|
МОЯ МУЗА
Музе важно
Непродажной
Оставаться. Мне досталась даром –
Как на рынке станет вдруг товаром?!
Тихо с нею
Петь я смею,
Если и сфальшивим мы немного,
Кто услышит это, кроме Бога.
Посмеёмся над собой украдкой,
И не пожалеем –
Бросим в печь тетрадку –
От огня светлее.
Всё еще сумеем. Будет всё в порядке.
И возьмём тональность мы ещё повыше,
Обо всём напишем,
О ханже расскажем,
О дельцах лукавых купли и продажи,
О жестокой знати, кровь для них – водица,
О блаженных старцах, о сановных лицах,
О бродягах, ставших по миру скитаться –
Голодают, мёрзнут, имена их в святцы
После смерти, может, занесут... Остаться
Музе важно
Непродажной.
ЛОДКА
Поднимаюсь по реке я,
Только медленно движенье.
Даже с места не сдвигаюсь:
Сносит быстрое теченье.
Эту ель на берегу я,
Что приметил, вижу снова.
А гребу, гребу... Наверно,
Злая шутка водяного?
Подналягу я на вёсла!
Справлюсь с тёмною водою,
Лодкой волны разрезаю –
Ель оставлю за спиною.
Подналягу я на вёсла!
Я своей не брошу цели.
Но река меня обратно
Возвращает к той же ели.
Остаюсь на прежнем месте,
Никакого измененья,
А меняет только волны
Своенравное теченье.
КОГДА С ТОБОЙ МЫ НОЧЬЮ ЦЕЛОВАЛИСЬ
Ночью тихой целовались мы с тобой,
И никто бы никогда не знал о нас,
Но мерцали звёзды в этот поздний час,
Хоровод они вели над головой.
И одна звезда упала. Не смогла
Удержаться – рассказала морю, как
Целовались мы, а море – всем. Рыбак
Всё узнал о тайне нашей от весла.
И своей любимой спел рыбак тогда,
Спел о наших поцелуях в летней мгле.
Заучили эту песню на селе,
Заучили эту песню города.
КОМИ ЯЗЫК
Мой коми язык не терпит
Ни лжи, ни тщеты, ни блажи.
И верю я, что он скоро
Ещё великое скажет.
Язык мой звонок и нежен,
Моя душа им согрета.
Молюсь я на нём, и Бог мне
Прощает грехи за это.
На нём произносят братья
Мечты свои и сомненья,
На нём родители дали
Когда-то благословенье.
Его с колыбели слышал
Печалюсь о нём, ревную.
Когда меня похоронят,
Забыть его лишь смогу я.
Его красота сердечна,
И мысли его небесны.
И первый на нём запел я
Свои негромкие песни.
За мной запоют другие
И громче скажут и выше.
Услышат их коми люди,
И души свои услышат.
***
На лице белизна –
Может, кровь холодна.
Но кипит, как смола,
В моём сердце она.
Всё не так.
И живым я не очень-то рад,
Да и тени умерших
Не развеселят.
Не прикаян и горд,
Одинок на беду.
Как комета по небу,
Бесцельно бреду.
Не дойду, куда шёл,
И на сердце темно,
И ужиться нигде
Мне пока не дано.
Дома нет, и живу
На чужой я земле.
Словно месяц ущербный,
Блуждаю во мгле.
ПОЭТ
Растущий месяц вышел
На темный небосклон.
Поэт на месяц смотрит –
Душою умилён.
Тепла его квартира,
Поел, попил кагор.
Неотвратимо тянет
На важный разговор.
И восклицает: – Месяц!
Когда душа болит,
Мне раны исцеляет
Твой несравненный вид!
Как светел ты! На грязной
Планете мы живём.
Твои, конечно, дети
Светлы, как ты, во всём.
А девушки какие
В высокой жизни там!
Вот где жениться надо
Нам, полным дуракам.
Там, может, нет поэтов,
Без них устроен быт,
Но девушек воспеть мне
Никто не запретит.
Вот прыгну я на месяц,
Почти сомнений нет.
Счастливец, первый буду
Я в тех краях поэт.
Меня бы понимали,
Я верю, на Луне.
Красавица любая
Была бы рада мне.
Могла б с поэтом первым
Любая из подруг
Ходить и целоваться,
На светлый лунный луг.
Глаза закрою, вижу,
Что каждый лунный миг
Меня повсюду хвалят,
Я, словно царь, велик.
В избе споёт мне страус,
Издаст глухую трель,
Камелия услышит –
Расстелет мне постель.
Там гурия отмоет,
Что плюнул и срыгнул,
И, как телёнок, спляшет
Там подо мною стул!
Смутила светлый месяц
Такая чепуха,
Он спрятался за тучу
Подальше от греха.
Так гость домой уходит,
Беседой сыт вполне,
Когда конца не видно
Хозяйской болтовне.
***
Скорблю, прожигатели жизни,
Как много вы ели и пили,
Вы столько жиров накопили,
А с ними лежать вам в могиле.
Скорблю, что понять вы не в силах,
Как голоден бедный тимошка –
Стоит он под вашим окошком
И милости просит немножко.
А знали бы, выронив ложку,
Сказали бы, стыд обнаружив,
Вы ртом, полным тёшкой белужьей:
«Бог даст». И продолжили ужин.
Болезнь вас иссушит и горе –
Вам не посочувствует нищий,
В гробу будет ваше жилище,
Червям только станете пищей.
***
О, жизнь моя, тебе я цену
День поднимаю каждый.
Что спорить?! Будешь – неизменно...
А я уйду однажды.
Не ведаешь конца и края,
Но снова непонятно,
Зачем спешишь, напоминая
О смерти неотвратной?
Чем тяжелей твои невзгоды,
Тем всё светлей тревога,
По хлябям брёл я дни и годы,
Цветов нарву немного.
Цветы красивые завянут,
И я завяну с ними!
А люди будут жить – помянут
Моё простое имя.
О, жизнь моя, тебе я цену
День поднимаю каждый.
Что спорить?! Будешь – неизменно...
А я уйду однажды.
БРАТУ
Не шуми, милый брат! Что за шум?!
Не даёт тебе Бог добрый ум.
Ты же знаешь меня – что ругать?
Помрачением сердца пугать?
Где там гордость? В помине и нет.
Понимаю, что я не поэт.
Но со школы меня ещё так
Называли. Душе я не враг,
И не враг ей мой искренний слог.
Никому не помог больше Бог
Песни складывать в нашем краю.
Сочиняю я их и пою.
До великих идей не дорос,
Но тогда для чего я всерьёз
Правлю свой черновик? И душой
Маюсь, если поэт небольшой?
Дела нет настоящего? Что ж,
Думал я, что меня ты поймёшь –
Разве в чём-то старик виноват,
Машинально бросающий взгляд
Миловидной девице вослед.
Так и я, поневоле поэт,
Лишь смотрю, как уходят года –
И пишу. Плох ли пахарь, когда
Свяжет сам себе, а не жена,
Рукавицы. Как путник, без сна
И без отдыха дальше пойдёт?
Ты за что предъявляешь мне счёт?
Сам стихами я жизни туман
Разгоняю. И разве лишь хан
Может ханствовать? Мне вот дано
Написать, как смотрю я в окно.
Я – правитель себе. И слова
Правлю, если болит голова
От заботы тяжёлой – земной.
Разве будет мне это виной?
Напишу если, что на душе
У меня, хоть и не Беранже.
И не Бёрнс, и не Гейне. И в спор
С ними я не вступал до сих пор.
А с тобой мы всегда обо всём
Спорим – пьём ли вино за столом,
Иль за картами. Только поём
Песню вместе о крае своём,
Что придумал когда-то народ.
Вместе лучше – и сердце поёт!
Вместе лучше, ты знаешь, брат мой –
Так живи, не ругайся и пой.
Может, песни такие любя,
До поэта уронишь себя.
Как и я, будешь вирши молоть.
Да поможет нам в этом Господь!
Что нам умная жизнь богача?!
Есть бумага, перо и свеча.
|
ЮГРЕ
(Письмо)
Без спешки, без отдыха…
Гёте
1.
Такой обычай, брат югорский мой,
В зырянских школах с розгами не строго.
Так повелось. Хоть леса в крае много.
Чего жалеть?! Давно б сказали: – Стой!
Стой, знание! Давай обратный ход!
Как эпидемия, да хуже даже,
Уже гуляет на Тиманском кряже,
И за Урал, поверь мне, перейдёт.
2.
Пройдётся скоро вашей стороной,
А мы наелись этой школьной каши,
Вам доедать теперь сомненья наши,
Остатки знаний, брат югорский мой.
И заболеет организм лесов
Какой-нибудь чахоткой книжных полок.
Пусть никудышный ты совсем теолог,
Но станешь рассуждать, как богослов.
3.
Наверно, спит в берлоге твой Нума*?
И бороду свою в две пяди нежит?
Покоя много в стороне медвежьей.
И кто Нуме медведица? Кума?
Иль бабушка? Знакомая сестёр?
Две книги прочитав, молчать не надо,
Кто в рай хотел, кто не дошёл до ада.
Ты поведёшь теперь со знаньем спор.
_____________
* Нума - Нуми-Торум (букв. «верхний бог») в мифологии хантов и манси небесный бог.
4.
Ещё болезнь есть, брат югорский мой,
Мечтать о поэтическом таланте,
Познав неповторимый вкус романтик,
Лизать колени милой, как святой.
А у неё нет никакой души.
Живёт с другим, ей ничего не снится,
Читает, чуть скучая, Джона Китса,
А ты всю ночь стихи о ней пиши.
5.
И снова потеряешь ты покой,
Когда от потребленья книжной пищи,
Увидишь вдруг, что рядом ходит нищий –
Идёт в лохмотьях, брат югорский мой.
Ответить ты не сможешь, почему
Он голоден, ему живётся худо.
И скрутит гуманизмом твой желудок.
Достанется и сердцу, и уму.
6
Но гуманизм проходит. И в окно
Посмотришь мрачно на беду людскую –
Мир не изменишь, только зря тоскую.
К тому же, часто сладко, что грешно.
И станет всё понятней за окном,
И после всех твоих душевных пыток
Найдётся выход – стать космополитом
И погрустить с эстетикой вдвоём.
7.
Начнёшь искать не веру и весну –
Грёз эстетических печаль по книжкам,
Как Гёте, не растягивая слишком
Больную их, хмельную новизну.
Как Байрон, посвятишь свою судьбу
Великой цели – быть простым и мудрым,
Низвергнуть всех богов тайги и тундры,
Нещадную им объявить борьбу.
8.
Пройдёт и это, брат югорский мой,
От байронизма исцеляться надо,
Но долго будет жить в душе досада
На тех, кто поучал тебя: «Чудной!
Зачем бороться с тенью божества
И торопиться быть поэтом смелым?!
Когда владеешь настоящим делом,
То засучи для дела рукава!»
9.
А дело будет – легче на душе.
Хоть с ним не разжиреешь – жизнь такая,
Но от печалей глаз не закрывая,
Ты посмеёшься вместе с Беранже.
И, как Барбье, рассердишься порой,
Пока не примиришься с нашим веком,
Что всякое бывает с человеком –
И смех, и плач, и воля, и покой.
10.
И улыбнись, что лишь самообман
С гуманным, как у человека, видом –
Твой мысленный, твой самодельный идол,
Как Гейне – современный истукан.
И как поэты на Руси не ной,
Не плачь, что не хватает идеала,
Здесь редкий не скулит, что жизнь пропала.
Не подражай им, брат югорский мой.
11.
И пусть тебе – на твой широкий лоб
Европа припечатает все «измы»,
Как и положено для новой жизни –
Мозги и сердце огрубели чтоб.
Радикулит чтоб – приступ болевой,
И близорукость – знания причина,
Чтоб не погибла наша медицина
С твоим здоровьем, брат югорский мой.
12.
Так встрепенись! Как много впереди
Дано нам жизни, внутренней свободы.
Выходишь в путь, которыми народы
Идут – и, озираясь, ты иди.
Нескоро, понимаю, выйдет срок
Поймать за хвост несказанное счастье,
Торопятся года, сгорают страсти,
Но пусть с тобою, брат мой, будет Бог.
***
Мой лучший друг лежал в гробу.
Как мне ему помочь?!
Оплакивал его судьбу,
Сидел над ним всю ночь.
Сидел в слезах до света дня –
И вдруг надежда грудь
Теснит – над телом простыня
Заколыхалась чуть.
И я подумал, удивлён:
Мой друг встаёт с одра.
Воскрес! Проснулся утром он!
Давно вставать пора!
И пусть ругается он, чтоб
Узнать, дурак какой
Купил зачем-то тесный гроб
С занозистой доской.
Зато потом расскажет мне,
Какую видел тьму,
Какую видел жизнь во сне.
Его я обниму!
Но всё как прежде. Смущена
Душа, что чуда нет –
Лишь ветер дует от окна...
Один смотрю в рассвет.
Не будет также и меня,
Когда-то я умру.
И оживёт лишь простыня
От ветра поутру.
***
Горько стало. Всюду ложь!
Никому поэт не нужен.
И схватил я острый нож...
И нарезал хлеб на ужин.
Снова горько – сам не свой.
Сердце ни во что не верит.
В реку надо – с головой!
На другой поплыл я берег.
Третий раз кляну на дню
Жизнь свою – проходит даром.
Пусть сгорит... Иду к огню –
Прикурить хочу сигару.
Вам, вода, огонь и сталь,
Не забрать из тела душу –
Только горе да печаль
Жизнь мою до дна иссушат.
***
Был готов умереть. Похудел я очень.
Но проходит смерть безучастно мимо.
Не отдал я долги – забирать не хочет.
Расплатиться, видно, необходимо.
Не берёт смерть иначе. Имеет право.
Васька Пёс, я с тобой расплачусь честно.
Ты приди ненадолго! Рукой костлявой
По поганой морде твоей я тресну!
***
Вспомнилось вдруг,
Как в далёком нелёгком году
В школу иду я – по снегу босой я иду.
Март, но зима – и на улице сильно метёт,
Хочется есть мне,
Наверное, вот уже год.
Добрые люди, что мне предоставить смогли
Кров, чтоб латынь изучал от родных я вдали,
Тоже голодные.
Младший их сын Келисей
Сопли глотает привычно, как будто кисель.
И остаётся молиться о самом простом:
Боже, Ты милостив –
С голоду мы не умрём!
Жизнь сохрани с Келисеем нам этой зимой,
Вырасти нас и направь
По дороге прямой!
Память моя!
Бесконечная ест меня грусть –
Верою жили, голодными были мы пусть.
Жили светлей мы
В тоске самых длинных ночей.
Так для чего я просил, чтоб росли мы быстрей?!
Так для чего я молил в тот отчаянный час:
Вырастем, Боже, не будет тогда лучше нас.
Память тревожная!
Как это было давно!
Выросли мы – но на сердце сегодня темно.
Ночь подступает к душе, и пишу я в тетрадь:
Я не хочу умирать.
Не хочу умирать.
Точно, как скряга, считающий каждый пятак,
Каждый свой день я считаю и каждый свой шаг.
Весел скупой, что собрал он так много монет,
Я бы все деньги отдал за надежды тех лет –
Той голодающей жизни минуту одну.
Память тревожную вновь, как бумагу, сомну.
В сердце и жизнь
Я ещё направляю свой взгляд.
Страх мой и смерть тоже рядом.
Напротив стоят.
Памятник Ивану Куратову в Сыктывкаре |
Иван Алексеевич Куратов родился в 1839 году в семье дьячка в селе Кебра Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии (сейчас – село Куратово Сысольского района РК). В 1854 году он окончил Яренское духовное училище. С 1854 по 1860 годы проходил обучение в духовной семинарии в Вологде. Цель его жизненного пути была определена в стихотворении «Жизнь человека» (1857 год) – подарить счастье родному народу.