19 июля 2011 г .

ЛЮБОВЬЮ ХРАНИМЫЕ

Люблю Лебедянь: есть такой городок в нашей области, тот самый «кружочек» «на середине карты», где вырос писатель Евгений Замятин. «Совесть Вселенной», он призывал к свободе творчества, ненавидел фальшь и спорил с самим Сталиным по поводу тогдашней современной литературы. По нынешним понятиям, настоящий либерал: расшатывал устои монархии, чтобы затем бежать из Советской России во Францию. И в то же время написал гениальный роман «Мы» – в 1920 году! – с пророчеством и приговором нынешнему бутафорическому обществу с его кибернитизацией и бездушием.

«Неизлечимая душа» и «гроссмейстер» в литературе, он метался от чувств к разуму и обратно. И заблудился где-то по дороге. Чурался обыденности, обывательщины, всё-то поругивал свою «подлую» Лебедянь. А сам жить без нее не мог – без тихого Дона, «увешанных наливными яблоками садов», ржаных полей и старых храмов, липовых и березовых аллей, спускающихся к реке, – словом, без Руси. И не смог: на пять лет хватило его «парижов», где и лежит он по сей день в чужой, сырой (читала воспоминания о его похоронах в марте 37 года: гроб опустили прямо в воду, залившую могилу) земле на кладбище для бедных…

Впрочем, о Замятине я могу писать много. Я неравнодушна к его судьбе добровольного изгнанника, люблю многие его произведения, его «хрусткое» и крепкое слово и так далее. Но есть много и того, что не люблю в нем и о чем частенько размышляю. Приблизило же меня к его судьбе и творчеству еще и собственное «попадание в десятку», в тот самый «кружочек» на карте, где жил Замятин (село Доброе, где мы начинали наш русский крестный путь, тоже когда-то принадлежало Тамбовской губернии и находится совсем рядышком с Лебедянью).

Но самое главное, что связало с Замятиным, – это личные знакомства с племянниками писателя – Сергеем Волковым (сыном сестры писателя, ушедшим из жизни пару лет назад в 90 с лишним) и Сергеем Замятиным, сыном двоюродного брата Евгения Замятина – Михаила. Сергей Михайлович тоже завершил свой жизненный круг. Но столько он знал о семье, столько хранил всяческих раритетов в своем скромном – в селе Лебяжьем Добровского района – доме, что не проникнуться этой простой и удивительной жизнью было невозможно…

Однако о Замятине и отчем доме, вместо которого с недавних пор стоит в Лебедяни лакированный новодел, напишу в следующий раз. А сейчас речь пойдет о другом доме, который стоит на той же улице, где жили Замятины – Покровской.

Там же находилась и Покровская церковь, настоятелем которой был священник Иоанн Замятин, отец писателя. В 1916 году он умер и был похоронен у стен церкви. Когда после революции местные власти решили церковь взорвать, прихожане написали письмо в Москву с просьбой не рушить историческое и культовое здание. Их просьба была удовлетворена, но депеша опоздала. Ее получили, когда руины церкви еще дышали…

А вот в доме, о котором я сейчас пишу, живет Любовь. И она хранит своды своего «храма» так самоотверженно, что хочется верить в его вечную нерушимость. Итак, Любовь. Хотя это сегодня она Любовь Васильевна, а когда-то была простой девчонкой Любой. В Лебедянь она приехала учиться в техникум: четыре дочки было у ее родителей в обыкновенной деревенской семье, и всем надо было как-то устраиваться.

Любе повезло: она встретила хорошего работящего парня, местного шофера, который честь по чести сделал ей предложение. Она вышла замуж не раздумывая. Доучиться можно и мужней женой. Так и случилось. Но вскоре появился на свет ребеночек – сын Валерочка. Поэтому работать по специальности Любе не пришлось: она пошла нянечкой в детский дом. Позднее ее перевели в кастелянши, но из-за нехватки нянечек она по-прежнему опекала детишек, поступающих в детдом из других районов.

Как можно отказаться от своего ребенка? – думала она частенько, глядя в глаза грустным маленьким человечкам. Особенно горевала Люба из-за больных детишек, оказавшихся ненужными своим мамашам, в том числе и вполне преуспевающим. Я бы так не смогла, решила она однажды. И Господь испытал её на крепость и осознанность этого решения. Когда ей сказали, что второй сын, Миша, родился инвалидом и что лучше от него отказаться, она даже мысли такой не допустила. Как это – отказаться?! И как тогда дальше жить?!

- А вы не боялись, что муж не поймет вас и уйдет? Мужчины, говорят, не слишком терпеливы и рано или поздно оставляют больных жен и детей… - спрашиваю у Любови Васильевны.

- Нет, я не верила, что он может меня не понять. Мы с ним так много говорили о судьбе детдомовских ребятишек, о том, какие они все маленькие печальные старички с тоскующими глазами… Нет-нет… В любом случае я от Миши никогда бы не отказалась…

Ребенок был очень слаб, и она, зная, что он никогда не будет ходить – тяжелая позвоночная травма, – всё же горячо и слезно молила Бога о спасении мальчика, трогательно выхаживала его, лечила. И он выжил…

Благо муж оказался мастером на все руки – он и хозяйство вел, и дом расширял, расстраивал, да и за детьми мог присмотреть. В общем, они всегда находили общий язык. По утрам она убегала в детдом, оставляя Мишу на подрастающего Валеру, на мужа, работающего по сменам. И там отдавала душу детям, которым была и за маму и за папу.

Когда однажды в детдом привезли мальчонку на инвалидной коляске, ее что-то словно в грудь толкнуло.

- У меня появилось ощущение, что я нашла своего ребенка, которого давным-давно потеряла, настолько он мне показался своим, родным. Так и жила – дома меня ждал Миша в коляске, а на работе – Саша в коляске. И с обоими я гуляла, подолгу разговаривала и постепенно перестала чувствовать разницу между ними.

Сначала Сашу взяли на лето, потом брали на выходные и праздники. Мальчишки подружились, а главное, помогали, понимали друг друга. Саша стал третьим сыном. А сама Любовь Васильевна вдруг слегла. И знаете, вспоминает она, муж ведь, Николай, остался с детьми один. Старший, Валера, уже служил в армии. А ее положили в больницу. И отец справился с двумя мальчишками-инвалидами! Даже коляски им переоформлял, ну а там чтобы покормить, одеть и так далее, то с этим вообще никаких проблем не было.

Со временем семья значительно увеличилась: женился старший сын, у них родилась дочь. А у Любови Васильевны с мужем появился еще один сын – Алеша. Его тоже взяли из детдома. Ну так получилось. Алеша играет на баяне и на балалайке, очень увлеченный человек. Миша уже закончил школу и ждет, когда Саша получит диплом о среднем образовании: вместе они поедут в реабилитационный центр «Сосновый Бор», где молодые инвалиды области за год проживания обретают навыки поведения в быту и в обществе и получают профессию. Все вместе они обожают путешествовать, совершают вылазки на речку – Дон! – жарят шашлыки, поют, играют в мяч и так далее.

Нет в доме нытья и жертвенного напряжения, там все счастливы, вот что интересно. Любовь Васильевна всегда с прической, с маникюром, губы накрашены – и без всякого позерства. Фотографировались не очень охотно, и не все – внучка с папой убежали на речку. Глава семейства Николай был занят. Зато на улицу Покровскую выбежали полюбопытствовать соседи и знакомые.

Впрочем, у их дома всегда многолюдно, здесь собирается молодежь, приходят посудачить старушки. Часто звучит музыка. Дом живет. Живет улица Покровская. Живет Лебедянь. Живет по-человечески. А значит, душа по-прежнему неизлечима. Как ни пытаются ее вытравить, выжечь, убить…

9 июля 2011 г .

РУСЬ-МАТУШКА

Сколько живу, столько удивляюсь русскому человеку. Вот говорят, Россия погибает, деревня спивается, вымирает, всё вокруг черным-черно. А приезжаешь в деревню – и столько там тепла и света, что еще и в городскую жизнь везёшь и долго еще тем теплом и светом согреваешься, темь рассеиваешь…

Девочка Женя лет 11 мила и застенчива – кудряшки на лбу, глаза большие, выразительные. Взгляд потупила, к маме прижалась, льнет, не отпускает. Казалось бы, что в этом необыкновенного. Девчонки в большинстве своем существа застенчивые, чужих людей побаиваются. Тем более в отдаленном селе, куда заезжий люд редко жалует. А тут целая команда: тёти, дяди. И чего им всем тут надо.

А надо всего лишь на чудо это взглянуть – Женю. И на родителей ее, на братьев. Семья достатка среднего. Стандартный кирпичный дом – просторный, но без изысков. Мебель, ковры, телевизор, компьютер – всё, что называется, эконом-класса. Или, как раньше говорили, ширпотреб: то, что продается в магазинах со скидками и в рассрочку. Огород, сад, кошка, собака. Папа работает в горгазе, посменно, ездит за 50 километров в областной центр. Мама – соцработник, ухаживает за стариками, обслуживает шестерых человек.

Всё как у всех в деревне. То есть у местных, «оседлых» жителей. У дачников – у тех другой коленкор. Те строят и устраиваются с вызовом, с выдумкой, с изюминкой. Ну да не про них нынче разговор.

Вернемся к Жене. Трудно представить, что эта девчушка в пять лет не весила и… восьми килограммов. У той матушки, которая ее родила, времени на детей не оставалось. Да, есть в деревне и пьющие. Никуда от этого не денешься. Но они всегда были. А тут и впрямь работы в селе не стало: закрыли одну свиноферму на многие тысячи голов, другую, сошли на нет и сами хозяйства. Однако в бутылку «полезли» не все.

Мамаш таких, как у Жени, немного. И детей у них рано или поздно отнимают. Устраивать их стараются в приемные семьи. Ну а нет, так в реабилитационные центры и детские дома. Но прежде, после изъятия из семей, опасных для жизни и здоровья малолетних чад, ребятишек помещают в больницы: обследовать, полечить, укрепить с тем, чтобы иметь представление о ребенке, его состоянии и перспективах дальнейшего развития.

Женечка особых надежд не внушала: в четыре с лишним года она не знала, как ее зовут, говорила мало, истощенная донельзя, ничего не ела. Ибо в ее понимании еда – это сырая картошка и сырые яйца: всё, что ей удавалось раздобыть в отчем доме для собственного пропитания. Напуганная прежними драками и скандалами, и в больнице боялась людей, особенно в формах…

Поэтому, видимо, когда в соседней палате появился тихий спокойный мальчик, она преисполнилась доверия к нему и вложила свою маленькую ладошку в его уже сильную надежную руку. Владику тогда исполнилось 13, у него был старший брат. Другой бы застеснялся с девчонкой возиться: вдруг засмеют. Его мама до сих пор не понимает, как ей удалось воспитать такого отзывчивого доброго сына. Хотя когда он пришел домой и заявил, что надо взять к себе девочку, она оторопела.

- Как взять? – спросила, стараясь держать себя в руках.

- Домой. Чтобы у нас жила, - ответил он спокойно и твердо.

С тех пор и пошло. Владик не собирался отступать. Он навещал Женю в больнице и постоянно твердил, что ее пора забирать домой, она уже два месяца лечится и готова к выписке, а то ее отправят в детдом.

Наконец мама не выдержала, пошла в больницу. На стуле сидела крохотная девчушка с огромными бантами в косицах: потом она узнала, что это сын заплетал ей косы и завязывал банты.

- Мама, - сказала Женя, - когда мы домой пойдём?

- Ну, пойдем, - вздохнула «мама» и повела девочку к себе.

Муж был в шоке.

- Кто? – выдохнул он. – Дочь?! Какая дочь?

- Женя, - ответила девочка кротко.

Семейный совет был недолгим. «Папа» и «старший брат» ничего против «дочки» и «сестры» не имели. Мама спросила у Владика:

- Помогать будешь?

Тот просиял. Так в семье появилась Женя. Он и впрямь водил ее в садик, выбирал платья, кормил, заплетал косы. Женя росла, поправлялась, хорошела.

- Если кто в доме болен – она первая, чаю нальет, пожалеет, - рассказывает мама. – Учится трудновато, разве что рисует и поет замечательно. Но мы стараемся, занимаемся… Ведь она хочет стать врачом…

В этот момент в комнату входит еще одна девочка, лет 15.

- ?

- А это Алена. Еще одна наша дочка.

Алену они нашли через три года, случайно. Девочка жила в интернате особого вида для умственно отсталых детей в одном из сел района. Перед расформированием интерната выяснилось, что у девочки есть родная сестра. Женя. Которая, как и ее приемные родители, знать не знала ни о какой сестре. Женя за это время начисто забыла о своем недетском прошлом. Сначала рассказывала – подробно, со страхом – о том, как били, кричали, жестоко наказывали, не кормили. Постепенно воспоминания выветрились из ее маленькой светлой головки. Но новые родители решились рассказать ей о сестре. Девочка заплакала…

Сестры стали переписываться, встречаться. А там и к Алене все в доме прикипели сердцем.

- Да вы с ума сошли! – предостерегали их некоторые. – Родители у них алкоголики, дети в коррекционных школах учатся, недоразвитые, зачем вам это?!

А они и сами не знали, зачем. Алену отдали в обычную среднюю школу. Надо сказать, что в основном село относилось лояльно к увеличению их семьи. И в администрации, и в образовательных, других учреждениях шли навстречу, не упирались в бумажные циркуляры. Женя – та девять месяцев жила в семье без всяких документов, пока родителей лишали прав, оформляли девочке пособия и выплаты. Но она уже ходила в садик, все принимали естественное участие в судьбе ребенка.

Доброжелательно встретили в школе и «отсталую» Алену. Которая без особых трудностей стала заниматься по основной программе и сейчас учится лучше многих «умных»! За три года девочка освоилась, оказалась домовитой и рукодельной, прекрасно печет пирожки и фирменное в селе «блюдо» - тонюсенькие, кружевные блинцы! Или, как их здесь называют, КАРАВАЙЦЫ.

Владик служит в армии, в Москве. Все его ждут, пишут письма. И такая в семье благодать, такие красивые добрые люди вокруг, что душа радуется.

Рано, рано нас голыми руками хотят взять. С такими людьми, с такой молодежью мы еще и за Русь постоим, и за деревню повоюем…