|
И вот – Юлия Друнина. Москва, Георгиевский зал Кремля, превращённый в банкетный, заключительная встреча участников съезда Всесоюзного бюро пропаганды художественной литературы. Знакомый писатель в летах, Алексей Домнин из Перми (недавно побывавший в Кирове), подходит ко мне с загадочной улыбкой и спрашивает негромко, не хочу ли я познакомиться с Юлией Друниной. Понятна реакция молодой по писательскому стажу поэтессы, и через пару минут они подходят: прекрасная, статная, светловолосая, известная и уже заочно любимая Юлия Друнина и довольный Алексей Михайлович. Конечно, обстановка явно не для разговоров, короткое знакомство – и в моих руках её сборник с надписью автора. Встреча – как вспышка. И после – её стихи. А я для вас неуязвима, Вот, такие стихи о любви. Каждая строка – как снаряд, выпущенный из самого сердца. И это - тоже лирика, освещённая огненными всполохами военных лет. Её чуткая к справедливости и красоте душа в девичьем возрасте попадает в кромешный ад войны: бомбёжка, контузия, многодневный выход по немецким тылам к своим, работа санитаркой в условиях фронта, и позднее - почти смертельное ранение (пуля прошла в 2 мм от сонной артерии). Естественно, госпиталь в тылу, инвалидность, возможность приносить пользу и вдали от фронта. Но такова была закваска молодого в те годы поколения, что быть полезным в тылу большинством из них расценивалось почти как предательство: ведь там, под огнём, гибнут их товарищи, решается судьба большой и любимой страны. Я ушла из детства в грязную теплушку, Я пришла из школы в блиндажи сырые, Да, именно от Прекрасной Дамы… Уже с 11 лет она стала сочинять стихи, в которых – и неясные мечты о будущем, и надежды на встречу, конечно же, с принцем, и многое из того, что переходит в первые собственные строки из прочитанного ранее и услышанного от старших. Словом, 99 процентов романтики. У её матери, Матильды Борисовны, женщины с музыкальной душой и польскими корнями, была, вероятно, и заметная внешность, что всё вместе перешло и к дочери, так что романтизм Юлии был, видимо, тоже не случаен. Зато отец, историк и педагог Владимир Павлович Друнин, был до конца своих дней самым близким другом Юлии. Интересно, что Елена, собственная дочь Юлии Владимировны, словно соблюдая традицию, была духовно более близка тоже к отцу, поэту Николаю Старшинову. После ранения в шею в 1943 году, простившись с госпиталем, Друнина делает попытку поступить в Литинститут, и – мимо. И запомнит этот урок несправедливости: ведь ей есть что сказать, ведь она может это! И действительно, за спиной – не только огонь и человеческое горе, но и первая любовь, которую отняла-таки война. …Любимые нас целовали в траншее, И тут невозможно отделить одно от другого, хотя впоследствии иные мэтры ставили ей это в укор: дескать, сколько можно о войне-то!.. Сколько нужно, господа. Многим из вас и не снилось, что и сколько пережила молодая, красивая от природы девушка-санитарка, вчерашний романтик с ранимой душой и высокими идеалами, уже знающая своё творческое предназначение! …А вечером над братскою могилой Она снова отправляется на фронт, уже в звании старшины медицинской службы, повзрослевшая, узнавшая цену человеческим достоинствам и преступным слабостям, кои на фронте встают во весь рост: и безымянному, но не менее прекрасному, подвигу; и карьерным победам тех, кто стремился и в этих условиях пробиться наверх, к званиям и удобствам. Вот почему и в мирной жизни ей претила любая чиновничья спесь, вот почему она становилась резкой и наотмашь откровенной, когда встречала посягательства иных литературных генералов на свою или чью-то личную честь, всеми силами души оберегая святую память о павших на той страшной войне в том числе и за принципы честности и мужества. … Я пальто из шинели давно износила. Она была окончательно комиссована с военной службы в сорок четвёртом, после тяжёлой контузии. И, конечно же, вскоре снова переступила порог Литературного института. А вернее, помня недавний опыт, совершила тихую атаку: просто пришла, просто заняла место в аудитории и просто сдала со всеми вместе экзамены за уже начавшийся без неё семестр. Она не могла уже позволить кому-то снова дать ей от ворот поворот, ибо уверена была в своём истинном призвании, за которое надо было побороться. Вот так, тихо, но по-фронтовому. Послевоенная Москва не баловала никого, в том числе пришедших с войны, часто не имевших надёжного тыла и сносных средств к существованию. Потому солдатские сапоги и шинель не спешила снимать и Юлия. Тем более что и поэт Николай Старшинов, ставший ей мужем, тоже - бывший фронтовик. Родилась дочь, вместе росли как писатели, старались вырваться из бытовых неустройств. Подросла дочка, стали выходить сборники, оба – и Юлия, и Николай – были уже самодостаточными людьми и писателями, и через 15 лет супружеской жизни разошлись, оставшись добрыми друзьями, о чём говорит такой факт со слов Николая Старшинова, попутно раскрывающих весьма скромные достоинства Юлии как хозяйки: «Только через пятнадцать лет, когда мы развелись и пошли после суда в ресторан — обмыть эту процедуру, она призналась, что это был вовсе не суп, а вода, в которой ее мать варила картошку «в мундирах». В своих воспоминаниях бывший муж очень тепло отзывался о ней. «Смешная, трогательная, наивная, бескомпромиссная, незаурядная, светлая…» – говорил позднее поэт о жене, что не так часто бывает. И два штриха к портрету самого Николая Старшинова. Я знала, сколько молодых поэтов он открыл, скольким дал дорогу и как занят в работе издательства «Молодая гвардия». Но только что вышел сборник частушек, собранных им, и я решилась показать ему поэму, в которой доброе место занимали частушки, но мои собственные. И он нашёл время, хотя едва слышал обо мне тогда и вполне мог отказать в просьбе. А тут – читая, от души посмеялся, поделился своим юмором, определённо поддержал. Такое вот поколение, такая вот школа чести и достоинства. Но вернёмся в тот непростой для них обоих период. Когда умирает любовь, Насильно сердца не зажжешь. И она, наконец, пришла – та любовь, что делает из женщины королеву, великодушно прощает слабости, окружает надежным тылом, сердечным теплом и заботой. Можно смело сказать, что без этого многолетнего союза - поэта Юлии Друниной и Алексея Каплера, кинодраматурга, популярного телеведущего и просто красивого и мудрого человека – мы бы не знали той великолепной во всех смыслах женщины (многие сравнивали её с Любовью Орловой), известной писательницы и общественного деятеля, каковой в эти годы стала Юлия Владимировна. Поэт Марк Соболь как-то сказал поэтессе, что Каплер «стянул с нее солдатские сапоги и переобул в хрустальные туфельки». Она согласилась. И далее, уже Николай Старшинов: «Я знаю, что Алексей Яковлевич Каплер… относился к Юле очень трогательно — заменил ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя». А вот строки из письма самого Алексея Яковлевича: «…Пойми, моя такая дорогая, я еще “развивающаяся страна” – и буду возле тебя становиться лучше, бережнее к тебе, к нашей любви… ты – мой дом на земле…» Наступили лучшие во всех смыслах годы для Друниной. Каплер много работал сам, жил очень интенсивной творческой и общественной жизнью, достаточно вспомнить, что именно им были написаны сценарии к таким фильмам, как «За витриной универмага», «Полосатый рейс» и «Человек-амфибия». Юлия поневоле поддалась этому ритму, этой насыщенности бытия и творчества, что питала и её стихи. Одна книга выходила за другой. Её имя становилось не просто известным, но и особенным на фоне всей отечественной поэзии тех лет. Ей удалось военную лирику сделать женственной, а любовную – полной крутых волн и грозовых всполохов. Ждала тебя. Её новые книги «В двух измерениях», «Окопная звезда», «Я родом не из детства» пользуются искренним интересом читателей. Выходит повесть «Алиска», автобиографическая - «С тех вершин…», публицистика. Всё это говорит о большом диапазоне её творчества, уровне таланта. И не случайно в 1975 году за книгу «Не бывает любви несчастливой» она была награждена Государственной премией РСФСР имени М. Горького. Она входит в редколлегии ряда журналов, а в 1961 году - "Литературной газеты". В 1967 году Друнина побывала в Германии, в Западном Берлине. И когда бывший немецкий солдат спросил её, как же она не только выжила в той войне, но сохранила свою красоту, да ещё и пишет стихи, Юлия Владимировна коротко ответила, что воевала совсем на другой стороне. Вряд ли в этот момент на её груди сияли все ордена и медали, среди которых Орден Отечественной войны 1 степени и достойнейшая из медалей - «За отвагу». В эти же годы вошли в народ её знаменитые строки, которые, конечно же, останутся в истории: Я только раз видала рукопашный, Но и привычной лирике уделяется всё больше времени, о чём говорят и названия книг: «Бабье лето», «Не бывает любовь несчастливой», «Разговор с сердцем», «Современники»… И опять ликованье птичье, Поднимусь, соберу все силы, Отношение к её поэзии со стороны критиков, да и некоторых сотоварищей по перу было неоднозначно. Критики упрекали за превалирование военной темы в лирике, ну, а некоторые «сотоварищи», естественно, не хотели признавать её значение как писателя по разным причинам. Это и обыкновенная зависть к успешной, признанной в том числе властью, поэтессе, и личные счёты тех, кто обжигался о её прямоту и честность, и просто вкусовые предпочтения. Так что совсем не простым было её участие в работе Союза писателей СССР на громких должностях. И о том, что делание карьеры вовсе не входило в её истинные планы, говорит такой факт. Когда в 1990-ом она стала депутатом Верховного Совета СССР и стремилась благодаря этому изменить неважное положение дел в армии, защитить интересы и права участников Великой Отечественной войны, - то, убедившись в тщетности своих усилий, устав стучаться в двери, где не хотели её понимать и даже просто принимать по таким вопросам, - она без колебаний рассталась с Верховным Советом: «Мне нечего там делать, там одна говорильня. Я была наивна и думала, что смогу как-то помочь нашей армии, которая сейчас в таком тяжелом положении… Пробовала и поняла: все напрасно! Стена. Не прошибешь!» Все грущу о шинели, Дни летят, словно пули, И куда же мне деться? В 1979-ом ушёл из жизни Алексей Каплер и был похоронен там, где они были счастливы, где исходили извилистыми тропами многие чудесные места Старого Крыма, приюта счастья и вдохновения. Как мы чисто, На памятнике жена осознанно оставила место и для своего имени. Так начался период возвращения на грешную землю, крутой поворот судьбы, совпавший с драматическими событиями в стране. Открывались всё новые страницы ужасающей реальности 30-ых годов, когда в лагерях сидели и уничтожались по большей части лучшие слои населения. Начались междоусобные конфликты на территории страны. «Теперь, узнав жестокую правду о второй – трагической, чудовищной, апокалипсической стороне жизни тридцатых годов, я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб за высокие идеалы, которые освещали наше отрочество, нашу юность и молодость…», - из письма Юлии Друниной. Требовалось немало сил, чтобы всё это переварить, пережить, найти силы для творчества, без которого она не представляла жизни. За утратою — утрата, Что же делать?— Кто осилил сорок первый, Она и сама жила с обожжённым сердцем. Не было надёжного и душевного тыла. С корабля современности всё чаще стали сбрасывать достойные писательские имена, обвиняя в приверженности к сталинскому режиму, мимоходом и бездумно, а иногда очень даже с умыслом, клея ярлыки: «коммуняга», «ушедшая натура», а после и вовсе – «красно-коричневый». И надо ли говорить, с какой болью она встретила вести о развале СССР! И Друнина приняла этот вызов. Никто не мог заставить её поступиться теми принципами, что ковались на фронтовых дорогах. И она как может – выступлениями, печатной публицистикой – пытается остановить эту волну расхристанности, вседозволенности, жестокого прагматизма, не жалующего тех, кто слабее или принципиальнее, - тех же афганцев, многое переживших и оказавшихся людьми второго сорта на собственной родине. Однако всё меньше оставалось сил на борьбу, годы начинали медленно стирать молодость души и красоту; одиночество и каверзы быта, с которым она всегда была на «вы», а главное, тревога и боль за судьбу страны не оставляли ни на минуту. Всё вело к трагической развязке. И по-женски так понятны её прощальные слова: «Оно и лучше – уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня …» Расставшись на фронте с грёзами о Прекрасной Даме и Принце, она всё-таки узнала, что значит быть любимой, любящей и прекрасной внешне. То есть редкий случай, когда мечты осуществились. И с потерей своего принца, под натиском более чем коварного времени она стала терять себя – и как женщину, и как поэта с творческими надеждами. «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…» И стихи, обращённые к тем, кто остаётся: Ухожу, нету сил. Лишь издали Но боюсь, что и вы бессильны. Эти строки ясно подтверждают, что уход Юлии Друниной из жизни – не момент короткой вспышки отчаяния или временной, хотя и тяжёлой, депрессии. Это был совершенно сознательный шаг: была подготовлена к изданию рукопись книги «Судный час» с горькими строками о России, был назначен день и час, в дверях дачи оставлена записка зятю, что и как предпринять в первые минуты после приезда, и письмо поэту Владимиру Савельеву, мужу подруги, Татьяны Кузовлевой, с объяснением своего поступка. Это был последний вызов бывшей отважной фронтовички рыночному времени и всем, кто пустил под откос «наш бронепоезд», чтобы вырвать из сердец бывших воинов и просто достойных людей гордость за великую страну и её историю. И в условиях тех лет – это был уже не столько поступок, сколько подвиг. 21 ноября 1991 года Юлии Друниной не стало. За все, что было, Всему, что будет, Престолы счастья Возможно, в сравнении с классиками-поэтами Друнина предстаёт не столь ярким писателем. Но то, что диктуется горячей душой и принципами достоинства и справедливости, - весомо не менее изысканных сравнений и витиеватых фраз, когда читателю так и хочется спросить: «Ну, и что?!» А Друнина одной-двумя строками брала читателя в плен, оставалась надолго в душе многих, для кого искусство – это не красивые слова или приятный глазу пейзаж, а то, что помогает каждому достойно жить и оставаться на этой земле Человеком. Похоронки, |
|
Писать о людях, которых знала лично, - и проще, и сложнее. Проще – потому что уже есть та главная мелодия души, что сопутствует образу героя документального рассказа. А сложнее – потому что живы современники этого, к примеру, поэта, и не дай бог ошибиться в каких-то фактах, пусть не самых главных, но всё же… Остаётся только уже со своих человеческих и художнических позиций рассказать о главном в судьбе того или иного писателя, приоткрыть важнейшие страницы их произведений. 
