Виктор КОЖЕМЯКО
Большая любовь Майи Полётовой

Прошлый - 2011 - год был юбилейным для таких дорогих русскому седцу людей, как Михаил Ломоносов и Николай Рубцов.

Знаменательно, что оба они родились на Русском Севере, на архангельской земле, совсем неподалёку друг от друга. Причем у Рубцова в прошлом году юбилей был двойным: 3 января — 75 лет со дня рождения и 19 января — 40 лет с чёрной даты трагической кончины. Словом, были все основания, чтобы 2011-й стал в России Годом Ломоносова и Рубцова.

Но нет, не стал! Если говорить о государственном уровне, на который была вознесена культура в советское время, то до этого оказалось очень далеко ныне гению Михайлы Васильевича Ломоносова. От силы две-три передачи на основных федеральных телеканалах да повтор давнего, ещё советскими мастерами созданного многосерийного художественного фильма о нём — вот, собственно, и всё, чем удостоен был для массового зрителя великий сын России.

Рубцову же, другому великому сыну Родины, и того не досталось. Да что там, в юбилейные дни на тех самых центральных телеканалах даже имя его ни разу не прозвучало, не говоря уж о каких-то специально подготовленных программах! И потом в течение года одного из крупнейших поэтов России так называемое российское телевидение не вспоминало…

Как понять такое? Как объяснить? Нечто демонстративно пренебрежительное видится в этом не только по отношению к глубоко национальному таланту, воплотившему и проникновенно выразившему русскую душу, но и к особой, поистине народной любви, которой окружено его творчество. Пушкин, Есенин, Рубцов — такая линия русской поэтической любви сложилась сквозь годы органично и естественно. Так что если для «заправляющих культурой» в нынешней России Николай Рубцов ничего не значит, то для народа он мало с кем сравним. И если государство даже двойной юбилей Рубцова полностью игнорирует, то десятки народных Рубцовских центров (как и Есенинских!), созданных и увлечённо работающих по всей нашей стране, тысячи энтузиастов, объединившихся в них, каждый день бережно, заботливо и щедро несут соотечественникам память о поэте, его неповторимо волнующее слово.

Сегодня мы познакомим вас с замечательной личностью, особенно много сделавшей и продолжающей делать во имя любимого поэта.

Нынешнее корыстное и хищное время всё реже даёт повод для восхищения добром и любовью. Да и неудивительно: иные ценности господствуют. А книги, нёсшие в сердца добро, читают всё меньше, на телеэкранах — засилье преступников и моральных уродов. Понятие подвига, подвижничества для многих становится чем-то абстрактным.

Тем более отраден подвиг истинной любви, когда вдруг встречаешься с ним в череде теперешних огорчающих будней. Такой встречей (настоящим подарком жизни!) стало для меня знакомство с Майей Андреевной Полётовой — человеком необыкновенным, чья любовь и чьи подвижнические деяния поистине восхищают.

Чем же она необыкновенная?

Могу сказать коротко: эта женщина создала в Москве музей поэта Николая Рубцова. И уже достаточно, по-моему, чтобы заострить читательское внимание. Не каждому ведь удаётся в жизни оставить после себя такую память — музей, куда приходят и будут приходить люди, чтобы больше узнать о классике русской поэзии…

Так-то оно так, однако далеко не всё этим сказано. К тому же, полагаю, как ни огорчительно, не у всех моих читателей имя Рубцова, которому посвящён собранный, организованный и открытый ею музей, вызовет такие же чувства, как у неё и тех, кто сюда стремится, иногда за тридевять земель. Любая личность, ставшая явлением, сколь ни называй её великой, будет именно так воспринята вами сполна лишь при условии, если душе вашей раскроются её величие и красота. Чтобы поэт раскрылся, надо его почувствовать и понять, а для этого, разумеется, прочитать его произведения или услышать их.

«Чудо Полётовой», как мысленно я его называю, произошло тогда, когда она услышала. Впервые услышала стихи неизвестного ей поэта, которые, признается она потом, просто потрясли её. А произошло это в 1980 году на поле Куликовом на юбилейных торжествах в честь 600-летия исторической русской победы. И названы стихи — «Видения на холме»:

Взбегу на холм

         и упаду

                             в траву.

И древностью повеет вдруг

 из дола!

И вдруг картины грозного

 раздора

Я в этот миг увижу наяву.

Пустынный свет на звёздных

 берегах

И вереницы птиц твоих,

Россия,

Затмит на миг

В крови и жемчугах

Тупой башмак скуластого

Батыя…

От такой картины сердце её, наверное, сразу вздрогнуло и сжалось, схваченное пронзительно- яркой образностью поэтического слова. Наверное, поднялись и собственные впечатления, пережитые когда-то при чтении страниц отечественной истории, а теперь усиленные общей атмосферой народного праздника на ратном поле. Но поэт, пока неведомый ей, далее заговорил исповедально о родной стране:

Россия, Русь — куда я

ни взгляну…

За все твои страдания и битвы

Люблю твою, Россия, старину,

Твои леса, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы,

И небеса, горящие от зноя,

И шёпот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного

покоя…

Ей было близко это чувство? Не сомневаюсь, признание поэта восприняла как своё собственное. А дальше… Вот дальше, думаю, и последовало потрясение, определившее (в полном смысле слова!) её судьбу на будущие годы. Она услышала:

Россия, Русь! Храни себя,

храни!

Смотри, опять в леса твои

и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времён татары

и монголы.

Они несут на флагах чёрный

 крест,

Они крестами небо

закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов

            в окрестностях

России.

Такое видение, неожиданное и грозное, пророчески предупреждавшее всех, кто никакой угрозы вокруг пока ещё не увидел, должно было всколыхнуть острой тревогой за день завтрашний. Хотя его, зловещее видение это, хотелось отодвинуть, отогнать, обратившись к мирному, привычному и дорогому:

Кресты, кресты…

Я больше не могу!

Я резко отведу от глаз ладони

И вдруг увижу: смирно на лугу

Траву жуют стреноженные

кони.

Заржут они — и где-то у осин

Подхватит эхо медленное

ржанье,

И надо мной —

бессмертных звёзд Руси,

Спокойных звёзд безбрежное

 мерцанье…

Я специально привёл эти знаменитые стихи полностью, поскольку, увы, не уверен, что известны они всем. Не знала же их Майя Андреевна в сентябре 1980 года, хотя появились они почти за два десятка лет до этого. Упрекать никого не будем — по-разному складываются у каждого интересы, возможности, жизнь. Но «чудо Полётовой» обнадёживает: разве исключено, что рано или поздно и у других произойдёт подобное открытие?

Впрочем, главное не в том, что она, детский врач по профессии, уже в предпенсионном возрасте всё-таки открыла для себя выдающегося русского поэта Николая Рубцова, ушедшего из жизни на тот момент без малого десять лет назад. Необыкновенность её — в силе любви, вспыхнувшей мгновенно, от одного услышанного стихотворения, и побудившей затем искать, читать, впитывать всё, что написано этим поэтом и о нём. Более того, она стала разыскивать людей, которые знали Рубцова, и записывать то, что они о нём помнили, начала собирать самые разные материалы, относящиеся к его жизни и творчеству, превратилась в неутомимого и талантливого проповедника стихов любимого поэта, в страстного защитника его личности.

Словом, содержанием всей дальнейшей жизни сделалось для неё верное, самоотверженное и деятельное служение этой большой любви.

Родом из детства

География её поисков необъятна, а круг охваченных тридцатилетним исследованием людей неисчислим. Каждый, кто так или иначе причастен был к Николаю Рубцову, притягивает её интерес. Она сразу же отправляется к этому человеку или посылает письмо со своими вопросами, если самой добраться нет у неё возможности.

Вот, скажем, выяснилось, что в Находке (дальневосточный край России!) живёт Геннадий Петрович Фокин, служивший в своё время с Рубцовым на эсминце «Острый» в Североморске. И вслед за письмом Майи Андреевны отправляются к нему её друзья из города Артём, основавшие здесь, в Приморском крае, Рубцовский центр.

Но больше всего интересных встреч и открытий связано у неё, конечно, с вологодской землёй, где Николай Рубцов вырос и откуда берут истоки лучшие его стихи. О ней, об этой земле, напишет он, словно выдохнет:

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи…

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

На этой земле, скромной и непритязательной с виду, но сердцу бесконечно дорогой, вспыхнет в нём ощущение неразрывного родства не только с деревней, где прошли годы детства и куда он будет позднее снова и снова возвращаться, но и со всем мирозданием:

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

Мы все родом из детства, это верно сказано. У Коли Рубцова выдалось оно нелёгким. Только неполных шесть лет посчастливилось ему жить с родителями, а потом:

Мать умерла.

Отец ушёл на фронт.

Соседка злая

Не даёт проходу…

Когда я думаю об особом чувстве Майи Андреевны к этому поэту, видится мне здесь и что-то материнское. Недаром же так часто называет она его не Николаем Михайловичем и не Николаем, а Колей. То есть потрясение от стихов ещё более в ней усилилось, когда начала узнавать подробности детской его жизни, из которой многие стихи, несомненно, произросли. Некоторые подробности стали широко известны и будут теперь известны всегда именно благодаря ей, Майе Андреевне Полётовой.

Так, она рассказала в своих уникальных книгах, к которым многократно я буду обращаться, о Евдокии Михайловне Киселёвой — заведующей Красковским детским домом, что в восемнадцати километрах от Вологды, куда шестилетний Коля Рубцов поступил осенью 1942 года: «Евдокия Михайловна была человеком высокой культуры, тонко чувствовала природу, любила и знала литературу, неплохо пела. В детдоме проводили занятия по музыке, развитию речи, рисованию. Возможно, стихи, музыка, сказки Пушкина, прочитанные воспитательницами, нашли отклик в душе маленького Рубцова».

Отсюда по достижении семи лет, в октябре 1943-го, детей перевозят в другой детдом — в село Никольское Тотемского района Вологодской области. И Майя Андреевна дотошно восстановила весь тяжёлый путь, преодолённый ребятишками. Сперва восемнадцать километров до Вологды на телеге, затем несколько километров на пароходе до переправы через реку Сухону возле села Красное (Усть-Толшма), а потом, согласно плану, их должны были встретить после переправы, чтобы на телеге довезти до Никольского. Но по какой-то причине телеграмма с просьбой прислать лошадь для встречи детей не дошла, и в холодную октябрьскую ночь, под проливным дождём, они двадцать пять километров вынуждены были идти пешком.

«Вот какие истории бывали в те суровые военные дни! — с волнением написала Майя Андреевна. — И я, будучи школьницей, эвакуированной во время Великой Отечественной войны из Москвы сначала в Рязанскую, а затем в Горьковскую область, помню, как нас переправляли на пароходе по Оке, а мы знали, что пароход с детьми, отправившийся перед нами, был уничтожен во время немецкой бомбёжки».

Да, через подробнейший, богатейший документальный материал о Рубцове, собранный ею, зримо возникает и образ поэта — от раннего детства до трагической гибели, — и образ времени. А оно было не только суровым. Например, в общении с той же Евгенией Павловной Романовой (Буняк), рассказавшей о трудной дороге ребят от одного детдома до другого, Майя Андреевна поинтересовалась у неё, бывшей детдомовской воспитанницы, судьбами детей, запечатлённых на фотографии, которую она прислала. Обратила, в частности, внимание на очень весёлую, смеющуюся девочку во втором ряду. «Кто это?» — спросила Евгению Павловну.

«— Это дочь ленинградских профессоров, — ответила она, — Рита Чекалина. Родители, отправляя дочь из блокадного Ленинграда, передали ей все свои золотые вещи, и хранились они в кладовой детдома. Мы часто просили, чтобы нас впустили в кладовую посмотреть и потрогать свои пожитки. Рита показывала нам золотые кольца, серёжки, брошки. Тогда она ещё не знала, что родители её погибли от голода.

— А не мог ли кто-нибудь взять у неё эти кольца, серьги?

— Нет, — возразила Евгения Павловна, — у нас не было в детдоме воровства.

— А кем стала Рита?

— Трактористкой…»

Первооснова поэтической души

А Коля Рубцов стал поэтом. Но как это произошло? Почему и благодаря чему проявился и возрос его природный дар? Вот что особенно интересует Майю Андреевну Полётову в её расспросах людей, знавших поэта с малых детдомовских лет. И уже постаревшие люди, бывшие мальчики и девочки, вспоминают Колю на детских праздниках с неизменной гармошкой (музыкальное дарование — от отца), с пением (это — от матери), со стихами.

Тамара Васильевна Шанина, которая тогда была Шестаковой и девочкой попала в Никольский детдом вместе с двумя сестрёнками, а теперь живёт далеко, в Хакасии, в городе Саяногорске, приехала на встречу детдомовцев в село Никольское (или Николу, как его называют) летом 2006 года, где и познакомилась с ней Майя Андреевна. Одно из воспоминаний — радостный день 9 мая 1945-го, День Победы!

«Когда все расходились с линейки, — записала Майя Андреевна, — Коля Рубцов запел песню, и все воспитанники подхватили её. Пели громко, вдохновенно, с душой… Вечером этого дня мы выступали в клубе перед колхозниками. Зал был полон. Коля Рубцов играл на гармошке. Дети пели песни военных лет и пионерские, хором и по одному. Плясали белорусскую «Бульбу» под его гармонь и пение девочек… Коля Рубцов и Толя Мартюков со сцены читали наизусть стихи военных лет о Родине, о Сталине…»

Замечу, что Анатолий Сергеевич Мартюков станет журналистом, главным редактором газеты «Советская мысль» в городе Великий Устюг, а в рубцовском стихотворении «Детство» отразится тот незабываемый майский день:

Когда раздался

Праведный салют,

Когда прошла

Военная морока,

И нам подъём

Объявлен был до срока,

И все кричали:

— Гитлеру капут!

У поэта — своё восприятие и своя память, так что и тяжелейшая военная пора запомнилась, легла в душу и отозвалась в стихотворных строках по-своему:

Вот говорят,

Что скуден был паёк,

Что были ночи

С холодом, с тоскою, —

Я лучше помню

Ивы над рекою

И запоздалый в поле

огонёк.

Иногда о человеке больше многих слов скажет один какой-то эпизод. Как раз про такой характерный случай Майе Андреевне поведала Марта Александровна Потанина, в замужестве — Бадьина, которая вместе с Колей Рубцовым попала в Никольский детский дом из Краскова. После седьмого класса Коля поступил в лесной техникум, находившийся в райцентре Тотьма, а Марта, из-за болезни, задержалась в седьмом классе на два года. Поскольку Никольский детдом закрыли, её перевели в другой, Тотемский. Однажды встретила возле техникума Николая, рассказала ему, как у неё сложилось.

«И каково было её удивление, — передаёт Майя Андреевна, — когда в один из вечеров Коля появился у них в детском доме с гармонью. Он разыскал Марту, спросил, можно ли ему поиграть. Играл в основном вальсы, а дети танцевали. Потом он ещё раз приходил…»

Подтверждается это и рассказами Сергея Петровича Багрова, друга Николая по лесному техникуму. Оказывается, вместе с ним Рубцов часто ходил в детские дома, которых в городе Тотьме было три: война многих ребятишек лишила родителей. Серёжа оставался на лавочке у ворот, а Коля шёл к детям, играл на гармошке.

И вот заключение, которое после этого делает М.А. Полётова — автор книг «Пусть душа останется чиста» и «Душа хранит…»: «Остро переживая своё сиротство, Рубцов не менее остро переживал и горе других детей. Пытался облегчить их долю, устроить праздник. Сострадание и неравнодушие — качества, отличавшие Колю с отроческих лет. Может быть, это первооснова, на которой и рождаются истинно русские поэты?»

Конечно, конечно, это так! Именно первооснова, без которой невозможно представить русскую поэзию в наивысших её образцах и, уж разумеется, поэзию Рубцова. А столь рано определившееся у него чувство призвания Майю Андреевну восхищает, и она старается, чтобы вместе с ней восхитились другие:

«Когда я смотрю на фотографии детдомовских детей седьмого класса в селе Никольском, я не могу оторвать взгляд от самого маленького мальчика с тёмными волосами, в шарфике — Коли Рубцова. Неужели этот мальчик в четырнадцать лет уже понимал, что ему дано особое предназначение в жизни, если в этом возрасте написал стихотворение «Два пути»:

…А от тракта, в сторону

далёко,

В лес уходит узкая тропа.

Хоть на ней бывает

одиноко,

Но порой влечёт меня туда.

Кто же знает,

может быть, навеки

Людный тракт окутается

мглой,

Как туман окутывает реки…

Я уйду тропой.

В самом деле, разве не поразительно для подростка такое предчувствие, предвидение своей судьбы? И ведь он же, Рубцов, потом напророчит:

Я умру в крещенские

морозы.

Я умру, когда трещат

берёзы.

Бесценен каждый штрих

А вот Николай Никифорович Шантаренков, учившийся вместе с Рубцовым в Кировском горно-химическом техникуме, убеждал Майю Андреевну, что по-настоящему становление поэта началось именно здесь. Оказался Рубцов в городе Кировске Мурманской области после неудачной попытки поступить в Архангельское мореходное училище (море сильно тянуло!) и работы помощником кочегара на рыболовецком траулере. Хотелось всё-таки продолжить образование. Вот и подался на маркшейдерский факультет.

Майя Андреевна записала и собрала воспоминания многих, кто знал Рубцова в Кировском техникуме, — и его преподавателей, и соучеников, из которых выросли потом даже профессора и академики. «А поэт, — замечает она, — один».

Классным руководителем у него была Маргарита Ивановна Лагунова, и она же преподавала литературу и русский язык. Видимо, хорошо преподавала, если не кому-нибудь, а ей посвятит поэт свой первый, ещё рукописный, сборник «Волны и скалы». Вспоминая необычного ученика, она рассказала массу интересного о нём, подытожив: «В группе уже тогда было ясно, что Рубцов обладает недюжинным творческим даром».

Но все ли это понимали? Вот какая произошла встреча у Полётовой с преподавательницей черчения тех лет, чья память о Рубцове оказалась далеко не самой тёплой: «Сидел как посторонний человек, развалившись. Круглый живот выпирал. Одет был в общипанный, оборванный коричневый пиджак. У всех учащихся ручки маленькие, а у него руки — о-го-го!.. Я с ним не разговаривала. Он тоже сидел молча».

Ну и махнуть бы рукой на эту Раису Ивановну: понятно, что черчение не было у Рубцова любимым предметом. Однако здесь начинается история, характеризующая уже Майю Андреевну. Не могла она равнодушно пропустить всё это мимо ушей! И вот, пересказав в своей книге недоброжелательный отзыв преподавательницы, она пишет:

«Раиса Ивановна, наверное, тогда не представляла, что на уроке сидел не обыкновенный студент, а поэт. Обыденные события превращались у него в стихи. Не исключено, что, глядя в окно на уроке черчения, он уже рифмовал всё, что происходило вокруг него. А руки у него после работы на РТ-20 (то есть на рыболовецком траулере) помощником кочегара, возможно, и были «о-го-го!..»

Вы заметили, как ранила её несправедливость, относящаяся к этим рукам? Не могла она не прореагировать и на то, что бывшая учительница поэта до сих пор не имеет даже представления, какой это поэт. Читайте, что последовало далее:

«Выслушав Раису Ивановну, мы провели её в музей, рассказали биографию Рубцова. Стали читать ей стихи поэта, стараясь донести всю их необыкновенную живописность и лиризм. Раиса Ивановна впервые слушала их и приняла в своё сердце. Поняла одинокого бездомного мальчика — и сразу переменилась. Забыла обиды. Моя дочь Оля ездила на квартиру к Раисе Ивановне, записала воспоминания о жизни техникума… А творчество Рубцова Раиса Ивановна так полюбила, что теперь жить не может без его книги стихов, которую ей подарила Оля».

Собственно, в этом и есть главный смысл всех её стараний: чтобы как можно больше людей узнало, поняло и полюбило поэта Николая Рубцова. Так, как любит его она сама. Ради этого в конечном счёте создан музей. Ради этого написаны её замечательные книги, которые я отношу к лучшим изданиям о поэте. Ради этого она не устаёт читать его стихи всем и всюду, где только есть возможность.

О любом поэте лучше всего скажут его стихи. Но для этого надо, чтобы они дошли до души читателя или слушателя. Сам Рубцов умел донести их до людей, чему сохранилось множество свидетельств. Есть и забавный случай, про который известно стало Майе Андреевне от Геннадия Фокина — того рубцовского сослуживца по эсминцу «Острый», что живёт сейчас в далёкой Находке.

Однажды отправились они на берег получать Колин гонорар. Там, в Североморске, Рубцов был активным участником литературного объединения при флотской газете «На страже Заполярья» и стал печататься не только в ней, но и в других изданиях Мурманской области, а иногда и в центральных газетах страны. Так вот, когда гонорар был получен, решили его «обмыть». Бутылку достать удалось, но столкнулись с патрулём, который привёл их в комендатуру. А поскольку в Североморске в это время был строгий сухой закон, дело грозило принять для них серьёзный оборот. Вот тогда-то, недолго думая, Коля и начал читать стихи.

— Чьи стихи читаешь, матрос? — спросил дежурный офицер.

— Свои, — ответил Николай.

— Давай читай ещё, — попросил старший лейтенант, оказавшийся любителем поэзии.

— И представляете, — рассказывал далее Фокин, — Коля всю ночь читал ему и свои стихи, и Тютчева, и Есенина, которые я тогда не знал. Я дремал, время от времени просыпался, а он всё читает и читает.

Наутро их отпустили на эсминец. Да не просто отпустили, а с письменной благодарностью за выполненную в комендатуре «ночную работу»!

А вот эпизод в редакции одной из районных газет Вологодской области, буквально потрясший всех участников той встречи с поэтом. Его попросили почитать стихи перед коллективом, и он начал, всё более загораясь. Но вдруг, не дочитав стихотворение до конца, остановился и замолчал. Все думали, что он просто забыл текст, заволновались, поскольку пауза явно затянулась. Однако через минуту-другую, улыбнувшись, Рубцов завершил чтение. Когда потом начались вопросы, кто-то из молодых слушателей спросил:

— А почему вы так долго молчали?

— В эту минуту я писал другое стихотворение.

— А чем писали?

— Головой.

— А не могли бы вы нам его прочитать?

— Могу, — сказал Рубцов и прочитал:

Я уеду из этой деревни…

Будет льдом покрываться

река,

Будут ночью поскрипывать

двери,

Будет грязь на дворе

глубока.

Я думаю, Майя Андреевна с великой радостью воспроизводит в своих книгах наблюдение, повторяющееся почти дословно в нескольких воспоминаниях разных людей: «В глазах Рубцова была всегда работа».

Бесценен каждый штрих. Например: «Никогда не имел кошелька, а деньги держал в комнате на виду. Одолжить у Рубцова деньги мог любой, часто не возвращали».

Больше всего ликует Майя Андреевна, когда удаётся разыскать неизвестный автограф Рубцова. Так, бывшая сотрудница череповецкой городской газеты «Коммунист» Римма Сергеевна Минина подарила основательнице музея Н.М. Рубцова рукописи двух его стихотворений, оставленные в редакции майским днём давнего 1967 года. Это — «Осенние этюды» и знаменитый «Русский огонёк». Тот самый, где отчеканил поэт свою заветную заповедь бескорыстия:

За всё добро расплатимся

добром,

За всю любовь

расплатимся любовью.

У этого стихотворения есть первый, более ранний и менее совершенный вариант под названием «Хозяйка». А то, что предложил поэт череповецкой редакции, отличается и от первого, и от конечного текстов. По этому промежуточному варианту можно видеть, как взыскательно работал над своими произведениями Рубцов, как он совершенствовал стихотворные строки, кропотливо оттачивая мысль и слово…

Пожалуй, и в самом деле не имеют цены для Майи Андреевны рубцовские рукописи.

Отдавать, а не брать — таков принцип

Мне было интересно побольше узнать о ней самой. Корни её, оказывается, в Подмосковье, в Клинском районе. Мать Наталия Игнатьевна Бизяева (в замужестве Бочкова) — из рабочей семьи. Как и сёстры, шестнадцатилетней пошла в 1914-м ткачихой на текстильную фабрику «Каулен и Кост», окончив лишь три класса начальной школы в селе Спас-Коркодин. Потом всё время занималась самообразованием, много читала, однако систематическая учёба скорее всего на этом для неё и закончилась бы. Но после революции, в 1918 году, ей доверяют возглавить комсомольскую организацию на фабрике (о чём она напишет интересные воспоминания «На заре нашей юности»), а в 1920-м с группой подруг посылают в Москву, на курсы по подготовке воспитателей для работы в детских домах.

Любовь к детям, передавшаяся впоследствии дочери Майе, определит её будущее. Пять лет, до 1925-го, — работа с беспризорниками в детдомах Клина (как не вспомнить детдомовскую судьбу Коли Рубцова!), затем учёба в академии имени Н.К. Крупской и, наконец, многолетний педагогический труд.

Судя по всему, педагогом она была незаурядным. Об этом скажет хотя бы такой факт: 26 января 1938 года «Правда» публикует её большую, «подвальную», статью «О преподавании истории в школе». А про то, какой она была человек, говорит факт, связанный со школьной эвакуацией во время войны. Она, директор интерната, заболела туберкулёзом, потому что голодала, стараясь всё до крошки отдавать детям.

Отдавать, а не брать… Не это ли в основе идеала русского человека, отражённого в православии, вошедшего в национальную литературу и ставшего принципом коммунистов, в том числе её, члена Коммунистической партии с 1927 года?

Вот и ещё один факт: он может показаться забавным, но на самом деле тоже о многом свидетельствует. Когда с Майей, учившейся в мединституте на педиатрическом факультете (любовь к детям!), подруга решила познакомить своего брата, который станет любимым её мужем до конца жизни, тот спросил: «А родители у неё коммунисты?» «Да, да!» — был ответ. «Вот такая жена мне и нужна», — сказал студент строительного института имени Куйбышева Николай Полётов, прошедший к тому времени войну, закончивший её в Берлине и сам уже коммунист.

Напомню: в стихотворении Рубцова «Рассказ о коммунисте» герой — воплощение самоотверженности, жизни для людей, а не для себя. Именно таким было представление о высоком звании у Майи Полётовой, последовавшей жизненному примеру родителей и мужа. Партийный билет коммуниста не как двигатель служебной карьеры, к которой она никогда не стремилась, а как соответствие глубокой внутренней потребности делать как можно больше доброго и необходимого людям.

Как можно больше! Ну, казалось бы, разве недостаточно того, что она, детский врач, влюблённый в свою профессию, спасает малышей, иногда крошечных недоношенных младенцев, спасает буквально от верной гибели? Разве недостаточно, что она занимается и серьёзными научными изысканиями в своей медицинской сфере, что её доклады на престижных учёных форумах получают высшую оценку?

Но представьте, начав работать после института в сельской больнице Клинского района, она увлекается ещё и краеведением. Её интересует всё, что связано с историей этих мест, давней и близкой. Вот так же в другое время занялась историей родного края её мать, приглашавшая читать лекции рабочим на фабрике сына великого Менделеева из соседнего Боблова…

Дочь особенно привлекли события только что отгремевшей войны на подмосковной земле. Город Клин недолго был в оккупации, всего две недели, но фашисты натворили здесь много бед: надругались над святыней — Домом-музеем П.И. Чайковского, издевались над местными жителями, расстреливали подозреваемых в связях с партизанами и т.д. Героизм проявили бойцы 1-й ударной и 30-й армий, освобождавших город и район. А вскоре после освобождения, в середине декабря 41-го, сюда приезжала особая миссия из Великобритании во главе с министром иностранных дел Антони Иденом. Англичане увидели, что осталось в результате гитлеровского нашествия от красивого города Клина, и убедились, насколько уверены в победе молодые русские генералы, с которыми они встретились.

Чтобы разузнать всё в подробностях, как тогда было, юный врач Майя Полётова организует на это комсомольцев. И потом, когда она будет работать в московской городской клинической больнице № 64, создаст здесь комсомольскую поисково-исследовательскую группу. Результаты многолетнего коллективного труда огромны! Собранные материалы передавались в дар краеведческим музеям Клинского, Дмитровского и Солнечногорского районов, получили высочайшую оценку специалистов-историков из Музея обороны Москвы.

А ведь это и многое другое сделано было ещё до того, как в её жизни появился Николай Рубцов…

Свет души негасимый

Так кто же она, Майя Андреевна Полётова, после всего, что вы узнали о ней? Кто в наибольшей степени — врач, историк или теперь уже литературовед? Возвращаясь к началу своих заметок и подводя итог, повторю самое сущностное: она — подвижник большой любви. К людям и Родине, к поэтическому слову и жизненной судьбе одного из великих сынов России. Она и сама проявляет редкостное величие духа и благородство светлой души.

Действительно, вы вдумайтесь только: такой масштаб деяний творит она абсолютно бескорыстно. Свою пенсию готова отдать (и отдаёт!) до копейки, когда нужно это для нескончаемого рубцовского поиска, для музея, который она создала.

Каких невероятных усилий стоило это ей — особый разговор. Музей, который удалось разместить в помещении библиотеки № 95 Юго-Западного округа Москвы, в предстоящем сентябре отметит своё десятилетие. Назову адрес: улица Дмитрия Ульянова, 3 (ближайшие станции метро — «Академическая» и «Университет»). Если побываете здесь, надеюсь, будете искренне восхищены, как почти каждый из посетителей.

Но до сих пор у музея множество трудностей и проблем. Начиная с того, что само его существование в библиотеке остаётся, можно сказать, на полуптичьих правах, так что тревога за день завтрашний не убывает. Задаюсь вопросом: неужели столице России не нужен музей великого и по-особому любимого народом русского поэта?..

Радуюсь, что рядом с Майей Андреевной появилась ещё одна удивительная женщина, которой основательница музея в связи со своим возрастом смогла уверенно передать должность заведующей. Это Ольга Ивановна Анашкина, филолог по образованию, дочь моего знатного земляка-рязанца, героя Великой Отечественной войны генерал-лейтенанта Ивана Николаевича Анашкина. Она проникнута такой же трепетной любовью к поэзии Рубцова, а ещё — что не менее важно! — роднят её с Майей Андреевной бескорыстие и самоотверженность служения долгу памяти.

Прямо скажу, вдвоём они работают за целый институт. Если в прошлом году юбилеи Рубцова всё-таки были достойно в столице отмечены, то это благодаря их стараниям. Они организовали Международную научно-практическую конференцию «Россия, Русь! Храни себя, храни…» в Институте мировой литературы имени А.М. Горького. Они же сумели провести конкурс юных чтецов на лучшее исполнение стихов Николая Рубцова в школах Москвы. У них в музее регулярно продолжаются ежемесячные Рубцовские чтения: в нынешнем январе — уже восьмидесятые…

Все их дела не берусь перечислить. Теперь даже работники рубцовских музеев на Вологодчине, имеющих гораздо большую биографию, говорят им: «Вы — центр, а мы ваши веточки».

Вот и прошлым летом, несмотря на нездоровье, отправилась Майя Андреевна, как всегда, на вологодскую землю, где в городе Тотьма и в селе Никольское тоже проводятся Рубцовские чтения. Поехала не просто так, а чтобы поделиться в докладе новым своим открытием. Прочитав её книгу, написала ей Дина Павловна Киселёва из посёлка Липин Бор Вологодской области. В детстве она не раз видела учащегося лесотехнического техникума Колю Рубцова, который приезжал в деревню Самылково Биряковского района. Между тем твёрдо считалось, что здесь, на родине своего отца, он никогда не был…

Переписка, завязавшаяся у Майи Андреевны с Д.П. Киселёвой, её воспоминания о встречах с Рубцовым в Самылкове, соседнем Спасском, а позднее и в Вологде раскрыли совершенно неизвестные страницы из жизни поэта.

Немало интересного узнала она и от учительницы Рубцова в вечерней школе при Кировском заводе в Ленинграде Галины Николаевны Федотовой: отыскалась недавно также благодаря книгам Майи Андреевны, на которые откликнулась. И когда перед Новым, 2012 годом приехал я в музей, а потом вместе с Ольгой Ивановной сидели мы у Майи Андреевны дома, она всё рассказывала об этих двух открытиях последнего времени. Прямо-таки с юношеским воодушевлением рассказывала!

Но ведь в прошлом году ей исполнилось 85. Я позвонил ей 2 марта, чтобы поздравить, а она объявила: «Ой, сейчас приедут девять моих внуков с семьями — готовлюсь к приёму». У неё девять — от трёх дочерей, а у покойной сестры Искры, по профессии художника, дочь деся-терых внуков родила — это её внучатые племянники. Если же всех правнуков по обеим линиям сосчитать, получается аж двадцать человек.

Дружные все! Помню, как прекрасно пел на представлении книги Майи Андреевны в Союзе писателей России, членом которого она стала, самодеятельный русский народный хор «Ромода», полностью состоящий из её потомков.

Счастье? Ещё какое! И она его заслужила. Давайте пожелаем ей многая-многая лета на благо родной и любимой отечественной культуры.

http://clck.ru/1_P9z


Комментариев:

Вернуться на главную