В разговоре о постмодернизме коснёмся тех его аспектов, которые, наверно, наиболее естественным образом прижились в литературе, часто изображающей природу человека изначально податливой соблазнам: космическим – «будете как боги, знающие добро и зло», и косметическим – «ты этого достойна». Постмодернизм в русскую литературу вполз незаметным искусителем, но двадцать лет назад открыто заявил писателям: «Я пришёл дать вам волю! Берите постмодернизма сколько сможете!» – пишите, что хотите и как хотите – по обстоятельствам.

Последние годы показали, что наш постмодернизм питает культура обстоятельств, покоящаяся на феномене древнем, как и сама цивилизация: на соперничестве трудного с легким, медленного с быстрым, сложного с простым. Иначе, на соперничестве между удивительными достижениями культуры и нашей апатией, тягой к расслаблению.

Расслабились: в мире и о мире «уже всё сказано», «культурная опосредованность» или цитата есть верное средство сообщения. Но не надо забывать – «Там, где умный схватывает суть, глупый схватывает насморк» (О. Уайльд) – цитирование тоже творчество, а не гарантия успеха. Желая напоминанием о «слезинке ребёнка» оросить сухие сердца, и уповая на авторитет Достоевского, легко упустить из виду, что речь о «слезинке» вёл нравственно сомнительный персонаж Иван Карамазов, мастер подмены понятий. То же и с Евгением из «Медного всадника», грозившим самодержавию в лице Петра – ужо тебе! Благодаря изобилию цитат либеральной критики на эту угрозу, бред воспалённого от горя сознания, показанный Пушкиным, принимается за истину от носителя высшей правды, от «маленького человека», возвеличенного той же критикой.

Почву постмодернистского произведения, слоистую породу цитат, питает «хаотизация представлений о мире». В статье «Есть хаос – есть постмодернизм» (ЛГ №5 (6356) от 8 февраля 2012 г .) В. Даниленко пишет, что хаотизация доходит до «подлинно постмодернистского накала», когда повествование ведётся от лица психически ненормальных людей, и аргументировано указывает на «Школу для дураков» Саши Соколова, на «Русскую красавицу», В. Ерофеева, на «Чапаева и Пустоту» В. Пелевина.

Психически ненормальный человек в русской литературе не новичок. Он, будто воплощённое слово вдруг , привлекает писателя и читателя непредсказуемой волей совершать неимоверное, многим недоступное даже в мыслях. Человек по здравомыслию не даёт много воли своей фантазии, а, стеснённый какими ни какими рамками приличия, и общественный порядок соблюдает. Однако есть возможности дать себе волю нарушить этих запреты. Футбольные фанаты для своего «коллективного бессознательного» находят выход на стадионе. У читателей постмодернистских творений это случается за книгой: смазав опостылевшую «карту будня», автор увлекает их в хаотическое пространство ирреального. Грань нормы и патологии порой неуловима, игра слов и бред – «до свидания» и «досви швеция» – не всегда различимы и специалистами. Но, что-то всё же отличает словесный хаос «ненормального персонажа» от экспрессии «нормального писателя»? Ясность. Ясное распределение света и тени, этот закон искусства неизменен, что бы там ни провозглашали манифесты отрицания.

Хаос необходим настолько, насколько свет нуждается в тени, чтобы было что прояснять. Слово – тот же самый свет, оно служит «для отвода глаз», – от себя к вещам. И там, куда мы смотрим по указке, самого слова уже нет, оно в указывании, в с-казывании. А что происходит со словом у признанного мастера хаотизации мира, Хармса?

Хармс часто использует слово для отвода глаз от вещей, при этом и оно чаще всего утрачивает внутреннюю форму, превращаясь в капсулу. И эту капсулу читатель, соблазнённый автором, волен набить всякой «чушью». Игра в отстранение чувств, предметов и существ может так увлечь человека, что он (Хармс) однажды скажет о себе: «Меня интересует только “чушь”; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своём нелепом проявлении. Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт – ненавистные для меня слова и чувства». Писатель из оппозиций свет–тьма исключает свет.

Примерно в это же время, когда Хармс написал «Историю Сдыгр аппр» (1929) из среды швейцарских психиатров до пишущих дошла следующая истина: если бы все люди были нормальны, мир задохнулся бы от посредственности. Это откровение до сих пор вдохновляет /соблазняет некоторых писателей, считающих ненормальность и сознательное стремление к хаосу чем-то основополагающим в творчестве.

– Длронго наоенр крире качественно опное. И гногрпно номера онаренр прн от оанренр каждого на своем месте. В орнрпнре лшон щоароенр долг, говоря раоренр ранр. Вот оптернр рмиапин наре. Мне кажется оенрнранп оанрен делать...

Фрагмент «Нормы» В. Сорокина вполне воспринимается прозаическим продолжением истории Хармса.

Конечно, приведённое выше – творчество. Только особого рода.

«Бред может и должен рассматриваться как проявление патологического творчества» – утверждает профессор М.И. Рыбальский [«Бред» (1993)]. Между тем продвинутые читатели не видят в таком творчестве патологий, считая его «внутренним бунтом против абсурда тоталитарного режима». Ещё есть любители видеть непосредственность – в неотёсанной посредственности. В этой связи о Хармсе и его последователях нельзя не вспомнить, рассуждая на тему особенностей постмодернизма в русской литературе. В частности, о методе сообщения без содержания, принуждающего читателя к специфической интерактивности – искать глубокомыслие в безмыслии. Игра в безрассудность оправдывается убеждением, что в абсурдном мире можно выжить, противопоставив ему собственный абсурд. Воспринять жизнь как абсурд, значит, заставить себя отвлечься от сознания трагедийности собственного бытия. Абсурд, нонсенс, ненормальность во многих проявлениях смешны, в конце концов, тогда как трагедия к юмору не располагает, а постмодернизм требует смеха, иронии.

В 1833г. Пушкин написал стихотворение «Не дай мне, Бог, сойти с ума…». В том году из психиатрической больницы немецкого городка Зонненштейн в Вологду привезли неизлечимо больного Константина Батюшкова. С трогательным сочувствием Пушкин отзывался о поэте, чей рассудок расстроился. В Вологде Батюшков физически просуществовал еще двадцать два года. Осталось два стихотворения, написанных им в эти годы. Одно – набор бессвязных фраз на мотив державинского «Памятника», другое довольно любопытное с точки зрения полного замещения разума физиологическими реакциями:

Граница между сном и явью, – территория «автоматического письма» излюбленная А. Бретоном, – оказалась замкнутым пространством физиологии. Свобода от суетности и проклятых вопросов разумного бытия не дает в реальности забыться и витать в «чаду нестройных, чудных грез», не позволяет наслаждаться забытьем. Пушкин в стихотворении «Не дай мне, Бог, сойти с ума…» замечает, что при такой свободе Небеса пусты. Неоткуда прийти вдохновению. И больная душа не способна его принять, а поврежденный рассудок не в силах его распознать. «Посадят на цепь дурака»… Всего-то… И вместо «молитв и звуков сладостных», для которых создан поэт, обреченность и во сне, и наяву слышать крики больных товарищей, визг, звон оков и брань ночных смотрителей.

Свобода от оков здравого смысла приводит к реальным оковам. Природа творчества таинственна, но ее непостижимость не равнозначна хаотичности, и не причина отказываться от поиска ясности в творчестве ради хаоса «гениального» безумства. Путь к свободе ясного высказывания лежит в трудах, в борьбе быстрого с медленным, и как заметил Сартр, не всякий герой, кому хочется , – не каждый способен пройти путь художника, а тем более, попасть в будущее. Но… хочется! А тут ещё эта фраза И. Кабакова: «В будущее возьмут не всех»… И вот уже трагедию человека, надорвавшегося в невозможном устремлении к неземной красоте – безумство гения, – жадные до власти «попугаи», «оттеснённые с авансцены лакеи» [А. Мелихов. «Восстание попугаев» ЛГ №11 (6362)] стали подменять игрой в сумасшедшего гения.

Но что дает подобное «пенье» якобы «в забытье»? Те же чемоданы хармсовской «чуши».

Бедная власть! не полюбишь тебя добровольно (...)

Навьюченный чемоданами чуши, караван пегасов русского постмодернизма возносится « к высокой степени безумства» . В странной обречённости неудержимого влечения раствориться в хаосе ненормального, переполняющего русскую литературу постмодернизма, ощущается писательская усталость. И чемоданы тяжелы, и бросить жалко.

А – «Никуда, никуда нельзя. Слабы мы, дорогой… Был я равнодушен, бодро и здраво рассуждал, а стоило только жизни грубо прикоснуться ко мне, как я пал духом… прострация… Слабы мы, дрянные мы… И вы тоже, дорогой мой. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили в жизнь, как утомились и заболели… Слабы, слабы!».

В словах доктора Андрея Ефимовича Рагина из чеховской «Палаты № 6» , кажется, диагноз состояния русского литературного постмодернизма. Игра в ненормальность привела к переизбытку тьмы, к «хаотизации представлений о мире» в отсутствии стремления к свету, к ясности. Кроме того, мышечная слабость у ряда литераторов «существенно пополняемых отрядом маменькиных сынков – городских книжных мальчиков, никогда не живших полноценной жизью тела, которое и поставляет нам самые мощные впечатления: холода, голода, боли, усталости, страха» [ А. Мелихов. «Восстание попугаев» ЛГ №11 (6362) ,] способствует нарушению интеллекта.

Уступки соблазнам, часто витиевато называемым вызовы времени, оборачиваются падением духа, а дух, как известно, творит формы.

Александр Васильевич Медведев, (3.09.1957) член Союза писателей России (c 2003 г.) член Союза Художников России (c 1988 г.) Старший преподаватель Кафедры дизайна Факультета искусств Санкт-Петербургского государственного университета. Автор книг: “Аксиомы авангарда”, Художественная воля, 2013 «Новое небо», СПб, «Сезам-принт», 2012; «Похищение Европы», Фонд Академии художеств, СПб, 2005; «Солнечный глаз», «Петрополис», 2008; «Белый лебедь. Король Людвиг Баварский. СПб, «Новая Академия», 2002 (совместно с Т. Новиковым). Автор статей о культуре и литературе, современном искусстве, опубликованных в журналах: «Аврора», «Петербург на Невском», «Северная Аврора», «НоМИ», «Просто дизайн», «АРТ ГОРОД», в «Литературной газете» (№№ 14, 18 2012), в сетевых журналах «Камертон», «Пампасы», «Топос». Номинирован на Премию им. С. Курёхина 2010 г. (номинация «Медиа-перформанс» – поэзия).