СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА 

Что говорят, о чём поют малышу, на что обращают его внимание, то и входит в его сознание. После баюшки-баю идёт насыщение его памяти словами окружающего мира. И тем, что они обозначают. Подрастают малыши, сами всё видят, всем заражаются. Познание мира свершается посредством слов. Оно самое быстрое и самое надёжное. «Вначале было Слово» - это навсегда. 

О, а как быстро несётся жизнь от старта рождения к финалу. В нашей церкви я скоро пятьдесят лет, и многие уже поколения прошли на моей памяти. Вот девушка читает акафист у иконы святителя Спиридона, надеясь на замужество, вот она уже под венцом рядом с любимым, вот ждёт ребёночка и старается чаще причащаться, вот уже бережно и трогательно несёт ко Причастию малыша в белоснежных кружевных пелёнках, а вот  этот малыш на руках у неё, и они вместе прикладываются к иконе Божией Матери, вот он  сам достаёт до иконы. И вдруг, иначе не скажешь, вдруг вскоре этот бывший только что малышом мальчишечка несёт на руках к иконе свою сестричку.

Вырастал я в доме на конном дворе лесхоза среди слов: печка, кошка, окно, подоконник, цветы, двор, оглобли, хомуты, дуга, лошади, корова, курицы, собаки, телёнок, поросёнок, жеребёнок, огород, деревья, палисадник, астры, мальвы, сенокос, баня, изба, сарай, сани, телега, дегтярница, квач, вожжи, удила, зауздать, супонь, завёртка, бастриг, лапти, портянки, полати, на дворе трава, на траве дрова, колодец, ворот, солнце, грядки, палисадник, луга, родник, река, лыжи, санки, мороз,  метели, снежные крепости, сивериха, берёзовый сок, разливы… неисчислимое множество явлений, предметов, понятий входило в меня. Да, и русские песни в застольях. Особенно ямщицкие.

Школа усилила познание мира. Раздвигала горизонты. По каждому предмету расширение сведений о мире, о Вселенной. Физика: свойства предметов, движение, инерция, действие равно противодействию, химия: аш два о, аш хлор, биология: состав и роль живых клеток, геометрия-тригонометрия: синус-косинус, биссектриса, катет, сектор, сегмент, гипотенуза, рейс-федер. Литература: ямб, хорей, амфибрахий, гекзаметр, Радищев, Пушкин, мороз и солнце, Илья Муромец, Пересвет, пионерия, комсомол, Павка Корчагин, Данко, Зоя Космодемьянская, завязка, кульминация, развязка, «Ревизор», дядя самых честных правил, инвалиды войны,  первомайские и октябрьские демонстрации, лозунг «Народ и партия едины», лыжи… Русский язык: что чем выражено, сказуемое подлежащим,  перед что запятая, разбор по частям и членам предложения, склонение (Иван Рубил Дрова Велел Топить Печь) и спряжение, суффикс, префикс, морфемы, фонемы, корень, приставка, окончание…  И книги, книги, книги. Школьный театр.

И всегда работа, работа. И на земле и на технике. Мы, мальчишки, тянулись к тракторам, машинам, к шоферам, трактористам, комбайнерам. Форсунки, жиклёр,  автол, солярка, солидол, бензин-керосин, ключ девять на двенадцать, газовый ключ, ключ разводной, радиатор, дизель, карбюратор, шатун, шкворень, коленвал, кривошип, пускач, коробка передач, приводной ремень, цилиндр, головка блока, дифер, клапанА, заклёпки, заточка, триер, фордзон-путиловец, магнето, цельношнековый хедер, пила, топор, рубанок, отвёртка, шерхебель, коловорот, стамеска, рубель, пестерь, лапти, портянки, стропила,  хлев, огород, рассада, парник, сенокос, дровянник, слеги…

Да, вспоминаешь слово и вспыхивает около него связанное с ним событие, дело, время даже тогдашнее.

Много всего добавила армия: подъём, отбой, стрельбы, присяга, стартовая позиция, развод, караул, самоволка, колючка, наряд, увольнение, политзанятия, библиотека, самодеятельность, стенгазета, хлеборезка, люблю, друзья, три слова я: кино, отбой, столовая, полоса препятствий, стрельбы, зачёт по последнему, пост сдал - пост принял, салага, старик, сирена, тревога, полигон,  СКС, ППШ, ракета, бесплатные конверты, ожидание писем, марш-бросок, дембель…

 А уж что говорить о желанных институтских годах:  семестр, языкознание, хвосты, старославянский, начатки греческого, латыни, зарубежка, диамат, истмат, устный и письменный период литературы, битлы,  Кеннеди,  немецкий вас ист дас, сравнительное языкознание, целина, методика, тезаурус, шефские концерты, спецкурс, коллоквиум, Бодуэн-де-Куртенэ, гаудеамус игитур, литобъединение «Родник», забегаловки, Илиада жена Одиссея, педпрактика, пионерлагеря, Третьяковка, Пушкинский, консерватория, многотиражка, увлечения, стихи, провожания, сидения в библиотеках.  Открытие закономерности: чем больше знаешь, тем веселее жить..

А газетное, журнальное, сценарное, теле-киношно-театральное время, это же тут и халтура, и подборка, и контр-ажур, редсоветы, зарез, строкомер, нонпарель, курсив, загон, засыл, подвал, прогон, застольная, генеральная, инсценировка, оригинальная и по мотивам, кулисы, интриги, сплетни, доносы, диссиденты, самиздат, премьера, провал, гамбургский счёт, идя навстречу съезду, сорокалетние, амбивалентность, Маркес, всякие нон-фикшны… Козыряли ими, будто от этого начинали лучше писать. Нет, не так. Начинали больше писать, это да. Компьютер же, не так себе, не гусиное перо. Чтение всяких фэнтези убивало главное богатство человека - время. То-то ликования бесам.

Новые слова вытесняли старые, многие из которых невольно забывались. Получалось, что и время, в которое они звучали, размывалось и тускнело в памяти. Да что память - образ жизни менялся. И, важно заметить, новые слова были, во многом, не русских корней. А от этого, что ещё ужасней, мышление искажалось. Русскость истощалась. В Москве живу, по Москве хожу седьмой десяток лет, и что вижу? Москва перестаёт быть Москвой, чернеет, теряет русское лицо. Вывесок на русском почти нет. Это же подспудно действует на умонастроение.  И просто на настроение. Любое прочитанное, увиденное, произнесённое  слово приходит в окружении того, что означает, облачко такое вокруг слова. А если слова  чужестранные, нашему подсознанию приходится настраивается на него, даже и под него,  голова и память питаются парами  ядовитых облаков. И, как ни сопротивляйся, они, конечно, все равно меняются.       

Кто-то, уже давно, точно сказал: мы все обросли словами. Я добавляю: как звери шерстью. Сейчас, и всегда,  непрерывно идёт извержение слов: из телевизоров, радио, приёмников. Люди в разговорах дома и на улице тоже производители слов. В основном,  необязательных и ненужных. Не терпят люди молчание, считают его пустотой. А молчать опасаются: замолчали в застолье - милиционер родился. Едут в машине и обязательно говорят. Ещё и приёмник работает, ещё и по мобильникам без конца алялякают. Но давным-давно Священное Писание предостерегало от произнесения не только бранных слов, но и от тех, которые можно было не говорить. Возникновение исихазма - молчания это как раз сопротивление словесной лавине, погребающей человечество.  Как хорошо молчать. Именно в молчании ощущаешь присутствие ангелов рядом собою. Но разве могут молчать политики, обозреватели, женщины, депутаты, - всё это люди разговорного жанра. Не молчание нас доводит до несчастий, а слова, слова, слова. Девять десятых произносимых слов можно было, и нужно было, не говорить

Но это легко сказать. Попробуй пребыть  в молчании. Замолчал, молчишь, не хочешь нарушать хорошее настроение в семье, но бесы-то разве могут не соваться в нашу жизнь, они дружбу, любовь ненавидят, обязательно за язычок дёрнут. И ляпнешь какую-нибудь обидную глупость. Вот и готова размолвка, вот и день пропал.

К чему говорю? К тому, что пора мне делиться опытом пребывания на земле. Вроде и опыт-то как у всех, о моём уходящем поколении говорю, все мы такие нашествия слов   проживали. Да, но не все так долго живут, как я, не все застали портянки и дедушку в лаптях, который засевал зерно, зачерпывая его ладонью из огромного лукошка-севалки,  и в такт разбрасывания зёрен шагающий по пашне. Не все видели, как в морозы заводят машины и трактора, заливая в радиаторы кипяток, а то и разводя под днищем мотора огонь, что строжайше запрещено, не все знают, как занесённый снегом тракт расчищают трактора, которые тянут огромный треугольник брёвен, называемый раздвигою. На неё можно было запрыгнуть и ехать на ней, восхищённо глядя, как она, как корабль воду, раздвигает снега.

 Рассказываю о своём прожитом, но оно же не могло именно таким длиться.  Хотя оно могло и должно было бы смениться не тем, чем сменилось. А то, что моё прожитое уже никому почти не интересно, это моя печаль. Мне-то хватило бы, и с избытком, для доживания своего срока, уже узнанного. Которого вполне мог и не знать. Ибо никто ещё не высокочил из правила: чем больше знаешь, тем больше не знаешь. спокойно дожить свой срок в этом мире. Но мир-то этот уже был не мой, изменялся. И уже его трудно считать своим. Меняли его слова. И я дожил вначале до слов: телевидение, пенициллин, пятидневка, летучка, хрущёбы, космос, битлы, а совсем скоро обрушились на нас совершенно чужеродные слова, начисто лишенные русского праязыка: нато, ксерокс, ноут-бук, принтер, флэшка,  айфон, айпед, саун-трек, формат, кэш-бек, макдональдс… Какие-то отмирали, какие-то цеплялись. Тот же Макдональдс. Открывала его, к нашему позору, жена президента. Эту уличную американскую обжорку, с главным свои блюдом - горячей собакой, хот-догом. Но, по сути, насильно внедряемые слова иногда становились живучими. Отменили макдональдс, заменили совершенно идиотским названием «Вкусно и точка». Что это, как не тупая глупость? А Макдональдс уже в речевом обороте. И уже торчат как обглоданные кости здания района Москва, конечно, сити.  Уже стреляют в Крокус-холл, опять же сити. Разве бы случалось такое количество бед и несчастий в городе, не пленённом иностранщиной.

На размышления о перемене жизни в зависимости от прихода в жизнь новых слов натолкнуло известие о том, что на родине снесли здание родильного дома, в котором я появился на свет Божий. Свет Божий в то воскресное утро седьмого сентября был прекрасен: русское село на  Великом Сибирском тракте, начало золотой осени, река, уносящая воды моей родины через реки Вятку и Каму к Волге, и люди, встретившие меня в этом мире, замечательнейшие люди: добрые, красивые, сильные, любящие родину. Мимо этого родильного дома, а рядом с ним была больница, в которой умер дедушка,  мы бежали на реку, на паромную переправу, на Красную гору, с которой открывался вид на северные неоглядные дали. Встречали огромное стадо коров, в котором была и наша любимица. Радовалась нам, тяжело шагала. Давали ей посоленный ломоть ржаного хлеба и шли с ней рядом до нашего дома. Капли белого молока падали на тёплую пыль улицы.

А ранние вставания перед походами за ягодами, грибами, на сенокос, зимой за сеном на санях по льду реки. Ночные небесные скопления созвездий, Млечный путь, перекинутый через всё небо, которое после летней грозы подпирала разноцветная радуга. Это всё во мне, оно меня хранит за то, что я взаимно храню его. Не даёт поддаваться охмурению засилием нерусскости. Ведь до чего дожили, живём как за границей, русских на улицах всё меньше. Ходим как сквозь строй, через вывески на английском. Неужели мы так вот, безропотно, уходим с земель, подаренных нам Богом? Оставим их Востоку и Западу? А уж сколько они нами попользовались. А всё не успокоятся.

Вспомним отатаривание России, оголландование, онемечивание, офранцуживание. И только сила народного глубинного духа спасала нас от гибели. И только на неё можно надеяться. И на то, что слова: Бог, Россия, любовь, родина, хлеб, вода, небо, звёзды, всегда, как иконы в красном углу, будут главными.

Но как, как бороться за них? Прочёл этот текст мой товарищ и выразился: ну, ты романтик. Так что даже не знаю, чем и закончить. Одна боль, непреходящая боль за русский язык, за Россию.

Сдаваться нельзя, надо искать, ч т о  помогло бы вынырнуть из вселенского потопа чужеродных слов? Они же подобны ливню, из-под которого нет выхода: ни зонтика, ни навеса, насквозь промокли. Где ковчег? Вся надежда на Бога, на его милость к нам. Но я тут лукавлю, опять расписываюсь в своей (и нашей общей) лени. Язык дан? Дан. А что ж мы его не бережем?

РУССКИЙ СТИЛЬ

Как и всякий другой, русский стиль имеет свою историю вопроса. Сама русская история создавала основу его, христианство его одухотворило. Историков древности, вначале с любопытством, потом со страхом бросающих взор на славянские земли, изумляло отношение славян к смерти. Пушкин не случайно взял одним из эпиграфов слова Средневековья о нас: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому не больно умирать».

Это отношение к смерти, которое есть вообще главное в жизни человека и нации, и выделяет русский стиль из других. Наша, русская, жизнь - не здесь, она - в Руси Небесной. Но это не значит, что русский стиль предполагает пренебрежение к жизни земной, нет. Земная жизнь есть пропуск в жизнь небесную. Чем выше качества души, тем выше она вознесётся. Такие рассуждения, подкрепленные примерами, становятся убеждением русского художника и питают в его нелёгкой дороге.
  
Русский стиль - дело соборное. Он вообще вряд ли связан с каким-либо именем. Другое дело - инославные. Ходжа Насреддин, Шехерезада, Хайям - вот Восток. Акутагава, Куросава - Япония; Конфуций, Лао Шэ - Китай. Фолкнер - одна Америка, Хемингуэй - другая, а третьей и не доищешься. Сервантес, Лопе де Вега, Лорка - Испания, Фейхтвангер - иудейство, Шолом-Алейхем - еврейство, Диккенс - католичество, Агата Кристи - Англия для всех и так далее. Где совпадают нация и ее основная религия, где - нет, но стиль присутствует всюду. Деление религий, растаскивание их на секты, течения фундаменталистов, новаторов, традиционалистов и лжепророков вредят стилю, понижают его авторитет. Стиль готовит мировоззрение политиков, но политики у нас без мировоззрения, только с жаждой власти. Отсюда все беды.
  
Образ жизни опять же глубоко национален - отсюда борьба русского стиля за его закрепление и продление. Индейка с яблоками на Рождество - вот и Америка; спагетти, да пицца, да капучино - Италия. Но Россия - не пельмени с медвежатиной! Ее блюда многочисленны, русское обилие в еде предполагало всегда гостей. Помещик Петр Петрович Петух у Гоголя искренне сетует, что гости, перед тем как заехать к нему, по дороге перекусили. Помню по себе послевоенную нищету и голод, помню нищих, которые стеснялись войти в избу, если в ней обедали. Но обедавшие помнили о нищих. А обилие свадеб, крестин, поминок - все желанны за столом! Мы держимся за быт оттого, что в нём любовь к ближним и дальним.
  
Убивание, высмеивание космополитами вышивки гладью и крестиком, репродукции «Трех богатырей» в колхозной столовой - все это было убиванием русского быта и стиля. Вышивка - символ. Нет у девушки в руках иголки с ниткой - давай сигарету в пальцы. Соцреализм вроде бы и не отрицал национального, но оно было во многом картонной декорацией, ряженностью, привязкой к месту действия, а действие было одинаково везде: строительство неведомого светлого будущего. Стиль же предполагает следование за идеей, за периодами жизни, их ритмом и гармонией. Стиль в семидесятилетних испытаниях сохранялся в мечте о нем. Вырастая в сороковые, пятидесятые и так далее годы, мы ведь не только «Битву в пути», да Полевого, да Паустовского читали. Одна русская сказка, одна застольная русская песня перевешивала всю тяжесть соцреализма. Нерусская культура для России - как кукуруза, сеявшаяся по приказу за Полярным кругом: всё равно вымерзнет, сама вымерзнет, даже времени на возмущение ею не надо тратить.
  
А ещё повезло в тяге по русскому стилю, что в шестидесятые хлынуло на нас засилие иностранной литературы, неплохой, кстати. Но как ни хорош Фитцджеральд, а до Гончарова, например, ему как до звёзд. То есть все мы перемолотили. Гамсуна оценили, Ремарком побаловались, а мало их для русского, который уже прочёл «Как ныне сбирается вещий Олег» или «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром...», «По небу полуночи Ангел летел»... Для русского, даже неверующего, но просто любящего Россию, нет сомнений, что Господь был в России. И как иначе после Тютчева: «Утомленный ношей крестной, всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».
  
Ведь если русский стиль был (а он был, существовал!), то он и есть, он действует, он живет хотя бы в тоске по нему. Отсюда желание возврата к нему, отсюда обязанность русского художника его продолжать.
  
Проживать историю или жить в цивилизации? Но я никуда не денусь, я живу в цивилизации, но как писатель я живу историей. Я вхожу в общество потребителей, я просто обязан жить сегодняшней русской жизнью. Но надо видеть в бегущем времени проблески, пусть даже и гаснущие, вечности. Прогресс демократии вижу в одном - в прогрессе разврата, насилия, пошлости, в их агрессивности, в их лихорадочном румянце, в желании заразить всех.
  
Господа иностранцы никогда не поймут России, и не надо им ничего объяснять. Кое-что понимают те, кто понимают чувством, а всякие изыскания о России: об иконе и топоре - болтовня для сытых, справка для ЦРУ. Другое дело люди, полностью, по силе своей любви к России начинающие ей служить: Востоков и Даль, Бодуэн де Куртенэ... Здесь пунктик, когда ненавидящие Россию всегда вопят о частичках нерусской крови в Пушкине, Лермонтове и так далее. Дело разве в крови? Дело же в любви к России, а значит, к Православию. Но вообще для иностранцев мы непостижимы. Прости, Господи, я не видел никого глупее и самоувереннее американцев. Вспомним к случаю и князя Волконского. В лекциях по русской истории и культуре, читанных в Америке, он замечает: заставь иностранца говорить о России, и он непременно сморозит глупость. В массовой культуре нет русского стиля, есть его знаки: «посидим, поокаем», рубаха навыпуск, «присядка», «калинка-малинка», «казачок», но стиль - не этнография в костюме и рисунке танца - это образ мыслей.
  
Но снисходительно взглянет на наши доводы в защиту русской культуры демократ-неозападник: «Как ни кричите вы, русские, о своем самобытном пути развития, а вышло-то все по-нашему. Всякие ваши веча, да земства, да совестные суды - побоку! Приучили же вас к парламентам и спикерам, и никуда вы не делись. И префекты и плюсквамперфекты, и мэры и мэрии, и федеральность всякая уже хозяйничают в России. Ну кинем вам кость, дадим Думу, так это все тоже наше, западное, иначе только названное. И выборы сделаем, какие хотим, так что можете не голосовать - командовать будем мы. И в экономике будете хлебать нашу кашу, будете всю западную заваль потреб­лять за большие деньги. И в образовании будем вас окорачивать, своих выучим, вашим - шиш. Деньги в красный угол поместим, молитесь. Все будем мерить на деньги. Культура - только наша, то есть низкопробная, массовая, все сюжеты кино и театра о деньгах, насилии, роскоши, погоне за удовольствиями. Вся трагедия индейцев Северной Америки стала основой боевиков, вся история Европы - сюжетом для развлекательных фильмов, так же поступим и с русской историей. Ивана Грозного сделаем чудовищем, Петра - героем-реформатором, Екатерину - самкой, Павла - недоумком, Ломоносова - драчуном и пьяницей, Пушкина - волокитой, остальных - соответственно. Посмотрят дети и взрослые десятка два лет, так и будут представлять русскую историю - в наших картинках.
  
Это нам решать, что русским пить и есть, что любить, кого выбирать, что носить, за кого воевать. Русские сами не способны ни к чему. Правда, мы ни разу со времен царя Гороха не дали русским быть в своей стране хозяевами, но нам лучше знать, кому верховодить в России...»
  
Так примерно говорят русским демократы нового толка. Западный путь развития во всем, куда ни глянь. «Мы победили, - кричат они, - значит, мы сильнее, значит, наша идея жизнеспособней».
  
Но так ли?

«ПРАВОСЛАВНЫЕ? ПРОХОДИТЕ»

Православие, а значит, и Россию, можно понять только тогда, когда уверишься в том, что смерти нет. Как нет? А что тогда такое кладбища? Но, спросим, а что такое Гроб Господень, в который Иисус Христос был положен умершим на Кресте? Он же «воскрес в третий день по Писаниям». Точно то же будет и с нами со всеми. Да, все умрём, но все и воскреснем. В день, в который назначено.

В том-то и есть главный смысл Пасхи Христовой, он в победе жизни над смертью. Да и как может Начальник жизни Христос быть Богом для мёртвых? Нет, только для живых. Умерев на Кресте как человек, Он, как Бог, сошёл в ад, разрушил адские двери.

«Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» - это одно из главных пасхальных возглашений. Уничтожена смерть, стонет и рыдает ад.

И дарована нам вечная жизнь. Свершилась «Пасха верных, Пасха, двери райския нам отверзающая». Царь царей и Господь господствующих сотворил наши души безсмертными.

В день Великого Воскресения, вслед за сошедшим в Великую Субботу Благодатным Огнём, служится Пасхальный Канон святого Иоанна Дамаскина. «Воскресения день, просветимся, людие; Пасха, Господня Пасха, от смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас преведе…».

С Богослужения Святой Пасхи начинаются счастливые дни обновления души. Всю Светлую Седмицу будут открыты Царские врата. Это знак того, что Спаситель открывши райские двери, показал нам путь спасения.

Так почему же мы не идём этим путём?

От нашего предательства Христа ещё при Его земной жизни. Спаситель сказал: «Верующий в Меня будет иметь жизнь вечную». Что ж не верили? А кому поверили? Иудеям, которые требовали Его смерти? И крики их превозмогли робкое желание римского наместника Понтия Пилата освободить Христа. Хотя уж кто-кто, иудеи-то знали, что приход Христа сбылся точно в предвозвещённое пророками время. Но принёс Он не то, что ждали иудеи, не власть их над миром, не золото, а учение о том, что не надо копить себе тленного богатства на земле, а призывал к праведной жизни на земле ради жизни вечной.

У Голгофского Креста были не только иудеи, кричавшие: «Распни Его!», были и те, кто знал Христа при жизни, свидетели исцелений и сами исцелённые. Те же Вартимей и Закхей из Иерихона. И из десяти очищенных от проказы был тут хотя бы один, тот, кто вернулся благодарить Христа. А Лазарь, друг Христа, а сёстры его Марфа и Мария? А гости на свадьбе в Кане Галилейской, где Спаситель явил Своё первое чудо? И почтенные мужи еврейские Иосиф и Никодим.

И сотни, сотни, и тысячи других. Что говорить – ученики разбежались. Только Иоанн остался. Именно ему поручил Иисус заботиться о Своей Матери. О Ней были Его последние земные мысли.

Да, предали Христа. Испугались. И римлян испугались. И, особенно, первосвященников. «Страха иудейского ради» предали Спасителя. О, несмысленные иудеи, а вы-то кого судили? Того, Кто будет судить Вселенную? Того, Кто способен оттрясти звёзды с небес, как яблоки с яблони? Того, кто колеблет горы и расплескивает моря и океаны? И вы, земнородные твари, смели его судить?

И сколько там было иудеев по отношению к остальным? И остальные, большинство, выходит, поверили иудеям? Значит, не любили Христа? Страшно вымолвить, не любили Создателя жизни на Земле. Боялись иудеев? А если бы любили, не боялись бы, ибо «совершенная любовь изгоняет страх». И как же не любить нетленного Бога? Вечного и Бесконечного, Всеведущего и Всемогущего?

Но честно скажем себе: сегодня снова своими грехами мы возводим Его на Крест. И опять распинаем. Он даровал нам время, этот Его главный дар, мы тратим его бездумно, на что угодно, только не на спасение души. Небесные силы ужасаются, видя наше предательство.

Уж теперь-то, после всех уроков истории, можно было придти с покаянной головой ко Престолу Божию? Ведь если смерти нет, то что бояться главного страха человека - смерти, перехода из времени в вечность?

Чем сильнее человек верит в Бога, тем с большей радостью желает он окончания отведённого ему земного срока. Ведь все равно наступит конец Света. Да, так. Но хорошо бы, конечно, если б всё просто оборвалось, нет, ребята, прежде Страшный суд. Неизбежный, справедливый. Окончательный. Придётся отвечать на вопрос: почему ж мы сами ускоряли приближение этого конца?

Одно утешает: наша родина, Россия, более всех работала на усиления присутствия Божия на земле. Вспомним пророка Иезекииля, предсказавшего возвращение останков людей туда, где они родились, увидели Свет Божий. О, сколько сухих костей прилетит в Россию отовсюду, из всех материков. То явится миру Святая Русь в своей полноте. Миру вечному, в котором она будет главной. Главной, потому что была самой преданной Христу и более других возлюбила Его.

Святая Русь – главное воинство Христово. Закалённое веками страданий, пролитием крови, оно в сражении Христа с Велиаром, света с тьмой, непобедимо. Это сражение началось в вечности, в ней и закончится. Фактически, мы уже выиграли его. Потому что вступаем в него полные веры и мужества. Ибо одна только есть настоящая вера, Вера православная. Почему? Потому что на землю её принёс Господь, Сын Божий. Остальные религии, верования созидались гордыней падшего человека.

Страшась этого сражения, враги Христа торопятся – всегдашняя их надежда – завладеть способностью Бога созидать жизнь. И что доказали? Что мы с дерева спрыгнули вместе с обезъянами? Если вам приятно считать животных своими предками - воля ваша, но православных Господь сотворил.

И опять продолжается болтовня, что мировые учёные изобретут безсмертие. Все эти киборги, всякая коллайдерность да плетение словес про живую клетку. Что угодно, лишь бы с Бога отринуть. Нет, наследники иудейских первосвященников, деньги не тратьте: и вечность в ведении Всевышнего. 

Вот тут и ответ, почему Россию не любит обезбоженный мир: она со Христом, безсмертие православным даровано. И остальной мир мог бы быть с Ним, если бы не уповал на себя, на науку, на деньги, и оружие. И вспомнил бы, что Россия никогда никем не была побеждена. Потому что, повторим, она со Христом. А именно Он будет судить и живых мёртвых при Своём Втором Пришествии. Спросит : «Православные? Проходите».

Вверх

Комментариев: