|
 …И не в эту ль юдоль, всю в берёзах,
Высшей силы сойдёт благодать,
Чтобы в муках, в карающих грозах
Смертным сим – по заслугам – воздать?
Владимир Макаров
Когда есть возможность подержать книгу в руках и полистать её, это совсем другое, по сравнению с электронным чтением, впечатление и совсем иные по степени интенсивности чувства. Особенно если речь о такой необычной книге, как эта…
Из аннотации: «Сборник патриотической поэзии и прозы омских писателей, посвящённый подвигу российских офицеров и солдат, участников специальной военной операции, осмыслению происходивших в последние годы и происходящих сегодня на наших глазах глобальных событий, цене Великой Победы 1945-го, которую наш народ оплатил жизнями своих лучших сыновей и дочерей, вере в Россию и её правоту».
Наверно, надо пояснить, как эта книга попала мне в руки. Всё-таки Курск далеко от Сибири, и в наших библиотеках этого сборника не найти. То есть было бы не найти… А теперь я разнесу полученные мною от издателя 24 экземпляра по главным библиотекам города и области, подарю студентам Курского университета и семинарии. Причём именно тем, чьи духовные устремления мне известны, и книга, таким образом, попадёт в достойные руки, к вдумчивому читателю.
Сборник издан Тюменским региональным общественным благотворительным фондом «Возрождение Тобольска» (основатель и руководитель – Аркадий Елфимов). Главный редактор и составитель книги – известный русский поэт и публицист Юрий Перминов.
…И вот я раскрываю это небольшого формата, но плотно сбитое, надёжное и крепкое, как древняя плинфа, издание, сурового облика, с серой, будто сквозь дым и гарь прошедшей обложкой, с «оторванной» полоской кожи на корешке переплёта, с оголённым нервом и кровеносными капиллярами… И чувствую необъяснимую воздушную невесомость этого плотного кирпичика в моих в руках…
С первых же страниц ощущается некая внутренняя строгость, напряжение книги, и оттого испытываешь готовность вслушиваться в каждое звучащее слово. Все произведения сборника несут отпечаток силы и мужества. Главные координаты, мимо которых не пройти, – спасительная вера, любовь к ближним, защита Отечества и национальная память.
Потребность в отклике возникает сразу.
И это естественно, ибо первые же стихи сборника – о том, что ближе всего…
По законам Земным и Небесным,
В зимний холод и в летнем тепле
Мы венчаем молитвой и песней
Каждый шаг свой на русской земле.
Это строки уже ушедшего от нас омского поэта Владимира Балачана (1939 – 2021).
Впечатление пронзительной искренности оставляет поэтический рассказ Марины Безденежных о том, почему болгарский и польский языки для неё ближе, чем «престижные» английский, французский и прочие, которые советуют ей изучать.
Ну как им расскажешь
о папке потёртой
с рисунками деда
в отцовском столе?
Ну как им расскажешь,
что в сорок четвёртом
был дед похоронен
на польской земле?
Особенно трогает напоминание о песне, которую пели мы в детстве, в школе с учителем музыки и просто так, когда хочется петь…
…Ну как им расскажешь
про то, наконец,
как, стиснувши зубы,
«Алёшу» играет
на старом баяне
мой строгий отец?!
Памятник русскому солдату в Болгарии благодаря песне «Алёша» (на стихи Константина Ваншенкина) был известен каждому ребёнку, родившемуся в СССР после войны и учившемуся в советской школе. Напоминание об этом сегодня – тоже битва за сохранение тех культурных «скреп», которыми держалось единство многонациональной империи, освободившей Европу от удушения в щупальцах германского фашизма. Сегодня иные возмущаются: мол, не русский солдат, а советский освобождал Европу. Да только сами европейцы знают и помнят именно русского солдата-освободителя. Впрочем, сегодня, может, уже и не осталось тех, кто помнит…
Сильными строчками «закольцевала» свои строфы о любящих жёнах, ждущих мужей с фронтов СВО, и сравнительно молодой автор Ирина Горелова. Первая строфа задаёт трагическую коллизию, несмотря на кажущуюся семейную идиллию последующих двух строк:
У Господа свои планы
на жизнь нашу, на нашу смерть…
Сотни жён просыпаются рано,
чтобы дольше на спящих смотреть.
Сначала и не улавливаешь связи между этими двумя мыслями, не чувствуешь трагедии. Но автор не даёт нам помедлить в недоумении, отрезвляя неизбежной реальностью…
Дабы в небе не огненно-алая
нам геенна горела, а солнце,
был объявлен набор в архангелы,
и уходят туда добровольцы.
Этот «набор в архангелы» в первое мгновение обжигает горечью… По закону литературных ассоциаций встаёт рядом с нашим солдатом фигура «Архангела ломового», поэта-глашатая страны Советов, к которому обращалась Марина Цветаева: Крещенный в огне и дыме, Архангел-тяжелоступ — Здорово, в веках Владимир! («Маяковскому, 1921 г.) Но способность метафорического слова быть многозначным оставляет место для успокаивающей надежды...
«Набор в архангелы»… звучит величественно и трагично. Автор создаёт поэтическую картину событий, отдаляющих Апокалипсис, – добровольцы уходят в небо, чтобы удержать в нём Солнце, чтобы отвратить огненную катастрофу, бездумно приближаемую теми, кто накачивает Украину оружием и человеконенавистнической идеологией.
Здесь, на этих страницах сборника, окончательно уясняешь себе художественную концепцию книги как печатного издания. Рядом со строчками стихов на белой странице слева, где-то у самого «сердца» книги, алеют «кровеносные артерии» – пять крупных стежков прошивки. На белоснежном поле книжного разворота они особенно бросаются в глаза. Будто сочится кровь из раны…
Мне это кажется напоминанием, что спасение от огненной геенны оплачивается кровью бойцов, земных «архангелов», которых не дождутся домой сотни молящихся жён… Они молятся, чтобы вернулся. Но автору стихов хватает мужества признать и напомнить: у Господа свои планы… на нашу смерть… Кроваво алеющие стежки на белой бумаге будто сливают воедино земную и небесную судьбу добровольцев, которым посвящены стихи.
«Кровеносные сосуды», обнажившиеся на корешке книги, проступили и там, где «пульсируют» главные координационные центры книги – на форзацах с репродукциями икон, которые при необходимости легко отделить от основного текстового блока. На переднем форзаце даны слова святого благоверного князя Александра Невского «Не в силе Бог, а в правде», на обороте страницы – его икона. На заднем форзаце – икона св. Архистратига Михаила, предваряемая словами из Евангелия от Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13).
«Слово обладает особой силой, – пишет в предисловии Юрий Перминов. – И если слово, способное поддержать и ободрить, отрезвить и утешить, придать силы и веры, слово, способное приблизить победу, найдёт читателя, это будет поступком».
А мне думается, в нынешних обстоятельствах твёрдое и честное слово поэта – уже поступок. Когда берёшь в руки сборник и видишь этот прошитый алой нитью переплёт, беззащитно открытый, как кровоточащая рана, чувствуешь книгу живым организмом. Она, подобно раненому бойцу, встаёт в боевой строй и сражается вместе со всеми, отдавая себя до конца, до последней капли…
Эта книга воплотится в дело защиты Отечества и как цельное нерасторжимое единство – томик поэзии и прозы авторов-патриотов, и каждой отдельной своей страницей, если прошивка нарушится, и книгу разберут по частям наши солдаты, чтобы прочесть в минуту затишья.
Писатели СПР, побывавшие «за ленточкой», рассказывают, что особенно понравившиеся книги солдаты читают частями, отделяя от корешка по главе и передавая по окопам и блиндажам в порядке строгой очерёдности. Кажется, такой способ прочтения заранее предусмотрен издателями сборника «Координаты своим».
…Листаю сборник дальше. И вновь меня останавливают пронзительные стихи Ирины Гореловой:
Где-то в Нью-Йорке выстроилась звезда
из ботинок, якобы помнящих
кровавые километры…
Они думают, это обувь убитых наших солдат?
Нет, это берцы русских бессмертных…
Какой мощный идейный посыл, отвечающий на вызов реальности мужественно и гордо! «Берцы русских бессмертных»… Думаю, этому образу уготовано самостоятельное бытие и вне породившего его поэтического контекста…
Однако на этом удачные творческие находки автора не исчерпываются. Я бы отнесла к ним и следующий смысловой блок:
Почему победы торжественный звон
в настоящих русских
всегда отдаётся ноткою гордой?
В нас живут до сих пор
погибшие в сорок первом, сорок втором,
сорок третьем и сорок четвёртом.
Казалось бы, какая поэзия в обыденном перечислении порядковых числительных? Но как явственно это работает в данном случае! За этим тщательным и твёрдым перечислением (дабы никто не забыл из тех самых, забывчивых!) – священная память, национальная гордость. Эти порядковые числительные для нас далеки от обыденности, потому что в них запечатлено свидетельство времени, когда русскую цивилизацию пытались вычеркнуть из истории мира. Собственно, попытки продолжаются и сегодня…
Итак, книга прошита кровавой нитью… Так трагическая данность нашего времени воплощается в художественной концепции. Потому что тема книги – война и потому что кровь – во многих стихах, кровью сердца написанных и о пролитой крови свидетельствующих…
Кровавые слёзы у солнца из глаз –
То Красное плачет, Донецк и Луганск…
(Любовь Евдокимова, «Ополченец»)
…И были кровь и страх,
солдатская в поту солёном роба
и марш-бросок на стиснутых зубах…
(Олег Клишин, «Ветеранам»)
…Окроплённая потемневшей кровью
еле слышно прошелестит трава.
Ангел смерти кружит над полем битвы.
Не уменьшат скорби живых слова
вознесённой за упокой молитвы.
(Олег Клишин, «Время жизни вылетело в трубу…»)
Тут хочется остановиться… Это горькая правда, – скорбь живых бывает так сильна, что не утишает её и молитва. Но ведь заупокойные молитвы возносятся не ради уменьшения нашей скорби, а ради тех, о ком помнят остающиеся на земле. «Честно павшие», о ком далее говорит поэт, потому и достойны молитвы, что отдали жизнь «не за свою вину», а за святую любовь к Отечеству.
О том же и стихотворение другого омского автора, потомка выходцев из тамбовских земель Петра Козлова:
О тамбовских волках весть идёт по России –
о крутых мужиках, что крепки от сохи, –
да ещё от земли, что вселяет в них силы
и вбирает их кровь… Есть ещё мужики!
( «Былина о тамбовском волке»)
Автор нашёл новый ракурс для традиционной былинной мысли о том, что родная земля и укрепляет, питает, и сама же обновляется, освящается кровью русских богатырей. Строки, посвящённые памяти отца, он, «наследник тамбовского волка», вывел ко дню сегодняшнему, к сокровенным истокам русской силы и упрямого в сопротивлении врагу победного духа:
…И былины мои – все – победного толка –
длят Победу отца и людей, что вокруг!
Привычная, всеми патриотами России принятая мысль: не сдаваться сегодня – длить Победу отцов. А иначе обессмыслится не только прошлое и настоящее, но и будущее.
На крови мучеников созидается Церковь Христова. Той же священной кровью окропляется и удерживается от падения и Русская Православная Цивилизация. Писатели помнят об этом и, мужественно откликаясь на трагическую реальность, сострадают извечному страданию матерей, отдающих сыновей на войну, где становятся они сынами Родины…
…Там бой идёт, идёт за жизнь и нашу веру!
И сыновья свою исчерпывают меру!
Они – герои, все герои, не иначе!
И ждут их мамы. Вдруг одна из них заплачет…
И небо синее над нею бесконечно.
«Ты, мам, прости меня, я твой теперь, навечно…»
(Пётр Козлов, «Мама»)
И тут тоже кровь, незримая рана страдающего материнского сердца… И бесстрастие неба, кажущегося безучастным к человеческой боли…
С этими строками Петра Козлова перекликается стихотворение Светланы Курач «Оформляю сыну дембельский альбом», где, напротив, отчётливее звучит тема соучастия неба в горячих материнских молитвах:
Верю, что сегодня взрыв не прогремит,
Не рванёт железо, не заполыхает!
Сын уже вернулся. А душа болит.
Мы служили вместе.
Небо это знает.
Стихи «тамбовского волка» Петра Козлова остановили меня надолго. Его «Наважденье», написанное зимой 2023-го, нынешним летом, когда праздновали мы 80-ю годовщину Курской битвы, могло бы войти в качестве поэтической иллюстрации в любой из моих докладов, прочитанных в памятные курские дни. Жаль, омский сборник «Координаты своим» попал мне в руки только сейчас…
И я на секунду представил,
как по украинским полям
немецкие танки с крестами
ползут и палят… И палят…
То клином ползут, а то ромбом…
А в танках фашисты сидят…
Мои ровесники и люди старшего поколения, конечно, помнят книгу Анатолия Ананьева, посвящённую первым дням Курской битвы, – «Танки идут ромбом». Это построение немецкой танковой колонны уже одним своим видом могло внушить ужас. Только не русскому солдату…
И мне ничуть не удивительно, что Пётр Козлов, родившийся через десятилетие после Победы, «увидел» Курскую дугу. «Победный апломб» фашистов рассеялся именно здесь, под Курском, в летние дни 1943-го. И поэт не преминул напомнить это фантомным персонажам своего «Наваждения»:
До Курской дуги доползёте,
и встретит вас поле одно…
Автор имеет в виду, конечно, битву под Прохоровкой, самое грандиозное танковое сражение Второй мировой. Но несколькими днями ранее фашистские танки, эти «клинья» и «ромбы» были опрокинуты и смешаны с чернозёмом под Ольховаткой, северо-восточнее Курска…
Только глупцы не помнят уроков истории – и фантомы прошлого оживают на украинских полях:
…всё те же немецкие танки –
кресты и кресты по полям –
бескрайний простор для атаки –
ползут и палят… И палят…
А в танках упёртые немцы?
Пришли отомстить за Дугу?
А в танках они… западенцы,
пред Гитлером в вечном долгу…
Танки снова ползут в курском направлении…
Читая стихи Петра Козлова, вспоминаю рассказ Евгения Носова «Фагот», о тех чёрных днях, когда наш город был сдан врагу, потому что все силы Красной Армии были брошены на защиту Москвы. Курские ополченцы (и среди них юный герой Носова) стояли насмерть, но старики и подростки, оставшиеся в городе после всеобщей мобилизации, не могли остановить танки…
Сегодня опять на юго-западных рубежах Курска возводятся противотанковые укрепления… На северо-западе звучат взрывы…
Автор стихотворения, соотнося прошлое и настоящее, фантомы своей памяти и нынешнюю реальность, вдруг убеждается, что наваждение стало явью…
Рукою смахнул наважденье…
…А танки в дороге уже…
Поштучно и общей мишенью
гореть им на русской меже!
Дай-то Бог! А межа – вот она, моя родная многострадальная Курщина… Курское приграничье сегодня – горящая русская межа, одна из тех, что удерживают ползучий украино-европейский фашизм от расползания по Русскому Миру.
И омские поэты вот уже много лет слышат далёкую канонаду…
…Лишь отголоски канонады
В закатной стороне слышны.
Там летним радостям не рады,
Там – леденящий плен войны,
Где матери, жилища бросив,
Ховая диточек малых,
У россиян защиты просят,
У кровных родичей своих.
(Елена Кузнецова, «Лето 2014 года»)
И опять этот мотив жертвенной крови, «прошивающий» красной нитью (какое гениальное соединение в художественном оформлении издания символического и буквального значений образа, давно воспринимаемого литературным штампом!) стихотворения и всё «тело» книги…
Цветы салюта расцветут
Кроваво-алым…
Венками славы упадут
К мемориалам.
Кровь фронтовиков Великой Отечественной, воплотившаяся в салют Победы, сливается, спекается в единый сплав русской славы на мемориалах священной Памяти:
И памятный огонь ясней
Горит. Не меркнет!
Ряды бессчётные теней
В полку Бессмертном.
(Елена Кузнецова, «…И памятники у дорог»)
Невольно возникает тут параллель с упомянутым ранее стихотворением Ирины Гореловой: «берцы русских бессмертных» присоединяются к «бессчётным рядам» воинов Бессмертного полка, вселяя страх в «излишне свободных», «гендер не выбравших» «паяцев», так что «пусть смотрят и пусть – боятся»…
Цветочные мотивы, увязанные с образом огня, в патриотическом сборнике омских поэтов усиливают тему жертвенной крови и поминальной молитвы:
Горят тюльпаны и нарциссы,
И начали искрить ирисы.
И одуванчики… они
Огням рассыпанным сродни.
В ночи и днём, и в тихий вечер
Каштанов полыхают свечи.
Навстречу бы спешить весне!
А мысли снова о войне.
В горячем выдохе весны
Сквозит холодный жар войны!
(Елена Кузнецова, «Горят тюльпаны и нарциссы…»)
Оксюморон «холодный жар» резко вклинивается в образный ряд, вызывающий представление тёплого, мирного, согревающего огня, а «жар войны» – это ассоциативно страшный, выстуживающий сердце читателя образ. Про «свечи каштанов» довольно сказано в поэзии, но тут они «полыхают» как нельзя к месту, организуя внехрамовое пространство молитвенного стояния русского народа…
Плотно насыщен цветописью страдания и преисполненный трагизма образ «кровавой жатвы» в стихотворении Светланы Курач, обращённом к Украине:
Что ж ты, безумная, мирный серп
Точишь для страшной кровавой жатвы?
Разве не видишь фашистский след
В школах своих и у каждой хаты?
Новая поросль из сорняков –
Ядом отравлено златополье…
Алые маки твоих венков
Общей славянскою рдеют кровью.
Эта тяжёлая цветопись телесной гибели сменяется ещё более тяжкой картиной духовной порухи и неприкаянности страны, продавшей христианскую душу:
Вот и возмездье за ложь и гнусь!
Стой до последнего украинца,
Дальше-то что? Не исчезнет Русь!
Только тебе с кем теперь родниться?
А над горящей твоей землёй
Сиры от пепла, кружатся стаи…
То неприкаянно – жатва её –
Души сынов убиенных летают.
Какой страшный образ – стаи неприкаянных душ, не находящих приюта в небе, не могущих подняться к Богу… Они отреклись от братьев, потому отреклись и от Христа…
Тему братства славянских народов продолжает сибирячка Наталья Кускова в стихотворении «Фотография». Просматривая фото советской поры, где она ещё девчонкой танцует украинский гопак в вышитой бабушкой-хохлушкой нарядной блузке, горестно изумляется драматичной метаморфозе:
И как могло взбрести Украйне-неньке,
Что каждая из нас смертельный враг?
Не давая минорному мотиву утраченной родины восторжествовать, автор в следующем стихотворении, будто вспомнив о главном и настоящем, гордо восклицает:
Моя Россия продолжает жить,
На зло чужое отвечая снова.
И русский дух ничем не истребить:
Восходит он от поля Куликова!
(«От поля Куликова»)
Стихотворение Владимира Макарова «Вершинный шум берёз» уже одним своим названием со всей очевидностью перекликается с классикой. Имею в виду стихи Н.А. Некрасова «Зелёный Шум». Однако «тихохонькие» строчки классика о весеннем обновлении земли (Как молоком облитые,/ Стоят сады вишнёвые,/ Тихохонько шумят…) с ласковыми «тростинками» и «берёзоньками», если оценивать не просто тематически, а на глубинном проблемном уровне, по сравнению со стихами омского поэта воспринимаются сегодня детским лепетом (Лепечут песню новую / И липа бледнолистая/ и белая берёзонька…) – и в прямом, и в образном смысле. Некрасову и в страшном сне не могло присниться то разорение и разграбление России, какому подверглась она в конце ХХ века.
Эти замечательные стихи Владимира Макарова (поэта, уже знакомого нам по недавней публикации на «Российском писателе») хочется процитировать пространнее:
…Знал этот древний шум
Нашествие Батыя,
Ливонскую «свинью»,
Французов мерный строй.
Да разве всех сочтёшь
Врагов твоих, Россия,
Что смерть тебе несли
В веках любой порой.
И шум не утихал,
Звучал с тревожной силой
Во всех краях Руси,
На всём её пути.
Казалось деревам,
Как дочерям России,
Что дружный шум беду
Поможет отвести.
… … … … … … …
Храните отчий край
От дикой распродажи,
Храните кров родной
От дьявольских угроз,
Чтобы всегда шумел
Над головою вашей
Вершинный шум берёз –
Бессмертный шум берёз!
Вот и опять мы слышим этот мотив бессмертия, уже явленный в стихах предыдущих авторов сборника. Причём мотив этот подан необыкновенно лирично, через олицетворение – Казалось деревам, /Как дочерям России… И потому бессмертие древесного шума распространяется и на отеческое пространство, где эти берёзы шумят. Неожиданный ракурс? Поистине! А ведь нам ещё недавно пытались внушить, что «берёза» – затасканный штамп…
Поэт, ушедший от нас в 2010 году, назвал эти стихи завещанием. При всей лёгкости интонации и бесхитростности поэтического рисунка, это обращение к потомкам трогает искренностью заботы о Родине и глубиной привязанности к отчей земле.
Да, сборник получился живым и трепетным. Потому и неизбежно в нём это открытое взгляду пульсирование крови по капиллярам…
Кровь и смерть – неизбежное единство… Об этом думаешь, читая строчки двадцатилетнего Амира Сабирова, бойца СВО:
…Спаси, Господь, от завтрашнего дня,
Завёрнутого смертью декабря.
(«В пустой лесопосадке вечна осень…»)
Солдат знает, о чём говорит… Что для нас – отдалённая пугающая вероятность (впрочем, взрывы теперь гремят всё ближе и с каждым днём всё чаще…), для него – обыденная очевидность…
Зашумит пересвистом багряным
унесённая песня чужая,
исчезает в огне Кременная
под луной, уходящей на запад…
……………………………………………….
…артобстрел на сегодня закончен,
жизнь какая моя, жизнь какая,
наступает чугунная ночь.
(«Зашумит пересвистом багряным…»)
Багряница – плоть, багряница – кровь… Не уйти эпитету «багряный» от этой культурно-эстетической заданности. В христианской истории и гимнографии «багрянородность» – не только царственность, но и жертвенность… В покаянном каноне преп. Андрея Критского «багряница» – «плоть Эммануилева», человеческая плоть Иисуса Христа…
Времена переплелись, слились в поэтическом сборнике. Великая Отечественная, Чеченская… Донбасс 2014-го… Нынешняя СВО… Мелькают в стихах страны и города… Грозный, Бамут… Кременная, Мариуполь, «Азовсталь»… Донецк, Луганск – многолетнее поле битвы… «Кровавая бойня», «кровавый век»… «багряные» от пролитой крови песни… «малиновые закаты» в глазах умирающих на руках санитарки солдат…
Этот последний из перечисленных образов встретился в стихах Альбины Соляник (1946 – 2011), написанных в 1998 году. Дата относит нас к Первой Чеченской войне. Автобиографичность очевидна, особенно в стихах «про Бамут», «искрящих» живыми разговорными интонациями:
Весёлый прапорщик Путилин
Искрил глазами на меня.
– Вы б, эскулапы, угостили,
Мы ж только вот из-под огня.
Остались живы, слава Богу.
А раны… раны заживут.
Налей, сестричка, нам немного.
Я расскажу вам про Бамут.
(«Весёлый прапорщик Путилин…»)
А другое стихотворение Альбины Соляник вдруг напомнило (по принципу «от противного») о пошловатой песенке 90-х про «ягоду малину», которая «манила». И остро полоснул сознание этот жестокий контраст истинного и поддельного, чужого, безуспешно навязываемого нам сегодня, когда все акценты расставлены и ценности очевидны:
Гаснет красный закат,
Как малина в соку…
Но в глазах у солдат,
Что лежат на снегу.
……
Рану перевяжу,
Губы сжав добела.
Спросят, я не скажу,
Что так плохи дела.
Эта «малина в соку» здесь скорее зловеща, нежели песенно-лирична. Слишком сильный по интенсивности цвет, связать который нам, кроме крови и смерти, больше не с чем. В качестве обыкновенного сравнения для обрисовки заката образ не рассматриваю, это было бы слишком просто, даже плоско. Признаюсь, у меня невольная ассоциация здесь с сюжетом песни «Там, вдали за рекой», концовка которой рисует примерно ту же картину: Капли крови густой /из груди молодой /на зелёную траву сбегали… И причина такой ассоциации – именно в образе «малины в соку», вот этой густо насыщенной текучей субстанции. Параллель актуальная: песня эпохи Гражданской войны, столь же братоубийственной, как и нынешняя.
Но откуда она пришла, эта война?
Об этом задумалась в своих стихах Мария Четверикова. Автору было «только семь» в том не так уж далёком 1993-ем, когда в стране произошёл конституционный переворот, полыхал расстрелянный танками Дом Советов…
…Взрослеть потом, поглядывая в бездну,
и вот почти освоиться в беде:
ты знаешь про омоновцев в подъездах
и «Альфу», выводившую людей,
про суицид страны, про беззаконье.
И продолжаешь помнить и расти.
Со временем становится спокойнее,
но что в горсти – останется в горсти.
Одна страна, один язык и вехи.
Ты пишешь, ты живёшь, растёшь, но вот
вдруг понимаешь, братии по цеху
«неважно, либерал ты, патриот».
(«”Сгоревшие путёвки в Комарово”…»)
Знакомы и мне такие настроения «братии по цеху»… И я в 90-е возрастала в среде, где слово «патриотизм» вызывало усмешку с подозрением в фальшивости самого явления. Читать Распутина и Белова считалось чуть ли не дурным тоном, а Ерофеева и Лимонова обсуждали со страстью и вдохновением… «Суицид страны» отпечатался и в наших душах. И только духовные испытания зрелых лет помогли протрезветь от соблазна самоуничтожения и ощутить привязанность к родной культуре…
И не зря мой почти ровесник Владимир Цыганков уподобил эти два поля боя:
Не время спорить, чья вина…
Больнее боли
Идёт жестокая война
На поле боя.
. . . . . . . . . . . . .
Когда всё будет позади,
Врага задушим,
Есть поле боя впереди
Ещё – за души…
(«Поле боя»)
Сборник «Координаты своим» в большей мере, конечно, поэтический. Прозе отведено здесь всего четыре десятка страниц (при общем объёме книги 256 стр.).
Проза гармонирует со стихами по части образности. Есть в этом сходстве художественных исканий и находок, конечно, некая психологическая обусловленность. Понятно, что в палитре скорбящего и сострадающего художника алый (вариант: кроваво-алый), красный, рдяный, багряный, малиновый будут преобладать. Таков трагический колер войны.
И всё-таки удивило это почти дословное перезвучие, возникшее между стихами Альбины Соляник и прозой Анастасии Белоусовой. Уже рассмотренный «красный закат, как малина в соку», отразившийся в глазах умирающего солдата, вдруг аукнулся в контексте повествования: «…Серёга ещё минут двадцать смотрел в то же окно. За окном, над тайгой, разлился яростный малиновый закат, оттеняя макушки елей красноватым блеском» («Вахтовик»).
Невольно выхватываешь из только что прочитанной книги этот образный цветовой маркер, задаваясь вопросом: насколько сознательно авторы используют его в поэтике своих текстов? Нет ли тут какой-то архетипической, на уровне подсознания работающей, закономерности?
К примеру, чёрная тень хищной птицы – матёрого орла-курганника в повести Е.И. Носова «Усвятские шлемоносцы», основной сюжет которой составляют сборы усвятцев на войну, однозначно символизирует беду. Ну не может чёрная тень нести что-то светлое в человеческое сознание! С этим невозможно поспорить, разве что сам образ чёрной птицы конкретизировать до реального орла – на свастике Третьего рейха. И тогда орёл уже не грядущую беду пророчит, а означает настоящее – уже случившееся нашествие чёрной силы на Святую Русь (пусть и советскую, но бытийно, онтологически – Святую, ещё со времён первых святых страстотерпцев Бориса и Глеба). Вернутся или нет усвятцы, вопрос читательского оптимизма. Автор же сосредоточился на идее всеобщего стремления защитить, спасти родную землю.
Так и в маленьком рассказе «Вахтовик». Герой, которому ошибочно прислали повестку, хотя он уже перешагнул возраст военнообязанного, пришёл в военкомат с вещами, но его отправили домой. Оглянувшись на своего сына, которого тоже мобилизуют, он не смог принять эту поблажку судьбы и захотел уйти на фронт СВО добровольцем.
Скептически настроенного читателя автор ставит перед внутренним вопросом: мог ли отец остаться дома, когда сына мобилизуют на войну? Не любой ли отец, будучи ещё крепким, здоровым мужчиной, поступил бы в подобной ситуации точно так же?
Рассказ значительно высветляется мотивом сердечной привязанности разведённых супругов, родителей мобилизованного Виталия, у которых любовь, видимо, не вынесла испытания рутинным бытом. Однако угасши как страсть, она согревала их лампадным огоньком почти бессознательной глубинной привязанности, прорвавшись на поверхность в минуту прощания. А тот малиновый закат, увиденный героем в окне, где чуть ранее мелькнула фигура его сына, вдруг вспыхивает в нашем сознании заново, становясь очевидным знаком беды в авторском неспешном повествовании.
Второй небольшой рассказ Анастасии Белоусовой «Гуманитарка», хоть и предельно прост по сюжету, которому и развернуться-то негде на временном отрезке действия в пять-десять минут, но такая компактность не помешала выявить характер героини во всей возможной полноте.
Последний абзац этого миниатюрного повествования о нескольких минутах жизни девушки Ани, собиравшей посылку с гуманитарной помощью для солдат СВО, мгновенно отсылает к образу святой новомученицы Татианы (Гримблит), посвятившей свою недолгую жизнь сбору посылок и передач для советских заключённых, у которых не было родственников, которым никто ничего не передавал. Получив медицинское образование, Татьяна работала медсестрой, заботилась обо всех, кто нуждался в помощи и добром слове. И за это её называют мироносицей ХХ века и «новым Филаретом Милостивым». И она тоже сибирячка – родилась в Томске и очень любила свои родные края, хотя жить довелось в последние годы в Москве.
Кедровая дикая ветка
Дороже столичных красот:
Москва – золочёная клетка –
Всё сердце моё разорвёт.
Будущая мученица Татиана писала простые, отчётливые по мысли и бесхитростные по форме сильные и мужественные стихи. Процитированные строки оказались пророческими… За несколько дней до расстрела на Бутовском полигоне, в момент четвёртого по счёту ареста Татьяна, которой вменяли «антисоветскую агитацию» и «религиозные разговоры», написала записку подруге: «Я знала, надев крест, тот, что на мне, – опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью». И вот каким-то отдалённым эхом этих решительных слов («опять пойду») вдруг зазвучал и внутренний монолог современной девушки, которую звали то на концерт, то просто отвлечься:
«Она смотрела на упакованные вещи и поняла, что как только отправит их, сразу же начнёт собирать новую посылку. Также без спешки, и столько сколько сможет. Потому что именно на это у неё сейчас есть силы и время. И это единственное, что греет её душу и наполняет смыслом её простую жизнь, которой она живёт, как может» («Гуманитарка»).
Как всё-таки явственно здесь присутствует связь с духовными исканиями томской святой! Самым доходчивым образом, самыми простыми словами здесь говорится об очень серьёзном жизненном выборе, на который без жесточайшей внутренней борьбы не решишься. «Простая жизнь» девушки, не принявшей суеты и бессмысленной погони за успехом и вдруг обретшей смысл в помощи ближнему… Как непроста она на самом деле! Как тяжела борьба не только с собой, но и с близкими, которые от всего сердца желают добра и тем совершают зло...
В рассказе едва намечен этот мотив, но он узнаваем, если читатель знаком с житийной традицией, которая вовсе не легендарна, не сказочна, как иногда считают, а вполне реалистична. В жизнеописаниях многих русских святых имеется факт неприятия родными их подвижнического пути (прп. Феодосий Печерский, св. вмц. Марина, св.прав. Иоанн Кронштадтский, св.преподобномученица вел. кн. Елисавета и др.). Мученица Татиана (Гримблит) тоже преодолевала колоссальное сопротивление со стороны матери и родных, так что осталась в абсолютном одиночестве, но от выбора своего не отказалась. Так же ведёт себя и героиня Анастасии Белоусовой.
Как и приличествует обретшему духовное бытие человеку, святая Татиана присутствует в сборнике «Координаты своим» незримо, неосязаемо, но ощутимо для сознания читателя.
В сборнике ещё два рассказа: «Однажды на Украине» и «Прилёт хаймерса». Автора их, писателя «с ярко выраженным ироническим началом» Сергея Прокопьева, знаю по деятельности Общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска». Совсем недавно даже довелось мне живо откликнуться на его статью «Эвересты Фонда». Однако прозу, представленную в сборнике, полновесно оценить не берусь. Разве что первое впечатление. «Однажды на Украине» читается непросто по причине некоторого нагромождения историко-биографических планов, как-то причудливо переплетающихся, хотя на выходе простая мысль в обрамлении известного факта: «во власти на Западной Украине было полно бандеровцев, коих Хрущёв подчистую амнистировал в пятидесятые годы», потому братоубийство для наследников Бандеры было делом обычным и безнаказанным. Думается, вести начало нынешней братоубийственной бойни уместнее не с одного частного случая на Украине, когда брат-бандеровец убивает брата-фронтовика, офицера Советской Армии. Всё-таки без библейской истории о Каине и Авеле мы сегодня не могли бы разумно осмыслить происходящее…
Рассказ «Прилёт хаймерса» благополучно завершает художественную линию сборника, актуализируя тему «координат». Стоит добавить, что упомянутые два произведения С.Прокопьева находятся скорее на стыке художественной прозы и публицистики. Так видится на первый взгляд. Возможно, повторные подходы к тексту могли бы выявить более глубокие пласты смыслов и авторских откровений.
Лауреат премии «Имперская культура» им. Э.Володина, искусствовед, историк сибирской иконы и храмового зодчества Ирина Евтихиева справедливо заметила: «Весь ход человеческой истории очевидно и убедительно доказывает, что уделом тех, кто не желает знать свою культурную судьбу, является рабство. Ведь никому не придёт в голову назвать нормальным состояние человека со стёртой памятью…»
Однако нам сегодня пытаются внушить обратное, нам стирают память о наших святынях, о нашей истории. Нам готовят рабство.
Нас хотят выбить из национальной системы координат.
«Координаты СВОИМ» помогают читателю не заблудиться, не потерять своей веры и остаться человеком в любых испытаниях.
|
|
