|
* * *
Открой окно в распахнутую ночь,
откуда пахнет воздухом морозным,
таким же ослепительным и грозным,
как в годы те далекие, точь-в-точь!
Открой окно в распахнутую ночь.
Ты помнишь ту безумную пургу,
и город, утопающий в снегу,
и возгласы восторженных детей,
и тысячи веревок и снастей,
поднявших снеговые паруса,
и судеб путевые голоса,
и поезд, удаляющийся в крик,
и этот повторяющийся миг,
который невозможно превозмочь?..
Открой окно в распахнутую ночь...
* * *
Холодный, осенний, угрюмый
проносится в памяти путь.
С извечной – о путнике – думой
напрасны старанья уснуть.
Свистит, и грохочет, и воет,
ночной леденеющий мир,
нас в доме натопленном двое,
а кто-то под ветром – один.
Черна, непробудна дорога,
темны, непроглядны кусты...
О как я до сердца продрогла
мне кажешься путником ты!
Гремящие кровельки хижин,
истошные стоны ракит,
и тучи спускаются ниже,
и вороном ветер летит.
И вот — полоумною бабой
забилась, завыла метель,
что ты, одинокий и слабый,
стучишь в полуночную дверь.
Вскочу, подбегу и открою
с мятущимся страхом в груди!
...Качается – желти бескровен –
один лишь фонарь впереди.
* * *
«Все наше внутреннее cyщество
уже само посебе есть
воля к жизни...»
«...эта воля — стремление,
которому ... не суждено
осуществиться»
(А.Шопенгауэр)
Чья-то боль за окном, чья-то воля
бьется птицею белой в ночи,
словно в детстве от вьюжного воя
угольки замирают в печи,
словно просит, тоскуя, без слова
кто-то в горе подставить плечо...
Эта страстная мука знакома
мне самой с колыбели еще.
Не смогу победить эту волю,
не усну, не забуду, пока
с тихим звоном окно не раскрою,
в снеговые шагнув облака...
* * *
Оставить чуждого — поступок,
оставить близкого — беда...
Не всходит солнце восемь суток,
в колодце вымерзла вода.
Пошла по всем глухим воротам
просить совета и тепла:
в одних послал подальше кто-то,
в других слезами истекла.
В четвертых спрашивали живо
и речи долгие вели...
Лишь тот, кем мало дорожила,
кивнув на дом, сказал: «Живи!»
* * *
О ласточка, замерзшая в полете,
застывшая подобием креста,
прости меня, творящую в Пилоте
все замыслы свободного листа...
Прости меня, невольница хотенья,
познавшая решительный ответ
банального закона тяготенья
сомнению: «А, может, его нет?»
Прости меня, сестра моя в расколе,
разбившаяся слету о подлог...
А помнишь хлопотанья на балконе,
над гнездышком, вкрапленным в потолок?
Какое непростое приложенье
двух неких равнодействующих сил:
ты славила птенцов своих рожденье
в тот день, когда родился и мой сын!
Ты помнишь те счастливые паренья
в наполненных дождями облаках?
Что стоят все мои стихотворенья
в сравненье с тем комочках на руках!..
О ласточка, бесстрашная летунья,
хранительница дома моего,
упавшая стремительней, чем пуля,
я знаю: ты не помнишь ничего.
Я знаю: те миры мои уплыли
куда-то за нелегкою строкой,
и только купола дорожной пыли
всё высятся над темною рекой...
* * *
Не надеяться на опеку.
Подниматься, упав. Идти.
До могилы. Всей жизни реку
на себе волоча, как стих.
Как древесная терпит кожа –
без защиты – терпеть, терпеть.
А когда будет слишком все же,
можно сесть у окна и – спеть.
Про дорогу, судьбу, Россию,
про звезду… Про слиянье рек…
О, какую же боль и силу
ты вместил в себе, человек!
* * *
Белая заря - к вёдру,
красная заря - к ветру.
Поклонюсь земле - одру
всех своих надежд светлых.
Вот они лежат рядом,
по концам дорог - зори.
Белая горит - садом,
красная болит - горем.
Я стою средь них - немо
под густым шатром ели:
здесь ветра неслись в небо,
здесь снега восторг пели...
|
* * *
Душа поверила в возможность
коснуться счастья наяву,
и снег упал так осторожно,
боясь нарушить тишину.
И та, обычная сначала,
волшебной стала, неземной,
и сердце реже застучало,
еще не зная, что со мной.
И – смутно-смутно, зыбко-зыбко,
как луч рассвета в полумгле,
там, в небесах, пропела скрипка…
И так в ответ запелось мне!..
* * *
Чему-то я рада,
чему – не пойму.
Зима – как награда,
как счастье в дому.
Все ново и бело –
земля и душа.
Шагаю несмело,
гляжу не дыша,
шепчу, еле слышно,
кому-то тому…
А город, а крыши –
все в белом дыму,
кусты и ограда –
все как на весу!
Я рада. Я радость
тебе принесу!
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Тишина. Белизна. Чистота.
Неподвижная пустошь листа.
Ни мельчайшей пробежки пера,
и ни звука всю ночь со двора.
Словно в мире совсем ни души,
потонула окрестность в тиши,
средь холмов, как иголка в стогу,
затерялся наш домик в снегу.
В темной печке дрожат огоньки,
сизоватые бродят дымки,
вспыхнув, пламя над дверцей дрожит,
в колыбельке ребенок лежит.
Ни морщинки на нежном челе.
Сон и тишь, сон и снег на селе.
Неподвижная пустошь листа.
Вся тетрадь моей жизни чиста...
* * *
Я родилась в февральские метели,
в день первый после Сретенья, как раз,
когда хвалу двум праведникам пели,
обнявшись с ветром, ясень, дуб и вяз.
Атласом лент меня запеленали,
был голубым и белым тот атлас,
и Анной в честь пророчицы назвали,
той, что воспели ясень, дуб и вяз.
Всю ночь позёмки по земле крутились,
всю ночь мою качали колыбель
то старец Симеон-богоприимец,
то Анна, светлый ангел мой теперь.
И с той поры в часы невзгод и муки
звучит во мне небесной пары глас
и серебрятся тихих песен звуки,
что напевали ясень, дуб и вяз!
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Лиха беда ли? - выпал снег!
Но как связал собой он всех,
связал, как сотни бус снизал,
тепло рукам, светло глазам.
Светло глазам, легко устам,
словесный ринг - то тут, то там,
веселый гам, беззлобный смех –
о, как могуч ты, первый снег!
Снимая жар, сминая боль,
вдоль темных рек, тех улиц вдоль,
сметая ложь, счищая грех, —
к вискам, к щекам - белейший снег.
Забыть, заспать - лиха ль беда?
Промчался год, пройдут года,
все сладит даль, все скроет снег.
Махнув, ныряю в чей-то смех!..
* * *
Голубое небо, голубое...
Да простят мне мудрые клише,
но со дня осеннего разбоя
не было покойнее душе.
Не было - и долго ли продлится? -
тишины серебряней в краю...
Тихая сама, как голубица,
с миром примиренная, стою.
Знаю: где-то чинят жерла пушек,
кто-то сочиняет клевету -
все забыть, оставить все и слушать,
слушать только эту высоту!
Эту расплавляемую в зное
пламенных морозов синеву...
В голубое небо, голубое
голубою дымкой уплыву...
МОРОЗ ТРЕЩАЛ
«Мороз трещал...» Увы, таких морозов
давно уж нет. И нет таких снегов...
Теперь зима глядит дешёвой прозой
газетных строк средь книжных берегов
былых времён...
Её сырые тропы
пестрят грязцой сквозь лёгкую пыльцу,
а снег валит теперь в садах Европы,
которой он - ни к сердцу, ни к лицу!
Мы любим снег. И вьюги, и метели –
родные нам, как сестры, а мороз –
тотем наш, дух, крепящий силу в теле,
огонь в крови, кресало чистых слёз!
Чистильщик грязи, гнили, нездоровья,
гонитель нечисти, мороз для нас –
Победоносец, подлинный Георгий,
Россию спасший от врагов не раз!
Нет! Без него утонем мы в трясине!
Мы не Европа - вот ведь в чём беда.
Мороз и снег потребны для России,
как для пустынной местности - вода... |