Анна МАРКИНА
Из новых стихов

* * *
Электрички из города к лучшему миру бежали,
станционные лужи побег их во сне отражали.
В томном пении рельсов пенилась хрипотца.
И ржавели деревья над мокрыми гаражами.
И везли электрички ржавеющие сердца

мимо скверов и скверных дорог, дорогих дискотек,
скоротечных салютов. И люто брели в темноте
из вагона в вагон безбилетники, может быть, или
те, кто что-то украл… и просили о мелочи те,
чью холодную жизнь, как монету на дне позабыли.

Ветер жил в головах и карманах, как летом в траве жил.
Забирался в газеты, под шарфы, но (в общем) был вежлив.
Пассажиры шептали. Однако, хотелось реветь,
что селедки, как новости, в городе были не свежи,
и что осень на цвет горьковата, как сердце и медь.

И везли пассажиры бутылки, еду, папиросы,
и везли непрямые догадки и злые вопросы.
И за окнами морщился сонный, седой небосвод.
Вдруг вопросы закончились, вопросы закончились просто
у старушки, к утру разгадавшей помятый кроссворд.

***
Спаси меня от завтрашнего дня:
будильника, тв, метеосводки,
раздавленной с тобой бутылки водки,
толпы, в которой позабыл меня,
от платежей за домофон, за газ
за связь и свет, за воду и квартиру,
за все: от посещения сортира
до стимула врачу, чтоб все же спас.
И как тебе? Ведь знаешь наперед,
что в мире все… все в мире заоконно:
то кот под вечер шмякнется с балкона,
то друг под утро как-нибудь умрет, -
оглянешься на них через плечо:
ну что за новость?! Все тут постояльцы…
ты любишь что-то, а оно – сквозь пальцы,
пока и сам за ним не утечешь.
Спаси меня из мира скоростей,
счетов, откатов, судий и полиций,
пока еще мы можем умилиться,
как пони возит маленьких детей,
как бабочка запуталась в сачке,
как седина прилизана к макушке,
как девочке прокалывают ушки,
как держит крестик верующий в руке.
Все будет ok. Ты молод и неглуп,
в бессвязном мире что-нибудь да понял…
Малыш рисует кисточкой из пони
тебя, меня и солнышко в углу.

***
И все-таки ты любишь ее.
Здесь, сейчас, когда разлиты волосы вокруг овала ее лица,
здесь, сейчас, когда вокруг электрички льет,
это золото дрожащее, кудряшки невесомые, как пыльца,
эти отзвуки мира, схваченные ее губами…
да и разве ты в этот миг что-то более, чем пацан,
в которого дождик забарабанил?

Помнишь, ты ребенок. Держишь путь уверенный свой куда-то,
за хлебом, например, идешь.
Мимо луж, черных кошек, шмыгающих, как ондатры,
мимо солнечных лип, мужиков поддатых.
И вдруг тебя охватывает дождь.

Так сейчас в вагоне людей колыхает. И вежливо
стоят они вокруг, словно травы. Ты тянешься выше-выше…
Кроме запаха солнца и клевера уже ничего не слышно.
Ощущение, будто сейчас ты возьмешься всходить по свежести,
пока не упрешься макушкой в крышу.

Электричку распирает, как пакет просроченного кефира.
Ты рассердишься, что так расплескался неосторожно.
Люди стоят, смотрят. У тебя, признаться, самый нелепый вид.
И подумаешь: «Боже, Боже!
сохрани ее такой, в этой свежести, этих кудряшках. Сфотографируй,
и сегодняшний снимок в моей памяти прояви».

стихи для Аси

мишин папа алкаш,
как и наш…
Ася

Просто ты забыла много, поэтому ночь груба,
просто детство опало, как лепестки, и выцвело…
Помнишь, лето дрожало, гудело на дне провинции,
где неведомо море и соль не собирается на губах,
где невиданны горы, но цепи твоих вершин
обозримы… Поднимайся, барахтайся, забирайся!
Мы кораблики. Каждому – путь, и простор, и айсберг.
Вот тебе начало: разрезали кровлю, втянули в мир.
И давай, дыши.

Чьи-то руки беспокойны, как стоны чаек,
чьи-то руки трепещут рядом. Ты ждешь, нагая.
Ты растешь. Одеваешься, обуваешься, постигаешь,
как все в мире жмет… как маняще все и печально.
Над столом щебечешь, над книжкой чужой зеваешь,
над разбитой чашкой, словно над мертвой, плачешь.
Как бессилен вечер, вожделенно чужое платье,
как отчаянно невыносимо, что ты живая,
ограничена телом, домом! Всюду не поняли, не додали:
у того есть плеер, у этого торт в гостиной.
У тебя есть папа, и это с гостями не совместимо.
Ты бредешь среди летнего гула и трут сандалии.

Вася младше. На семь минут. Между вами нить,
как положено. Он, что ежик, колок, когда разбужен,
и криклив в обед. Добывая монетки в лужах,
смутно ощущаешь что-то, что вас роднит.
Помнишь, засыпаете? Снежинки снуют пугливо
по периметру дома, без края и без конца.
Все неотвратимо. Под пьяной рукой отца
ахнет бабушка, как расстроенное пианино.
А на утро не выйти в школу. Хоть фонари
пробивают темень. И кажется, будто вверх,
набегает снег, набухает день. Но входную дверь
не откроешь. Тело спит с другой стороны двери.

Все пройдет, опадет, выцветет. Убежит,
юркнет в памяти, как по тропинке ящер.
Мы на то бесхозны, безызвестны и проходящи,
чтоб друг в друге отпечататься и зажить.
Перемолится все, перемелется. Вспомнишь, выцепишь
как плелась домой и думала не успеть,
и несла в себе этот отчаянный гул провинции
и надежду, молчавшую, словно степь.

о любви

Короче, будет так. Мы встретимся на Чистых.
Сентябрь к тому моменту зажжет в ветвях пожар
и листья выдавит на лужи, как горчицу,
и рядышком устроит на лавочку бомжа.

Мы захотим забиться в бессонный бар, где здешний
официант, как пыль, проносится легко,
и воздух кажется от дыма поседевшим,
и в ночь дежурят ноги на башнях каблуков.

Два кофе с коньяком. Последними заплатишь…
за крышу, этот дым, за вечер, эту жизнь…
и под твоей рукой с коротенького платья
сорвутся в ровный дождь печальные стрижи.

Мы выйдем во дворы. Деревья спят в развалку.
И дождь пронзит нас, словно разбитое стекло…
как будто окатило из дряхлой поливалки,
заставшей нас обоих врасплох.

***
Ты не решаешь ничего.
Под бой часов однообразный
дружище, просто будь и празднуй.
Ты не решаешь ничего.
Ты только снег (не обессудь):
кружился где-то в общей стае,
взлетел, подергался, растаял.
Ты только снег. Не обессудь.
Ты легкий блик, случайный свет.
Чем бредишь ты, что не приемлешь –
уйдет во тьму, в сырую землю.
Ты легкий блик, случайный свет.
Ты нужен просто, чтобы быть,
так лампочка привычно светит,
пока читают книгу детям.
Ты нужен. Просто. Чтобы быть.

Так было папино пальто,
что моль поела ни за что.

Смирись с собой. Ты нужен. Будь!
Сгодишься, друг, на что-нибудь.

Носильщик и облако

Меня тащит на буксире рыба, а я сам изображаю буксирный битенг … А что я стану делать, если она решит пойти в глубину? Что я стану делать, если она пойдет камнем на дно и умрет? Не знаю. Там будет видно. Мало ли что я могу сделать!
Э. Хемингуэй

«ПоговорИ со мной, поговорИ со мной…» -
бормотал он облаку. Облако было белым, как пудинг рисовый.
Солнце было холодно и рассеяно, словно дым.
Воздух –
ледяным.

Все прошло. Прошла легкость, прошла заря.
И перрон тянулся к завершению октября.
«Все не зря, - шептал носильщик облаку, - все не зря».

Люди обрывались в город, из поезда выходили,
люди погружались в город, как в речку старые крокодилы –
погружались медленно, величаво.
И хотелось забыться, согреться хоть чем-нибудь.
Хоть бы чаем.

«Целых восемь путей тут, - думает, - а свой преотвратный дан:
сквозь туман тащишь чей-нибудь чемодан,
чьи-то камушки с юга, башенки из парижей.
Мне такое – лишь в сумках; не подобраться ближе.
Так ты, облако, никогда не запрыгнешь выше…
Мне положен случайный домик с дырявой крышей
и жена, застывшая, обреченная,
со зрачками черными».

Он идет, а с ним рядом идут попутчики.
«Облако!» - зовет он.
Облако обглодали тучи.
«Как же все приземленно, - говорит носильщик, - и как все грубо.
Облако, ты обрубок».

Солнце разливается, ржавое, темное, словно йод.
«Милые пол-облака, - говорит носильщик, - ничего, пол-облака.
Все пройдет».

***
Ты загадала снег. Ну, что ж… смотри в окно –
земля, как чистый лист. Начнем и мы сначала?
Подъезды и ступеньки – как старые причалы,
безбрежная зима волнуется у ног,

и караулит ветер, отчаян и бедов.
Пройдемся наугад по шумному Арбату,
и из последних сил угрюмый гастарбайтер
сгребет лопатой грязь оставленных следов.

Пройдемся. Поспешим! Слетим, сорвемся вниз,
как сходит день на нас. Вот снег, для нас сошедший,
уселся на тебя. Ты сгонишь снежный шершень,
как смахиваешь все досадное, с ресниц.

***
Как робкий сон, неповторимы,
как ночь, темны и проходящи,
как грузчиком забытый ящик,
у светофора всё стоим мы.

И гулок день, и час наш дешев,
и время - беспокойней ливня,
и забиваются пугливо
листы под мокрые подошвы.

Нам говорят: "С бордюра слезьте,
отремонтируем до снега..."
А мы стоим, уставясь в небо
и солнца ждем на перекрестье.

***
Жуют в вагоне повсеместно.
Храпят бабули в беспорядке
И очень хочется в отместку
их всех пощекотать за пятку.

Заправимся с соседом вместе
(он эластичен, как резина,
и врос массивный желтый перстень
в его толстеющий мизинец).

Все будет так. А не иначе.
Приезд-отъезд. Пока-привет.
Завесить окна, жахнуть чачи…
и ждать, пока погасят свет.

Маркина Анна Игоревна - студентка Литературного института им. Горького. Лауреат Международного поэтического конкурса «Серебряный стрелец 2011», финалист Илья-премии 2008, лауреат Международного поэтического конкурса «Серебряный стрелец 2008». Живет в г. Климовске Московской области. Стихи публиковались в Альманахе «Илья» №8 и сборнике «Серебряный стрелец 2008»
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную