ФИРМЕННОЕ БЛЮДО

Спокойная жизнь коммунальной квартиры была нарушена. Не успели жильцы обсудить повышение квартплаты, как в пустующую комнату въехал новый сосед.

Прежние обитатели квартиры были не особо дружны, но, как говорится, общая беда объединяет. И ладно, если бы этот новый жилец, сорокалетний дядька, был плохим человеком. Так нет же. Он и кран починил, и клапан в унитазе заменил и вентили на газовую плиту поставил. Но жильцы уже живут давно свыклись со своим бытом, а тут приходит он. Великолепный человек, от которого непонятно чего ждать.

- Что это он все крутится? – спросила соседку бабка Надя, самая долгожительная в этой квартире.

- На наше расположение рассчитывает, - ответила ей Люба, вытирая руки о грязный фартук.

- А фигушки ему, - вклинился в разговор ее сынишка лет десяти.

- Иди, щегол, - прогнала его бабка. – Ишь и делает все как для себя. Не нравится мне он.

- Не вам одной баба Надя, - успокоила ее женщина. – Вчера он заменил лампу в подъезде. Представляете, в подъезде. – Люба закатила глаза. – Там отродясь никто не менял. Да и нужно ли, когда бьют их там каждый день. Сейчас вон выкрутят ее и на третий этаж поднимут. Вот увидите. У них будет свет, а у нас как не было, так и не будет. Помяните мое слово.

- Да я и сама знаю. Слава богу, не первый год здесь околачиваюсь. А твой-то где?

- Работает, не то что этот, - указала Люба на комнату, куда два дня назад въехал новый жилец.

- А что ему? Один как перст, вот и есть время заниматься не пойми чем. А где Алешка-то пропал со своей Викой?

- Тоже работают.

- Да… - протянула бабка.

Обсудив дела и пообмыв косточки, они разошлись по комнатам.

Тем же вечером, в дверь к бабке Наде постучали.

- Кто там? – окликнула она.

- Это сосед ваш новый, Юрий Петрович. Хочу вас пригласить сегодня на ужин. Чтобы познакомиться, посидеть. Я уже второй день тут, а еще никого не знаю.

- На ужин? – удивилась бабка, - а кто там будет?

- Не знаю, к вам первой зашел, потом дальше пойду.

- Зайди к остальным, а потом опять ко мне, - сказал бабка, не открывая двери.

- Обязательно, - сказал Юрий Петрович и постучал в соседнюю дверь.

К его удивлению, все ответы были похожи. Никто не решался быть первым.

Раздосадованный, но не упавший духом Юрий Петрович, занялся готовкой ужина, в надежде, что кто-нибудь посетит кухню, где он сможет глаза в глаза предложить отведать его фирменного блюда - узбекского плова. От такого предложения, точно никто не откажется.

Весь вечер он потел над плитой, но ни один сосед не вышел и не посетил кухни.

Каким бы ни был неунывающим Юрий Петрович, но настроение его все-таки испортилось. Весь вечер пыхтел на душной кухоньке, наготовил плова, сделал пару салатов, купил вина и водочки, расставил все на стол и сам же, в одиночестве поужинал.

Он написал записку, что каждый может попробовать его плов и налить все, что есть в холодильнике.

Наутро он заметил, что плова, в общем-то, как и салатов с вином, порядком поубавилось. Но на очередные вопросы, через закрытую дверь:

- Как вам мой фирменный плов?

Ответ был всегда один.

- Какой плов? Не знаем мы никакого плова. Мы вчера спать рано легли.

Пока Юрий Петрович отъехал по делам, жители коммунальной квартиры собрались на очередное кухонное «совещание».

- Нехорошо он поступает, - говорила бабка. – Ой, нехорошо.

- Я сына с мужем вчера голодными оставила, потому что этот наш, весь вечер на кухне проторчал.

- Да и нам пришлось лечь раньше, - сказала обиженная Вика.

- И навязался же, - продолжила Люба, - прилип как банный лист придите, да придите. Лучше бы спросил, как в график уборки встать, нежели на ужин всех звать. Только спаивать. Не хотим мы знать тебя. Время тебя покажет, а самому навязываться нехорошо…

- …ой, нехорошо, - дополнила бабка.

Совет погрузился в молчание.

- Что делать будем? – спросил Дима, муж Вики. – Посмотрим, как будет дальше?

- А я тебе скажу, как будет дальше, - сказала Люба, - Вон, баба Надя подтвердит. На третьем этаже лет эдак пять-шесть назад, один мужичок заехал. Добрый такой был вначале. Чинил все, ремонтировал все, вел себя точно, как наш. А потом жену перетащил. Потом и свекровь с мужем. Теперь они там одни живут. Не многие уже вспомнят, что когда-то там Голубевых не было вовсе. Вот как будет дальше! - закончила речь Люба и скрестила руки на груди.

- Нам нельзя съезжать, - испуганно сказала Вика.

- Никому нельзя, - возмутился бабка. – Гнать его надо, пока корни не пустил. Я лично с хозяйкой поговорю, она мне как сестра уже стала.

- И я подключусь, - добавила Люба, - надо чтоб все ей накапали и делов-то.

- Так и сделаем. – Возглавила заговор бабка, - вот, в конце месяца придет хозяйка, нам всем надо ей и сказать об этом. Только чтоб все, - строго сказала бабка и обвела совет суровым взглядом.

До прихода хозяйки оставалась целая неделя. И за эту неделю, Юрий Петрович подкрутил все шкафчики на кухне, смазал петли, заменил пару шпингалетов, исправил сломанную три года назад тумбочку для обуви, установил нормальную вешалку для одежды, вместо пяти гвоздей, заколоченных в стену. Поменял прокладки в ванной, когда вода уже почти лилась даже при закрытом кране. Прикрутил ручки к дверцам в кладовке, на кухне и в прихожей. Хоть и разные были ручки, но они смотрелись явно лучше голых шурупов. А где-то и шурупов не было. И это он сделал вне своей комнаты. В его планы входила полная модернизация, кухни, прихожей и даже подъезда.

Сожители продолжали игнорировать его вопросы. Всячески уходили от разговора и опускали глаза в пол, когда уже знали, что хозяйка скажет ему о выселении в субботу, то есть через три дня.

Все вместе они окружили хозяйку и наговорили ей такого, будто с ними рядом живет не человек, а черт знает кто. Он не убирается, тащит продукты из общего холодильника и потихоньку начинает их подживать.

- Я бы и не подумала, - сказала хозяйка.

- Никто бы не подумал, - поддержала бабка, - такой милый человек показался.

- Да-да, ремонтировать все начала, а потом оказалось это лишь прикрытие, - добавила Люба. – Я бы, и сама не подумала, если бы его не знала.

Хозяйка подумала и вынесла вердикт, выселить неблагонадёжного квартиранта, чтобы и другие комнаты не съехали.

Спустя неделю, комната вновь пустовала.

Юрий Петрович съехал, а жильцы вновь собрались на совет.

При обсуждении, они уже и сами поверили, что Юрий Петрович, подлец и мерзавец у которого в мыслях только одно – выселить всех, дабы подселить своих знакомых и родственников.

Что там говорить о жильцах одной квартиры, если уже все общежитие, только и жило слухами, что на втором этаже едва избавились от подлого человека. Голубевы, и те сочувствовали бабке Наде.

- А плов был хорош, - сказала бабка и облизнулась.

Совет одобрительно закивал.

ПОЛЧАСА

Ильяна Анатольевна по своему обыкновению, всегда ставила будильник и всегда же просыпалась за пятнадцать минут до звонка.

Лежит на кровати возле окна. Вытащит руку из-под одеяла, отдернет шторку и любуется луной. Звездами любуется. Любуется тишиной в избе. Лежит и ничего не делает. Ждет…

Ждет, когда будильник подаст признаки жизни. Чтобы с проворностью кошки успокоить его. Чтобы он успел лишь цокнуть. Чтобы дети не проснулись.

Это время всегда тянется как, кисель на морозе. Но стоит будильнику чихнуть, как эти пятнадцать минут кажутся минутой. Не больше. Честное слово. И так каждое утро.

Ильяна тихонечко выползла из-под одеяла, оставив там блаженное тепло. Изба за ночь остыла. Только печь в утробе хранит остатки тепла. Да дети, закутанные в одеяла, прячутся от холода.

Ильяна натянула юбку, закуталась в телогрейку и повязала голову платком. Отодвинула занавеску на печи, проверила детей, что смиренно посапывают, выставив личики прохладе избы.

Спят.

Сбились втроем под одним широким одеялом и спят на печи, как щенки в соломе. Даже не ворочаются. Не шелохнутся лишний раз. Лешка, Сашка и Олечка – середочка. На отдельной кроватке – спит Вера – самая старшая. Ей и вставать раньше всех. А рядом с Ильяниной кроватью, в колыбели, посапывает Юра – самый маленький – всего полтора года от роду.

Ни разу сегодня не проснулся. От того Ильяна и просыпалась среди ночи. Вскакивала и смотрела в колыбель – не случилось ли чего. Все ли хорошо. Спит?

А Юрка, открыв рот, как в свое время любил делать Ваня, покойный муж Ильяны, пустил слюну и лежит на спине. Только крохотная грудь едва заметно поднимается и опускается, поднимается и опускается.

Так бы и стояла здесь всю жизнь, глядя на это спящее чудо. Но даже это чудо требует еды и требует внимания. И таких чуд еще четверо в избе.

Печь «грубка» загудела. Зашипела и вода в кастрюле, когда Ильяна накинула тулупчик, влезла в валенки с колошами и вышла во двор. За ночь слегка завьюжило. Успеть бы прочистить. Узкая тропка ширилась и удлинялась от крыльца до сарая, затем до поленницы и до калитки. Деревня еще спит. Даже псы не лают, забившись в будки. Мороз щиплет кожу.  Снег хрустит под ногами и искрится на лунном свете.

Ильяна вернулась в дом. Крышка только начала подпрыгивать на кастрюле. Ухватила кипяток, вышла в сени, запарила комбикорм со вчерашними очистками от ужина. Выставила на улицу – пусть стынет, свиньям вредно горячее. Еще желудки себе распарят. Два ковша зерна, два сухаря и два ведра воды.

Курицы сонно кудахтали в курятнике, пока не услышали манящий звук зерна, бьющегося о замерзшее корыто. И Марта очнулась в сарае. Зорька встала с настила. Глаза огромные, заспанные. Смотрит на Ильяну.

- Доброе утро, мои хорошие. – Сказала женщина и погладила корову по мордашке. В ответ, шершавый язык облизнул руку. – Да, да… сейчас мы тебя подоим.

Дала сухарь, который за секунду исчез во рту Зорьки. Только хруст остался.

- Пей, моя дорогая. Пей.

Зорька жадно прильнула к ведру. Можно было подумать, что она кипяток пьет – из ведра валили клубы пара. Туда же и Марта попыталась сунуть свой нос.

- И тебе сейчас дам. – Улыбнулась Ильяна, оттаскивая козу за кривой рог и пихая в рот сухарь.

За перегородкой хрюкали Фан и Фин, как назвала их Вера. Ильяна налила им воды. Поросята, как обычно, залезли в кормушку с копытами и, топчась, и толкая друг друга, лакали воду.

В это время Зорька глубоко залезла в ведро, что глаз не видно.

- Еще? – спросила Ильяна.

Сходила еще раз в сени. Перемешала комбикорм, сунула руку – теплый.

Напоила скотину, насыпала немного сена в ясли, чтоб Зорька не брыкалась при дойке. Запах парного молока только усилил аппетит Фина и Фана, которые снова топтались в кормушке и тупыми носами лезли в угол, дабы дотянуться и съесть последние крохи. Обиженная Марта стояла в стороне, ожидая очереди.

- Спасибо, мои дорогие! – обернулась Ильяна к животным.

С ведром коровьего молока и бидончиком козьего, она вернулась в дом.

А в доме все еще было тихо, уютно и спокойно. Изба прогрелась от печи.

Ильяна выставила на стол молоко. Да так тихо, что и ручка ведерная не щелкнула. Не задребезжала.

Подошла к кроватке Веры.

- Доченька, - прошептала она и погладила по головке ребенка. Каждое утро, она испытывала волнительную жалость, когда будила детей. Ей так хотелось оставить их. Пусть спят. А она бы только и делала, что любовалась их сном. Мирным, тихим, нежным сном. - Любовь моя, Верочка.

Дочка заворочалась, открыла глаза.

- Доброе утро, солнышко.

- Доброе. – Ответила дочь.

- Вставай, надо скотину накормить, а я пока завтрак приготовлю. Вставай-вставай…

Ильяна оставила Веру просыпаться, а сама стала к печи. Понимая, что детям пора просыпаться, она уже не так заботилась о тишине. Иногда нарочно чуть-чуть шумела: то нож бросит, то крышку прижмет к кастрюле. Запах каши заставил детей заворочаться.

Вера спросонья неуклюже натянула штаны и кофту, влезла в войлочные тапки и вышла в сени.

Ильяна только провела ее жалостливым взглядом, понимая, что ей сейчас, как самой старшей, больше всех и достается. Кто, как не она, будет помогать по хозяйству. Было бы время, никогда в жизни не тронула свою дочурку, но времени не хватает. Да и рук рабочих не хватает, если уж на чистоту.

- Детки мои, - Ильяна заглянула на печь. Погладила Сашку. Лешка уже лежал на спине и моргал глазами в потолок. Оля, как обычно, отвернулась и закрыла глаза, пытаясь выкроить себе еще минутку сладостного сна. – Пора просыпаться. Новый день пришел.

Ильяна задернула штору и только потом включила свет, чтоб детям не было так ярко.

Пока самые малые просыпались, сготовила завтрак. Подгоревшие блины отложила для Веры – она их больше всего любит. Достала варенье, разложила по тарелкам, уже нисколько не заботясь о тишине. Странно, чего Юрка еще не проснулся. Проверила. Спит и даже не думает просыпаться.

Заглянула на стеллаж возле печки, где кисло молоко. Собрала сливки и выставила на стол. Вернулась Вера, все еще заспанная и угрюмая.

- Садись, позавтракай. Хорошо, что не лето, - улыбнулась Ильяна, подмигивая дочери.

- Ну да, хоть Зорьку в стадо не вести.

Зимний день, в отличие от Ильяны, только просыпался. Сквозь заиндевевшие окна и тонкий слой занавесок серое утро просачивалось в теплую избу. Дети завтракали.

Хотела было разбудить Юру, чтобы не сбивал график, да пожалела. Уж слишком сладко спал ее самый маленький. Пусть поспит. Пусть набирается сил.

- Верочка, проверь Сашку с Лешкой. Сегодня холодно, надо бы им одеться потеплее. Возьми другую шапку… - сказала она Олечке.

- Ну, мама, эта шапка не идет к штанам.

- Ты же не на показ идешь, а в школу. Главное, чтоб тепло было.

Дочь в ответ только посмотрела на нее и Ильяна поняла, что шапка действительно не подходит.

- И откуда у вас берется все это, - причитала она про себя. – Ребенок еще совсем, а уже про моду думает. Вот дают…

Утреннее время шло, как всегда, быстро. Как не хотелось ей будить свое золотце, однако, надо. И все упирается в это «надо». Она провела пальцами по лицу Юрки – не шелохнулся. Платочком подобрала капающие слюнки.

- Юрочка. Юрааа, Юрий Иванович…

Открыл глаза. Похлопал ими и улыбнулся. Ну… ну разве это не прекрасно. Разве это не стоит всего того, что она делает. Ради этой улыбки. Ради этого заспанного личика.

Не сдержалась. Подхватила из кроватки, прижала к груди и расцеловала ото лба до подбородка. А Юрка в ответ прижался к матери и, смешно скручивая губки, поцеловал маму.

Пока дети собирались, Ильяна покормила Юру, одела его как в космос, что он передвигался с трудом. Посадила его на лавку у выхода.

- Давайте я вас осмотрю.

Дети выстроились перед матерью.

Ильяна начала проверять и снова в сердце защемило. Тяжело стало. И так каждый раз. Ведь этим всегда Ваня занимался. По-солдатски, выстроит их и ходит перед ними, как командир на осмотре. И слова его эти:

- Шнурки завязаны, двое штанов, верх, куртка, шарфа, шапка. Варежки у всех? – и довольные дети начинали ими трясти. – Да, вижу, у всех. Рюкзаки с умными книгами. Ничего не забыли? Учебники все взяли. Ух, тяжелый какой, - скажет он, когда подхватит один из рюкзаков, - с таким весом, вы должны быть не только умными, но и сильными. Обеды все взяли, - дети кивали. – Отлично. Кругом. – Неизвестно зачем он давал эту команду, так как ничего не осматривал. Однако детям нравилось. Может быть, только поэтому и говорил, - Кругом. Осмотр окончен. На выход. На встречу новому дню и новым победам, - завершал он речь. А уже на выходе совал Вере сто рублей в школу. В ее возрасте обеды, принесенные с собой, кажутся уже чем-то нелепым, противным. Мамкины блины… мамкины пироги. Нет, она выросла из этого возраста.

Вот и Ильяна, осматривая детей, всегда вспоминала его голос. Сколько времени прошло, а она все помнит. И говорит сама, а слышит Ванин голос – бархатный, грудной, сладкий.

После осмотра она сунула Вере только пятьдесят рублей. Больше бы дала. Хоть тысячу. Да хоть пять. Вот только были бы эти деньги. А их сейчас не так много – пособие, кое-какая работа, да подработки.

- Хорошо подготовилась? У тебя же сегодня контрольная. – Обратилась она к Оле.

- Там легко все будет.

- Надеюсь, надеюсь. А ты стих помнишь? – Лешка тут же, без паузы начал читать. – Ну… за такое не грех и пятерку домой принести. Верочка, передай Антонине Сергеевне, что я на днях к ней загляну. И будь снисходительнее с Валентиной Васильевной… я знаю, человек она такой себе, сама у нее училась, но ты уж попробуй. А то она опять жаловаться начнет.

- Я постараюсь.

- Постарайся любовь моя, постарайся. Ну, всё, в добрый путь.

Старшие вышли в сени. Ильяна провела их до двери

- Малых я сама в сад отведу, мне по пути сегодня. Я в больнице буду. Как вернешься со школы, накорми их. Дрова сухие у печи лежат, суп в сенях. Если будет мало, отвари макароны с котлетами.

- Хорошо, мама. – С неким раздражением отвечала Вера.

- Ну, все, идите.

И вот они вышли в серое утро.

Верочка с Олей и Лешка с квадратным рюкзаком.

- Догоняй, беззубый, - прикрикнула Вера.

- У меня всего двух нету, а у Сереги из моего класса, уже штук пятнадцать нету.

- Ага, пятнадцать. У человека столько нет зубов.

- Тридцать два, - поправила сестру Вера.

- Аааа… не знаешь...

На этих словах Ильяна вернулась в избу.

- Можете на улице подождать, если жарко.

Сашка помог Юрке спуститься и кое-как, с горем пополам, они преодолели сени и спустились с крыльца.

Ильяна быстро оделась, прихватила деньги и выбежала на улицу.

В это время Сашка бегал вокруг Графа и дразнил его. Граф, который выглядел совсем не как граф, а скорее, как холоп или крестьянин, если переводить в человеческий язык, не поддавался на провокации. Он лениво петлял по кругу, позвякивая цепью. Уворачивался от настырного Сашки, который так и норовил попасть в него снежком.

- Ох, господи. Про тебя-то я и забыла. Я мигом, - предупредила она детей и скрылась в избе. – Может быть даже хорошо, что забыла, - приговаривала Ильяна, вываливая остатки блинов и вчерашнего супа в мороженную алюминиевую миску. – Сашка, отстань от него. Спасибо, что охраняешь нас.

Ильяна взлохматила загривок Графу.

- До вечера.

Снег хрустел под ногами. Полозья саней, где сидели Сашка с Юркой плавно скользили. А ближе к садику, когда утро стало совсем светлым, пошел свежий снег. Красивый. Плотный и бархатистый. Будто кто подушку порвал и сыпет.

Детей пришлось наспех раздевать и быстрее отдавать воспитателю. Автобус до города никого ждать не будет. И хотя самого водителя Славку Ильяна знает чуть ли не со школьной скамьи, однако, и это не поможет. К остановке она почти бежала. Успела. Поздоровалась с теми, кого знала, уселась в уголке, достала из сумки спицы и недовязанный носок. Олечкины-то уже совсем износились, а зима в самом расцвете. Надо бы успеть к концу недели.

Спицы и петли быстро съели дорожное время. Вот уже дома высотные замелькали. И люди. Много незнакомых людей. Угрюмые. Кутанные в шарфы и шапки. И почему-то кажутся они все такими одинокими …и даже несчастными кажутся.

- Доброе утро.

Короткая планерка перед рабочим днем. И обычные обязанности санитарки. Перед тем, как привезут белье из прачки, успеть вымыть полы, поздороваться с пациентами, убрать столики и судна. Продезинфицировать инвентарь и инструменты. Помочь молоденьким медсестрам сделать обход. Обмыть, да прибраться за пациентами.

- Не бойся, доченька. – Наставляла Ильяна юную Сашу, медсестру новенькую. Совсем еще зеленая. Боится не то чтобы кровь взять – от одного взгляда на иглы белеет и пошатывается. – Все придет. Не сразу. Пойдем я тебе помогу. Пойдем, доченька. – И Саша послушно плелась за Ильяной. – Ничего сложного, правда, Илья Иванович? - искала она поддержки у пациента.

- Ишь ты, и не больно вовсе, - то ли подыгрывал, то ли врал, но врал очень искренне, пациент.

А Ильяна знала, куда вести Сашу. Она тут всех знает. Например, к Татьяне Анатольевне или к Алексею Владимировичу она бы никогда не повела. Эти двое самые противные. И то им не это. И это им не так. Тут иногда из кожи вон лезешь, стараешься, делаешь свою работу и делаешь больше того. Но они и тут найдут к чему придраться и как бы на кого поворчать. Эх, поселить бы их в одной палате, пусть грызутся.

Не одну медсестру до слез доводили. Да что там медсестру. Прожжённые врачи с их циничным взглядом и те, порой, не выдерживали. Вылетают из палаты красные, злые, угрюмые. Тогда самое время прятаться в своих каптерках и не попадаться на глаза. А то и медсестрам, и санитаркам, и поварам перепадет.

- Не реви ты так… - успокаивала Ильяна очередную сестричку. – Поверь мне, люди - они все разные. Одному ложку поднимешь с пола, протрешь, отдашь, так он тебе так благодарен будет, будто ты ему жизнь спасла. А другому, хоть об землю расшибись, а ему все мало. Дескать, это не сделала. А если сделала, то сделала плохо и лучше бы вообще не делала. Таких людей надо просто пропускать через себя. Понимаешь?

- Понимаю, - отвечала заплаканная сестричка. – Все понимаю, а все равно плачу.

В эти моменты Ильяна думала лишь о том, как бы научить всех тому, что знает и что умеет она. Кричат они… ну и пусть себе кричат. Бухтят, матерятся… да хоть волком воют. А ты просто пропускаешь через себя и все мимо. Ничего в себе не задерживаешь. Как ведро без дна. Пусть самые плохие гадости туда льют и ничего не задержится. Все пройдет мимо. Но так надо делать только в том случае, когда ты хорошо делаешь свою работу. Только так и не иначе.

- Слышала, Машка-то наша совсем при смерти.

- Правда что ли?

- Сама иди, посмотри.

Ильяна быстро уплела водянистую пюре и, запив компотом из сухофруктов, побежала в палату.

Мария Сергеевна лежала на спине и смотрела в потолок. Вряд ли она что-то видела своими подернутыми пеленой глазами. Стеклянными. Совсем уже не живыми.

Работая санитаркой Ильяне пришлось научиться предчувствовать смерть. Порой посмотришь на человека и видишь… чувствуешь. Каким-то нутром. Где-то в глубине что-то шепчет – смертью пахнет.

Так случилось и в этот раз.

Больные заняты своими делами. Кто по телефону разговаривает. Кто в телефоне играет. Читают, спят, в окно смотрят. И только Мария Сергеевна лежит в уголке. Глаза открыты. Грудь едва движется.

Лежит.

Ждет.

А у нее ведь и нет никого. Как привезли сюда недели две назад, так к ней никто и не пришел ни разу.

А в больнице оно как. Люди быстро дружатся. И дружба кажется крепкой. Будто с самого детства знаешь человека. И знает Ильяна, что нельзя привязываться к больным. В лучшем случае их выпишут, а в худшем, вот, как с Марией Сергеевной. Эх…

За этот день она часто заходила к ней. Протирает полы – заглянет. Выносит судна – опять посмотрит. Дышит ли? Жива ли? Убирает посуду, сделает крюк, чтоб еще раз заглянуть.

За смену, на перерывах, успела связать пятку на носке. Самое сложное пройдено. Дальше должно пойти легче.

- Ну, ты чего, едешь? – спросила Ильяну Валентина Петровна.

- Нет, я с Машей побуду.

- Зачем? Смена-то уже тю-тю… две минуты осталось. Пусть дежурная с ней побудет.

- Нельзя же так. Она ведь не знает ее вовсе. А ты правду сказала, Маше недолго осталось. Совсем недолго. А у нее и нет никого. Нет, я так не могу. Это ведь хуже не придумаешь, умереть вот так. В кругу незнакомых людей. Никто и за руку не возьмет. И словом не поддержит. Это же… это же ужас. Самый настоящий ужас. Умирать в любом случае страшно, а так и вовсе невозможно. Нет, я так не могу.

- Странная ты. Никто тебе за это не доплатит.

- Знаю. Знаю, что не доплатят, однако, не могу. Ей богу не могу. Совесть потом съест меня. Она женщина ведь хорошая. И жизнь у нее тяжелая была. Пусть хоть уход ее облегчу.

- Не все ли равно?

- Не знаю. Может быть и все равно. Может, моя рука, и мои слова не облегчат ей путь. Может, она и не услышит меня вовсе, однако я надеюсь, что ей будет легче. Надеюсь.

- Странная ты. Ладно, до завтра.

- Давай, Валя, давай.

Ильяна посидела чуть-чуть в одиночестве, как бы настраиваясь. А после пошла к Марии Сергеевне.

Приставил стульчик, села.

- Машенька, ты меня слышишь? – шептала она, поглаживая руку. – Машенька… Машенька. Ты не одна. Не одна. Я с тобой сижу. Если как-то сможешь, подай знак, что слышишь. – И показалось, что пальцы сжались. – Значит, слышишь, - улыбнулась Ильяна. – Проснись, поговорим с тобой, хочешь? Я тут, я рядом.

Она поправила сваливающуюся простынку. Подбила подушку, смочила тряпку и, обтерев лицо, положила на лоб. Горячий лоб, как сковородка. И дыхание странное. Едва заметное и прерывистое, словно кто-то не дает ей дышать. Словно кто-то на грудь давит, а потом отпускает.

- Кто здесь? – прошептала Мария Сергеевна.

Ильяна тут же склонилась над ней.

- Это я, Ильяна. Узнаешь?

- Да… узнаю, - едва слышно сказала Мария Сергеевна.

- Болит где-то?

- Нет… просто странно. И страшно, - добавила она после молчания.

- Не бойся, я с тобой.

- Я умираю.

- Да, Машенька, да. – Честно сказала Ильяна, всегда считая, что такое нельзя скрывать. Быть может, человек всю жизнь что-то носит с собой и готов поделиться только при смерти.

- Я не хочу, - прошептала Мария Сергеевна, глядя в потолок. Две слезинки скатились по щекам и след их тут же высох.

- Потерпи, Машенька, потерпи. И не бойся, я с тобой. С тобой моя дорогая. С тобой. – Ильяна погладила руку, сменила мокрый компресс. – Поговори со мной. Легче будет, поверь мне. Поверь. Когда скажешь, то со словами и боль уходит. Так всегда. Всегда бывает.

Мария Сергеевна долго молчала. Казалось, она уснула. Затем открыла глаза. Стеклянные, туманные, мутные глаза.

- Если будет время, зайди ко мне, там кот живет. Не хочу, чтобы он достался соседке. Она никогда его не любила. Его Тимофеем зовут. Тимка мой.

- Зайду, обязательно зайду. Что-нибудь еще?

- Да…

Ильяна выслушала несложные поручение Марии Сергеевны, прежде чем ей стало хуже. Затрясло всю, как под электричеством. Выгнулось дугой и опрокинулось тело на кровати. Безжизненное и такое еще горячее.

Только что лежал человек. С мыслями, с чувствами, с душой. Да и теперь вроде лежит. Только разум понимает, что нет его больше. А вот глаза твердят обратное.

Ильяна в последний раз обтерла обвисшее лицо Марии Сергеевны и пошла докладывать врачу.

Позвонила Вере, сказал, что скоро будет. С сюрпризом приедет.

Заскочила к Марии Сергеевне домой, забрала Тимофея. А тот и не сопротивлялся вовсе, будто знал, что сегодня за ним придут.

Упрятала его в сумку, села в автобус. Тимофей вытащил пепельную голову и с интересом наблюдал за тем, как ловко у Ильяны получается орудовать спицами. Иногда лапой дотягивался до пряжи, цепляясь острыми когтями. Кое-как успела довязать носок.

Купила еды и затемно вернулась домой. Дети, как заколдованные сидели перед телевизором и смотрели на эти шоу со злободневными «проблемами». Кто с кем переженился, кто чей отец или мать. Кто руки себе изуродовал и едва не умер.

- Поужинали? – спросила у Веры Ильяна.

Дети хором закивали.

- А я нам нового жителя привезла. Его Тимофеем зовут. Тима, Тима, вылезай.

Пепельный кот выпрыгнул из сумки и начал все в округе обнюхивать.

- Оля, найди ему миску какую-то и налей молока.

После того, как Тимофей под пристальным взором и бесконечными комментариями детей попил молока, то тут же забрался на печку и начал облизываться.

- Он будет жить с нами? – все еще не веря, спросил Лешка.

- Да, теперь он будет с нами. Будет мышей ловить. А теперь, садитесь за уроки. И не отлынивайте.

Дети послушно сели по местам. Ильяна выключила телевизор и пошла управляться со скотиной. Закончив, она проверила уроки, поинтересовалась как прошел день. Отпустила Веру гулять – ей можно так поздно. Пусть пройдется с подругами по деревне.

Перед сном, когда Вера уже вернулась, она сказала ей:

- Завтра я после больницы на дежурство в ночь иду. Дети на тебе. Проверь уроки, накорми живность.

Вера покорно выслушала. Естественно, осталась недовольна после такого наказа, однако противиться не стала.

Перед сном посмотрели телевизор.

И вот, в избе снова стало тихо. Темно. Тепло. Уютно.

В печи потрескивают остатки дров. Дети перешептываются. Тимофей мурчит на печи. Лунный свет стелется сквозь окно и занавеску.

Когда все уснули. Осталось только тихое сопение.

Ильяна встала, проверила детей. Поправила подушку у Лешки. Прикрыла голенькие ножки Олечки.

Села на край кровати и минут пятнадцать смотрела, как они спят. А после и сама легла. Уставшая. Огорченная смертью Марии Сергеевны. Но все же счастливая.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: