Алексей КОРШАК
(22.02.1920 – 27.02.1945)

ПРОВОЖАЯ ОБЛАКА В ПОХОД
(Перевод с белорусского и вступительное слово Сергея ЛУЦЕНКО)

Алексей Игнатьевич Коршак был одним из самых талантливых белорусских поэтов своего времени – и одним из самых молодых белорусских поэтов, отдавших свою жизнь за нашу великую Родину. Да, ему было дано прожить всего 25 лет – но он оставил в литературе яркий след. Да, им написано не много – но его стихи, просветлённые и согретые мужественной любовью к родной земле и пронизанные великой скорбью о ней, достойны навсегда остаться в памяти потомков.

Будущий поэт родился 22 февраля 1920 года на белорусской земле, в деревне Углы (или, по другим сведениям, в деревне Закопанка) Копыльского района. Три начальных года мальчик учился у себя в Углах. После окончания семилетки в Докторовичах Алёша продолжил обучение в Копыльской средней школе. Были не просто успехи в учёбе. Здесь Коршак глубоко сроднился с поэзией. Он увлекся творчеством Янки Купалы, Максима Богдановича, Якуба Коласа и других выдающихся белорусских поэтов. И – полюбил поэзию Сергея Есенина. Открытый, творческий, влюблённый в книги Коршак встал во главе рукописного литературного журнала «Юное племя», принял горячее участие в работе литературного кружка. Боясь «сырых стихов», юноша усердно трудился над поэтическими строками, и лишь после этого решался отправить их в республиканские издания. Он трудился не напрасно: его лёгкие по стилю и насыщенные образами стихи были напечатаны и нашли своих читателей.

В 1938–1941 годах Алексей Коршак учился в Минском педагогическом институте. Учёба давалась ему легко, он дышал поэзией. Всё чаще появляются в печати его стихи и рецензии. И теперь он – заместитель главного редактора институтского рукописного журнала «Наше творчество». Находясь в самом кипении молодой жизни, Алексей был полон мечтаний о счастливой судьбе – и своей, и народной.

Но грянула война! Коршак встретил её в Минске. Не догнавший своих, побывавший под обстрелами, больной, месяца через два он возвратился в родительский дом и стал работать учителем. Алексей всеми силами старался, чтобы его не отправили в Германию, притворялся, что не знает немецкого языка. Делал вид, что тяжело болен, хотя это и так было недалеко от истины. И – держал связь с партизанами…

Фашисты лютовали. Истерзанная белорусская земля взывала к своим детям. Поэт не мог не видеть великие, неисчислимые людские муки, не мог остро не реагировать на кровопролитие. И одновременно он твердо верил в освобождение родной советской земли. Эта великая боль – и народная, и личная не могла не занять главное место в творчестве Коршака. Правда, теперь стихи писались не так часто…

И вот, во время освобождения Белоруссии Алексей Коршак отправился на фронт. Но и в боевой огненной круговерти молодой человек не забывал о поэзии. Переписываясь в свободные часы с друзьями, он горячо мечтал, что война скоро закончится и тогда он сможет полностью посвятить себя любимой поэзии. И Алексей в тяжелейшие времена всё равно писал стихи! Писал по-юношески горячо – и всё глубинней, пронзительней, зрелей. Писал о дружбе, о любви к жизни, о трудовых и боевых буднях… И мечтал, мечтал! Мечтал о многом…

Но судьба распорядилась по-своему. В Восточной Пруссии, у населённого пункта Ласлейндорф, фашистская пуля настигла смелого фронтового разведчика Алексея Коршака. Это произошло 27 февраля 1945 года. До Великой Победы оставалось чуть больше двух месяцев…

После него остался блокнот, густо исписанный красными чернилами. Блокнот со стихами, написанными кровью горячего молодого сердца. Читаешь – и горло сжимается: сколько могло быть впереди и сколько не сбылось!

И всё же Алексею Коршаку, как поэту, можно сказать, повезло: сохранённые родителями стихи попали в руки его друзей – Степана Александровича и Миколы Аврамчика. И в 1963 году увидел свет небольшой сборник «Опалённые лепестки». Спустя тридцать лет сборник Алексея Коршака, дополненный воспоминаниями, был переиздан. Но главное, и ныне его поэзия слетает с книжных страниц, чудесными путями преодолевает пространства и времена и продолжает жить в открытых и любящих сердцах. И, может быть, не зря кажется, что поэт Алексей Коршак, узнавший в жизни так мало счастья, всё это видит и радуется чистой небесной радостью…

 

КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ

Кленовое посланье из дали
И вот, пыланья полон золотого,
У ног моих коснулся он земли –
Осенний лист, последний лист кленовый.

Кленовый лист, последний этот лист,
Помятый лист на память лёг в ладони.
И пусть звучит безумный ветра свист –
Я сохраню тот лист в душе и в доме.

И голос песни будет свеж и чист,
Такому следу в сердце не стереться.
Живи, осенний лист, кленовый лист,
Живи же в песне, в памяти и в сердце!

Весна промоет высь до синевы,
И всё здесь засмеётся, расцветая,
И с ветки памяти, из той листвы
Ты упадёшь, как грусть моя былая.

Из сердца ты исчезнешь без следа,
Убранством жизнь украсится зелёным,
И только в песне будешь ты всегда
Вершиться золотым осенним звоном.

 

ЛАСТОЧКА

Самое привычное, простое.
Ну, а мысли – не унять их, нет!
Песен радостных полна, стрелою
Ласточка мелькнула в вышине.

Видишь: бойко унеслась куда-то
И присела через миг она
На вершину той сосны мохнатой,
Что растёт у самого окна.

Миг один – и нет её в помине,
Не стерпела: «Дрёму прогоню!» –
Ринулась – и в океане синем
Песни понесла навстречу дню.

Ты за ней следила в упоенье:
Весело купалася она,
И пропала в небе, как виденье, –
Только синева и вышина.

Ты за ней неслась прозрачной далью,
Ты за ней следила, как могла…
Сердце было тронуто печалью,
Лёгкой, словно мая полумгла.

Облик милый и навеки любый
Влился в этот солнечный полёт.
Где он, черноокий, черночубый
Свой ведёт сегодня самолёт?

Над лугами или над широкой
Вольно зеленеющей тайгой…
Как летит он – низко иль высоко,
Весело иль грустно, дорогой?

Будь же путь любимому далёкий,
Как вся жизнь – без горя, без обид.
Скоро иль не скоро черноокий
Милую увидеть прилетит?

Самое привычное, простое:
Ласточка мелькнула – и всего.
Сколько же испытано тобою
И забот и мыслей оттого!

1938

 

ВЕЧЕР

Опираясь локтем на сосну,
Белый месяц думает о вечном,
И, качая на руках весну,
Замечтался в далях серый вечер.

Сотни белокрылых звёздных стай
Медленно поплыли над криницей.
Реку обступил высокий гай –
Свежести серебряной напиться.

Тишина великая плывёт,
Опускается в кусты ракиты.
Сук берёзы падает и рвёт
На куски речные аксамиты.

Пташка затревожится порой
Над густою росною осокой.
Не найти другой красы такой,
И тону я в радости глубокой.

 

В ЛЕСУ

Лизнёт огонь багровым языком
Ночную мглу – та в сторону отходит
И снова приближается, кругом
И шёпоты, и шорохи заводит.

Безмолвны сосны, полны грёз и дум;
На меди их – и отблески, и тени.
В долину смотрит одинокий дуб,
И можжевельник преклонил колени.

Взирают звёзды с высоты на лес.
О, как забыть такие вот мгновенья:
Щербатый месяц на сосну всё лез –
И на вершине замер в утомленье.

Из года в год покой здесь нерушим,
Он в травах росных и в прозрачных звёздах.
От сосен тишь ползёт к ногам моим,
Вбирая каждый звук легко и просто.

И я, когда-то чтивший гам людской
И в зрелищах искавший утешенья, –
Сижу в ночи и пью ночной покой
И ясных звёзд родное вдохновенье.

 

КЛЮКВА

Словно плат, заря заполыхала,
Провожая облака в поход,
А упала в озеро – пропала,
Потонула в глуби сонных вод.

День высокий дали занял смело,
Лишь в бору осталась, посмотри,
Россыпь ягод, словно утро, спелых –
Это капли канувшей зари.

1939 (?)

 

РАНЕНЫЙ

Вот и всë.
За край озëрный светлый,
За весенний вздох,
И за синь, что звëзд полна приветных,
Я навек тут лëг.

Надо мной шумит ракита квëлая,
Травы подо мной.
Сыплется на сердце невесëлое
Прах беды лихой.

Вижу небо синее привольное
Я в последний час.
Сразу меньше стало, рвëтся молнией,
Почернело враз.

Где-то плачет чибис…
Маме плохо…
Мама, ближе сядь.
Хочу глянуть, приобнять немного –
Руки не поднять.

Что ж ты не прижмëшься ко мне, мама?
На меня взгляни:
Твой от пули гибнет сын упрямый,
Чтоб вставали дни.

Что с тобой? Ты плачешь? Сердцем чую –
Целый ливень слëз…
……………………….
Вижу вдруг: ракита спит, тоскуя,
Дождь шумит меж лоз.

Плачет чибис, словно мать, с надсадой,
Детку хороня.
Пташечка моя, рыдать не надо,
Не жалей меня.

Я б закрыл навек спокойно очи,
Лишь бы милый край
Не терзался злой постылой ночью,
Расцветал, как май,

Лишь бы вечно жил напев хороший,
Что я в битве лëг
За родной озëрный край пригожий,
За весенний вздох.

1942

 

РАССТРЕЛ

Под росой изобильной
Лес дубовый продрог.
Золотой звëздной пылью
Неба устлан чертог.

Верб седых полукружье…
Путь мне не поменять.
Молчаливые ружья
Провожают меня.

Ветви дрогнули странно,
Шепчет лист о своëм.
Ноют чëрные раны
На всëм теле моëм.

Ласка их не коснулась,
Не омыла роса.
Три холодных, три дула
Не отводят глаза.

Звëзды тонут на взлесье.
Ночь уходит, и вот
Небо, полное песен,
Надо мною встаëт.

Мне в него не вглядеться
Наяву и во сне,
Ведь пятнадцать пуль в сердце
Наготовлено мне.

Ой вы, вербы, сосëнки,
Звëзд поспевших семья!..
С вами нынче на зорьке
Распрощаюся я.

Утро выстрелы ранят,
Брызнет кровью заря,
Я свалюсь, рухну в яму,
Словно дуб, рухну я.

И курган мощно встанет.
И тогда надо мной
Закрасуется станом
Крепкий дуб молодой.

Дни настанут иные,
Соберëтся семья.
Поздороваюсь с ними,
Этот дуб-то ведь я.

Кто-то в песне бескрайней
Назовëт меня там…
Вот земля, вот родная…
Так стреляйте! Я знаю –
Не убить меня вам.

1943



  Наш сайт нуждается в вашей поддержке >>>

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вверх

Яндекс.Метрика

Вернуться на главную