| |
ПОЧЕРК
У мамы почерк был каллиграфический,
А я, как лапой курица, черкал,
Поскольку был закон идиотический,
Чтоб ты рукой лишь правою писал.
А я - левша. Указкою по пальцам мне
Учительница правила мозги.
В тетрадях оттого, как ни старался я,
Росли каракули, как пауки.
Ах, как же я любил чистописание!
Перед листом всегда благоговел
И промокашкой, словно накрахмаленной,
Я без помарки промокнуть умел.
Но буквы и слова брели по-разному -
Не управлялась правая рука.
И от пятёрок, как великих праздников,
Была моя учёба далека.
Вот говорят: по почерку характеры
Учёный может вмиг определить.
А если не своей рукой, как трактором,
Меня принудили весь век водить?
Теперь, когда и жизнь почти что вызнана,
На ней я вижу мрачную печать:
Того, что было с вечера написано,
Мне поутру навряд ли разобрать.
* * *
Мчатся года мои полем
По бездорожью да юзом.
Прежняя прелесть застолий
Канула вместе с Союзом.
Нынче уж если и примешь –
Мигом увязнешь в болото.
Мрачный мерещится финиш
Или подобное что-то...
Схлопнулась наша планета:
То карантин, то бесчинства.
Трезвому - глядя на это –
Водочкой только лечиться!
А человечество жернов
По обречённому кругу
Тащит, и нету здесь первых –
В этой давильне друг друга.
* * *
Кто кому расскажет: как всё в жизни было,
Если вымывают времени ручьи
Всё, что теплит память, всё, что сердцу мило,
Что должно его бы от невзгод лечить.
Мы живём ветвисто, листьями - не тужим...
Шелестим и сохнем, каждый в свой черёд.
Нас сорвёт однажды, в воздухе покружит,
В разные пределы ветром разнесёт.
Время утекает. Вечность отливает
На волнистых гребнях зыбким серебром.
Кажется, что это кто-то поминает
Наше прожитое, да и нас добром.
* * *
Я не ломлюсь в чужие двери.
Вопрос со средствами решён:
Четвёртый год пенсионерю,
И это, братцы, хорошо!
Я сын крестьянский и советский,
К труду привычный - не к деньгам,
Люблю страну мою по-детски
И не терплю соседей гам.
И мне ли каяться по жизни,
И тут и там винить судьбу?
Не нужно мне заёмных истин,
А кто полезет - зашибу!
Манерам приторным и "тонким"
Я никогда не пел хвалу...
Мне дров берёзовых бы звонких,
Да килограмм на пять колун!
Умею стог поставить добрый,
Взобраться на гору могу.
Я - русский. Мы народ особый –
Я это в сердце берегу!
* * *
Нынче миром правит вор
С жирною извилиной.
Бедный бор, старинный бор,
Выжженный и спиленный.
"Хапай больше!" - Крик и ор
Будто перед битвою!
Милый бор, лучистый бор,
С памятью реликтовой.
Сколько помнил ты эпох
И зверюшек вынянчил!
Скольким людям ты помог,
От хандры их вылечив!
А теперь одни пеньки
Да, как дёсны, осыпи.
Вместо птиц лишь матерки
С топорами особей.
И куда ж наш мир зашёл
С веяньями новыми?
...Как венками устлан бор
Ветками сосновыми.
ИВАН ГРОЗНЫЙ
Как бродил я по Вологде между старинных раскопов,
Где в осенней воде частоколов темнели ряды,
Как защита от подлых татаро-монгольских наскоков,
И надёжный заслон от степной неминучей беды.
А поверх их слои выше метра по острому срезу.
В них полоски песка и брусчатки неправильный скол,
По которой - из летописей достоверно известно –
Царь наш Грозный Иван не единожды, в думах, прошёл.
Он тогда воздвигал здесь Софии собор несказанный,
Победитель Орды, усмиритель кичливых бояр,
Для народа заступник, хранитель основ православных,
Первый в Русской Земле полновластный её Государь!
Как бродил я по Вологде, камни и плиты молчали,
Но по воздуху плыл колокольный полуденный звон,
И казалось, что тёплые звуки царя поминали,
Что уже пять веков в каземат клеветы заключён.
Пусть бы только из уст иноземных сочились наветы.
К скрытой злобе соседей России - и не привыкать!
Но скрипели гусиными перьями подло боярские дети,
Очерняли царя так, что ложь закрепилась в веках.
Слой за слоем пласты археологи тихо снимают,
И уже проступила брусчатки неровная вязь.
Я молю тебя, Родина, милая наша, родная,
Ты очнись ото сна и сотри с царской памяти грязь!
ФОРТПОСТ РОССИИ НА АЛТАЕ
В листве берёзовой поблёскивает солнце.
Истома клонит переспелую траву.
Мой конь рассёдланный на горочке пасётся,
А я лежу и пью глазами синеву.
Шмели и пчёлы деловито подлетают,
Садятся рядышком на чашечки цветков,
Жужжат загадочно, как будто точно знают
Всё, от чего теперь ох как мы далеко!
Седло казачье пахнет выделанной кожей,
Удобно держит оно голову мою.
Поют полуденные птицы и, похоже,
Я вместе с ними забываюсь и пою.
И тает время, как то облачко в зените,
И чувством сладким наполняется душа,
Благословляя эту горную обитель
Правобережья золотого Иртыша.
Я вижу зрением, открывшимся внезапно,
Острог бревенчатый, бойницы, казаков,
И увеличенные сердцем многократно
В дали белков Алтайских избы кержаков.
Откуда эти мне видения, когда уж
Века дробильные в муку поистолкли
Форпост на Стрелке и в горах кержачью запашь,
И многолюдье приснопамятной земли?
Уж не в жужжании ль и пении сокрыта
Незримым образом таинственная связь
Меж днём сегодняшним и временем прожитым,
Что искрой памяти вдруг вспыхивает в нас?
Листву берёзовую выгладило солнце
И распрямило отдохнувшую траву,
А мы с конём сейчас к вершине унесёмся
И окунёмся с головою в синеву!
* * *
Скрипит перебираемая ягода
В капроновом ведёрке голубом.
Варенья наварю почти что на год я,
Целебного и вкусного притом!
Клубника уродилась нынче баская,
Да крупная, как с детский кулачок.
Не раз уже ведёрко я опрастывал,
Чтоб с горкой насбирать его еще.
Люблю я эту пору благодатную,
Когда в садах играют соловьи,
Коленца выводя такие ладные,
Что сердце замирает от любви.
Тогда душе моей всего и надо-то,
Чтоб день июньский ввек не истекал,
А всё струился спелой, сладкой ягодой,
И как она, вовсю благоухал.
* * *
После тёплого ливня, взрыхлившего землю,
Склоны гор заблистали огнём изумрудным.
Хорошо в этот час на Алтае, на Рудном
Врачевать своё сердце на таёжном поселье.
Хорошо на полянке, что от снега открыло,
Над которой шатрами рябины нависли,
Очищать свою душу от суетных смыслов
И настраивать память на полёт легкокрылый.
Хорошо в дровнике колуном размахнуться
И со звоном колоть до заката поленья,
Так, чтоб гул долетал до окраин вселенной…
А потом, после бани, в тулуп запахнуться
И пройтись по обрыву меж бурных потоков,
На краю утвердиться, на скалах шершавых.
- Это вам не какая-то детская шалость:
-Это всё про мечты, что не ведают сроков.
ВЕТРОВАЛ
Фёдору Черепанову
Пихт наваляло в озябшей тайге ветровалом,
Будто бы кто-то прошёлся жестокой рукой
По косогорам, распадкам, логам и увалам
И сокрушил, обезличил узор вековой.
Будто бы этот же кто-то схитрил и стреножил
В саван безмолвья ноябрьских тусклых снегов
Богатыря, что за тысячу лет обезножил
И наконец-то уже покориться готов.
Как веретёшки, стоймя по хребтам завихренья
Ловко срывают с лохматого неба кудель
И пеленают окрестности без промедленья.
Нету прочнее позёмистых этих петель.
Связаны, скованы отчие дали и горы.
Гонит со снегом песок с прииртышской степи,
Мелкий, нездешний, колючий, коварный, который
Исподтишка может даже тебя ослепить.
Он не задержится здесь, но промчавшись, погубит,
По иссечёт исполины, осыплет иглу.
Разве кочевник когда-нибудь горы полюбит?
Разве вживётся он в нашу таёжную глушь?
Пихты лежат, опираясь на хвойные лапы,
И согревают своим уходящим теплом
Стылый суглинок, в котором пока еще слабо,
Но зарождается поросль, чтобы потом
Между подснежников выбиться стеблем упругим,
Кистью игольчатой в синюю вешнюю высь.
И расцветёт, восстановится наша округа,
И возвратится в неё настоящая жизнь.
* * *
Тучи бродят неслышно
Вдоль далёкой гряды,
Переспелую вишню
Поклевали дрозды.
Оголённые ветви
Воздух поиссякли.
Время колкого ветра,
Время мёрзлой земли.
Неуютно так стало,
Но сумей - опиши
И не то чтоб усталость,
Но томленье души.
Ах, вот если бы просто
Как природа - уснуть,
И весной свежим ростом
Свой продолжить бы путь!..
* * *
Всё зима да одиночество
От мороза до пурги…
Иногда же выпить хочется
Так, что светятся мозги,
И укутанному стужею,
Убрести в простор полей.
Там, никем не обнаруженным,
Сгинуть как-то веселей.
Зыбкий мир, что жизнью сотканный,
На безмолвье променять.
Но и всё же, всё же, всё-таки –
Это всё не про меня!
Пусть зима и одиночество,
Царство снега и пурги…
Ну и что, что выпить хочется?
… Пусть по светятся мозги!
ЭХО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
На челябинской площади привокзальной - в углу,
Словно от нежелательных глаз в стороне хоронясь,
Постамент и вагоны на рельсах. И если ты глуп,
То тебя вразумит вот такая словесная вязь:
"Это памятник пленным чехам, погибшим в боях...".
То есть тем, кто безбожно кровавил Урал и Сибирь,
Кто с Антантой отъявленной на сугубых паях
Столько русских безвинных людей ни за что погубил!
Кто в гражданской сумятице поживился с лихвой.
Горько помнит Транссиб до сих пор их чумной перепляс.
Не в таких ли вагончиках и запас золотой
Умыкнули тогда же под шумок белочехи у нас?
То ли в бронзе покоятся, то ли отлиты в медь.
Где у подлости здешних безродных властей берега?
Плюнул я себе под ноги: хватит на это смотреть!
...Знать, не зря губернатор челябинский нынче в бегах!
|
ВОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ
Я бродяга, который к Байкалу
Не единожды подходил,
Да и на Сахалине, бывало,
У заливов костры разводил.
На Алтае с вершин белогрудых
Я приветствовал солнечный день.
Не скажу я, что мне было худо –
Много видел я добрых людей.
А в тени вологодской Софии
Я молился под сенью крестов.
Где бы не был я - отсвет России
Нисходил на меня с облаков.
Посещал я московские храмы,
Возрождённые монастыри.
Русский мир мой, он радостный самый,
В вольном сердце лампадой горит.
* * *
Перебор пронзительный гармоники
Закружит головушку мою.
Голубки на ветхом подоконнике
Крошки хлеба чёрствого склюют.
Отлетят в застрехи под карнизами,
Поворкуют, стихнут на часок.
Мир, мой мир, ненастьями пронизанный,
Весь, как в неизвестное бросок.
В лес уйду просёлочной дорогою,
Где река, ворочаясь, блестит.
Что там ожидает за протокою,
Кою еще надо перейти?
Вновь проглянет солнышко лучистое
И окрасит светом берег мой.
Осень, моя осень золотистая,
Я не знаю: делать что с тобой?..
* * *
Засмотрюсь на пробегающую воду,
И такое вдруг нечаянно найдёт:
Вот - река стоит, а берег этот вроде
И со мною, и с деревьями плывёт.
Так и я, заматерел уж и старею,
Но ни в молодости и ни в зрелый час
Не постиг я: или мы идём сквозь время,
Или время протекает через нас.
РУССКОЕ ВЗГОРЬЕ
Струится в предвечернем свете
Июльский сумеречный луг.
Играет девочка на флейте,
Звучит величественный Глюк.
А чуть вдали костры, палатки,
Катуни дробная волна.
Здесь Русь ликует без оглядки
На должности да имена.
Здесь песни, пляски и беседы
И при кострах, и при луне.
Сюда со всей Отчизны едут,
И всем здесь рады, как родне.
Огни сияют и на взгорьях,
В домах опрятного села,
На русских взгорьях, тех, которых
У нас в Сибири без числа.
А на Пикете восседая -
Не одинок, хоть и один -
Парит как будто над Алтаем
Земляк наш - бронзовый Шукшин.
ВОЛОГОДСКИЕ ЗОРИ
Старинный город Вологда, спокойная река:
Поросшие ромашкою крутые берега.
И кремль, и храмы Божии, и пристань на воде.
Здесь говор мягкий, северный, он слышится везде.
Здесь в бронзе замер Батюшков, и в бронзе же Рубцов.
Над ними в небе катятся плеяды облаков.
От Вологды столицы две близки как два крыла.
Земля моя сибирская отсюда проросла.
По говору, по ладному - прикрою чуть глаза -
Представлю: только мама так умела обсказать
О том, что, мол, изладила с калиной пироги,
И ты ступай за мной, сынок, и снесть их пособи
Отцу, что с мужиками на покосе за рекой
Стога уже поставили за первым и другой.
...Едва лишь в мир верну свой взор - кружат вокруг меня
Узорчатые здания и памятью манят,
Той, коренной, исконною, что в каждом есть из нас.
Лежит она нетронуто, но как воспрянет час -
Вся засверкает звёздами, затеплятся века.
И ты увидишь давнее: ромашки, берега,
Ладьи да струги крепкие и толпы вологжан -
Ведь нынче дерзким молодцам "встречь солнца" отъезжать!
На вёслах, где и волоком пройдут они Сибирь,
Посеют семя доброе, промерят света ширь.
Дежнёв, Хабаров, Атласов и тысячи других.
Вот это были русичи! И как не вспомнить их,
Молитву благодарственную им не вознести
В престольном граде Вологде, да и по всей Руси!
* * *
Ах ты, жизнь, моя жизнь: вдох врастяжку и выдох.
И в предместьях души колокольный разносится звон.
Вот и зять поседел. Значит, скоро мой выход…
Ну и что ж? - Мне не первым спускаться на вечный перрон.
Я не знаю, кто встретит меня, кто обнимет…
Напоследок взгляну уходящему поезду вслед.
Неплохим пассажиром я был. Жаль – отныне
В нём, летящем сквозь время мне даже и места-то нет.
Я прошёл и обжил все купе и вагоны,
Видел степи в окне, мчал сквозь горы и через тайгу,
Провожал своих близких на зыбких перронах,
Отмечал скорбным сердцем густеющей вечности гул.
Поезд мчался в пространстве, стучали колёса.
Не выдерживал кто-то. Срывался кромешный стоп-кран.
Человек исчезал, оставались вопросы
И рубцы на душе от с трудом заживающих ран.
Ах ты, жизнь, моя жизнь! Я не знаю и нынче:
Ты – подарок судьбы, иль к чему-то другому пролог?
Расставаться с тобой будет мне не привычно.
Ты прости, что тебя не всегда я как надо берёг!..
ДАВНЕЕ. АРМЕЙСКОЕ
Сапоги стучали по настилу,
Всё пришло в движение кругом.
Жаворонок взмыл над капониром
И завис в сиянье золотом.
А в каньоне техника урчала,
Наш расчёт ракету расчехлил.
...Через столько вёсен зазвучало
То, о чём, казалось, и забыл.
Черепашьи норы по обрывам,
Стрелки трав из жёлтого песка.
Я тогда, наверно, был счастливым,
Если б не по родине тоска.
Огоньки мерцающих приборов,
Тухлая вода из курдюка.
В кратких снах я видел наши горы
И стрекоз в тайге у родника.
Молодость. Задор. Недоуменье –
Как в таких пустынях можно жить? -
Если близ аулов на ученьях
Пыль нам доводилось бороздить.
Давнее армейское двухлетье.
Век прожив, не знаю до сих пор:
То ли ты период мой победный?
То ль годов потерянных укор?
* * *
Идём по замкнутому кругу,
На шаре топчемся Земном.
Не смотрят люди друг на друга,
А изучают телефон.
И озабочены не очень
Тем - где чистилище, где - рай...
И без прозрений и пророчеств
Понятно: как он близок - край!
* * *
Ночное томление духа.
За шторами в россыпь огни.
Я жизнь принимаю вполуха.
Но что меня с нею роднит?
Промчится ли транспорт полночный,
Собака ли голос подаст,
Мотыль ли в трубе водосточной
В слепой призапустится пляс,
Пионы ль на клумбе цветочной
Такой аромат издадут,
Что те, кто не спит, уже точно
Теперь до утра не уснут!
Да, это мне близко, но всё же
Дыханье в кроватке детей -
На свете всего мне дороже,
Всего в этой жизни родней!
* * *
Зелёный луг, расписанный ромашками.
Висячий мост над бурною рекой.
И через небо облака барашками
Бредут и пропадают за грядой.
Прижались к логу избы потемневшие,
Поскотина от леса до реки.
Мои места, до срока онемевшие,
Где возле изб одни лишь старики.
Дорога тут была узкоколейная,
Да разобрали рельсы, увезли,
Ведь жизнь теперь торгово-бакалейная,
А милое - в неведомой дали.
Там песни, хороводы, да и чувствами
Наполнено родное до краёв.
Там глубина отзывчивая, русская,
Там детство босоногое моё.
Там паровоз игрушечный, сверкающий,
Пыхтя, вагоны тянет через лес.
В них поселяне едут, и пока еще
Неспешный поезд заполняем весь.
Тут пчеловоды обок с лесорубами,
Учителя и сплавщики. А мир
Таёжный отливает изумрудами
И трудовыми славится людьми.
Гармошка и гитара семиструнная,
Кто анекдоты травит, кто поёт.
И где-то среди них фигурка юная
Моя русоголовая мелькнёт.
...А здесь брожу я берегом ли, лугом ли,
В реке пытаюсь что-то рассмотреть.
И дрозд, ни разу поездом не пуганный,
О чём-то с вербы хочет мне пропеть.
* * *
Заглохли тропинки, ведущие в детство.
В кладбищенской роще осели кресты.
И только моё неуёмное сердце
Никак не умеет, утихнув, остыть.
Когда по весне гомон птичий ликует,
Когда в сентябре лист багряный скользит,
Как в лучшие дни я, надеясь, тоскую
О счастье, мерцающем где-то вблизи.
И, кажется, скоро грядут перемены,
Струится навстречу их ласковый свет.
Однако смыкается время, и стены
Растут, утолщаясь, и - выхода нет.
Но будущность я не приемлю такую,
А чувствую сердцем, что счастье вблизи,
Пока по весне гомон птичий ликует,
Пока в сентябре лист багряный скользит.
* * *
По праву руку – незабудки,
По леву – марьины коренья.
А впереди – жарки, как будто
Души счастливые мгновенья!
Луга альпийские. Взобраться
На высь не всякому такую.
А мне еще всего шестнадцать.
Я дерзок, смел, непредсказуем.
… Во мне давно былого нету,
Но иногда ночами грежу,
Как поднимаюсь с первым светом
В луга альпийского безбрежья,
Где ветерок бутоны треплет
Цветов, что сроду не завянут,
Пока душа им чутко внемлет,
Всегда готовая воспрянуть!
БОЛДИНО
Барский пруд. Могучие дубы.
Щебет птиц по зарослям сирени.
И гостинцем сердцу от судьбы
Тихий шелест болдинских мгновений.
Говорят - холера, карантин...
Только слышу я совсем не это:
Болдинская осень, мезонин
И - очарование поэта.
Православный храм стоит вблизи,
Белого и синего соцветье.
И - очарование Руси
Вот уже которое столетье.
* * *
Болтовнёю да обманом
Нынче жизнь поражена.
И пусты давно карманы,
И грустна моя жена.
Как еще мне выбираться
Из кромешных этих стен.
Говорили же китайцы
Про эпоху перемен.
Мне осталось: в рот два пальца -
Свистнуть так, что в раз начнут
С неба звёзды осыпаться,
Да и всё завалят тут! |
