Я уже как-то упоминала о наличии на моём «Рабочем столе» небольшой папки со стихами, к которым надо вернуться, когда будет время. Так бывает – открываешь страницу газеты, журнала или подборку на сайте, глаза выхватывают ту или иную строфу или стихотворение, а весь цикл не  спеша пройти некогда, - тогда в два счёта копируешь, - и вот оно, любимое или даже только что открытое для тебя чудо поэзии, - в той самой папке.

 …Время предателей. Время пролаз и подлиз,
деготь вранья услащающих ложкою меда.
Время деревьев, повернутых кронами вниз.
Время кротов, научающих птицу полету.

Время убийц, ощущаемых каждой спиной.
Время, когда, опустевшие души калеча,
сленг иноземный срастается с феней блатной,
чтоб мародерствовать в русской болеющей речи…

И – всё, ты уже в плену у этих строк, у этого сердца, у того времени, которое ещё вовсе не прошло.

Юрий Беличенко. Фамилия знакома, и только. И вдруг…

Кто такой? Откуда родом? Как выглядит? Что за судьба?..

Вылавливаю из «поиска» фото, и – боже ж ты мой! Хорошо знакомое лицо! Читаю биографию, - да мы же в одно время заканчивали заочное Литинститута!.. Конечно, общения и не могло быть: у меня - подруги, хоть и старше меня, а у него уже, и тем более в друзьях, – не вчерашние провинциальные школьники. И надо было пройти чуть не полвека, чтобы тропы наши встретились почти лоб в лоб…

…Пустыми идут электрички,
верша свой назначенный круг.
И смотришь скорей по привычке
на все, что творится вокруг.

Как банки, артели, картели
сшибаются в смертном бою.
Ведут телесъемки в борделе.
Убийцы дают интервью.

Как стынут на уличных водах
мазутная сажа и вонь,
и днем в городских переходах
голодная плачет гармонь.

И кажется: это - разлука,
и время - совсем на краю.
Но чувствую женскую руку,
крестящую спину мою.

Неприбыльно время земное,
и ноша моя нелегка,
но, словно бы крылья за мною -
крестящая эта рука...

Конечно, «я вам не скажу за всю» поэзию тех смутных лет, но эти строки «пробирают» до самого нутра души и ума… По крайней мере, так случилось со мной.

Конечно же, стоит за ними уже весомая основа в смысле зрелости ума и сердца. Окончил два института (ещё Политехнический в Харькове, а позднее  экстерном Донецкое высшее военно-политическое училище), служил в ракетных войсках, с которыми связал не только свою жизнь, но и творчество в большой степени (чего стоит книга «Как первая любовь – ракетные войска»!)… Но смею утверждать, что в глубине души он был в первую очередь Поэтом, несмотря на профессионально насыщенную жизнь: и ракетчик, и после военкор, чья жизнь не раз и не два подвергалась опасности, ибо Беличенко рвался туда, где было рискованнее, но где ждали его истинные герои очерков – люди мужества и верности родине даже  в эти сложные во всех смыслах годы…

…Вышли из войны, как из купели,
И, не доверяя тишине,
Перед жизнью словно оробели,
Словно бы остались на войне.

Их высокой чести и печали
Обучали пламя и свинец.
Школы до сердец не достучались –
Пули достучались до сердец.

Неудобны, словно марсиане,
Равные по песням и судьбе,
Формулы, известные заране,
Снова проверяют на себе.

Им сегодня тесно на Арбате,
Музыка для них не весела –
Где-то в Кандагаре иль Герате
Раненая молодость прошла.

Вот она, в составе отделенья,
В голубых беретах, на броне,
Как одно прекрасное мгновенье,
Кнопками приколота к стене.

А за кадром пули пролетали
И горела техника в пыли.
А отцы – боев не наблюдали,
И уже до пенсии дошли.

И Отчизна, что сказала: надо
Вам побыть в пороховом дыму,
На героев смотрит виновато,
И пока не знает, почему.
«Из Афганского блокнота»   

Юрий Беличенко был одним из тех корреспондентов очень известной и любимой тысячами читателей «Красной звезды», что несли правду из самых горячих точек неспокойного мира. Иначе и быть не могло: сам Беличенко - поистине многогранная личность: журналист, поэт, публицист, и к тому же смелый и красивый военной статью человек. И он же всячески поддерживал творческие поиски  авторов, и не только молодых. Казалось, Юрий слился с этим изданием, и когда волею судьбы произошла ломка налаженного курса газеты, он уволился, и всё-таки, спустя какое-то время полковник Беличенко вернулся туда снова уже на более приемлемых для плодотворной работы условиях. Хотя имя его уже становилось достаточно известным, выходили книги, удостаивались премий. То есть, мог бы пойти и в более-менее свободное плаванье. Но очевидно, верность газете, артиллерийской братии, друзьям-журналистам была стержнем его характера. И не отсюда ли такие его стихи:

…Судьбе и веку благодарный,
почти не явленный числом,
осколок рати легендарной,
зачем-то пущенной на слом,

я не ищу в себе героя. -
Я лучше печку растоплю.
Музыку нежную настрою
да бабу снежную слеплю.

Да на границе огорода
для снега выстрою заплот...
Когда в России нет народа -
то каждый сам себе народ.

А куст рябины, чуть оттаяв,
с ветвей отряхивает лёд...
Снигирь клюет - как Чаадаев
свое отечество клюет.

О, сколько их, таких свободных,
страну клюющих задарма,
отменно умных, благородных,
но все же сдвинутых с ума,

казнимых, каторжных, болящих
родило в замыслах благих
свободу блуда - для гулящих,
свободу слова - для глухих!

Почему ещё так моя душа отозвалась строкам Юрия Беличенко? Видимо, и потому, что без громких слов в нас свято вызрело в своё время чувство благодарности отцам, отстоявшим нашу жизнь, независимо оттого, погибли они или вернулись домой. Зримо и реально это, конечно же, не могло не высветиться в Юрии, его характере, судьбе и, наконец, сначала военной службе, а потом и журналистской деятельности в «Красной звезде». Воин и Поэт не могли жить друг без друга.

В суете, суматохе и дыме,
За работой своей дотемна,
Мы б, наверное, стали другими,
Не вспаши наше детство война.

Откровенно признаемся в этом:
Наши судьбы в масштабах страны
Освещались естественным светом,
Отраженным от молний войны.

Ни вины, ни обиды здесь нету,
Ни к чему привставать на носки.
Под горячим светилом Победы
Наше поле давало ростки.

Мы спешили, спешили, спешили,
Но в душе понимали одно:
Совершить, что они совершили,
Нам, наверно, не будет дано.

Отрешимся от праведной блажи,
Воздавая почет старикам, -
Ведь История наши поклажи
Не фасует по равным тюкам.

Мы за спинами их постарели.
Но, наверное, логика есть,
Что о тех, кто в огне не горели,
Нам заботиться выпала честь.

В одной из своих книг Юрий размышляет: «Нам-то в тайне казалось, будто успехам или неуспехам своим мы сами себе причиною, сами на распутьях выбирая, куда повернуть и что потерять. Сейчас я понимаю: это не так. И возникшие на пути препоны, и наш выбор, и все, что следовало потом, было определено исторической жизнью России, увязывая нашу судьбу с её непредсказуемой судьбой. А её судьба, что ни век – темна, и правит ею не партийный вождь и не православный царь, не здравый смысл и не твёрдый замысел, а всякий раз какая-то нелепица, порыв, случай, предвидеть и предотвратить который заранее невозможно.

Одна лишь надежда, что случай этот таит в себе Промысел Божий».

У меня нет сомнения, что именно этот самый Промысел и вёл Юрия по жизни.

И соединил в нём мужество Воина и сердце Поэта. Вот почему так близок стал ему Лермонтов, и, несмотря на постоянные и дальние командировки, он пишет – не эссе, не очерк, а  полновесную по содержанию и размышлениям книгу «Лета Лермонтова». Вот как вспоминал об этом Юрий Грибов, писатель, редактор, хорошо знавший Юрия: «Лермонтова он беззаветно любил как великого поэта и храброго русского офицера. Кажется, он во многом ему подражал и, может, поэтому выделялся в коллективе благородством, умом и тактом, особым обаянием. Я его иногда в шутку спрашивал, не дворянского ли он рода, и Юрий Николаевич шуткой же отвечал:

– Владею имением на Тамани в шесть соток вместе с плетнем!

...«Лермонтова» он успел закончить. Мы с ним вместе поехали в Переделкино к Олегу Михайлову, сотруднику Института мировой литературы, одному из лучших критиков. Михайлов быстро прочитал рукопись, написал рецензию для издательства, потом позвонил:

– Завидую! Прекрасная книга! Я бы автору премию дал и кандидатскую степень!

Премией Юрий Николаевич был потом отмечен. И даже не одной». Как, впрочем, и нет сомнения, что Михаил Юрьевич был всегда рядом с ним, иначе откуда такие строки, что бьют в самую суть, в самый нерв его стихов:

…Грехов и заблуждений не минуя,
я не грешил ни честью, ни строкой.
Я жить хотел в эпоху не больную,
но у России не было такой.
И ты, Архив, к великим не ревнуя,
прими меня под папку номерную
и с Лермонтовым вместе упокой!

А ведь  написано это за 10 лет до смерти…

И даже вроде в совершенно лирических стихах звучит та самая музыка – и земного, и небесного, что переворачивает душу… Тот случай, когда «кончается искусство и дышат почва и судьба…» Мне кажется, что мы ещё не открыли - во всей глубине с мощной внутренней энергией его строк - большого поэта, в том числе и потому, что порой боимся со всей откровенностью и любовью признать «обыкновенное чудо». Обыкновенное – потому что вот, жил в одно время с нами, вкалывал как журналист, был настоящим офицером, писал вроде бы неплохие стихи, но чтобы - чудо…

… Выйдешь ночью - большая луна
за леса свои зарева прячет.
У вокзала гулянка хмельна
под советскую музыку плачет.

Задевая за кроны дерев,
ходят звезды по вечному кругу.
И какой-то неясный припев
добавляется каждому звуку.

И глядишь, как с осенних дубрав
прилетает листва золотая.
И стоишь, как последний дурак,
непонятные слезы глотая...

А надо просто взять в руки тот или другой сборник, где Юрий Беличенко вырос и возмужал как поэт, и убедиться, что нам крепко повезло, мы жили рядом с ним, и сейчас он с нами – не в книжной обложке, а в душе. Ему ничего не стоило одним взмахом поэтического крыла оказаться в другом веке, к примеру, рядом с Пушкиным, и в то же время сказать о России своего времени так, как мало кому удавалось.

…Она – не Рим.
Она, скорее, Азия.
Она не позабудет сгоряча,
как Годунов с тяжёлыми подглазьями
ей высватал Емельку Пугача.
Как изменив свое предназначение
при виде иноземного врага,
в ней царь Кащей уходит в ополчение
и медсестрой становится Яга.
Россия дремлет.
Ей ещё отпущены
и молодость, и слава, и беда.
И пусть она уносит сани Пущина,
хоть он и сам не ведает, куда.
А, впрочем, Пушкин, ни к чему пророчества!
Тебе ещё с бессонницы ворочаться
и, не проснувшись, требовать «Клико».
Любить. Шутить. Поеживаться молодо
от русского общественного холода,
где трудно жить,
но пишется легко.
«Сани Пущина»

«Где трудно жить…» В самом начале нового века  заявила о себе и серьёзная болезнь Юрия, требовалась операция. С большим трудом друзья и сподвижники по работе собрали необходимую сумму. Всё прошло вроде хорошо, Юрий уже делился новыми, в том числе творческими, планами. Но 8 декабря 2002 года он не дошёл до редакции «Красной звезды»: рванул предательский тромб и ударил прямо в сердце.

После его ухода стараниями жены, поэтессы Ольги Ермолаевой, Александра Долинина и других  была издана небольшая книжка «Прощеное воскресенье», которая стоит дорогого, потому что там – лучшее из предыдущих сборников. У кого-то они наверняка есть: «Звенья», «Время ясеня», «Зов чести», «Арба», вышедшая уже незадолго до смерти,  и другие. Позднее вышел сборник «Час исповедальный» - к чести издательства «Культура» и на радость читателям.

К шестидесяти годам, будучи ещё далеко не пожилым человеком, (учитывая офицерский характер), он создаёт документальный роман-исповедь «Пишу, чтобы жить…» О большом труде, посвящённом Лермонтову, я уже упоминала. Учитывая его непрестанные командировки, удивляешься, сколько он успел сделать как автор, причём значительного и на высоком уровне. Потому и награды, коими был удостоин Юрий Беличенко, были по-писательски заслужены, без какой-либо оглядки на его служебные достижения, которые были не менее весомыми. Кавалер ордена «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» - это не только хорошо звучит, но и напоминает в том числе об огромной культурно-просветительской работе журналиста и поэта в той же «Красной звезде».

А мне не даёт покоя одна, возможно неожиданная, догадка. Во время болезни, оглядываясь на судьбу свою, вспоминая поэта и воина Лермонтова, о котором, кажется, Юрий никогда и не забывал, не обращался ли он к нему со знаменитыми строками из «Завещания» классика?

Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
...А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю 
Поклон я посылаю.

Разве это и не о нём, Юрии Николаевиче Беличенко? И о станице Крымской Краснодарского края, где провёл своё детство и полюбил навсегда… это о нём.
И что «плохи наши лекаря» (что не в телевизоре), и что ранен в грудь – о нём же…

Переболеть, пережить такие годы, такой слом всего и вся!.. И выстоять!

Я не только надеюсь, но и уверена, что они встретятся там – Михаил Юрьевич и Юрий Николаевич.  И будут болеть за нас оттуда…И молиться за Россию.
       
И последнее. Предвидя своё уже недолгое пребывание на этой грешной земле, он как-то в разговоре с другом сказал, что его начнут читать лет этак через пятнадцать. Пока не до поэзии, он считал, выживать надо.

Вверх

Комментариев: