| |
***
То поколенье, что наполовину
короче стало, даже пусть на треть,
стареет, как и надлежит стареть,
хотя не время вовсе в том повинно.
Виновных вообще пока не видно,
с какой горы куда бы ни смотреть.
Июнь закончился. Июль, мокредь.
И он прошёл – жарою пышет август...
Обочь малины в мураву улягусь
на спину, буду в небеса смотреть...
Тот, из супони бич плетёный – плеть –
да не заденет он меня с потягу.
А мы ужо отпишем на бумагу,
что было, есть и что случится впредь.
ПОДРАЖАНИЯ
Октябрь уж наступил... Сменив жару в июне,
дохнул осенний хлад (в календаре июнь).
Мы с духом собрались – не распускать же нюни! –
отпор борею дать, откуда он ни дунь.
А вообще, в связи с глобальным потепленьем, я
вления чудес – по многажды на дню.
И всякий сам себе и конвоир, и пленник,
рыбак и шереспёр, попавшийся в мотню.
Октябрь уж наступил...Тепло придёт в июле:
прольют дожди, проклюнутся боровики,
и, как диктует нам Большой Закон Бернулли,
чему не миновать – бывать, куда ни кинь.
ОДА ОБЫВАТЕЛЮ
Не будучи ни лопарём, ни бедуином,
ни – даже – испанцем,
потому, возможно, порой нелюдим,
уходишь в себя, как черепаха в свой панцирь,
иль как тюлень от медведя,
под панцирь ближайшей из льдин.
Мирозданья древо, однако ж,
приемля во всём многоцветье,
пусть чуть менее чётко и красочно,
чем будучи молодым,
ты и сам для него покуда живой ещё ветвью,
и не только цветущей, но приносящей плоды,
не какую-то там общечеловеческую
политическую соцчечевицу,
но ядрёные обывательски,
как королевское манго иль авокадо.
И не нужны благодеяньям твоим свидетели-очевидцы,
и в апологию тебе златоусты-адвокаты,
ибо сам себе обвинитель ты и защита,
сам себе надзиратель и арестант.
Ну а что в загашнике ватника твоего осталось зашитым –
благодаренье, что шмонать дотошно надзиратель не стал,
ибо знает: у каждого – свои козыри,
в совокупности даже – сущая ерунда.
Но кто скажет, в грядущего нашего озере
глубока и темна вода?
Тут уж благо, что в заштате, в дали немыслимой
от столицы и от её суеты
у тебя всего две важнейших миссии –
припасти в зиму овощи да поливать цветы.
Как бы ни было в общем и целом погано,
ты приемлешь здоровым крестьянским нутром:
звёзд кремлёвских куда как живее агава,
писк синичий – не грохот метро,
дух антоновских яблок (в соломе ли, в вате ль
ты хранишь до поры) – не миазмы духов.
Да пребудет всегда и везде обыватель,
что в страду подымается до петухов.
***
Я стряпаю жульен – мне скучно, бес.
Вот лук, грибы, вот сыр, мука, сметана,
желание, возникшее спонтанно –
я голоден, а времени в обрез.
Я мог и в ресторан пойти, будь Крез,
увы мне – я не состоялся Крезом!
В том, что зовётся социальным срезом,
я представляю малый интерес,
хоть основной в нём составляю вес,
державы мощь являя и прогресс,
и, будучи собою мягче воска,
я – движитель державных главных действ,
я вездесущ – и по дрова, и в лес.
...Не в этом ли и состоит загвоздка.
***
Я изучаю жизнь Земли внутри,
пока в доступном мне наружном слое.
Вот обнаженье скальное, смотри,
свой след оставило в нём время злое:
застывшей чёрной лавы пузыри
перемешались с пеплом и золою,
а вот оттенков тёплых янтари –
считают, были некогда смолою –
взывают, пристальней всмотрись, узри
расцветку юрской, меловой зари,
не то иное древнее былое:
вот отпечатки – папоротник, хвоя,
а эти водоросли – купыри?
Тут, может, обитало что живое?
А эти механоглифы, детали
что значат? Птеродактили летали
иль бронтозавры к водопою шли?
И я открыл глаза. Мой сон был тяжек.
Чадила догоравшая свеча.
Визгливый голос певчих юрских пташек
в моих ушах назойливо звучал.
МИСТЕРИИ
1
Не собираюсь козырять ничем я.
Беспечен ток времён, как рек теченье
лесостепных, без преувеличенья, –
Цна, Савала, Хопёр, Воронеж, Дон.
И вовсе не кажу, что будет хуже,
когда зима скуёт морозом лужи,
а на стекле из листьев пальм и кружев
узор означит инеем и льдом.
2
Прекрасен миг любой поры, покуда
для русского, бурята иль якута
мир напрочь от страстей извне окутан
кошмой, песком, туманом иль иным
подобьем некоей инертной массы-
как ни твори магические пассы,
а не берёт напасть, – живи – не майся,
не ощущая за собой вины.
3
И то сказать, когда закончишь дело,
оттяжки страждут и душа, и тело,
парила чтобы плоть, и сердце пело,
пока очередных забот орда
мамаевым нашествием не грянет –
ан, нет ни у кого охранных грамот,
уж разве удивишься, а не рано
очередная началась страда.
4
Конец страды не означает отдых
в Карлсбаде иль на кислосерных водах,
или в местах иных, сегодня модных,
где на самих собой довольных мордах
под маскою блаженства скрыта ложь,
а на душе скребут всё те же кошки,
что и у всех, и тут уж – хошь, не хошь ты –
но с нетерпеньем ждёшь с вестями почты,
отсутствие которой – к сердцу нож.
5
Конец страды для большинства, однако,
всего лишь знак, а содержанье знака –
когда имеешь что поставить на кон
без риска превеликого – поставь,
а там уж жди, что в ум взбредёт фортуне –
фарт поимеешь иль надежды втуне, –
не пряник всё же в Вязьме или в Туле –
разброс от мясоеда до поста.
6
Не выйдет пост – и ладно, с мясоедом
смиримся, ибо нищему неведом
страх быть ограбленным, когда с соседом
всего лишь на двоих одна межа –
в недвижимости. А иметь межу лишь –
соседа разве только и обжулишь,
хотя и то сказать – не с мёдом улей, –
кому бурьяна на канаве жаль?
7
(Заметим, кстати, что борьба с бурьяном,
когда бурьян в преобладанье явном –
не справиться и пятистопным ямбом –
страду хоть и растягивает, но
дарует ей, однако же, и привкус
особенный – как будто ты ириску
жуёшь, сам подвергая зубы риску,
но, впрочем, с риском сжились мы давно).
8
А нам уже пора к тому началу, –
река лесостепная, степь и чалый,
не то чтобы уж вовсе одичалый,
но всласть вкусив степных медовых трав,
сам по себе и, стало быть, ничейный,
не от аристократов, не от черни,
не от хазар иль скифов, но – кочевник,
ему едино – посуху иль вплавь,
9
как временам, которые мы судим
по прихоти устройства наших судеб,
покудова имеется в посуде
для стимула раздумий хоть глоток,
к кому они, в конце концов, добрее –
к хазару, ассирийцу иль еврею,
и почему нас солнце разно греет, –
расставим точки, подведём итог.
10
Так что ж там в сумме – радости, печали?
В каких курганах затерялся чалый?
На Цне или на Стиксе чёлн отчалил
с тем, к берегам иным кому черёд?
Кто вслед за ним помечен тяжкой метой,
той самой, от какой отсрочек нету,
что обрывает песню недопетой,
и злополучный чёлн влечёт вперёд.
11
Но, впрочем, что нам меты – мы в мажоре,
не нам о вёсла набивать мозоли,
никто не сыпал нам на раны соли,
а и посыплют, кожа – что сухарь.
А Цна иль Стикс – была б плотвичка либо
судак, да вообще люба рыба,
а костерок – щепа: и дуб, и липа,
и пусть неспешно булькает уха.
12
Служенье музам суеты не терпит*.
Мы сбросим рёмки, вырвавшись из терний,
а следовавшие за нами тени
получат по заслугам окорот,
как нечисть, что перед законом божьим
беспомощна. Мечтать ли нам о большем,
чем то, что есть?..
И камень будет брошен
в курган, а не на чей-то огород.
__
* “19 октября” А.С. Пушкин, 1825
|
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ РЕМИНИСЦЕНЦИИ
Собака лает, ветер носит,
бомж на похмел полтинник просит.
Стукач под диссидента косит,
блатная «феня» под иврит,
плешь маскируется под проседь,
кто не пахал, тот «зелень» косит
(а накосив, уж сноп не бросит).
Ответ всегда в самом вопросе –
так полагает Демокрит.
СЕПТИМЫ
Подамся на фазенду летом,
пребуду там анахоретом
до августа иль сентября,
свой окорачивая норов
вовне пустых и праздных споров,
средь огурцов и помидоров.
Вставать ни свет и ни заря,
ходить босым по травам росным,
философическим вопросам
давая напрочь окорот,
одну идею лишь приемля –
пахать, лелеять, холить землю,
что кормит и меня, и семью, –
то бишь мой сад и огород.
А что до тонкостей вселенских –
к удилищам приладив лески,
а к ним крючки да поплавки,
сиди, соображай на бреге,
кто и зачем творил набеги –
Мамай, Иосиф Сталин, Бегин?
Зачем? Зудели кулаки?
Эх, кипень-белизна на сливах!..
А что до тех коров бодливых? –
во прахе, в нетях да в молве.
Крушатся думами семь пядей
во лбу. И впрямь, скажи-ка, дядя.
А впрочем, надо ль, на ночь глядя? –
уж пусть трезвонит соловей.
***
На что бы поменять житейский опыт,
а заодно телесные недуги.
Случалось, вместо дёгтя гнали копоть,
а из сухих оглобель гнули дуги,
затем лишь только, чтоб ногой не топать,
когда порой случалось быть не в духе.
И вот теперь мы – старики, старухи –
вкусивши торты, чёрствые краюхи –
обозначаем свой житейский опыт
как то, чему случилось состояться:
тот моет пол, а этот печи топит
и стряпает бесхитростные яства –
овсянку, скажем, или всмятку яйца –
чтобы унять постыдный чрева ропот,
а в небесах душевных стало б ясно.
***
Как время мчит! – за половину осень,
а там, как должно быть тому, зима:
тьма во дворе и в шесть, и в семь, и в восемь,
и пополудни в пять глухая тьма.
День световой ужался до упора,
оставив время для неспешных дел.
И то сказать, страда ещё не скоро,
не поспешая, делай, что хотел.
Для лестничных перил тачая лясы,
осмысливай языческие глоссы –
с того-то, знать, и мудрым стал, и лысым,
похоже, древним греком был собрат…
Всё ж к философским воспаряя высям,
ты не Солон пока и не Сократ.
ВЕСНА КАК ПОЗИТИВ
Любовь моя, кончается апрель;
разверзлись хляби, обнажились кочки;
взошла трава, и лопаются почки
на древесине; зеленеет ель;
но это всё покудова цветочки:
спит сладостно пчела, и дремлет шмель,
уральский соловей ещё свирель
свою по нотной выверяет строчке,
а тот, кто за зиму не озверел,
теперь уж точно не дойдёт до точки,
поскольку зелень благостна для глаз
и для души, и вообще для плоти,
и муть обиды илом улеглась,
как сапропель в незыблемом болоте.
***
Поскольку все дела мои – уклад,
рутина быта, из куля в рогожу,
за неименьем каменных палат
абы придётся где доход итожу,
чему не то чтоб несказанно рад
(поскольку ушивать случалось кожу),
однако же не франт-аристократ –
сомнением души не потревожу;
не мелочен – неведом мне карат –
делам по жизни счёт веду пудами:
поскольку тут не зреет виноград,
ничуть своими не смущен годами,
способен корнеплоды ковырять,
к чему привык едва ль не при Адаме.
БРИТАНСКИЙ КОТ
Кот возлегал близ огуречной грядки:
охота на мышей – лукавый труд.
В саду кот устанавливал порядки,
поскольку он хозяином был тут.
Зимой диванной грезил он об этом,
ночь напролёт на гладильной доске
мечтал побыть в саду анахоретом,
лишь сам с собой и более – ни с кем.
Постичь ли мыслей ход кота-британца
и надо ли их нам постичь пытаться,
добраться до истоков и глубин –
подвигло что кота: инстинкты, гены,
банальное желанье перемены,
тестостерон, не то гемоглобин?
ОРЕНБУРГСКИЙ ПЛАТОК
(Британский сонет с подтекстом)
Я – котовод. В хозяйстве я имею
кота. Мой внук содержит тоже – двух.
Линяет кот. В отличие от змея
он вместо шкуры сбрасывает пух.
Мой кот – британец. Родовитый. Ражий –
с него-то я уж начешу на пряжу,
не меньше фунта за один прочёс.
Пух не обременит забот поклажу,
с того, глядишь, и бизнес свой налажу.
Загвоздкою всего один вопрос:
платок – он по сердцу матронам, девам,
а кот, подобно всем британцам, демон.
Настало время чёса. Ну, и где он? –
А он, змеюга, шкурою оброс!
***
Обязанность любого короля,
царя, владыки или государя
в Андорре, Лихтенштейне иль в Судане
суть бденье у державного руля,
пусть будучи не в творческом ударе,
но всё ж извилинами шевеля,
держать иль на нуле, иль близ нуля
давление общественное в паре.
Я сам свой день в своём дому крою,
и знаю, сколько пчёл в моём рою,
и что из них на липовом нектаре
задолжены, а уж в какой из тар
хранить переработанный нектар –
решенье в пчёлах, а не в государе.
***
Коль не чужак ты слову, коли маг
в общении, и если твой учитель
Проперций был, тем паче – Каллимах,
тебе одно – карандаши точить и –
дай Бог тебе папирусов, бумаг,
а уж в какую ты из колымаг
впряжёшь коня крылатого – Пегаса –
вперёд! – а там уступ или овраг,
свет солнечный иль непроглядный мрак –
твой конь крылат, так нечего пугаться,
покуда звёзды в небе не погаснут
(они погаснут и в твоих очах)
и озарение, как взрыв фугасный.
Лишь голова б осталась на плечах.
***
В один прекрасный день когда-то где-то
мой внук издаст и пустит по рукам
литературное наследство деда,
чья жизнь была не столь уж коротка,
не аскетична, даже и диета
докукой не была для старика,
но были пиво, водка, арака
студёною зимой и жарким летом,
признаем, дед себе был верен в этом,
а в остальном смирения аркан
набросил на себя и был неведом
литературоведам-дуракам.
Дай бог, чтоб не иссяк вина стакан
из ягод, что с листоузорных веток.
|
Дмитрий Алексеевич Коноплин – поэт, умудренный житейским и профессиональным опытом. Видно, что он привык опираться в поэзии, как, впрочем, и в жизни, только на свои знания и умения. Вследствие этого его поэтические образы точны и зримы.