| |
 На страницах «Российского писателя» появилась подборка стихотворений Дмитрия Коноплина, подготовленная неутомимым моим земляком, оренбуржцем Иваном Ерпылёвым. И это понятно. Для Дмитрия Алексеевича Коноплина наступивший год – год 85-летнего юбилея. Для тех, кто прочтёт стихи этого талантливого, по своему оригинального, кто-то бы даже сказал, забавного поэта, будет небезынтересным знакомство с его необычной биографией. И не только внешней биографией, но и с теми внутренними книжными, философскими, ироническими странствиями духа, которыми живёт этот странный русский человек среди нас и одновременно среди разных исторических времён, культур, забавных сюжетов…
Дмитрий Коноплин безусловно истинный поэт, - самобытный, ни на кого не похожий, оригинальный, с характером, с необычной биографией и – что особенно важно! – с Судьбой. Как сказал Евгений Баратынский, с «лица необщим выраженьем». Не знаю, правда, из-за своего ли характера, в силу ли обстоятельств либо по Божьему Промыслу, но Дмитрий Коноплин, на мой взгляд, слишком по-русски нерасчётливо распорядился своим дарованием, добровольно отказавшись от профессиональной писательской стези (а фактически, от борьбы за своё место в литературном процессе!), выбрав для себя неприметный уголок на обочине этого беспокойного процесса. Сказать по правде, обеднив тем самым не только себя, но и в определённом смысле расклад сил на современном поэтическом Олимпе, (где, если воспользоваться высказыванием Наполеона, для выигрыша больших сражений – нужно иметь возможность видеть военные карты генералов и маршалов)...
Да, продолжая писать, мастерски владея словом, блестяще владея формой (Коноплин, пожалуй, единственный, кто вслед за Новеллой Матвеевой большинство своих стихотворений написал в сложнейшей форме современного сонета!). К примеру, Николай Глазков, которого, как известно, тоже не печатали, хотя бы придумал так называемый «самсебяиздат», перепечатывал и дарил свои самодельные сборники коллегам-поэтам, которые знали и между собой пропагандировали его уникальное творчество.
Дмитрий Коноплин, конечно же, жил интересной и яркой насыщенной жизнью в избранной профессии геолога. Он сполна повидал страну, иные земли, обогащая новым опытом и впечатлениями свою поэтическую память, художественное зрение, словарь, с планетарным взглядом исследователя сопрягая чувство родства с конкретной землёй, где клочок природы, тропинка детства, пейзаж малой родины соединёны с дорогими сердцу просторами России, где Оренбуржье также занимает особое личное географическое, биографическое и душевное пространство…
Конечно, есть в биографическо-поэтической истории Дмитрия Коноплина парадоксальная диковина: как «вдали от всех Парнасов», от конкурентной литературной среды и цеховой атмосферы (вспомним гумилёвский «Цех поэтов»!), в конце концов – вдали от столичных культурных центров - ему удалось не только сохранить в себе в чистом виде природу поэта, но и стать настоящим профессионалом в своём творчестве, поэзия которого отмечена не только чертами индивидуальности, но и серьёзной книжной, философской культурой. При этом, сохраняя живой, подвижный современный словарь, в котором органично соединяются, перемешиваются (часто в грустно-ироническом ключе!) самые разные стили – от высокого до низкого, от книжного, научного, специфического до областного, диалектного, народно-карнавального (как описывал язык М. Бахтин в работах о средневековой литературе).
Я неслучайно назвал Дмитрия Коноплина «домашним философом» (хотя среди моих земляков, оренбургских поэтов, собственно поэтом философского склада я считаю в первую очередь новотройчан Александра Цирлинсона и Анатолия Тепляшина, который известен также и как автор оригинальной философской эссеистики!)…
Коноплин же «домашний философ» для меня во всём его творчестве - в ироничной форме подчёркнуто приземлённом, привязанном к обыденным и прозаическим заботам, к маленьким материальным и плотским радостям. В духе и стиле Ли Бо и Омара Хайяма его герой не отказывает себе в удовольствии приложиться к стаканчику крепкого напитка; ощущение свободы и неамбициозного простого счастья в стихах поэта создаётся обильным перечислением топонимов и географических наименований в сочетании со смачным перечислением названий различных трав, растений, плодов, овощей, домашних заготовок с личного огорода, коим полушутливо гордится автор… Коноплин словно бы перелицовывает под себя историю с Цезарем Диоклетианом, который, как известно, добровольно оставил трон. «Но почему?! – вопрошали его сограждане. - Если бы вы видели, какую капусту я вырастил в Сплите, вы бы не спрашивали», - отвечал бывший император. Когда через какое-то время его вновь попросили вернуться к власти, он ответил словами мудреца Солона: «Трон не стоит покоя жизни… …больше радости доставляет ухаживать за садом, чем управлять всем миром». Так же философски мудро, по-царски в блестящем сонете передаёт Коноплин это чувство свободы и, быть может, того покоя, о котором мечтал и Пушкин, мечтавший сбежать от суеты «в обитель дальнюю трудов и чистых нег»:
О, побережья деревень и сёл!..
Не моря изумруд, но сумрак плёсов –
Потудань, Жиздра, Ведуга и Псёл -
здесь в воздухе не йодистая соль –
полынь, чабрец, гвоздика, донник, просо,
песка полевошпатового осыпь –
он жив, песок – сыпуч и, значит, гол.
По плечи в глину вбит ольховый кол,
к нему привязан ржавой цепью чёлн.
В мелодии виолончельной пчёл
тягучий мёд и клевера, и зноя,
и жизненность сберегшая вода,
пожалуй, с тех времён ещё, когда
смеялся сын над наготою Ноя.
Иногда его голос, правда, сбивается на некий ворчливый тон, что в общем-то можно понять, но попытка сатирического пафоса тут же переходит в публицистику, что противопоказано философии и скорее походит на жалобную книгу, где оставляют записи вроде той, которую увековечил Антон Чехов: «Подъезжая к станции у меня слетела шляпа». Хотя своя справедливость есть и в подобных претензиях к миру:
Мерить жизнь – изрядно мерок,
разных эталонов масса:
у кого-то жемчуг мелок,
у кого-то щи без мяса…
До настоящих же высот домашний философ Коноплин на своём одиноком острове, на своём царственном садовом участке поднимается вдыхая окрестные запахи полыни, чабреца, гвоздики, словно Сенека в письмах к Луцилию в полном одиночестве изощряется в интеллектуальной игре ума, с терпеливостью ювелира оттачивает строки изящных сонетов, на которых лежит печать мировой исторической и книжной культуры:
Обязанность любого короля,
царя, владыки или государя
в Андорре, Лихтенштейне иль в Судане
суть бденье у державного руля,
пусть будучи не в творческом ударе,
но всё ж извилинами шевеля,
держать иль на нуле иль близ нуля
давление общественное в паре.
Я сам свой день в своём дому крою,
и знаю, сколько пчёл в моём рою,
и что из них на липовом нектаре
задолжены, а уж в какой из тар
хранить переработанный нектар –
решенье в пчёлах, а не в государе.
Читая такие стихи, невольно задумаешься, - может быть Дмитрий Коноплин ещё в молодости интуитивно почувствовал, что вдали от столбовых дорог всё-таки вернее сохранить свой дар от примесей суетной литературной жизни. Хотя, будучи по рождению из Воронежской области, богатой на литературные имена и традиции, являясь земляком Алексея Кольцова, Ивана Никитина, Андрея Платонова, Алексея Прасолова, он как бы символически получал некую стартовую базу для творчества, тем более, что долгие годы дружил с известным воронежским писателем, историком литературы Владимиром Кораблиновым.
Детство Коноплина, проходившее в железнодорожном посёлке, напоминало детство Платонова, отец которого был машинистом и будущий писатель в детстве и юности вместе с отцом немало времени проводил с паровозами, с техникой, чему посвящены многие его произведения и откуда родом многие платоновские «сокровенные люди» из «прекрасного и яростного» мира…
При всей насмешливости, как бы некоторой иронии над самим собой, над незадачливой судьбою своего героя, прикидывающегося простоватым и непритязательным, - Дмитрий Коноплин на самом деле очень серьёзный поэт, знающий цену себе и своим стихам, в которых запечатлён след и его поколения, и его времени, и размышлений поэта, без которого русская поэзия не будет полной:
То поколенье, что наполовину
короче стало, даже пусть на треть,
стареет, как и надлежит стареть,
хотя не время вовсе в том повинно.
Виновных вообще пока не видно,
с какой горы куда бы ни смотреть.
Июнь закончился. Июль, мокредь.
И он прошёл – жарою пышет август…
Обочь малины в мураву улягусь
на спину, буду в небеса смотреть…
Тот, из супони бич плетёный – плеть –
да не заденет он меня с потягу.
А мы ужо отпишем на бумагу,
что было, есть и что случится впредь.
Д. Коноплин смотрит на пройденный путь философски: «Несметной совокупностью обстоятельств определяется жизнь и, стало быть, биография: время, место, государство, предки, гены, способности, запросы и тому подобное».
И хотя нам не дано знать, каким поворотным, решающим на жизненном пути может стать то или иное событие, мне кажется, что в судьбе Дмитрия Коноплина таким событием стало знакомство в годы службы в армии с молодым в то время талантливым оренбургским поэтом Геннадием Хомутовым, творческая и человеческая дружба с которым длится вот уже более полувека…
Думается, что тонус и высокая планка поэзии Коноплина во многом сохранена потому, что у него все эти годы был столь взыскательный и верный читатель, который свою любовь к стихам друга передал и нам, сегодняшним благодарным читателям.
2019 г. |
|
