Настины тайны

Я приехал к Чураевым в деревню в конце декабря. Мы не виделись целых полтора года. Самая младшая из Чураевых — внучка Настя — сильно подросла. Теперь ей почти семь лет.

Она такая же непоседа, какой была раньше. Когда появляется в горнице у Чураевых, светлые ее косички так и порхают перед глазами. Как птички в летнюю пору!

И комната тогда становится другой. Освещенная Настиными лучистыми глазами, как летняя поляна с душистым разнотравьем, радует она душу. И будто нет за окошком зимних холодов. И бесприютно-печальные дни декабря уже не кажутся тусклыми и серыми. Все больше чувствуешь желанное обилие света. Вот грянет настоящий снегопад и словно в хрустальной ландышевой свежести ядреными листьями капусты захрустит под ногами снег…

— И смех, и грех, — говорит бабушка Насти — Вера Михайловна, — теперь-то страсти улеглись. А когда в прошлый раз летом все разъехались, Настя горевала сильно. Все письма писала, чаще Алешке.

Засмеялась весело и добавила:

— Не справлялась с буквами. Начинала, например, писать слово, а в нем буква «о». И доходило у нее до слез.

— Почему? — спрашиваю.

— Она никак не могла начало и конец буквы соединить в круг. Он у нее получался все больше и больше. Рукой вела по бумаге и выезжала с листка. Беда! А помогать писать не давала. Говорит: секрет. Читать написанное не позволяла. Слово с меня взяла, что не буду подглядывать. Какие уж у нее секреты с вами со всеми, не знаю? Она и вам писала?

— Да.

— И что там, в ее каракулях?

— Я храню эти письма отдельно, как очень дорогие.

— Беда с вами, — покачала головой Вера Михайловна, — и этот молчит! Кругом тайны.

Говорит и улыбается Настиной улыбкой. И я невольно улыбаюсь.

Кто приносит зиму?

Нынешний декабрь особенный. Снега совсем мало. Жесткие струйки поземки, извиваясь, ползут за окнами чураевского дома.

Березки, которые сбились в кучку совсем недалеко на высоком берегу речки, кажется, не выдержат напора ненастья. Сломаются и их не станет. Или сбегут вниз по обрыву в реке туда, где слабее ветер. Там стоят деревья, более сильные, привыкшие переносить жесткое наступление зимы. С ними заодно легче.

Три клена над избой нависли могучими великанами. В такие дни своими оголенными ветвями они не укрывают, как летом, двор. Наоборот, стараются пропустить как можно больше теплых солнечных лучей.

Но откуда теплу взяться? Солнце в полдень поднялось багровым холодным кругом в серо-голубом воздухе над горизонтом, да так и повисло, скучая. Себе не нравится.

Декабрь — месяц-студень. Куда деваться, будет еще холоднее. Выпадет много снега — в нем спасенье живому. А пока все вокруг насторожилось, затаилось. И зверь, и птица, и деревья. Перезимовать надо!

Мы с Настей стоим в комнате у окна. Нам тепло. Цветки крепенькой герани заглядывают за окно в лютую стужу. Лепестки тихо колышутся.

— Переговариваются между собой, — шепчет Настя, — удивляются зиме, как и мы?

Оконное стекло все в сказочных узорах. Причудливые хризантемы, папоротники, пальмы нарисовал на стекле декабрь.

К Новому году Дед Мороз начал готовиться основательно. Он не только заузорил стекла. И сосульки развесил, как гирлянды во дворе на кленовых ветках!

Неустойчивая промозглая погода скоро пройдет.

— Задача у декабря, — говорю Насте, — дать разбег зиме, поставить ее на ноги. Впереди солнцеворот — настоящее начало зимы. Тогда солнце начнет по небосводу тянуться выше и выше.

— Все сейчас боятся зимы, — отзывается Настя. — Вот герань! Откуда она взялась, если на морозе ей жить нельзя? А улететь, как птичка, на юг она не может… Ее бабушка Вера спасла, внесла в дом.

— Родина герани, кажется, в Африке, — отвечаю я.

— Семечко, как птичка, прилетело к нам из Африки? Или принесли птицы? — спрашивает Настя.

— Скорее всего, человек привез росток. Посадил. Он не пропал — выросло растение.

— Да… — призадумалась Настя. Чудно как! Человек специально ездил в Африку?

— Не знаю.

— И еще непонятно мне, — говорит она, — кто нам вообще зиму приносит? За ней же никто не ездил. Если лето приносят жаворонки, то, наверное, зиму — пингвины. Но они у нас не живут... Ветер приносит тогда?

Не дожидаясь ответа, рассуждает дальше:

— Вот принес ветер морозную снежинку. Она не пропала. Взяла и выросла! Нахолодила вокруг себя целые сугробы. Лед получился. Потом — целая зима вышла. Зима уходит, а лето приходит — они договорились так?

Вера Михайловна громко из кухни, второй раз уже, зовет нас обедать. Некогда беседовать, потому отвечаю Насте:

— Давай, когда приедет Алешка из Москвы, попросим твоего дедушку Сергея Ивановича провести урок на эту тему. Как это делали летом. Алешке тоже будет интересно знать, откуда берется зима. Хорошо?

— Хорошо, — как эхо, отзывается Настя, — скорее бы все приехали. И Денис с Ромкой из Самары. Все, все наши!

Письмо от Алешки

К Чураевым кроме моих писем приходили и другие послания. Четыре — от Алешки, одно — от Дениса из Самары. Настя хранит их в особой шкатулке в доме деда. Сегодня пришло еще одно письмо от Алешки. Его принесла Настина мама, Любовь Васильевна.

Настя пришла из школы прямо к бабушке. Они втроем сидят за столом, я — на диванчике. Настя читает письмо:

«Дорогая Настя! Я очень соскучился. Одному без самых близких друзей грустно.

В Москве сейчас все нормально. Были выборы эти. Сейчас мама с папой говорят про них. Мне не интересно. Папа говорит, что я не городской человек. У меня в голове лес да путешествия. Это не совсем так. В Москве есть очень красивые места. Например, Третьяковская галерея. Это такой музей, в который один человек Третьяков, представляешь, накупил на свои деньги для всех нас много картин. И подарил сразу всем!

Рядом с нашим домом есть поселок художников «Сокол». Там много деревьев, детская площадка, качели. А чуть дальше большое озеро, рядом в лесу — родники. Мы с папой набираем и пьем родниковую воду.

В этом поселке жили знаменитые художники. Есть даже улицы Репина, Поленова.

В Москве жить тоже можно. Только газа много. Кругом машины. Мне вспомнилась наша корова Жданка. Представляешь, если бы вместо машин было столько коров: Жданок, Зинок, Дочек, Красулей всяких… Сколько было бы молока!

Мое здоровье нормальное. Скоро мне купят мини-компьютер.

Напиши, как у тебя дела? Как дедушка Сергей и бабушка Вера живут? Как там козочка Мариша? Выросла за это время или нет? А у Жданки последний рог целый?»

У Насти затекла нога, на которой она сидела, поджав ее под себя. Она встала со стула, пододвинула его чуть ближе к окошку. Уселась, опустив обе неспокойные ноги под стол. И продолжала читать про Алешкину жизнь:

«Мы вчера с папой играли в шахматы, — писал Алешка. — Ну, да, конечно, папа выиграл. Но я сражался стойко. Напоследок папа предложил ничью. Я не взял такое предложение. Бился до конца! Потом проиграл.

Приеду, будем с тобой в шахматы резаться.

Настя, по-моему, я уже закончил письмо.

Пока, до свидания!

Вот еще! Моя мама говорит, что интересно, кто будет у Чураевых быстрее, мы или это письмо? Как только начнутся каникулы, через неделю с дедом поедем к вам. Наперегонки с письмом».

— Пока они на поезде будут мчаться к нам, мне надо, чтобы деда научил меня играть в шахматы, — забеспокоилась Настя. — Я не умею.

— Когда ж ему учить тебя, — говорит Вера Михайловна, — он торопится до приезда побольше дел переделать. Потом некогда будет.

— Попробуем научить, — говорю я. — Но времени мало.

— А вы умеете? — обрадовалась Настя.

— Да.

— Ой, как хорошо! А то я совсем не держала вас в голове. В ней Алешка за всех.

Куда уходит лето?

Вера Михайловна успела протопить с утра печку березовыми дровами. На кухне теперь тепло. А за окном в чистом поле разошлась пурга. Оголенные ветви кленов на фоне свинцового неба кажутся чужими и неприветливыми.

Настя смотрит в окошко и вздыхает:

— Бабушка Вера, а где все-таки зимует лето?

Вера Михайловна строго посмотрела на нее и спросила:

— Ты опять что-нибудь надумала?

— Ничего я не надумала, — отвечает Настя. — Просто так спрашиваю.

— Смотри у меня! Не натвори опять. Месяц декабрь не сродни августу. Замерзнешь…

Я вопросительно посмотрел на Настину бабушку. И она рассказала о летнем происшествии.

Оказывается, однажды после нашего отъезда Настя ушла за порхающей бабочкой в лес. Ее нашли на поляне за километр от дома в цветущем разнотравье, среди пчел и бабочек.

— Ей скучно было без вас, она и подалась в лес, — закончила Вера Михайловна свой рассказ.

— Бабочка за летом гналась, а я за бабочкой. Вот и вышло так, — деловито пояснила Настя.

— Вышло так, — уточняет Вера Михайловна, что искали мы ее всей улицей.

— Мне так хочется, чтобы лето вернулось… — не унимается Настя. — Ландышей насобирать бы. Чтобы только от них прохладно было. Не от снега.

Пельмени с мороза

Гости приехали в субботу из райцентра в одном автобусе. Так получилось на радость всем. Морозное утро стало от веселых глаз еще искристей. Глядя на розовощеких и подросших Алешку и Дениса, Вера Михайловна приговаривала:

— Крепенькие-то какие! Словно пельмешки с мороза. Надо же, подросли как! Дайте я вас расцелую.

— Ага! — веселится Настя, — а если бы приехали летом, то были бы варениками с вишней, да?

Всем было и так весело, а тут еще такие Настины слова!

В полдень Чураевы пригласили всех на пельмени. Не зря Вера Михайловна говорила про них.

После обеда вместо того, чтобы угомониться и отдохнуть немного, Денис вспомнил о зарубках на дверном косяке. Их делал в последний раз Сергей Иванович. Пошли делать замеры и проверять, кто на сколько подрос. Сергей Иванович ставил каждого под желтую пластмассовую линейку. Ее он держал строго горизонтально, ткнув одним концом в косяк. Шариковой авторучкой делал жирную отметину. Таких отметин с цифрами, датами и именами от прошлых замеров там уже было с десяток.

Насте не терпелось узнать, кто больше всех вырос. Она торопила деда. А он, скосив глаза поверх новых очков, поглядел на нее строго и сказал:

— Погоди немножко. Пока я с ними вожусь, ты за это время еще подрастешь!

Настя на время успокоилась. Но потом недовольно посмотрела на Дениса и проговорила:

— Нечестно так, Денис в толстых шерстяных носках. А я почти в никаких, тонюсеньких. Он хитрый.

Когда Сергей Иванович все посчитал, оказалось, что больше всех вырос Денис. Аж на семь сантиметров, Алеша — на пять, а Настя — на четыре.

— Жаль, Ромка не приехал, может, он чемпион по росту, — улыбаясь, сказал Сергей Иванович.

Настю нисколько даже не расстроили такие результаты. У нее в голове было уже другое:

— Деда, ты летом учителем был у нас. Уроки вел. А теперь будешь?

— Больно времени мало. Неделя до нового года и неделя — после. Но если хотите, давайте завтра первый урок проведем о зиме. Интересно, кто больше знает о ней. Согласны?

Никто не возражал. А у Насти новое предложение:

— Я вам не сказала главную новость, — она поочередно посмотрела на Алешку и Дениса, — я про козу Маришу говорю. После того как она проглотила поролон и заболела, все думали, что не вырастет. А она стала большой красавицей! Пойдемте ее смотреть! Не коза, а козище какое-то! Посмотрим! И с горки покатаемся! Ее дядя Саша сделал. У меня не получается кататься. Я на половинке горы вылетаю из санок. Потом ищу их.

Денису и Алеше стало смешно от ее слов. Они стали толкаться. С охватившей их веселостью места в доме стало не хватать. Мы вышли во двор, в морозный ясный день. И направились к речке, которая, залубенев от холода, стала казаться намного меньше.

Неразлучницы

— В конце огорода стояли две красивые березы. Где они? — спохватился вечером Алешка.

И я заметил, что чего-то не хватает, но не догадался. Алешка опередил.

— У одной на белой коре было пятнышко такое особенное, как глаз, — говорит он, — мне всегда казалось, что она на меня смотрит, когда бабушка за луком посылала. Березе было интересно, что делаю на грядках.

— А я уж отпечалилась о них, — вздыхает Настя, по-взрос­лому подперев кулачком подбородок. — Теперь почти забыла.

— Деда, расскажи, что с ними? — просит Алешка.

И Сергей Иванович рассказал.

Прошлым летом застала его на реке непогода. Заметив, как быстро с севера надвигаются тучи, он собрал рыбацкие снасти и поплыл к берегу.

— Дождика большого не случилось — ураган прошел сильный, — говорит Сергей Иванович. — Я не видел, чтобы ломало деревья. А тут, утром пошел в огород: лежит березка на земле, одна. Вывернуло ее с корнем. Метрах в пяти от нее такая же березка — целехонькая. И ветельник кругом целехонький. Будто ей одной только и судьба такая. С неделю я ее не трогал. Рука не поднималась. Так она и лежала поперек огорода. Зеленая и нарядная. Будто споткнулась девица. Сейчас подымется, подберет сарафан…

Вера Михайловна, увидев, какие грустные стали лица Насти и Алешки, проронила:

— У каждого своя судьба, что ж теперь?.. Сам говоришь…

Я слушаю, не решаясь вставить слово. Такой разговор…

— И куда она делась? — спрашивает Алеша.

— Сучки обрубил и отнес за сарай, где оглобельник. В углу теперь стоит. Без дела.

— А вторая?

— Около нее.

— А почему и вторая там? Как получилось? — растерянно спрашивает Алеша.

— Сам не знаю, что произошло! Никогда такого не видел. И не слыхал, чтоб случалось… Такая же стройная. Около десяти метров высотой, вся обычно в золотистых сережках… А тут, смотрю, когда ее сестренки-подружки не стало, пожелтела в один день. Стоит, будто старушка. Я сам заболел, глядя на такое. Не трогал ее. Думал, обойдется. Может, она осень рано почувствовала и пожухла. Простояла зиму. На эту весну не зазеленела. Потемнела вся. Как и ее сестричку, убрал в оглобельник. Неразлучницы …

— На них сороки любили сидеть и наблюдать, чтоб вовремя застрекотать своим всем, — шмыгнув носом, глухо сказал Алеша.

— А один раз я видела, птичка чечевица сидела, — говорит Настя.

— Может, скворец? — спросил я.

— Нет, это была чечевичка, — уверенно ответила Настя. — Вы же мне говорили, какая она. Как скворец, но головка и грудь красные-красные, остальное бурое.

— Это чечевица, — согласился Сергей Иванович, — Витю искала? Пела?

— Витю-тю видел? Витю-тю? — подхватила Настя.

Она, повеселев, взглянула на меня. Вспомнила нашу встречу с чечевицей в лесу летом. По этой песенке ее ни с кем не спутаешь!

Алешка сидит хмурый. У него, видно, свои воспоминания.

Зимние дары

Эту лощину с суховерхими осокорями в зимнем лесу я обнаружил еще до приезда ребят. Осенние вешенки — вот что я увидел на осокорях. Зимние грибы! Редкое дерево стояло здесь без неожиданных волнующих подарков.

Я рассказал о них ребятам. Денис и Алешка загорелись. Стали просить показать грибное место. Особенно настойчив Денис. Кажется, он из тех людей, которым постоянно необходимы приключения.

Что же! Охота пуще неволи!

Мне самому не терпелось поделиться с ребятами чудом. Вешенки в таком количестве сам впервые видел.

Мы решили идти на лыжах. Так легче в лесу. Известно, каким у нас в Среднем Поволжье бывает иногда декабрь. То колючая изморозь, то липкий снег идет. Продувной ветер тоже не лучший попутчик в таких походах.

Нам повезло. Выдался безветренный с легким морозцем день. Будто специально для нас приготовленный. Мы отправились на грибную охоту втроем. Настю уговорили остаться дома.

Что может быть красивее зимнего леса, покрытого свежим снегом и инеем! И пускай он не светит летним теплом. Не звенит от птичьих голосов, как летом. Но сколько в нем прелести! И как хороша лыжная прогулка!

После меня в лощине, похоже, никто не был. Я намеренно не торопился показывать грибы. Когда мы спустились в середину лощины, я попросил посмотреть вверх на деревья. Оба моих усердных спутника были поражены:

— Их так много! Грибное нашествие! Неужели они съедобные? — восторгается Денис.

Грибы нависали, как толстые козырьки кепок. По нескольку штук на каждом дереве.

Мы сняли лыжи. Достали припасенные ножи и стали резать чудо-грибы.

— Они не могут быть червивыми, верно? — весело кричит Денис, — зима же?

Высунув кончик языка от усердия, он отделяет жестковатую нарость от дерева.

— Червяки все разбежались от мороза, — не унимается он.

— А как такие грибы варить? — интересуется обстоятельный Алешка.

— Очень просто, — отвечаю, — часа два надо покипятить, потом покрошить их на сковородку. Нарезать туда лучку, добавить подсолнечного масла и — на огонь!

— Получится блюдо под названием «Зимняя радость», — кричит Алешка, забравшись на дерево. Он срезает грибы и оттуда сверху бросает их в раскрытый рюкзак.

Скоро рюкзак становится полным. А грибов на деревьях будто не убавилось.

Не спеша тронулись в обратный путь. Рюкзак несли по очереди. Дорогой мы изрядно устали. Когда вышли к дому, на ребят напала веселость.

— Надо такие осокори посадить около дома, — начал фантазировать Денис. — Чтобы прямо с веранды резать грибы. Никуда не ходить.

— И посадить прямо над погребом, — добавляет Алеша, — открыл крышку у погреба, залез на дерево и срезай грибы. Они сами летят прямо в погреб. Только банки успевай подставлять.

Во дворе нас встретили Сергей Иванович и Андрей Иванович. Мы ушли за грибами без них. Они были по своим делам в райцентре.

— Что это у тебя в рюкзаке такое тяжелое? — спросил Андрей Иванович внука.

— Грибы, — с готовностью ответил Алеша, — зимние!

— У нас в погребе и маслята, и опята, и валуи. Соленые. Готовые! — сказал Сергей Иванович. — Если хотите, достану. Пальчики оближете. Чудо!

— Там в погребе — грибы обыкновенные, — ответил солидно Алеша, — а здесь у нас — дары зимы! Правда, дядя Саша?

— Да, — соглашаюсь я, глядя на довольного Алешу.

А он, снимая рюкзак с плеч, поскользнулся на лыжах и упал под тяжестью грибов. Лежа на рюкзаке, произнес звонко:

— Жадность подвела. Много набрали.

Мы поспешили ему на помощь.

Настин подарок

Я подарил каждому из ребят по новой моей книжке «Под старыми кленами». Написал в ней про наши летние каникулы у Чураевых. Книжка получилась красочной. Отдельные рассказы были напечатаны в газетах еще до выхода книги. Ребята, прочитав, начали рисовать к ним картинки. Присылали их мне. Набралось более пятидесяти рисунков. Я передал их в издательство. Осенью книжка вышла.

Всем у Чураевых понравились яркие ромашки на обложке книжки. Может, оттого, что теперь зима. Говорили, что корова Жданка и теленочек Ветерок в книжке как живые. А козочка Мариша и Настя в красном платье всех рассмешили.

— И я хочу написать такую книжку, — загорелась Настя. — Но не знаю, как!

— А просто, — подсказала Вера Михайловна, — пиши всем, кого любишь, письма, а потом собери их вместе — вот тебе и книга.

Она не выдержала, рассмеялась:

— Букву «о» ты, слава Богу, писать научилась.

Настя не обиделась на последние слова про букву «о». Ей не до этого.

— А можно так? — она посмотрела вопросительно на меня.

— Конечно, — согласился я.

— Тогда я буду писать всем: козе Марише, Арише, корове Жданке! И… вам, конечно… Я всех люблю.

Через год получится подарок.

— Денис будет отвечать за поросенка Борьку в письмах, а я — за Маришу, и картинки будем рисовать за них и за себя, — сказал весело Алешка.

Насте показалось, что над ней шутят, и она было нахмурилась. Но все приветливо улыбались и кивали головами.

Она радостно объявила:

— Тогда я буду думать, как назвать мою книжку. Надо, что-то особенное.

Сибич

Вчера вечером Вера Михайловна принесла новость. Оказывается, у Пети Лобачева живет с осени в избе чибис. Позавтракав, мы отправились смотреть птицу.

Нас подзадоривает Настя:

— Живем и ничего не знаем, а тут такое!..

Она шагает впереди нас с Алешкой. Мы у нее будто на веревочке. Когда пришли, чибис был в самодельной большой клетке, которая стояла у окна на лавке. Тонконогий, в белой манишке и черном передничке, величиной с небольшого голубя, он вышагивал в клетке будто журавль.

— Прямо как начальник, — говорит Петя и смеется довольный. — Смотрите, — шепчет он и начинает слегка дуть на черную, тонкоклювую головку птицы. Чибис прикрывает крупные карие глазки в колечках светлых перышек и горделиво поворачивает головой.

— Правда, начальник, — радуется Настя, — хотя и с косичкой на затылке. А ты его как-нибудь зовешь? — спрашивает она.

— Сибич, — произносит Петя, и птаха поворачивает к нему голову.

— Я не поняла, — говорит Настя.

— Что ж тут не понимать? — поясняет, чуть важничая, Петя. — Слово «чибис» надо прочитать наоборот.

Настя немного молчит, шевеля губами. Потом радуется:

— И правда! Получается, если наоборот: сибич! Какой ты молодец, придумал!

— Это не я, — весело говорит хозяин такой необычной птицы, — мой папа так назвал.

— А почему? — не унимается Настя.

— Посмотри на птицу! Вроде красивая, а хочется назвать пигалицей. Важная такая, ходит как! А от этого только смешно. Вот и Сибич поэтому, — рассуждает Петя, — все наоборот.

— А как ты его поймал? — интересуется Алеша.

— Подобрал на лугу в сентябре. Его сородичи уже улетели на юг. Он один жил. У него крыло было раненое. Я летом видел, как часто ястреб налетал на чибисов. Наверное, Сибич в бою пострадал. Чибисы храбрые. Сначала один, который обнаруживает врага, бросается на ястреба. А потом все вместе. Вороны всегда помогают чибисам отбиться от ястреба. Я часто наблюдал это. Под ольхой спрячусь… У чибисов много врагов: собаки, кошки, сороки. И поэтому, когда человек подойдет близко к его гнезду, он кричит: «Чьии-вы, чьи-ви?» Хочет узнать: свои или чужие? Чего ожидать?

Сибич, будто догадываясь, что его хвалят, важно так переступил полусогнутыми красноватыми ножками. Потом прошелся из угла в угол в клетке. С ленцой плеснул черными, неожиданно большими крыльями.

— Видите? — обрадовано сказал Петя. — Крыло работает, зажило. Он по комнате уже летал немного.

— А кормишь чем? — допытывается Алеша.

— Он любит жучков всяких, личинки. Но теперь зима. Я навозных и дождевых червей запас. В погребе держу в большом тазике с землей.

— А можно, я чего-нибудь вкусненького ему буду приносить, — загорелась Настя. — Например, семечки? Или сушеную рябину, у нас есть.

— У нас тоже все это есть, — сказал Петя. Подумав, добавил: — Если хочется, приноси.

— Как хорошо! — обрадовалась Настя. Мы с Алешкой будем приходить, ладно?

— Ладно, — согласился Петя.

Свиристели

Мы с Алешкой заметили Дениса, когда поднялись от реки и направились домой вдоль огородов.

— Он, кажется, с воздушкой, — сказал мой спутник, — ворон пугает. Они хитрые. Не подпустят близко.

Когда мы подошли к Денису, он стоял неподвижно около рябины. Той самой, около которой недавно мы любовались с Алешкой необыкновенными птицами — свиристелями. Этих серо-дымчатых доверчивых красавиц с бурыми хохолками мы с ним обнаружили два дня назад.

Они дружной стайкой два раза прилетали к рябине. И каждый раз после шумной кормежки рассаживались на ветвях, уже медлительные и спокойные. У птиц начинались спевки. Как у девчат, в хоре или у ворот на лавочке. Нам с Алешкой казались забавными в морозный солнечный денек их «три-ли-ли-ли», «три-ли-ли-ли».

Сейчас певучих хохлаток на рябине не было. А Денис молча смотрел на неживую, величиной со скворца, птицу, которая лежала возле его ног. Птица и мертвая была красивой. Малиновые перышки на крыльях ее словно горели в снегу.

— Хотел попробовать, возьмет воздушка или нет, — не поднимая головы, сказал Денис.

Он сам не ожидал того, что случилось.

— Ружье есть, ума не надо, — Алешка остановился около него, — обалдел, да? Это же безобидная свиристель!

— Ладно тебе, — вскинулся нервно Денис, — сам, умник, говорил, что ружье не возьмет, слабое. Завидуешь! У тебя такого нет.

— Я говорил, когда ты хотел стрелять в ворону, а тут — свиристель. Большая разница.

— Какая разница? — возбужденно произнес Денис. — Я даже не знал, как она называется. Такая красивая!

— К вороне подкрадываться надо. И все равно не получится. А эти доверчивые совсем…

— Верно, — возбужденно согласился Денис, — сели прямо перед моим носом. Не знаю сам, как на курок нажал. Сначала только прицелиться хотел…

Я смотрел на Дениса и мне вспомнилось, как всего два дня назад Денис приходил к Чураевым с подарком деда. Воздушное ружье всем понравилось. Все, кроме Насти, из него по очереди стреляли. То в спичечный коробок, то в бумажную мишень, которую принес Денис. В тот день и договорились, что в птиц стрелять нельзя. Денис согласился с нами. Но потом несколько раз пытался подобраться к стайке ворон.

А вот сегодня…

Я поднял птицу.

— Что теперь с ней делать? — досадуя и переживая за Дениса, спросил я.

— Не знаю, — чуть слышно ответил стрелок. — Может, деду отнести, чучело сделает. Не пропадать же просто так?..

Я провел пальцем по оперенью на груди птицы. Ранка от выстрела была еле заметна.

— На, — протянул свиристель Денису.

Он неловко, едва не уронив в снег, взял птицу. Мы с Алешкой молча повернулись и направились домой.

— Алешка! — прозвучал за спиной неуверенный голос Дениса.

Мы остановились.

— Чего тебе? — спросил коротко, по-взрослому мой спутник.

— Не говори Насте о том, что я наделал.

— Ладно, — буркнул Алеша.

Я вспомнил, что мы собирались показать свиристелей Насте. Прилетят ли теперь?

Рыбачка Настя

На рыбалке часто происходит что-нибудь необычное. Потому и интересна она. Сегодня мы ловили окуней на речке.

Хорошо! Только спустился от дома под косогор, и ты на льду. Наконец-то холод превозмог надоевшую оттепель. Воздух сухой. Не стало сырого снега. Легко и свежо дышится. Речка залубенела накрепко.

Особая прелесть быть на природе в солнечный морозный денек! Выпавший снег отражает небесный свет, оттого все вокруг отдает легкой искрометной голубизной. В такой день и Насте не сидится дома. Как ни отговаривали ее, пошла с нами.

Когда бурили лунки и готовили снасть, пришла Вера Михайловна.

— Вот, принесла палатку для Насти.

Она погрозила с напускной строгостью внучке пальцем:

— А ты, чтобы как только почувствуешь, что мерзнешь — беги домой. Анчутка! Отогреешься — вернешься. Поняла?

— Да, поняла! Только я не Анчутка, я — Настя…

Полиэтиленовую палатку мы установили быстро. В нее заставили забраться Алешку и Настю. У них на двоих там одна удочка и одна лунка. Хотя ветра нет, но все-таки около десяти градусов холода. Под пленкой теплее.

Вскоре услышали, как Алешка поймал небольшого окунька, и Настя стала просить у него удочку. Ей хотелось самой порыбачить. Но Алешка не уступал удочку, и они начали сердито переговариваться. Обоим не терпелось рыбачить самостоятельно.

Мы с Сергеем Ивановичем насадили на крючки маленьких красных червячков-мотылей, и у нас пошел хороший клев. Уже вытащили больше десятка окунишек.

У Алешки привязана на леске небольшая желтенькая блесна. На блесну у него не клюет. Было слышно, что он, уступив удочку Насте, поясняет, как рыбачить, и немного нервничает.

И вдруг в палатке началась возня. Загремело ведро, на котором сидел Алешка. Потом закричала Настя:

— У нас в лунке китеныш!

Она выскочила наружу, оступилась и упала в рыхлый снег. Сергей Иванович шагнул к палатке и, высоко приподняв ее, убрал в сторону.

Алешка маялся с рыбиной. Мы потом, вспоминая этот момент, подивились его хладнокровию. Если бы он действовал упрямо и резко потянул леску на себя, она бы, верно, порвалась. Голова рыбы была размером почти с лунку и никак сходу не попадала в нее.

Когда опытный Сергей Иванович все-таки извлек добычу и она забилась в пухлом снегу, Алешка восторженно определил:

— Сом! Мы поймали сома! С мою руку!

В искрящемся снегу лежало ленивое существо с темной спиной, большой продолговатой головой и длинным светлым снизу животом.

— Чумазый какой, — отряхиваясь от снега, удивилась Настя. — Китеныш!

— Не чумазый, — поправил Сергей Иванович, — это налим. Он такой. Сейчас сом, карась, карп — в зимней спячке, их не разбудить. Зарылись в ил и недвижимы. А налима холод бодрит — он выходит на охоту. Речная хрюшка.

— Почему? — наклонившись над добычей, спросила Настя.

— Сама говоришь, что он чумазый. И питается чем попало. Лишь бы проглотить. Такого большого я еще не ловил!

— Мировой рекорд! Да, дедуля? — воскликнула Настя.

— Не мировой, а мировецкий, — поправил по-своему Алешка.

А Насте интересно свое:

— Деда, а киты, когда спят, зарываются в ил? Им надо целую траншею тогда копать! Они же огромные! У них трактора нет.

— Что это ты все про китов, Настя? — не удержался я.

Настя горячо пояснила:

— Мне их так хочется увидеть! Такая моя мечта! Дельфины и киты — самые красивые животные в мире!

— А что же ты так закричала и вывалилась из палатки, когда увидела своего китеныша? — рассмеялся дед.

— Я не ожидала такой встречи!

Случай на речке

Река всегда живая. Даже в лютые морозы она иногда вырывается из ледового плена.

Чуть ниже от того места, где мы вчера поймали налима, на перекате поблескивает тонкой извилистой полоской темная вода. Мы знаем про эту промоину и не подходим близко. А вот Денис оплошал. Он потом рассказывал, что съехал с крутого обрыва на лыжах и не понял, как враз оказался в воде. Обнаружил его Петя и поспешил на помощь. Мы с Алешкой увидели возню в промоине издалека, с высокого берега. Алешка бросился к ним, а я метнулся к сараю за шестом.

Когда я подбежал, шест уже не понадобился. Денису удалось снять лыжи. И с помощью одной из них Алешка и Петя тащили бедолагу из полыньи.

Они лежали на толстом льду, покрытом белыми шишаками. Денис полз к ним по тонкому прозрачному льду, под которым разбегались в разные стороны белые пузыри.

На глазах лед проломился, и опять Денис оказался в ледяном крошеве. Но было уже неглубоко. Он по пояс в воде пошел нам навстречу. Мы подхватили его и, быстро взяв палки и лыжу, трусцой побежали домой. Вторая лыжа ушла под лед.

Денис молодец, нисколько не испугался. Жалел только, что пропала лыжа. Пока мы бежали, одежда на нем стала от мороза, как жестяная. Я слышал, как он дрожащим от холода голосом, обращаясь к Алешке, сказал:

— Ты сильно огорчился, что я свиристель застрелил. Извини.

Алешка промолчал.

Дома Дениса быстро раздели, и бабушка стала натирать его снегом. Все вокруг него, всполошившись, хлопотали. Он молча повиновался.

Когда мы вышли на улицу и направились по своим домам, Алешка сказал Пете:

— Передавай привет Сибичу!

— Ладно, — отозвался уныло Петя.

Деловой и шустрый Петя выглядел вялым.

— Почему такой кислый? — не удержался я. — Ты же сегодня герой. Вовремя подоспел к Денису, мы только помогали.

— Сибич болеет, — отозвался Петя.

— А что с ним?

— Не знаем. Сидит в клетке, не двигается. Ни на кого не смотрит. Я его выпускал. Даже не летает, как раньше, по комнате. Все ему неинтересно, нерадостно. Отец говорит, что надо в еду попробовать добавлять соль, мел. Никто чибисов не держит дома, не знают, что с ним…

— Я вчера набрал в огороде ягод черноплодной рябины. Такие крупнющие! Они теперь в избе отогрелись. И тыквенных семечек начистил. Все для него готовил, — волновался Алешка, — надо попробовать дать, вдруг понравятся!

— Приходите, — согласился Петя.

Сибич умер

Мы с Алешей понесли Сибичу ягоды черноплодной рябины и тыквенные семечки. Интересно: будет он их клевать или нет?

Но случилась беда.

— Проснулась я рано. Прошла на кухню. Чувствую, что-то не так, — рассказывает мать Пети, Анна Ивановна. — Гляжу, а он неживехонький. Начальничек наш. А, батюшки! Первая мысль, что кошка придушила. Но клетка цела. Не может быть, чтобы кошка.

Мы подошли к клетке. Сибич сидел, будто живой, как в гнезде, подобрав под себя ноги. Головка его с чубатым затылком уткнута в самый угол клетки. Казалось, он своим клювиком сейчас найдет то, что ему нужно там, а потом, почуяв нас, спохватится. И как обычно это делают чибисы, сорвется заполошно с места. Вихляя, взлетит! Причем тут клетка! Зачем она ему?

Анна Михайловна просунула черенок деревянного половника через прутики. Подтолкнула Сибича снизу. Он завалился на бок. Красные его ножки, так недавно важно и потешно ступавшие по деревянному полу клетки, повисли нелепо над животом. Тонкий клюв, застряв в проволочках, потянул за собой головку на белой шейке. Шейка неловко вытянулась. Ярко-палевое подхвостье и отороченный черною полосою белоснежный хвост — все было и теперь франтовато. Не верилось, что Сибич неживой.

Ведь он родился, чтобы в луговом раздолье в июле, когда подрастут бойкие чибисята, вместе с ними гомонить веселыми стайками. Недалеко от своего гнездовья, делая нарядным и пестрым все в луговой округе. А уже в августе, сбившись в стаи покрупнее, высоко подняться в синее небо и полететь в дальние теплые страны…

— В неволе жизнь коротка — известное дело, — вздохнула мать Пети, — отгоревал свое. С тоски, видать, и помер. Последние два дня невеселый был. Голову под крылышко прятал.

Она хотела было положить Сибича в ведро и отнести за огород на гать. Алеша с Настей в один голос запротестовали. Петя молчал. Он не мог говорить. Лицо его было бледным. Молча, держа на коленях, гладил присмиревшего дворняжку Жульку.

* * *

Мы похоронили Сибича в палисаднике, под кустом сирени. Земля была мерзлая. Петя и Алешка молча разгребли снег и ломом сделали небольшую ямку. Настя сбегала домой и принесла коробку из-под торта. В нее и положили Сибича.

Домой возвращались молча. Настя уже не плакала вслух. Только варежкой прикрывала глаза.

Дикушка

Какая это радость: оказаться на лыжной прогулке в зимнем лесу! Да еще вместе с Сергеем Ивановичем, который так много знает и умеет.

На этот раз день выдался замечательный. Прибавка света и январский морозец по-своему оживили все вокруг. Тусклые и серые дни декабря остались позади. Коренная зима потеснила глухозимье. За речкой Ветлянкой на широкой ослепительной равнине под нарастающим солнечным потоком вовсю заискрились снега. И хотя вокруг стоит тишина, чувствуешь во всем потаенную жизнь. Стоит только внимательнее взглянуть.

На лесной поляне этому помогают белоснежные ее страницы. Они как протоколы. Строчки различных следов разбегаются вкривь и вкось.

Неутомимый Сергей Иванович поясняет:

— Глядите, — он показывает на т-образные знаки — четверки заячьих следов, — в сторону дикой яблони пошел. Я его однажды около нее заставал. Корой питался, косой. Пойдемте по его следу. Покажу вам красавицу дикушку. Глубоко проваливаясь в снег, он первый прокладывает лыжню. Мы с Алешкой следуем за ним.

А слева в лесу уже отчетливо слышна работа дятла. Где-то совсем рядом выводит свои трели синица-лазоревка. И начинает казаться, что до весны рукой подать.

По рыхлому снегу и мелким зарослям непросто спуститься в тихую низину поросшую ветельником. Когда спустились — обомлели. Как сказать об увиденном?! Разве же словами Гоголя:

«И одним цветом белым рисует зима. Бедный цвет, но… Какая изобретательность… Эти роскошные завесы, снеговые глыбы, покрывающие от корней до верха большие и малые дерева; это множество жемчугу и брильянтов, сверкающих при свете солнца, как будто выточенных из слоновой кости, это многозначительное безмолвие и тишина, этот полумрак днем и полусвет ночью».

Много раз останавливаясь, очарованные увиденным, мы насилу пересекли низину со сказочными деревами и выбрались на край ее. И тут на выходе прямо перед нами взлетели куцехвостые куропатки. Целая стайка!

Не успели мы прийти в себя, как увидели яблоню. Она стояла в сторонке от лесной чащи, из которой только что выбрались.

— Вот оно как! — обронил Сергей Иванович, — ни одного яблочка не осталось. Все подчистую склевали.

И верно, яблоня стояла совершенно голая: ни листика, ни яблока.

— Дед! Голод не тетка! — озорно сказал Алешка. — Всем есть хочется!

— Ты прав, конечно, — тоже весело отозвался дед, — вон, гляди! Зайчишка кору гладал.

— Тот самый, по следу которого мы на поляне шли?

— Возможно, — отозвался Сергей Иванович, — спроси!

— Кого? — удивился внук.

— Зайца, коль догонишь… Ты у нас шустрый…

— А-а-а… — отозвался Алешка и, смеясь, нарочно упал в снег.

Ему стало весело. То ли от дедовых слов, то ли от обилия света на этой солнечной полянке, лицо его сияло. Когда встал, тронул лыжной палкой сосновую дремучую ветвь и враз обрушилась сверху снежная лавина.

— Не балуй, — сдержанно осадил его Сергей Иванович, — намокнет одежда, а до дома далеко…

Взглянув на меня, Алешка провозглашает:

— А в январе солнце поворачивает на лето! Так дядя Саша мне сказал.

— Поворачивает, — соглашается Сергей Иванович, — да не сразу это будет. Январь — самый зимний месяц. Лютень!

Отряхиваясь от снега, Алешка удивляется:

— Кто же такую стройную яблоню посадил здесь?

— Может, дятел, а может, снегири.

— Как так?

— А очень просто. Поедают птицы плоды, а потом семечки разносят с пометом. Где какое укоренится, там и вырастает дерево. Семена, которые заносят птицы, лучше всходят. Так птицы становятся лесоводами.

— Ничего себе, — удивляется Алеша, — никогда не знал, что такое бывает.

— А сейчас кто съел яблоки?

— Те же снегири, а может, свиристели налетели. Они стаями кочуют.

— Понесли в другие места семечки? — уточняет Алешка.

— Выходит так.

…Домой мы возвращались уставшие. Этого не скрывал и Сергей Иванович. Быстро наступивший вечер подарил нам, когда мы вышли из леса, багровое солнце, готовое вот-вот исчезнуть за горизонтом. Сугробы стали отдавать синевой и сделалось намного холоднее.

…Во дворе Чураевых нас радостно встречала Настя. Снимая лыжи, Алеша тут же начал сбивчиво рассказывать ей о нашем походе, и самое главное — о яблоне.

Настя быстро сделала свои выводы:

— Значит, деда, если бы ты летом не убил коршуна, который нес цыпленка в когтях, он мог вырваться от него в лесу и вырасти во взрослую курицу. А потом снести яички и получились бы дикие куры, да? Как с яблоней было бы?

— Придумщица ты, Настя! Да еще какая! — Бабушка Вера шутя потянула Настю к себе.

Она, ойкнув, оступилась и черпанула в валенок снег. Дед тут же помог ей снять валенок. Вытряхнул сыпучий снег и скомандовал идти в дом. Настя стала возражать, но мы с Алешкой поддержали такую команду.

Сначала она насупилась, потом спохватилась:

— А что же вы не набрали домой диких яблок? Вот здорово было бы! Как тогда грибов зимних насобирали…

— Я набрал, — посмеиваясь, ответил дед, — а баба Вера вареньев наварила. Стоят в погребе с осени.

— Какой ты, деда! — Настя, кажется, немного обиделась. — Знал про яблоню. Все сделал и молчал? А Алешка приехал — и сразу рассказал?!

* * *

Уже вечером я записывал в свою потертую записную книжечку впечатления прожитого дня. И невольно отметил для себя, что какие бы события ни случались здесь со мной, все же самые близкие сердцу из них те, которые связаны с Настенькой. Всегда интересно, что она сказала, как засмеялась…

И ничего тут не поделаешь…

И зима бывает красной

Встреча Нового года получилась у нас необычной. Сергей Иванович открыл нам свой секрет. Оказывается, осенью, после того как мы уехали, он принес из дальнего леса небольшую сосенку и посадил ее за огородом, в низинке недалеко от березок.

— Не лучше ли поближе к дому? — засомневался я.

— Среди деревьев ей веселее будет, — авторитетно заявил Чураев.

Все загорелись встречать Новый год у пушистой маленькой красавицы.

— Правильно, — улыбался в усы Сергей Иванович, — зачем превращать елки в палки. Около живого деревца праздник веселее.

И начались наши предновогодние хлопоты. Сначала мы хотели протянуть провод и зажечь на новогодней елочке, так мы стали называть нашу стройную сосенку, электрические лампочки. Алешка запротестовал:

— Я знаю, как сделать бумажные цилиндры, внутри их поставить свечки — получатся фонарики!

— Не загорятся бумажные-то? — засомневался Сергей Иванович.

— Бумагу надо пропитать воском. Мы такие клеили в школе, — убеждал Алешка так деловито, что становился похож на Сергея Ивановича.

Нам пришлось согласиться. И закипела работа.

Мы изготовили десять фонариков. Работали дружно: Алешка клеил из альбомных листов небольшие бумажные цилиндрики с донышком. Мы с Настей пропитывали их воском, растапливая свечи, которые принесла нам Вера Михайловна. Потом Насте захотелось повесить на елку орешки, конфеты, печенье. Все это надо было завернуть в цветную бумагу. Но зато как сосенка преобразилась!

Нам помогали приехавшие Ромка и Альберт Львович. Ромка выздоровел и выглядел сейчас молодцом. Они привезли петарды и установили их со всех четырех сторон от сосенки.

Сергей Иванович и Андрей Иванович взялись переделывать снежную горку. Она теперь стала намного круче. Чтобы заледенела, мы полили ее на ночь водой.

Маслянка, сработанная заранее, как конь, стояла во дворе под навесом. Дожидалась, когда на ней будут кататься.

На речке Ветлянке гулко ухал трескавшийся лед. Мороз набирал силушку, а нам было нипочем. Совсем неожиданно порадовали нас в предновогодний день снегири. Первой их увидела Настя.

— Смотрите! Фонарики к нам прилетели. Сами!

Мы украсили сосенку, а они — березы. Степенные птицы сидели недалеко на березах. Под лучами солнца они выглядели празднично.

— Давно их тут не было, — удивился Сергей Иванович, — не иначе как тебе подарок.

— Это подарок для всех! — воскликнула Настя.

Она хотела было побежать к березкам с красными и дымчатыми фонариками на ветках, но Алешка ухватил ее за рукав:

— Куда?! Улетят твои фонарики! Давай за ними наблюдение устроим! Деда, помнишь, летом за жаворонками наблюдали. Теперь — за снегирями!

Мы стали во все глаза смотреть на важных чудо-птиц. Будто кто-то развесил ярко-розовые и дымчато-серые роскошные бутоны. И эти бутоны были живые.

Вера Михайловна забеспокоилась:

— Вот непутевые, без ушей останетесь! Морозище такой! Бегайте почаще в избу греться. Не хватало мне больных на Новый год!

— Они разные! И тихие такие! — продолжала удивляться Настя.

— Розовые — это самцы, а дымчатые — самочки, — негромко пояснял Сергей Иванович, — степенные. Это тебе не сорока-болтушка.

— Самчики, как матрешки, румяные, — определила Настя.

Не успела она так сказать, как в морозном синем воздухе еле уловимо зазвучал мягкий и нежный напев. Пели и розовые, и дымчатые птахи. И стало так нежно на душе.

— Откуда они такие прилетают? — зашептал Алешка. — И когда? Летом их не было.

— Снегири — северяне, — отвечал Андрей Иванович. — Прилетают к нам, я заметил, либо вот-вот перед самым снегом, либо с первой порошей. Кормятся рябиной, сережками ясеня. Сейчас, гляди, перебирают березовые сережки. Их вон сколько! Не пропадут, кругом сорная трава с семечками.

А у Насти свое на уме, об этом и сказала:

— Лето красное жаворонки приносят, а зиму, получается, снегири. Они красные, значит и зима красная?!

— Ага, — откликнулась баба Вера, — красная! Как твои щеки. — Я когда за свечками ходила в магазин, снегири на дороге кучкой сидели, в двух-трех шагах. В другой раз пойдешь со мной, налюбуешься. А сейчас: марш в избу!

До птиц было совсем недалеко. Видны были их пышное оперение, толстые коротенькие ножки. Черный хвост у снегирей длинный, а крылья — небольшие и тоже черные.

Когда птицы враз поднялись и улетели, Насте стало скучно. Денис предложил вместо птиц развесить на березе гирлянды с большими красными шарами. Стало повеселее.

Вечером мы дружно собрались все вместе и под огромным куполом бархатного иссиня-черного завораживающего неба начали зажигать наши самодельные бумажные фонарики. И тут удивил нас Альберт Львович. Он тайно нарядился Дедом Морозом и неожиданно лихо спустился к нам с самой верхотуры заледенелой горки, прямо к разнаряженной сосенке.

Настя стала у нас Снегурочкой. Дед Мороз положил большой мешок на снег и объявил начало праздника. Забавно было видеть Деда Мороза в больших валенках и в красном халате, надетом поверх полушубка. Белая ватная борода у него сбивалась постоянно набок, но он успевал поправлять ее рукой. Альберт Львович устроил такую викторину, что мы много смеялись. И много узнали!

Оказывается, стихи про елочку, которые начинаются словами «В лесу родилась елочка», написала школьная учительницы Раиса Кудашова еще в 1903 году, более ста лет назад, когда нас никого не было. А агроном Леонид Бекман потом написал мелодию песни.

И еще мы узнали, что есть самая-самая высокая ель в мире. Она растет в горах, недалеко от иранского города Абаде. Этому дереву-гиганту будто более четырех тысяч лет. Услышав такое, мы начали сомневаться. Но ученый дед Дениса и Ромки стал нас убеждать. Мы поверили.

Когда водили хоровод, пришел Петя со своим неразлучным Жулькой. Петя зовет так своего четвероногого друга за его привычку все, что понравится, тащить к себе в конуру. Черным лохматым комочком, мелькая на снегу, пес начал весело и неугомонно лаять. А потом проявил свой характер: сорвал с ветки висевшую на длинной нитке пачку печенья в цветной упаковке и убежал с ней. Рассмешил нас.

В половине двенадцатого по московскому времени мы были все в доме Чураевых за праздничным столом. Взрослые ждали новогоднее поздравление Президента, а дети — пирог с яблоками. С теми самыми дикушками, которые так давно хотела попробовать Настя.

…Настя после чая с пирогами уснула на диване. Я перенес ее туда, где она обычно спит, в маленькую спальню за голландкой.

Проснулась она уже в новом году.

Звездочка родилась

— Отец, кажется, Жданка нас вот-вот обрадует! — сказала Вера Михайловна, вернувшись со двора в избу.

— А по моим подсчетам, ей еще дней десять ходить, — Сергей Иванович сказал так и пошел уточнять свои заметки в записной книжке. Она лежит у него в старенькой тумбочке в спальне.

В этой книжке чего только нет! Не только все наши дни рождения записаны, но и дни рождения коровы Жданки, козы Мариши и Ариши. Я видел в ней запись о смерти его любимой собаки Цыгана.

А рядом даты рождения писателя Даниэля Дефо, написавшего о Робинзоне Крузо и Алексея Толстого, который рассказал о детстве Никиты. Забавная записная книжка.

— Ну вот, — говорит он, вернувшись на кухню, — сегодня только 279-й день. Еще, наверное, недельку подождем.

— Недельку? Сходи-ка в хлев, посмотри на нее. Не прозевать бы с твоей бухгалтерией!

Сергей Иванович, не спеша одев полушубок, выходит на морозный воздух.

Алешка продолжает вслух читать книжку про Робинзона Крузо. Мы с Настей слушаем:

«…Наступил декабрь, когда должны были взойти ячмень и рис. Возделанный мною участок был невелик…»

— Ничего себе: в декабре растет ячмень и рис? — недоумевает Настя.

— Робинзон живет недалеко от Гвинеи, почти на экваторе. Там всегда тепло! — поясняет Алеша.

— И там никогда не бывает снега? — спрашивает Настя.

— Конечно.

— Как скучно, — заключает она, — не повезло ему.

Дверь открылась, и крепко дохнуло холодом. Снимая большие рукавицы, Сергей Иванович сообщил:

— Жданка обнюхивает постель и мычит. Похоже, сегодня ночью отелится. Будет всем новогодний подарок. Хорошо год начинается! Надо дежурить теперь.

Мы дружно заявили о своей готовности вести ночную вахту.

— Да куда вам? Ложитесь спать. Мы сами с дедом управимся, — успокаивает Вера Михайловна.

* * *

Как можно спать, когда вот-вот должно случиться такое!

— Бабушка, — спрашивает внук, — вы хотели поменять Жданку на молоденькую корову? Не получилось?

— Уж больно привыкла я к ней. И деда уговорила не менять. Да и не очень Жданка старая. Ей девять лет. Вон у Гришаевых — Зорьке двенадцатый исполнился, а она такого крепенького бычка принесла. Правда, телилась с трудом…

— Пойду посмотрю еще. Неспокойно что-то, — сказав так, Сергей Иванович вышел.

* * *

Настя, не выдержав, уснула в полночь. И хорошо. Ибо мы с Алешкой дочитали до того места, где на остров приплывают дикари. Робинзон приходит в ужас, от того, что людоеды съели у костра своих пленников.

До двух часов ночи мы с Алешкой еще держались. Потом и он заснул. Я потихоньку вызволил из-под него книжку и пошел одеваться. Решил посмотреть, как творится в хлеву.

* * *

Самое главное случилось утром, когда Алешка и Настя были уже на ногах. Вера Михайловна широко распахнула входную дверь, и из сеней с новорожденным на руках в избу шагнул Сергей Иванович. Лицо его по-детски сияло. Он бережно опустил на пол около печки мокрого теленка. Не убирая из-под него мешковину, отошел к вешалке. Теленок был еще слабенький. Он даже не пытался встать на ноги.

— Как ты, мать, желала, так и случилось? Телочка родилась, — раздеваясь, объявил хозяин.

— Вы тут посмотрите, а мне к Жданке надо, — отозвалась Вера Михайловна, — корову подоить надо. А то вымя огрубеет, и Жданка не будет давать молоко.

Мы стали рассматривать телочку. Она была коричневая, а на боках, ногах и на лбу красовались белые отметины.

— Будто ее кто сметаной облил, — подивился Алешка.

— Звать-то как будем Жданкину дочку, а? — произнес, убирая мешковину, Сергей Иванович.

— На лбу у нее белая звездочка. Давайте тогда Звездочкой и назовем, — предложила Настя.

— А ты что думаешь? — спросил дед внука.

— Я сначала подумал назвать Пестравкой, но Звездочкой лучше!

— Так тому и быть, — согласился Сергей Иванович, — бабушке понравится.

А Звездочке не терпелось. Она начала вставать. Ноги у нее как на льду разъезжались в разные стороны. Наконец ей удалось подняться. Пошатываясь, стояла и смотрела на нас. Изучала, кто мы такие.

— Мы ей тоже понравились, — определила Настя, — не убегает от нас.

Алешке стало смешно:

— Куда ей бежать-то? Во двор, на мороз? Ноги, смотри, как спички, вот-вот поломаются.

* * *

Сергей Иванович извлек из чулана легкое дверце и отгородил им от кухни закуток между стеной и печкой. Теперь эта территория принадлежала Звездочке.

Вера Михайловна собралась доить Жданку ровно через каждые два часа.

А Звездочку положено кормить три раза в день. Сначала телочка не умела сама пить молоко из посуды. Вера Михайловна начала ее учить. Клала ей в рот палец и Звездочка принималась, смешно чмокая, сосать его. Потихоньку Вера Михайловна, не убирая изо рта Звездочки пальца, приближала его к миске с молоком. Звездочка тянулась за пальцем.

Когда хозяйка убирала палец, телочка делала хватательное движение губами, чтобы поймать его и… попадала мордочкой в молоко. После таких занятий на третий день Звездочка научилась пить молоко самостоятельно.

— Отец, помни: Жданке утром, в полдень и вечером пока только по одному ведру воды давай, не больше! А то как бы мастит не случился. Загрубеет вымя — намучимся.

— Помню, не волнуйся. Она уже хочет больше. Языком мне лицо лижет — просит. Я не поддаюсь.

— И хлебного пока не давай, только сено…

— Ладно, ладно…

— А ты, Алешка, — важно говорит Настя, становясь похожей на свою бабушку, — не разбрасывай, как в летние каникулы, свои майки. Звездочка может сжевать их и умереть. Или плохо будет расти, как козочка Мариша.

У Насти свой опыт. Она помнит, как летом теленок Ветерок зажевал Алешкину майку. Еле отобрали. А козочка Мариша проглотила поролон.

Алешка хотел что-то сказать в ответ Насте, недовольно глянув на нее, но не решился. Наверное, побоялся помешать ей. Настя несла для Звездочки миску с молоком и та, смешно чмокая большими губами, от нетерпения стукалась головой в загородку.

Необычный урок

Хорошо на уроки Сергея Ивановича собираться летом под развесистыми кленами во дворе. А зимой — отлично в доме. В горнице и светло, и натоплено. Дождавшись, когда все рассядутся, Сергей Иванович начал свой урок.

— В прошлый раз мы читали про то, как Робинзон Крузо на необитаемом острове выращивал ячмень и рис. И возник вопрос: а если не окажется семян, что делать? Где и как добывать провизию? Допустим, кто-то из вас оказался один в лесу без запасов еды?

— В лесу можно кору есть, — быстро нашелся Алешка.

— Верно, — похвалил учитель, — мой дед рассказывал, что в голодные годы в нашей деревне ели заболонь.

— Заболонь — это лыко? — спросил Денис.

— Заболонь — наружные молодые слои древесины, — уточнил учитель.

И добавил:

— Известно, что в блокадном Ленинграде люди ели древесные опилки. Бросали их в воду, потом эту перебродившую кашеобразную массу ели. Заболонь можно есть в сыром виде, а если подольше поварить ее, то высушивают потом кашицу на камнях, раскаленных на костре. Из такой муки можно печь лепешки. Высушив и свернув в трубочки, заболонь заготавливают впрок.

Деревья дают разнообразную пищу. Сосна, например, имеет пять годных в пищу частей: нераспустившиеся цветочные почки, молодые побеги, заболонь, шишки и хвою для чая.

— Это деревья, а травы? — не терпится Насте.

— Вот всем известный лопух! Чем при случае не спасение?! — ответил учитель. — Его корни можно есть в сыром виде. Лопухи пекут вместо картошки. Молодые листья и стебли, пожалуйста, можете использовать в винегретах, борщах, бульонах… Если пожарить, пойдет для приготовления напитка, подобного кофейному. Мелко изрубленные корни лопуха и щавель выдерживают два часа в небольшом количестве воды и получается кисло-сладкое повидло. Хороший салат получится, если листья сырой крапивы помоете и опустите минут на пять в кипяток. Потом ее надо измельчить и смешать с нарезанными листочками щавеля, лесного лука.

Крапива по питательности не уступает бобам и гороху. Она вполне заменяет морковь, зеленый лук, щавель, смородину, вместе взятые. У нее много замечательных свойств.

— Деда, мама говорит, что вы с ней одуванчики ели, правда?

— Мы пробовали варить суп. Нам понравилось. Одуванчик считается жизненным эликсиром Из его поджаренных корней можно готовить кофейный напиток. А из листьев — хорошие салаты.

— У нас весь двор в одуванчиках. Мы такие богатые, да? — удивился громко Ромка.

— Не бедные, — согласился Сергей Иванович. — Очень вкусный кисель получается из плодов боярышника, черемухи. А сколько в лесу камыша, Иван-чая, борщевика! Все это съедобное. Только надо уметь пользоваться лесными дарами. Еще можно употреблять в пищу подорожник, желуди, листья берез…

— А мне жалко бедненьких одуванчиков. Они веселые всегда. Так солнце любят! — вздохнув, пожаловалась Настя.

Ее перебил Ромка:

— А животные? — вспомнил он. — Тоже?!

— Во всем мире около четырех тысяч видов млекопитающих. Все, что бегает, ползает, летает и плавает, за редким исключением может служить пищей, — ответил учитель.

Настя не выдержала, грустно спросила:

— Деда, человек живет, чтобы только есть? Ему кто разрешил это? Когда-нибудь вокруг все кончится. Что делать?

Учитель явно не ожидал такого вопроса. Он даже закашлялся.

— Человек ест, чтобы жить, — ответил он раздумчиво. — И трудом оправдывать свою жизнь. Вот таков мой ответ.

Сказал и молча, внимательно посмотрел на всех.

— Получил, голова? — спросил негромко Альберт Львович. — Внучка-то твоя грандиозно мыслит…

— Да уж… — неопределенно произнес Сергей Иванович.

И уже в следующую минуту уверенным голосом произнес:

— Эту тему мы продолжим в следующий раз. А сейчас речь про чай. Заваривать в чай можно душицу, землянику, крапиву, цветки и листья липы, малину, мать-и-мачеху, медуницу, рябину, черную смородину, шиповник, зверобой, мяту, ежевику, жасмин… Это все растет вокруг нас!

— А что же мы такой заварки не пробовали? — спохватился Алешка, водя пальцем по оконному стеклу с морозными узорами. — Такое лето было у нас ароматное…

— Вернется лето и попробуем, — пообещал Сергей Иванович.

Его поддержала деловитая Настя:

— Лето чайное придет и… почаевничаем тогда!..

Трактир «Жили-были»

Утром за завтраком Алешка, взглянув в окно, сказал важно, как взрослый:

— Ночью сильно похолодало.

— А назавтра ожидается понижение температуры до минус двадцати градусов, — произнес Сергей Иванович.

— Так резко! Птицы померзнут, — забеспокоился внук.

— Зимой птицы гибнут обычно не от холода, а от голода, — Сергей Иванович зорко посмотрел на ребят, — вы готовы помогать им? А то вчера синичка в окно стучалась. Просила о помощи.

Настя и Алешка закивали головами.

Сергей Иванович продолжил:

— Давайте сделаем кормушку, и вы будете следить, чтобы она была с кормом.

— Деда, мы сами сделаем кормилку? — удивилась Настя.

— Кормушку, — поправил Алешка, — помнишь, нашу пахтонку? Как мы ее делали?

— Да, — подтвердила Настя, — помню.

* * *

Во дворе работать холодно, поэтому материалы и инструмент дед принес на кухню. И стал раскладывать их на полу.

— Мы сделаем кормушку, похожую на деревянный домик, — пояснил Сергей Иванович, перебирая желтые пролаченные ровные дощечки. — А крышу соорудим коньком. Кормушку прибьем к тому пеньку, который остался от нашей березы? Он в метр высотой, в самый раз. Не занесет снегом. Согласны?

Никто не возражал.

— И назовем наш домик: трактир «Жили-были», — обрадовался Алешка. — У нас в Москве есть такой. Там вкусно все!

Всем понравилось название. Пришедший Денис уточнил:

— У нас в городе тоже есть, не только в Москве.

…И началось строительство.

— Может, и крючконосые клесты прилетят к кормушке. Не только синицы с воробушками. Ни разу клестов не кормил, — признался Алешка.

— Навряд ли прилетят. Клесты в сосняке обитают. Это далеко отсюда, — засомневался я, — на севере.

— Если очень ждать, могут прилететь! — уверяет Настя.

Я не стал ей возражать.

— Птицы похожи на людей, — сказал уверенно Денис. — Я часто с дедом кормлю их в нашем парке. Там одна синица есть. Она сразу садится мне на руку и берет семечко. Другая — сходу хватает и — шмыг на ветку! А есть синица, толстая такая. Она как Ирка в нашем классе. Ничего и никогда не берет. Сидит в сторонке обиженная на всех. Все в чем-то виноваты у нее.

— Осторожная, — определил Алешка, усердно надраивая наждачной бумагой напиленные дедом заготовки.

— Есть и синицы с разным характером. Все, как у людей, — согласился Сергей Иванович.

Мне интересен разговор. Слушаю себе, выбирая ровные гвозди для фанерного днища кормушки. Строительство идет! И урок идет. На этот раз он получается о птицах.

— Каждая порода интересна, — продолжает Сергей Иванович, — вы заметили, как сверхосторожен воробей? Попробуй, поймай его! Если воробей родился на свободе и прошел воспитание в своей среде — он навечно дикий. Не приручить! Это вам не синица или чижик! В неволе воробей чаще всего погибает. Живет около человека, а — сам по себе.

— А где у синиц и воробушек дом? — спрашивает Настя. Она одна не участвует в строительстве кормушки. Сидит за широким столом и спокойно наблюдает. Дед с охотой пояснил:

— Гнезда они устраивают в дуплах деревьев, за карнизом домов, в разных нишах построек. Используют для этого стебли трав, корешки разные, пух, шерсть, перья. С наступлением зимы стараются быть ближе к жилью человека.

Синицы — многодетные родители. У них в гнездах я видел до десятка яиц. А воробьи за лето выводят птенцов не один раз. Великие труженики! Один раз я попробовал посчитать, сколько за час синица прилетает с добычей к гнезду. До пятнадцати раз в час — каждая! Представляется, сколько получается за день? И сколько они уничтожают насекомых — вредителей садов и огородов! Огромная работа!

Я по молодости интересовался: в наших краях обитают шесть или семь видов синиц. Самая известная — большая синица. Ее зовут большак. Она доверчивая и шустрая. У нее желтая грудка и черная шапочка на веселой головке. Она меньше всех боится людей.

Есть лазоревка. Эта поосторожнее. Водится белая лазоревка-князек, иногда появляется черная синица-московка. Шустрые гаички с непременной черной шапочкой на голове всем известны, потом гренадерки…

— Деда, а про воробушков расскажи еще, — попросила Настя, — жалко их, сереньких...

Сергей Иванович живо откликается:

— Воробьев я особенно уважаю за бесстрашие, с каким они охраняют свой дом. Они смело дают отпор разбойным стрижам, упорно отбиваются от скворцов. Если даже крепко получают, не покоряются сильному противнику. Сильная духом птица! Нет среди них серьезных драк из-за корма. Когда кусок воробью по силам, схватив его, он улетает. И за ним никто не гонится, как это бывает у ворон.

— Без синиц и воробьев вообще жить скучно, — веско произносит Настя.

Дед Сергей аж привстал, отложив ножовку на стул.

— Умница моя! Не ты одна это заметила. Когда-то в Америке не было воробьев. Ее жители страшно горевали по этому поводу. Потом привезли несколько пар птиц из Европы и выпустили на волю. Воробьи прижились. Теперь их там много, и американцы с тех пор меньше стали скучать. А потом в знак благодарности за помощь в борьбе с прожорливыми гусеницами местные фермеры в городе Бостон поставили воробью памятник.

Едва Сергей Иванович замолчал, как в окошко постучали. Потом послышалось: «Пинь-пинь-чэрж-чэрж, пинь…»

Все обернулись на звуки. За окном гомонили синицы. Одна постукивала клювом по карнизу, другая, издавая трескучий звук, билась в стекло.

— Ну вот, красавицы! — рассмеялся дед Сергей. — Ждут — не дождутся. Голодно! А мы тут закалякались.

Примеряя ровную нарядную дощечку для крыши, скомандовал:

— Иди, Алешка, в чулане из чиляка черпани в чашку подсолнечных семечек. Дай им, пока наш трактир не открылся!

— И я с ним! — забеспокоилась Настя.

Она соскочила с широкой лавки, задев локтем угол стола. Я заметил, что ей больно, но она смолчала. Не хотела отставать от Алешки.

Голубь и вороны

Тяжелая, сработанная из толстых широких досок входная дверь нехотя приоткрылась, и в избу скользнула Настенька. На порозовевших от мороза и возбуждения щеках слезы.

Голос ее дрожит:

— Вы сидите тут, а на дереве голубь погибает. Его вороны собираются склевать.

Мы с Алешкой быстро оделись и втроем поспешили во двор.

Как такое могло случиться, никто из нас не мог понять. На самой длинной изогнутой ветке вниз головой висел голубь. Похоже было, что он одной ногой попал в обрывок сетки, занесенной ветром на дерево. Либо вырвался от ребятишек, которые держали его в неволе, и обрывок привязи, который остался на ноге, зацепился за сучок. Видно было, что голубь устал бороться за жизнь. Временами он отчаянно взмахивал крыльями, и тогда каждый раз казалось, что птица вырвется из неволи. Но бесполезно. Вскоре он вновь повисал вниз головой, казалось, без признаков жизни.

Серые хитрые вороны рядком сидели на соседнем клене и спокойно наблюдали за голубем. Они поняли: жертве от них никуда не деться. На дворе мороз, голубь долго не протянут.

Настя плакала. Я сходил в дом за ружьем.

— Ничего не получится, — проговорил подошедший Сергей Иванович, — ветку дробью не перешибешь, а голубя можно погубить. Грех будет. И Алешке залезть нельзя, ветка тонкая, обломится. Надо установить дежурство, чтобы вороны не набросились. Может голубь сам освободится от плена.

Алешка стал, размахивая руками, кричать на ворон. Они спокойно продолжали сидеть рядком. Знали, что в безопасности.

Голубь в который уже раз опять судорожно замахал крыльями. Мы, затаив дыхание, следили за его неловкой попыткой. Все бесполезно. Птица скоро истратила запас сил и в очередной раз затихла.

— Он замерзнет и умрет, — в отчаянии вскрикнула Настя.

— Пока борется за жизнь, машет крыльями — не замерзнет, — как мог, успокоил Сергей Иванович. — Что-нибудь придумаем, только бы не перестал двигаться. Мы должны ему помочь, эта птица особенная. Мне еще мой дед говорил, что у кого плодятся домашние голуби, у того не будет пожара. Этот голубь наш. У него гнездо под коньком дома.

— Если он оторвется и упадет без сил на снег, то ушибется, и его все равно вороны заклюют! — глухо сказал Алешка.

— Идите в дом, — обратился он ко мне и Насте, — сейчас мы покараулим с дедом, а потом вы нас смените.

— Нет, — запротестовала Настя, — я не мерзну.

Так мы все и стояли. Никто не хотел уходить. Сергей Иванович поднял ружье, намереваясь выстрелить по воронам. Они все не спеша поднялись и уселись на дальнем дереве, недосягаемые для выстрела. Сидели все также рядком. Терпеливо наблюдали и ждали, когда мы уйдем, и они займутся добычей.

— Серые канальи, — совсем не удивившись поведению ворон, усмехнулся Сергей Иванович. — Умные. Мой одногодок Семен Коныч держал в доме ворону. Так она у него говорить, как человек, научилась. Калякала с ним.

— Как попугай? — спросила Настя.

— Попугай повторяет слова. Не понимает, что говорит. А она с понятием.

В следующий момент голубь вновь захлопал крыльями, да так сильно, что ветка вся заколыхалась. Показалось, что сейчас она отпустит птицу. Одна из ворон, самая крайняя, передвинулась, не взлетая, по ветке поближе, стала зорче, чем другие, смотреть на голубя. Ей не терпелось больше всех. У нее клюв, горло, голова, крылья, хвост и ноги были чернее, чем у ее подружек. С металлическим блеском. Остальное: грудь, бока, спина, хотя и были серые, но чистые. Такая чистюля! Она показалась нам противней всех.

Чуда не произошло. Голубь вновь затих. Его тельце с опущенными крыльями казалось совсем беззащитным.

— Вот она, зачинщица. Всех своих заводит. Они нашего Цыгана дразнили… Любит поиграть, — проговорил Сергей Иванович, показывая на ту ворону, которая приблизилась к голубю ближе всех.

— Как это? — удивился Алешка.

— Хитрые. Подпускали его на земле к себе близко. Он бросался, глупый. Они взлетали. И так продолжалось, пока им не надоело. Они улетели, а охрипший Цыган ушел в конуру ни с чем. Разок я ей кинул твердый, как железо, сухарь. Нарочно. Посмотреть, что будет делать?

— И что? — не отводя мокрых глаз от голубя, спрашивает Настя.

— А ничего! Подхватила клювом сухарь, размочила его в луже у колодца и пообедала. А потом каркала, да так звонко. По-моему, надо мной смеялась.

— Ой! — от радости вскрикнула Настя и присела на снег, — победил, победил!

Голубь, особенно резко замахав крыльями, оторвался от ветки и, не планируя, комом упал в снег. Не успели Настя с Алешкой к нему подбежать, он, подобрав крылья, засеменил ото всех в сторонку. Алешка догнал его, осторожно взял в руки. У птицы не было ран. И крылья были целы.

— Он замерз, пошли в дом, — скомандовал Сергей Иванович.

Было спешно решено огромного рыжего кота Дормидонта для безопасности переселить в отапливаемый предбанник. Что мы и сделали с Алешей.

Голубя поместили на кухне.

Сначала он забился под стол. Там прижался к стене и не глядел ни на кого. Хлебные крошки и молоко словно не замечал.

Утром мы его не узнали. Он бодро бегал. Хлебные крошки, которые мы набросали на пол, исчезли. Мы радовались.

А в полдень, когда Вера Михайловна, войдя с улицы на кухню, не сразу прикрыла входную дверь, голубь мелкими шажками засеменил к порогу. И не успели мы что-либо сделать, как он оказался в сенях, где дверь обычно открыта. Алешка метнулся за птицей. Послышалось хлопанье крыльев и чуть позже радостный голос:

— Полетел! Он полетел!

— Что же вы хотели? Это птица! Ей вольный свет нужен, а вы ей кухню уготовили. Всех обхитрил — и ворон, и вас. Опытный, видать! — сделала вывод Вера Михайловна. Мы молчали, вполне согласные с ней. А она скомандовала:

— Идите, несите из бани назад бездельника кота Дормидонта. Пускай молоко, которое от голубя осталось, допивает.

Нечаянная радость

Сегодня, когда мы собрались за широким столом на кухне, Настя вспомнила:

— Деда, ты обещал рассказать нам про журавлей.

— Раз обещал, куда деваться, — отзывается Сергей Иванович.

И пока Вера Михайловна хлопочет у печи, он начал свой рассказ. У нас ушки на макушке.

— Мне было тогда, наверное, столько же лет, как Алешке. Родители держали гусей, штук пятьдесят. Моя забота была пасти это неугомонное стадо. Вот однажды сторожу я их. Был уже, кажется, конец сентября. День серый, скучный. Я забрался на омет. Гуси — на поляне. Гусята уже совсем большие. Гусак ходит среди них важный такой, неприступный. Я звал его Спиридоном.

— Почему? — спросила Настя.

— Дядька такой жил тогда на нашей улице, важный.

Я все пел от скуки, а потом не заметил, как задремал в соломе. И вдруг зашумели крыльями над головой большие птицы. Я приподнялся на омете — надо мной со стороны севера летели журавли. Они были так близко от меня, что я видел их умные глаза. Я не испугался, нет. Возрадовался сверх мочи. Радостное курлыканье заполнило все вокруг. Птицы сели на поляну прямо к моим гусям. Я разволновался еще больше: что сейчас будет?! Наш гусак такой свирепый! Эдакая красота против его злобы не устоит… Но странно. Гуси мои присмирели. Гусак стоял как бы в оцепенении, не двигаясь. Гусята робко жались ко взрослым. Всем им будто стало стыдно за свои неуклюжие тела. Стыдно, что не умеют летать. Поляна подо мной наполнилась клекотом и шелестом крыльев.

Красивые стройные птицы радостно пустились в хоровод. Журавли, взмахивая грациозно большущими крыльями, вышагивали по поляне на длинных тонких ногах. Особенно выделялась одна пара, одетая словно в костюмы из заморского шелка. Так слаженно они вытанцовывали по кругу, словно сговорились! Танцуя, они подпрыгивали, будто состязались: кто выше? Что это было? Я не знаю! То ли им очень понравилась полянка. То ли они давали прощальный какой концерт. Или учили гусей?! Показывая, какими можно быть красивыми, если у тебя есть крылья и ты не зажирел.

Гуси мои продолжали растерянно и молча стоять в сторонке, словно посрамленные. А я был в восторге. Вершину счастья — вот что я тогда испытал, глядя с омета на журавлей! Но такого мимолетного счастья, неизъяснимого словами… Ничего подобного в моей жизни потом не было. Все будто во сне. Сердечко мое колотилось от восторга как никогда. Танец длился недолго. Слаженно пробежав по поляне, журавушки взлетели.

Наверное, они сначала спутали направление, кружась в танце, потому полетели на север. Затем сделали круг над поляной, будто прощались. И, вытянувшись клином, подались на юг. Щемящее «кру-у-у-ууу» неслось сверху. Они тоже, как и я, расставаясь, грустили.

Потом в другие годы журавли пролетали несколько раз, может, те самые… Но всегда высоко.

Где зимуют ежики?

— Деда, жаворонки, чечевицы, утки улетают в теплые страны зимовать. Их зимой здесь нет. А куда деваются ежики, ящерицы? Они тоже уходят от холода на юг? Пешком?

У Алешки при таких словах Насти глаза сделались круглыми. Он выронил ложку из рук и весело рассмеялся.

— Совсем не смешно, — серьезно сказала Настя.

— Ага, не смешно! Представь себе, как они перебираются через железные дороги, через реки. Гурьбой на юг!

Он сказал так и начал опять смеяться.

— Железные дороги потом люди понаделали, их раньше не было, — возразила Настя.

— А реки? Волга, например? Она, может, еще раньше ежиков была! — смеясь, рассуждал Алеша.

— Реку можно переплыть, — уверенно сказала Настя.

— Ежик переплывет Волгу! — подивился Настиной фантазии Алешка. — Никогда!

— Деда, скажи, куда деваются ежики? — обращается Настя к Сергею Ивановичу.

— Ты только сейчас спохватилась, а раньше?

— Я не думала о них. Некогда было.

— Ну тогда слушай…

И наш завтрак превращается в беседу. Вера Михайловна присаживается к столу. Тоже слушает.

— Очень трудно добыть пропитание зимой птицам и зверям, которые остаются с нами зимовать. Они страдают от голода. И каждый выживает по-своему. Кое-кто приспособился на самое голодное время засыпать, — говорит Сергей Иванович. — Ящерицы и лягушки, как только похолодает, зарываются в ил, в норы. Там они замирают до весны.

— Деда, а ежики? — нетерпеливо спрашивает Настя.

— Ежики, тушканчики, суслики спят в норах всю зиму.

— Выходит, они никогда не видели зиму?

— Получается так, — соглашается Сергей Иванович.

— Бедненькие какие, — сказав так, Настя горестно вздыхает.

Нам тоже становится жалко зверюшек, которые не видели зиму.

— А кто их будит ото сна? — спохватывается Настя. — Они же могут проспать лето? И опять оказаться в зиме. Я один раз проспала. И в школу не пошла. Мама не разбудила, пожалела после болезни. А они как?

— Не проспят, — успокоил Сергей Иванович, — голод не даст.

— Молодцы! Придумали, как выжить, — не удержался от похвалы Алеша.

— Не они одни спят, и не только от холода, — продолжает Сергей Иванович. — Я читал, что в пустыне в неимоверную жару черепахи зарываются в землю на метровую глубину. Без пищи живут более полугода. Спят летом. На глубине — прохладно. Даже крокодилы в Африке и Южной Америке впадают в летнюю спячку.

— Деда, а есть птицы, которые спят? — спрашивает Алеша. Ему тоже, как Насте, оказался интересным рассказ деда.

— Есть, — отвечает Сергей Иванович, — но водятся такие, которые не спят, не улетают на юг. Да еще и птенцов выводят!

— В морозы выводят птенцов? — громко удивилась Настя.

— Да! Это клесты. Они обитают севернее от нас, в хвойных лесах. Клеста не спутаешь ни с кем. Чуть побольше воробья. Хлопотун. Постоянно семечки из шишек добывает. Клюв у него примечательный. С загнутыми концами. Они торчат крест-накрест. Клест рождается с нормальными клювом, но потом при добывании семян из шишек он у него искривляется.

— У дятлов от добывания корма бывает сотрясение мозга, а у клестов кривым становится клюв. Так непросто всем, — делает вывод Алеша.

— Я видел гнезда клестов с птенцами и летом, и зимой. В гнезде самка сидит в мороз, не слетая. Чтобы не остудить яички, самец кормит ее. Корм есть — мороз не страшен, — продолжает Сергей Иванович, — если клест умирает, то очень долго тело его не гниет. И даже оперенье остается целым. Говорят, это оттого, что едят они семена хвойных деревьев, а в них — смола.

— И сейчас клесты есть в том лесу? — спрашивает Настя.

— Конечно, есть!

— Тогда пойдемте смотреть их!

— Ну, прямо и загорелась, — не удержалась Вера Михайловна, — чай-то кто пить будет? Ежики, что ли?

— Клесты живут страшно далеко, — сказал Сергей Иванович.

— А мне не страшно, — не унимается Настя. — Хочу увидеть загадочную птицу-клеста! Никогда не видела и не слыхала про такую. А мы сидим!?

Серая озорница

Мне запомнился рассказ Сергея Ивановича о проделках с Цыганом умных ворон. Теперь стараюсь наблюдать за ними. И вчера был вознагражден за это.

Из окна мне хорошо видна покатая крыша сельницы-сарая для хранения сена. Крыша у сельницы покрыта листовым железом. Уплотнившийся снег иногда большими кусками сползает по крыше. И шумно падает вниз.

Я заметил, что стайка ворон усаживается на самый конек крыши и наблюдает за происходящим. Так длился не один день. А вчера на моих глазах одна из ворон явно начала играть. Вернее, проказничать.

Вытянув шею, она с самого конька, усевшись на оторвавшийся островок снега, скатилась вниз по крыше, как заправский наездник. Около самого края крыши взмахнула большущими крыльями и взлетела. Потом села и… пошла, не спеша, наверх к коньку, осматривая снег.

Там она клювом подолбила деловито, на самой верхотуре: небольшой ком слежавшегося снега оторвался и пополз вместе с ней вниз. У самого края она вновь взлетела. Остальные три вороны спокойно наблюдали за ее проделками.

Так ворона скатывалась по крыше не менее пяти раз. Она была, очевидно, самая азартная.

Этого не видели Настя и Алеша. Они были в гостях у Дениса.

…Сегодня я вновь увидел проказы вороны, и позвал ребят. Теперь-то уж мы посмеялись вместе, наблюдая за любительницей острых ощущений.

Мы тут же нашли имя для озорницы. Стали звать ее Катюшкой.

Урок профессора

Сергей Иванович многое видел сам и немало слышал от своих родителей. Вот и знает теперь о разных растениях, птицах и животных столько, что удивляешься.

А дед Дениса, Альберт Львович, профессор. Он прочитал много книг.

Ребята попросили его провести урок. И то, что он рассказал, меня ошеломило, кажется, больше, чем ребят.

— Я расскажу вам о том, что не написано пока в учебниках, — начал профессор. — Может, кое-что не совсем достоверно, но… Кто-нибудь слыхал об ученом Николе Тесле?

Мы все молчим.

— Я так и думал. Никола Тесла делал то, что никто и сейчас не может. Это был великий ученый. Он изобрел первые электронные часы и двигатель, работающий на солнечной энергии.

На окраине Нью-Йорка в самом начале прошлого века по заказу Теслы была построена деревянная башня высотой с двадцатиэтажный дом. Ее назвали Ворденклиф. В летнюю ночь 1903 года она чуть не свела с ума жителей Нью-Йорка. От ее вершины на сотни миль вокруг сверкали гигантские искусственные молнии. Сделалось светло, почти как днем.

Мы слушаем профессора, стараясь не пропустить мимо ушей ни одного его слова. В необычной тишине он продолжает:

— А за десять лет до этого Тесла пропустил через свое тело электрический ток сверхвысокой частоты и огромного напряжения. В его руках невключенные в сеть лампочки ярко горели.

— Мальчики! — профессор посмотрел на Алешу и Дениса, — вам понятно, о чем я говорю? Как это необычно!

— Конечно, — ответил за обоих Денис, — здорово! Он мог сгореть. Смелый!

— И мне понятно, — заявила Настя, — это был волшебник.

— Вот именно: волшебник, — согласился профессор. — Ты сказала великолепно. Великий сербский ученый был волшебником.

Перед Второй мировой войной и в годы войны он вместе с другими учеными разрабатывал особо важный проект. Целью его было достижение невидимости американских кораблей. Никола Тесла умер в 1943 году. Но через полгода опыт провели. Под влиянием мощного магнитного поля, которое создавали генераторы, эсминец «Элдридж» исчез. Его вообще не стало, если верить публикациям в газетах. Он оказался в 350 километрах от того места, где стоял до того. Выключили генераторы — он вновь оказался на старом месте.

— А люди? — не удержался Алешка.

— В газетах писали, что одни расплавились, другие пропали. Тесла верил, что с помощью электромагнитного поля можно перемещаться в пространстве и управлять временем.

— Как это управлять временем? — удивился Алеша.

— Это значит, что можно дни и годы перелистать назад, как листки календаря. И оказаться в прошлом. Поговорить, например, с Пушкиным, представляете?!

— С Робинзоном Крузо еще? — подсказал Денис.

— С ним нельзя, — возразил профессор, — его писатель придумал. С тем человеком, который, как Робинзон, жил на острове, но носил другое имя, получается, можно.

— Сказка какая-то, — засомневался Денис. — Почему же после Теслы никто этого не сделал?

— Тесла знал тайну и унес ее с собой. В последние годы он занимался изучением космоса. И там у него были необычайные успехи. Он много оставил после себя интересного. Среди них гравитационный мотор, который включается раз в год при определенном расположении планет. Его автомобиль, который, получая энергию движения из вакуума, гонял со скоростью 150 километров в час.

При этих словах Алеша и Денис переглянулись и покачали головами.

— Энергию из ничего! Опять сказки! — произнес Денис.

Рассказчик спокойно продолжал:

— В Белграде есть музей Николы Теслы. Можно убедиться. Дело за вами, подрастайте быстрее. Я давно хочу туда попасть.

* * *

Весь следующий день прошел у нас под впечатлением рассказа профессора. Мы обсуждали с Алешкой услышанное на все лады. Вечером перед сном, когда Настя уже спала, он фантазировал:

— Представляете, если бы Тесла сейчас жил? Он помог бы нам невидимками стать! На время. Сколько бы мы узнали о животных разных, птицах. Побывали бы среди них незамеченными. И в прошлые века бы могли вернуться. Все изучить, со всеми поговорить! И написать самим точную историю всего! Как было!

Он переходит на шепот:

— Или разведчиком-невидимкой быть — здорово! Любые планы врага узнать можно!

— Конечно, — соглашаюсь я, — заманчиво!

Вера Михайловна слышит наш разговор:

— Ну совсем как маленькие, что с вас взять? На ночь глядя напридумали. Не заснете. Вон берите пример с Насти.

— Бабушка Вера не слышала рассказ профессора, потому так и говорит, — шепчет мне Алеша, — не верит!

— Ага, — соглашаюсь я, — не верит.

Домашнее задание

Январь — месяц суровый, а все равно, как и ожидали, с его приходом стало уютнее, чем раньше. Чаще выглядывает солнце из-за туч.

Метелица сегодня утихла к полудню, и небо явилось чистым. Оттого и в горнице Чураевых светло.

Идет последний урок. Завтра гости разъедутся. Каникулы кончаются.

— Кто сегодня начнет первый, — спрашивает Сергей Иванович и внимательно смотрит на нас — своих учеников, — домашнее задание приготовили?

— Я прочитаю, — тихо говорит Алешка, — у меня стихи!

Лицо его серьезное. Он встал и произнес:

— Стихотворение «Пуля».

Начал читать, не глядя в раскрытую тетрадь. Ладонь левой руки его скользит по клеенке, на которой нарисованы большие ромашки.

— Пуля нервная такая,

Полетит, всех убивая.

Всех убьет и пришибет.

Только боль ее берет:

Как же ей всегда такой

Жить убийцей удалой?

Алешка замолчал. И ладонь его присмирела. Наступила пауза.

— У меня спине холодно стало от твоих стихов. Никогда таких не слыхал, — первым не выдержал Денис.

Настя смотрит, не отрываясь, внимательно Алешке в глаза. Молчит.

Сергей Иванович, потрогав большим и указательным пальцами усы, обронил:

— Ну, брат, даешь!? Не ожидал… Что это ты вдруг про пулю?

— Не знаю. Так вышло, — отозвался Алешка.

Он больше ничего не сказал. Но мне, кажется, кое-что понятно. Я привез с собой и подарил Алешке книгу «Всадник без головы». Видно, он ее прочитал и теперь переживает.

— Стихотворение хорошее, — сказал задумчиво Альберт Львович. Он сидел на диване и внимательно слушал Алешку. — Я бы так не смог написать.

— Хорошее, — согласился Сергей Иванович, — но только мы договаривались о радостном писать. Садись. Молодец!

— Можно я прочту? — попросил Денис. — Только сидя, потому что у меня — повесть!

— Можно, — ответил Сергей Иванович.

— Повесть для маленьких ребят, — начал резво Денис. — Называется она «О чести и подвиге». Глава первая: «Тайный побег».

Денис горделиво посмотрел на Настю и продолжал:

— Как-то днем Рой — друг Сильвио — гулял у подножья горы с острыми пиками в колчане. Он мечтал о славе, то есть хотел совершить подвиг. Но Сильвио — его верный друг, был против этого. Он — Сильвио, не хотел, чтобы его друг Рой попал в беду. Но Рой отстаивал свое. Он не боялся опасности!

Денис так увлеченно и уверенно читает, что все внимательно слушают. Даже бабушка Вера вошла в комнату и остановилась у голландки. Хотела что-то спросить у Сергея Ивановича, но не решилась.

— И Рой однажды придумал вот что! Когда друг отправился на охоту на львов, он ушел.

— А, батюшки, куда же он, Сильвио, на львов, глупенький, один-то? Пропадет ведь! Ушел… Видать, парень-то хороший… — не выдержала бабушка Вера. — И Рой — тоже один?!

— У мужчин этого племени была обязанность, — важно продолжал Денис, — ходить на охоту. Они добывали зверей и всякую дичь. И было правило: без добычи не возвращаться, иначе позор.

При этих его словах Вера Михайловна горестно покачала головой и, непонятно, всерьез или так, спросила:

— Жены, что ли, такие строгие были?

Один Сергей Иванович улыбнулся при этих ее словах, остальные терпеливо слушали:

— Рой ушел далеко — в город Рич. Там, в этом городе, слабый вождь не мог спасти свою страну от набегов сильных врагов. Этой стране совсем бы конец пришел, если б не Рой! Рой стал просить у вождя чести защитить его город. Вождь дал согласие. И рой, отважный Рой, пошел на битву вместе со своими друзьями-рыцарями. С ними он познакомился в городе Рич. Этих молодых людей звали Антонио, Мигель и Родригос.

Денис перевел дух и, чуть помедлив, продолжил:

— Глава вторая. Называется «Мигель», — но, перевернув страницу, забеспокоился: — Эх, ты! Не те листы взял. То ли выронил, то ли дома оставил какие надо было…

— Как же теперь, если потерял? — забеспокоилась Настя. — Мне так интересно!

— Не переживай, — успокоил ее Денис. — У меня все в компьютере. Я могу сбегать сейчас, — сказал так и посмотрел на Сергея Ивановича.

— Не надо, Денис. У тебя сколько в повести осталось глав? — спросил учитель.

— Две написаны, — ответил Денис, — и три в голове еще.

— Вот как? Прямо писатель Жюль Верн. Вот и давайте завтра перед отъездом прочитаем обе главы. Принимается предложение?

— Правильно, — подал голос Альберт Львович.

— Что же будет с Роем? Он мне так понравился, — не терпелось Насте.

— Он сначала попадет в плен, потом его спасут Сильвио и его друг Мигель, который придумает секретное оружие, — загорелся вновь Денис. — А потом… Они всех…

— Дениска, — вмешалась Вера Михайловна, — лучше все по порядку, не торопясь, а то потом не интересно будет читать.

— Ладно, — сдался Денис.

И снова посмотрел на Настю:

— Настя, твоя очередь. Что приготовила ты? — спросил Сергей Иванович.

— Я свой рассказ не закончила. Он получается длиннющий такой…

— И когда же ты его завершишь?

— Не знаю, — ответила Настя. И добавила, сверкнув глазами: — Не хочу, чтобы он кончался. Это целая повесть обо всех нас. Как у дяди Саши в книжке «Под старыми кленами».

— Такая длинная, — удивился Денис.

— Да. Приезжайте обязательно летом, тогда я вам прочитаю.

— И как твоя повесть называется, — спросил Алешка.

— «Однажды в зимние каникулы», — ответила Настя.

— Ты не хочешь, чтобы кончались наши каникулы, — догадался Денис, — хитрая, поэтому не пишешь повесть до конца!

— Не хочу, — призналась Настя. — Не хочу, чтобы все разъехались, а я осталась без вас.

Денис сначала засмеялся, но, увидев серьезное лицо Насти, примолк. Ему тоже не хочется расставаться. Это видно. Только он не готов признаться в этом.

И мне не хотелось уезжать.

Интересно, что Настя про всех нас напишет?

2005 г.