| |
 Писать о войне по следам раскаленных событий, вероятно, удел человека мужественного и мудрого, идущего в фарватере нелегкого времени.
«За чертой» так назвал свой эпохальный роман Александр Можаев,- это жестокое откровение о времени и о себе. Всё в нем обжигающе остро и обнаженно. Ведь речь идет о судьбе России. Непосредственные действия длятся не более двух лет: 2014 – 2015 гг. – начала трагических событий в Донбассе. Но как много сказано! Частые экскурсы в историю дальних и ближних времен, отраженных в отдельных человеческих судьбах, воспоминания очевидцев, сохранившиеся приметы и отблески былого в окружающей среде, особый языковой пласт, формировавшийся веками, сам менталитет казачьего сословия , органически включенный в историю России, - всё это, как и многое другое , создает глобальную панораму минувшего и настоящего, ставшего «на краю» пропасти: за ним обвал, беспредел непредсказуемого.
В русском романе всегда есть автобиографический элемент. Однако для романа А.Можаева сколь тривиальное определение лишь «касаемо»: он и реальный герой, и автор – непосредственный участник всех событий, исключающий приемы домысла, а тем более вымысла. Потому так притягательна его суровая правда. В то же время едва ли стоит воспринимать этот роман, как аутентично биографический или непосредственное продолжение казачьей истории «Тихого Дона». Автор, он же Атаман и писатель, живет в ином временном измерении – в эпоху всемогущего техницизма и ядерного потрясения, создающих совершенно иное пространство нового мира. И тот, природный, в котором жили предыдущие поколения, звучит скорее волшебным отголоском былого. Сохранились отдельные «островки» духовных ценностей с их жизнеспособными импульсами : еще кто-то живет по приметам своих предков (владеет навыками охоты, знает, что, если месяц молодой, - улова не будет, не войдет в реку не перекрестившись ), не забыты христианские празднества с их весельем и забубенными играми, не ушли люди с «чудинкой», как выражение национального характера. Всё это, как и многое другое, с такой тщательностью сосредоточено в восприятии автора – атамана и воспроизведено с таким художественным мастерством, что невольно попадаешь в плен его завораживающего мира, проникаешься настойчивой мыслью: такой край не любить невозможно. Но человек отходит от земли, от её онтологических ценностей. С тоской жалуется старый казак: «Сдохло крестьянство… Огород уже никто не сажает.. Зараз хутор оббижи, - молока купить ни у кого – всё поперевелось… Пьют водку, а робить не хотят. Живут на пособии». Элегической грустью веет от заброшенного хутора бабы Фени. Как умирание времени, остались в её заброшенном доме старая домашняя утварь, пучки почерневших трав да слой плотной пыли на стенах. Как анахронизм , воспринимается старый Захарыч, собирающий целебные травы и не признающий «химии». С какой тоскующей заботой относится умирающий Иван Тихонович к своей «увитой годами» лодке, покинутой на берегу!.
Великий философ Н.Бердяев в статье «Судьба человека в современном мире» в этой парадигме времени видел тот духовный кризис, который радикально меняет отношение человека к пространству и времени: «Техника дает в руки человека страшную небывалую силу, которой можно истребить всё человечество… и тогда судьба человечества зависит от духовного состояния мира… Техника есть не только власть человека над человеком, но может служить и Богу, и дьяволу… Она не нейтральна и приобретает духовное значение, всё становится под знак духа». Конечно, это роман не о новейшем боевом арсенале, как таковом. Но он невольно заявляет о себе как невиданная смертоносная сила: ДГС, ДРГ, РПС, САУ, «Грады», «Уралы», 100- миллиметровые мины и пр.., - всё это, ранее беспрецедентное, беспощадной лавиной обрушивается на человека. Изменилась стратегия войны и её методы. Даже в самой братоубийственной Гражданской исключалось целенаправленное уничтожение мирного населения ( при всей жестокости нет таких страниц и в романе М.Шолохова «Тихий Дон»). И как беспощадную антитезу, авторское сознание фиксирует: опустевший Луганск, люди в ожидании редких маршруток , сильный взрыв, «яркая вспышка и черный дым скрывает стоянку»: «Вижу убитых: две старухи, молодая женщина, девочка-подросток,.. хорошо одетый при галстуке старик, рядом очки и кожаный портфель… профессор». Всё, что осталось спустя мгновение от человека –«меры всех вещей». Через восприятие персонажей, непосредственных участников событий , передаются бездна преступлений с «чужого берега», еще недавно незнающего границ в едином «родовом содружестве»: «Они же по рынку бьют… только отстреляют, а по хохляцкому ящику уже передают: «В Луганске русские террористы обстреляли рынок. И ведь многие верят», «Войдут под видом ополченцев в дом, ограбят, мужика скрутят под крики: «Да здравствует Россия!», жену изнасилуют и убьют, а мужик мечется, готов каждого из нас убить… Вот такая вот война!». Между тем ошеломляющая жестокость приобретает значение «одичалости» и по отношении к своим. Когда трупный запах, называемый жутким «укропчиком», от пристреливаемой вражеской территории становится невыносимым, ополченцы предлагают мирно похоронить, на что им с равнодушием отвечают: «Вам надо, вы и хороните» . При попытке похоронить врагов по ополченцам открывают огонь.
У этого романа уникальный вектор композиции, берущий начало в прологе от «тайной тропы», по которой в нечеловеческом напряжении отважный проводник ведет боевой отряд, поджидающий на каждом шагу гибель. И невольно в его сознании включается тревожный вопрос: «Что должно было случиться , чтобы на одной единой земле Войска Донского среди родных могил я стал чужим, в страхе озираясь по сторонам и боясь пришлого наброда, который объявил эту землю своею?». Этот вопрос тяжелым грузом нависает и над читателем. Главы, посвященные детству, отрочеству и юности с их непосредственной открытостью, включающие трудовые обязанности, духовный пиетет, завещанный от героических предков, придают ему особую остроту актуальности. В романе нет развернутых страниц в историю, но она дает о себе знать нередко как осуждение, приговор суда прошлому. Где-то за Донцом в 1920 году красноармейская пуля сразила прадеда автора Тихона, предки его друга Кудима «лежат невесть где»: «Казаков по всей земле разбросало». Трагична судьба Ивана Тихоновича , о которой можно писать целую книгу: воевал в первую Мировую, возвратился с Георгиевскими крестами ,- за что был расстрелян, но чудом выжил, ушел воевать в Донскую армию и дошел до Новороссийска, но родину не покинул, вернулся домой и получил 5 лет лагерей; вновь вернулся и открыл «вымечтанную» кузницу,- в коллективизацию объявили буржуем, конфисковали её и заставили работать за голодные трудодни.
Между тем история драмы казачества уходит в глубь веков , ко времени «великой русской смуты», когда в отчаянии от притеснений « великодержавной Речи Посполитой» Богдан Хмельницкий обратился к Московскому царю Алексею Михайловичу с великой надеждой «навеки вместе с Россией». Екатерина Великая положила конец беспределу, подписав Яссенскую декларацию , закрепляющую за Россией 6 губерний, она же заложила и южный город Луганск. Более 120 лет, вплоть до Октября 17 года, казачество не знало вражды и внутренних распрей. С распадом СССР «новая смута» воспламенилась темными силами, разыгрывая националистическую карту «самостийного» произвола. И, как «отзвук забытого гимна», всплыло имя Великой в курьезной «интерпретации» невежественных и алчных новоявленных руководителей . Прибывший «на прием» памятника мэр Луганска ,« криминальный элемент», Данилов выносит ему свой «авторитетный» вердикт: «Непохожа… Видел на фотографии эту английскую королеву».
В художественный текст романа врываются сухие лаконичные сообщения о «новой истории», повернувшей события к катастрофическому обвалу: «Перед выборами Януковича эйфория: «Будем вместе с Россией!»… И каждый верил… На выборы шли семьями. .. Народ ликовал. Но эйфория скоро сменилась недоумением… Вместо ожидаемого сближения с Россией новый президент начал рвать даже старые связи… Закрылась ж.д. Луганск-Миллерово, а на границе ожесточился пропускной режим… Новый президент сменил на Луганщине всех глав и председателей Советов на прозападнических чужаков… Непонятное наступило время». В Харькове состоялся съезд с его эфемерной идеей создания Федеративной Республики, объединяющей Юго-Восточную Украину и Крым, который завершился абсурдом: «заправилы» уехали на поклон к олигарху Коломойцеву в Киев, делегаты разбежались: легитимность решения «рушилась на глазах». В Луганске установилось двоевластие. Набирающие силу события, их развитие и удручающий исход автору важно отразить в сознании и поведении народа , вырванного из привычных родовых и общественных связей. В бурлящем митинге Луганска на площади , разделенной «по обе стороны» , в экспрессивных репликах и жестах, в беспорядочных выкриках и решительных призывах слышится «диаметрально противоположное» и непримиримое: «Геть, кремлевский агент!», «Луганск, вставай! За референдум!», «Милиция с народом!», «Стрелять в народ? Хрен ты отсюда живым уйдешь!», кто-то «футболит папаху», рвет на груди рубаху.. Писатель чутко улавливает состояние и динамику народного волнения , которое в период разрушительных сдвигов нередко тяготеет к спасительной отстраненности. В начале в войну никто не верит, и танки, которые уже шли колонами, народ останавливает иконами. Но очень скоро танки стали давить и людей и иконы, и тогда все поняли, что это война : произошло прозрение «во спасение». Но как неоднозначно оно! «Кто сумел сохранить лихость своих дедов, ушли в ополченцы», другие , кто убоялся расплаты за референдум, бежали к российским границам, иные в надежде переждать … хоронились у своих родственников.» Как и чем всё это обернулось, в романе воспроизведено реалистически метко и неопровержимо, порою с ошеломляющей открытостью.
Линия фронта, диалог ополченцев, обсуждающих узость мышления и порочность действий современного обывателя любой ценой стремящегося выжить: «А местные – с нами пошел лишь каждый двадцатый… И ладно бы бабы… стоят здоровенные мужики, кричат нам в спину: «Что ж вы, сволочи, бросаете нас? Куда бежите?... А сами взять оружие…», - «Помирать никому ни охота… Легче орать: «Россия – Россия! Путин введи войска!», - «Айдаровец вошел: «Всем во славу Бандеры записаться в батальон!» Опомнились, ломанулись за нами, да поздно: постреляли на переправе».
Идея утопической отстраненности, когда Отечество охвачено огнем, в романе варьируется в судьбах конкретных людей с их неоднозначной психологией и разнородным образом действий. Дорога войны становится тем смотровым объектом, на котором выявляется внутренняя содержательность человека , решается участь его переменчивой судьбы. Вот бредет с тяжелой поклажей одноклассник Атамана Пашка по прозвищу Конь, обозленно жалуется: «Вы тут судомитесь, а я с февраля теплицы посадил. Денег вывалил немерено… Куда всё это?!». И на «ядовитый совет» : « Бендерва придут – будешь их кормить» , не задумываясь, отвечает: «А что, и буду… Мне, что эти, что те… Пофиг! Зато я живой останусь, а вас похреничат на тех буграх. Недолго до этого». Безобидный, утративший чувство опасности на «выпасном» поле, ставшем теперь полигоном, дед с козочкой, племянник ополченца, избегающий украинской мобилизации, - все они, как и многие другие категории «нейтралитета», становятся жертвами боевых событий, погибают , не оставляя и следа. Характерно, что автор в этой беспрецедентной войне не обходит и «переменчивую» интеллигенцию, так легко меняющую свои духовные ценности. Сын Атамана Василий, десантник, участник боев в Чечне, вспоминает знакомого по казачьему хору «патриота»: «Шапка на затылке… Мы донские казаки… России служим, ни хрена не тужим», и как только запахло порохом, - в Киев. И теперь: «Украине служим… и ни хрена не тужим».
Между тем это роман о героических людях, о тех, кто остался предан священным заветам доблести и веры своим мужественным предкам, не растратил под ударами смертельной опасности великого чувства любви к многострадальной Родине, сохранил неувядающий гуманизм ко всему живому и близкому . В магическую инвективу писателя попадает целая плеяда персонажей с живыми и цельными лицами, ярких и неповторимых, порою с виду бесшабашных и пикантных, но с глубоким внутренним чувством нравственного порядка, - стереотипы здесь исключены. Среди них впечатляет образ Жеки Кудима, сильного и смелого, с его драматическими метаниями между любовью и долгом. Раненый, он погибает от рук айдаровцев в госпитале, жена обезумела, любимая подруга юных лет Наталья принимает мученическую смерть, - сюжетная линия достойна отдельного воссоздания. Невольно ловишь себя на мысли об опустошенном дружеском «поле» вокруг Атамана. Жертвой криминала становится командир отряда Бэтмен, ведущий борьбу с грабежами и мародерством на фронте, под большим подозрением смерть Бармалея, прошедшего войну в Афганистане , расстрелян Павел Сапельников, - человек «фантастического чуда», «народный слухач», без которого не обходится ни одна казачья свадьба: он погибает в поле с гармонью - «под аккомпанемент» «Славянки» («И зовет нас на подвиг Россия»). Война психологически «ломает» людей. После гибели жены уходит из мира в монастырь «идейный» председатель исполкома Носач, повторяя, как заклинание: «Всё это за грехи наши». Напряжение смещает все естественные рецепторы: Жека Кудим жалуется, что он не может спать, когда тишина, Атаман , идя по тайным тропам, «видит спиной», в «жутком звоне тишины» « угадывает запах смерти». Объявленную на него охоту за большие деньги он ощущает как паранойю. Но война пробуждает в человеке и самые «темные стороны» души, и тогда: «кому- война, а кому -мать родна». И тотчас возникает паноптикум зловещих типов, - среди них криминальный элемент Колыванов, наживающий капиталы на военных поставках, где-то ступенью ниже – узколобый Блажеенок, хозяин пограничного поста, с его неизменным торгашеским «речитативом»: «Валюта, наркотики, оружие - е?».
Роман завершается, будто бы, внезапно: Атаману с высоты балкона виден оставшийся по другую сторону передела священный храм, веками объединяющий народ. И последнее изречение автора: «Но отчего мне так грустно?» спустя 10 лет, и сегодня, звучит , как трагическое предчувствие в ожидании новых потрясений. Так 100 лет назад это предчувствие образно выразил великий М.Булгаков в романе «Белая гвардия»: взбудораженный Киев , в центре города князь Владимир с крестом, на который наведен огнедышащий ствол бронепоезда . Крест расстреливают из-за города: и справа и слева. В романе Александра Можаева это предчувствие живет и в народе. «А ты, знаешь, Атаман, что война будет? … Они не уймутся, пока не изведут нас»,- вещает ему старый казак . Предчувствие сбылось. Но что теперь за его новой чертой? Какие еще потрясения готовит нам время? Роман не только о пройденном . Он и размышление о настоящем .
Людмила Николаевна Малюкова - доктор филологических наук, профессор, член Союза Писателей России. Автор более 20 книг («Анна Ахматова. Эпоха ЛичностьТворчество», «Поэтический космос Б.Пастернака», «Философская поэзия», «И покатился с грохотом обвал. Судьба и творчество Ф.Крюкова», «Русская литература Серебряного века - 1890-1922гг», «Литература Русского Зарубежья», документально-художественных повестей «Под звон надломленной осоки», «И закурились бездны», романа «Меж крутых берегов» и др. Более 400 статей научно-исследовательских, критических и публицистических. Печаталась: ж. «Грани», «Дон», «Октябрь», «Литературное обозрение», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Филологические науки» и др. русских и зарубежных издательствах.
Живёт и работает в г. Таганроге Ростовской области |
|
