|
***
Как страшно одному
Перед листом бумаги.
Она бела, как смерть,
она, как жизнь, пуста.
И что мне делать с ней?
И где мне взять отваги
коснуться белизны
дрожащего листа?
Но первые слова —
пока ещё неясно —
забрезжат в глубине...
И распахнётся твердь...
И я уже не здесь.
И надо мной не властны
безжалостная жизнь
и жалостная смерть...
***
И на вершине, и на дне,
во тьме ночной и днём
Господь нуждается во мне,
и я нуждаюсь в Нём.
Не поддаётся духу плоть.
Но мы её смирим.
Со мной повсюду мой Господь.
И я повсюду с Ним.
Когда ж архангел вострубит
конец пути сего,
Господь за всё меня простит.
И я прощу его.
***
Это — всего лишь стихи.
Это — всего лишь слова.
Хриплые, как мехи.
Хрупкие, как трава.
Трепет пугливых строф —
жизнью на волоске.
Это — всего лишь кровь,
спёкшаяся на листке.
***
Поэт не должен быть счастливым.
Он не для этого рождён.
Его удел — больным и сирым
брести куда-то под дождём.
И чтоб его вела кривая
и очень скользкая стезя,
и вьюга пела, завывая...
Ему без этого нельзя.
Поэт не должен быть богатым,
успешным, бравым и лихим.
Голодным и слегка поддатым
обязан он писать стихи.
И чтоб его терзали беды.
И чтоб снедали страх и стыд...
А пораженье от победы
румяный критик отличит.
***
Пространство октября заполнено листвой
под самую завязку.
Так низко облака ползут над головой.
Так время медленно и вязко.
Не парься, что зима уже за тем углом.
Туда ещё живым добраться надо.
Всё вопиет о том, что жизнь — сплошной облом.
А ты талдычишь тупо, что награда.
Забудься и забудь. На лавке посиди.
На небо погляди без грусти и укора.
Туда тебе ещё не надобно идти.
Туда ещё не скоро.
Но как ты ни крути, а жизнь опять права.
Она тебе задаст ещё задачи.
И время неразменно, как листва.
И нету сдачи.
***
Когда мы спим, деревья бродят
по неприкаянной земле.
Их корни места не находят.
И души их скорбят во мгле.
Скорбят о прошлом и грядущем,
о том, что снегом замело,
тоскуют по эдемским кущам,
не знавшим про добро и зло...
А утром выглянешь в тревоге
в окно, подёрнутое тьмой...
«Да вон же — ива у дороги...
Вернулась, блудная, домой!..»
***
Эта птица как ночь темна,
а в глазах её — лютый лёд.
Прилетает ко мне она
и сердце моё клюёт.
А другая — как день светла —
без конца отгоняет её.
И серебряным взмахом крыла
исцеляет сердце моё.
И кружат они надо мной,
возвращаясь одна за одной.
А когда перестанут кружить,
то и я перестану жить.
***
Когда работаешь метлой
или совковою лопатой,
не думаешь о жизни злой
и о судьбе своей горбатой.
И не клянёшь мирскую ложь,
и человечество не хаешь.
А просто-напросто скребёшь,
а просто-напросто махаешь.
Особенно когда снега
завалят город по колено.
Гребёшь, не помня ни фига
о суете и доле бренной,
о кредиторах и долгах,
о распоясавшейся власти...
До слёз в сияющих глазах,
до просветления,
до счастья...
***
Убереги меня от злости
на мир, летящий в никуда.
Мы в мире этом только гости.
Погостевали — и айда.
Убереги меня от гнева
на жизнь, погрязшую во зле.
Кто знает, что такое небо,
тому не страшно на земле.
***
И ничего не будет — счастья, величия, славы...
Всё смывает бесследно Леты слепая вода.
Всё пожирает время — зверь стотысячеглавый,
жалкие кости былого выплёвывая иногда.
Как ни крути, в итоге этой бодяги длинной,
вымученной, нелепой, сляпанной вкривь и вкось,
тот, кто слепил всё это, скомкает в длани глину,
грустно вздохнёт и скажет:
«Снова не удалось!»
***
На небеса положись.
И небо тебя заберёт.
Смерть — это та же жизнь.
Только наоборот.
Высшею мерой мерь
счастье дарёных дней.
Жизнь — это та же смерть.
Только ещё больней.
***
потому что я тебя люблю
потому что воду пью с лица
потому что жизнь с тобой делю
потому что только до конца
потому что Обь ломает лёд
потому что падает звезда
потому что время нас убьёт
потому что больше никогда
***
Татьяне
Между тобой и мной
нет расстоянья.
Ближе, чем я и ты,
только лишь ты и я.
Ты снизошла с небес,
как воздаянье,
в оторопь моего
скудного бытия.
Тёмная высь поёт
ангелов голосами.
Не чересчур ли жизнь
милостива со мной?
Чем расплачусь теперь
я с небесами?
Кровью своей? Душой?
Жизнью самой?
Я бы сказал тебе,
что без тебя сдохну,
если б имела смысл
слов шелуха,
если бы из груди
не уходил воздух,
если бы не пере...
хватывало дыха...
***
Вода огонь в себе таит,
как ангелы — чертей.
И жизнь большая состоит
из маленьких смертей.
Снедая дух, пирует плоть.
Слепы поводыри.
Но бьётся запертый Господь
у каждого внутри.
***
Над поверженным злом торжествуя,
так легко в упоеньи слепом
заступить за черту роковую,
где добро обращается злом.
И с тупым постоянством закона
повторяется всё под луной.
И герой, победивший дракона,
обрастает его чешуёй.
***
Здесь белая церковь когда-то была.
Снесли, словно головы с плеч, купола.
Крапивой заросшие, еле видны
останки щербатой кирпичной стены.
Заброшенный сад. А за ним — огород,
где сизый укроп и капуста растёт,
где ветхое пугало — руки вразброс —
стоит на ветру, как распятый Христос...
|
***
Вновь эта боль непомерная,
эта слепящая тьма.
В ночи такие, наверное,
люди и сходят с ума.
Что ты, душа окаянная,
в угол забилась, как зверь?
Разве в твои покаяния
кто-то поверит теперь.
Горькие сны и пророчества.
Памяти чёрствый ломоть...
Может, от одиночества
нас и придумал Господь?
ПОЛУСТАНОК
Смеркается. Сыро и зябко.
Крест-накрест обвита платком,
в тужурке оранжевой бабка
из будки выходит с флажком.
Состав прогрохочет. И снова
на сто километров — одна.
Заварит чайку травяного
в консервной жестянке она.
И цедит с тоской отрешённой.
И шепчет: «Господь, сохрани...»
И — словно пустые вагоны —
за окнами тянутся дни.
МАРСИЙ
Не лезь из кожи, Моцарт козлоногий,
и гениям положен свой предел.
Ты знаешь, чем одаривают боги
тех, кто тягаться с ними захотел.
Дрожит рука. И пальцы, как медузы,
скользят, не попадая на лады.
Сигнала ждут подкупленные музы.
Наяды в страхе жмутся у воды.
Играй, флейтист, не облажайся сдуру,
оттягивай последний свой поклон.
Играй, пока с тебя не спустит шкуру
зевающий от скуки Аполлон.
Ты будешь биться и визжать, как заяц,
забрызгав кровью руки палача...
Но — всё-таки — ты видел, видел зависть,
блеснувшую в божественных очах.
***
Мирозданья тьма немая,
непосильная уму...
Страшно жить, не понимая,
отчего и почему.
Что судьбой и жизнью движет?
И каков закон игры?
Кто на ось вселенной нижет
невозможные миры?
Для чего, как зёрна хлеба,
под присмотром звёздных глаз,
жернова земли и неба
перемалывают нас?..
АВГУСТ
Ещё не время слякоти тоскливой.
Но глазом не моргнёшь — и на порог
взойдёт сентябрь, как путник торопливый,
не отерев забрызганных сапог
.
И вдруг повеет холодом. И сразу
пойдёт вразнос привычной жизни ход,
как будто заведённый до отказа —
вот-вот пружину хрупкую сорвёт.
Но август не прошёл ещё. И рано
загадывать, заглядывать вперёд,
считать цыплят, вставлять вторые рамы
и жизни предъявлять суровый счёт.
Ещё теплынь. И пахнет резедою.
И в гулком небе звёзд полным-полно...
В садовой кадке с тёмною водою
мерцают листья, падая на дно.
***
Журавли ещё не улетели.
И не вся попадала листва.
Целый день слоняешься без цели,
бормоча забытые слова.
Глянешь в даль — а там туман да морось.
Глянешь вверх — и там просвета нет.
И стреляет под ногами хворост,
будто чей-то чёрный пистолет.
И какой-то звук невыносимый —
то ли сзади, то ли впереди.
То ли стонут мёрзлые осины.
То ли сердце рвётся из груди.
***
Город-ирод, город-ворог,
не хватай меня за ворот —
дай мне дух перевести.
Не бери меня измором —
душу с миром отпусти.
За кирпичными домами,
за фабричными дымами,
за увечными лесами
есть с живой водою ключ.
Отпусти меня — не мучь.
Город-ирод, город-ворог...
Глядя в небо, словно в прорубь,
у обочины стою.
На асфальте бьётся голубь —
ищет голову свою.
***
Я виноват перед тобой,
как ты передо мной.
Так быстро вертится рябой
и тусклый диск земной.
Так быстро, что ни я, ни ты
друг другу не видны,
как черепахи и киты,
и прочие слоны.
Нет ничего — ни нас с тобой,
ни вечности, ни сна...
Есть только вечная любовь
и вечная вина.
***
Февраль сошёл с ума
и мечется в припадке.
Февраль сошёл с ума,
а с психа взятки гладки.
Ну что ж, валяй, дружок,
бушуй, маши руками,
вали прохожих с ног,
заваливай снегами.
Неистовствуй, как бес
из дантовских кошмаров,
пока весна с небес
не вышлет санитаров.
Покуда в слякоть лбом
не ткнут голубизною
и рукава узлом
не стянут за спиною.
***
В небо воспалённое кричу.
Роюсь в остывающей золе.
Кто посмел придумать эту чушь
о грядущем рае на земле?
Раскалились, яростно кружа,
стрелки в обезумевших часах.
Что тебе мерещится, душа,
в необетованных небесах?
Вот мой посох. Вот моя сума.
И судьба, сошедшая с ума.
Злая кровь. Дремучая тоска.
Голубая жилка у виска...
ЛАЗАРЬ
Твой голос возвратил меня оттуда —
из тишины и тьмы небытия.
Но, Господи, скажи: просила чуда,
молила ли о нём душа моя?
За что же, за какие прегрешенья
из гроба ты поднял меня, Христос?
Чтоб вновь узрели горе и мученья
глаза, едва просохшие от слёз?
Верни меня в блаженный мир покоя,
во чрево материнское земли.
Закрой глаза отеческой рукою
и камнем вход гробницы завали.
Куда же ты?.. Убей меня, не мучай!
Кто мёртв, тому к живым дороги нет!..
Как больно мне глядеть на этот жгучий,
невыносимый, беспощадный свет.
***
И снова этот сон зловещий,
неотвратимый, как беда,
в котором поезд сумасшедший
нас всех уносит в никуда.
Туда, где время умирает,
где солнце чёрное встаёт...
И ходу, ходу набирает.
И рельсы кончатся вот-вот...
***
Поздно молиться. И каяться поздно уже.
Всадник на бледном коне показался вдали.
Дай напоследок прижаться душою к душе
на островке из-под ног уходящей земли.
Знает лишь Отче Небесный, чьи души спасти.
Час приближается. Вечность подходит к концу.
Дай мне прижаться к тебе и покой обрести.
Это не слёзы, а звёзды текут по лицу...
***
Нужно, чтобы время отстоялось,
став прозрачным, и осела муть.
И сквозь то, что мнилось и казалось,
проступила истинная суть.
Чтоб листва засохшая опала,
а взамен другая наросла.
Чтоб в душе светло и тихо стало —
ни стыда, ни горечи, ни зла.
И тогда посмотришь ясным взглядом
в прошлого зияющий провал...
И вот это называл ты адом?
И вот это раем называл?..
К публикации рекомендовал Геннадий Иванов |