книгах, искренние, с грустинкой и надеждой на лучшее. Читаю эти незамысловатые дарственные надписи, и видится морозный солнечный день на излёте зимы. Мы идём из писательской организации домой. Путь с горки – прямо на трамвайную остановку. Но Юра не торопится на общую тропку в снегу, негромко спрашивает: «А ты этой зимой переходил Оку по льду?». Я пожимаю плечами, говорю, что нет. И он делится сокровенным: «А мне обязательно нужно хотя бы раз в году перейти речку именно так. Составишь компанию?» И мы ищем на облицованной камнем набережной лазейку для спуска, шагаем среди занесённых снегом рыбачьих лунок и ледяных торосов, прислушиваемся, нет ли треска под ногами. Наверное, так в деревенском детстве он, преодолевая мальчишеские страхи, скользил по глади замёрзшей речки. Я не спрашиваю его об этом, просто наслаждаюсь незапланированным маленьким походом в отдалении от городской суеты в морозный, но солнечный полдень. … Юрий Оноприенко умер в апреле 2020 года, после долгой тяжёлой болезни. Накануне всю зиму в Орле было по-осеннему тепло; сонная Ока позабыла про ледостав, про тех, кто ждал морозов, чтобы пробежаться по скрипучему насту с одного берега на другой… Кто-то из мудрецов говорил, что поэту в этой жизни в сущности ничего не нужно. И одновременно ему нужно всё. Как воздух необходим даже этот сверкающий в полдень лёд на речном просторе. Чтобы новая строка была звонкой и чистой. Книги Юрия Оноприенко: |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
За свой недолгий век Юрий Оноприенко (1954-2020) написал 13 книг. Рассказчик, очеркист, прозаик… В Орле он запомнился многим – и как каждодневный автор газетных строк, и как признанный писатель, запечатлевший время, город и его обитателей на страницах своих лиричных и тревожащих совесть произведений.
С сентября 1974 года Юрий Оноприенко – студент-заочник отделения журналистики. Воронежский университет стал настоящей огранкой самородка – ему открылись огромные миры русской и зарубежной литературы. Лекции Б.В. Кривенко учили чувствовать живую природу языка, семинары М.И. Стюфляевой и Э.А. Худяковой помогали осваивать премудрости образности и журналистского мастерства, занятия у Л.Е. Кройчика погружали во вселенский карнавал сатирической публицистики, Г.В. Антюхин знакомил с могучими традициями старой журнальной и газетной школы.
У него не было машины, чего-то из роскоши. Купил за бесценок заброшенный домишко в дальней деревне у Оки. Так подгадывал дела и дежурства в «Орловской правде», чтобы выходные, включая пятницу и, по возможности, понедельник, провести там – трамвай, электричка, потом час пешего хода, и вот оно, луговое раздолье!