|
* * *
Стихи – конечно же! – стихия,
То стонут бурей, то тихи.
Но есть стихи совсем другие,
Что не похожи на стихи.
Стихи, которые от боли
Себя при жизни не спасут.
Стихи, которые, как бомбы,
Свою же душу подорвут.
Их будут в шею гнать, за двери,
Их будут прятать под замки,
Приговорят их к высшей мере,
Не признавая ни строки.
Но, на излом судьбу проверив,
Они возьмут свои права:
В себя, расстрелянных, поверив,
Воскреснут лучшие слова.
* * *
Не верь словам – они незрячи,
Им не под силу рассказать
Того, что тихо-тихо прячу
В своей душе, в своих глазах.
Не верь тому, что нагородят
Людская сплетня и молва, -
В любви и злобе не находят
До боли нужные слова.
Пиши хоть кровью – всё едино,
И кровь окажется водой.
Слова – всего лишь середина
Между любовью и бедой.
* * *
Ночь беззвёздна, а всё ж – хороша!
Воздух свежий окутан прохладой.
Эх, душа, что ты хочешь, душа?
Что тебе, беспокойная, надо?
Я тобою одною богат,
Оттого и живу без оглядки,
Оттого мои годы летят,
Словно гуси весной, в беспорядке.
Только чувствую: день ото дня
Убывает богатство святое.
Забирают тебя у меня,
Чтобы ты не была молодою.
Оставайся, пока тебе вмочь,
Лёгкой, тающей с возрастом, ношей,
Как вот эта беззвёздная ночь -
Хоть и сумрачной - всё же хорошей!…
* * *
А что на деле значу
И что такое я?
Да здравствует удача,
Чужая и моя!
Уколы терпеливо
Врагов переборю –
Их иглотерапии
Спасибо говорю.
О, духа исцеленье!
Иваном-дураком
К удаче, как к царевне,
Ломлюсь я прямиком.
Утихну – не утихну,
Но что-нибудь пойму,
Когда её настигну
В высоком терему.
Запомню всё, что будет,
Забуду всё, что есть.
А если кто осудит –
Почту хулу за честь.
И, отвергая немочь,
Провозглашу я так:
Дури, Иван-царевич,
Цари, Иван-дурак!..
* * *
Весенний дух неотразим,
Неотразим и странен.
Землей, уставшею от зим
Опять я одурманен.
Гудят упруго провода,
И синь вокруг такая!
Вода, весенняя вода,
Из марта вытекает.
Пускай во льдах стоит река,
Зато в движенье воздух,
И сквозь ночные облака
Проглядывают звезды.
И я бегу за речку, за…
На берег отдаленный,
Где так качается лоза,
Что звон стоит зелёный!..
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Уже осенняя пора
Зарей холодной в окна брызжет.
И всё уверенней и ближе
Теснятся строки у пера.
Опять, искрясь меж полюсов,
Всё в бликах солнца надо мною
Небесное да и земное
Лицо сияющих лесов.
Пройдет, пройдет листвы игра,
И снег засыплет тропы сада.
Но долго будут листопады
Дрожать на кончике пера.
* * *
Сильнее любят нелюбимые,
Одни, оставшись в стороне,
Наедине в ночи с обидами
По неизвестно чьей вине.
И, добротой своей богатые,
По затравевшим тропкам сел
Идут ни в чём не виноватые
И виноватые во всём.
И, с виду непоколебимые,
Идут задумчиво они
К своим любимым – нелюбимые,
И снова мучатся одни.
Но, оставаясь нелюдимыми,
С печалью гордою в себе,
Сильнее любят нелюбимые,
Любимых делая слабей…
* * *
Я знаю – вовсе не напрасно
Звезда вечерняя взошла.
Она теперь уж не погаснет,
Не догорит во тьме дотла.
Она не будет безызвестной,
Звезда в созвездии Любви.
И будет свет её небесный
Касаться бережно земли.
Когда ж, под вздрагиванья ветра,
Звезда исчезнет на заре,
То, значит, просто она светит
Иной Любви, иной Земле…
СИКСТИНСКАЯ МАДОННА
В краю далёком или дома,
На всей земле, живя в веках,
Стоит Сикстинская мадонна,
Держа младенца на руках.
А мимо – с верой и без веры –
Проходят все её мужья,
Все почитатели Венеры,
А также Бахуса друзья!
У них и жёны есть, и семьи…
Она ж, наперекор всему,
Живёт столетия со всеми,
Не изменяя никому.
Она возвышенна, как вечность,
Недосягаема людьми.
Что перед ней земная верность
Такой обыденной любви?
И всё же, несмотря на это,
О ней не очень я тужу.
Живя на этом грешном свете,
Своей любимой я скажу:
«Пусть высота искусство движет,
А у людей – земной закон,
И потому твой облик – выше
Всех рафаэлевых мадонн…»
УМЫВАЮЩАЯСЯ ИТАЛЬЯНКА
(По картине Брюллова
«Итальянское утро»)
Она грешна, она священна
И, как родник живой, свежа.
Она как будто завершенье
Того, что жаждала душа.
Смотрю почти заворожённо,
Боясь движеньем нагрубить,
При виде этой обнажённой
Чистейшей девичьей груди.
Светло кому-то улыбаясь,
Всё озаряя блеском глаз,
Она не просто умывалась –
Она с меня смывала грязь.
И все смотрели поражённо,
Вдруг онемев от красоты,
Нет, не на тела обнажённость –
На обнажённость чистоты!..
КАРТИНА
Листва, летящая с картины,
Стремится вырваться в окно,
Чтоб закружиться в небе синем
С живой листвою заодно.
Как дорожит она свободой,
Как рвётся в утреннюю рань,
Чтоб меж искусством и природой
Стереть невидимую грань.
Чтоб все, привыкшие к рутине,
Вдруг увидали пред собой:
То лес живой, как на картине,
То на картине, как живой!
У ПУШКИНСКОГО ПЕРЕВАЛА
Я всё безбожно переврал -
Луга, опушки.
Я поднимусь на перевал,
Где в камне Пушкин,
Туда, где кругом голова
Идет так явно,
Туда, где боль свою трава
Рифмует ямбом,
Я поднимусь, где синева
Восходит рано,
Чтобы запомнить те слова,
Что скажет мрамор.
Я всё безбожно переврал -
Любовь и беды.
Я поднимусь на перевал,
Где Грибоедов,
Туда, где иней и туман
Прилег на горы,
Туда, где "Горе от ума"
Сжимает горло,
Где тучи с гордостью большой
Застыли сонно,
Туда, где пахнет лавашом
Шальное солнце.
Я всё безбожно переврал -
С меня довольно.
Я поднимусь на перевал,
Взойду достойно.
И пусть мне кажется порой -
Не хватит силы
С его тягаться высотой
Моей низине.
Мечте не стану изменять!
И будь что будет!
Пусть град насмешек на меня
Обрушат люди.
Пусть неудача, пусть провал,
Я верить должен,
Что каждый новый перевал
Растет с подножья!..
НА СМЕРТЬ ГАРСИА ЛОРКИ
Расстреляли песню на рассвете,
В спину застрелили –
Не в упор.
Расстреляли песню недопетой,
А её поют,
Поют с тех пор.
Так вот зачастую и бывает:
Слабый духом – беспощадно лют.
Песню на рассвете – убивают,
А потом,
Убитую,
Поют!..
* * *
Когда-то скажут: был и нету.
Ничьи рыданья не спасут.
И в полдень, канувшего в Лету,
В мой путь последний понесут.
Наденут чистую рубашку.
И на могиле в свете дня
Чужие белые ромашки
Мне погадают про меня.
Их шёпот будут слушать люди.
Тогда из всех последних сил
Мой голос выдохнет оттуда,
Что жизнь я всё-таки любил.
Что мне лежать здесь непривычно
Без солнца, ветра и огня,
Что мне совсем не безразлично,
Чтo скажут люди про меня…
СВАДЬБА
Третий день справляют свадьбу!
И, нисколечко не пьян,
От усадьбы до усадьбы
Заливается баян.
За столом, известно, тесно,
Коль деревня вся пришла.
Улыбается невеста,
А невеста – хороша!
Хороша-то, хороша,
Жаль, что замуж пошла!
Что, невестина мамаша,
Загрустила?
Глянь – народ:
Ежли петь устал кто – пляшет,
Кто устал плясать – поет!
Пляшут все до бессознанья,
Кулаки всадив в бока,
Кто под «Яблочко» - «Страданья»,
Кто под «Польку» - «Гопака»!
Кто плясать не идет?! –
Шире круг, народ!
Баянисту, ясно, жарко,
Хоть со свадьбы удирай!
Тот кричит:
- «Цыганку» вжарь-ка!
Этот:
- «Барыню» давай!
Всякий танец здесь по моде.
Всех сражая наповал,
Пляшет даже тот, кто сроду
В своей жизни не плясал.
В круг - собою неплоха -
Вышла теща жениха,
Отчего в смущенье зять:
Не ее ли надо взять
В кружевном платочке
Замуж вместо дочки.
Отдохни, народ, от пляски
И подарки подноси:
Чашки, вазы и коляски,
И настенные часы.
Тамада, к столу прижатый,
Ты гляди – не прогляди!
Да и сам свои деньжата
На тарелочку клади!
А тарелочка у нас –
Двухведерный таз!
Мужиков толкают бабы:
Мол, пора бы знать и честь!
Да, видать, толкают слабо,
Если можно пересесть.
Если пенится в бокалах
Золотистое вино.
У кого в усах застряло –
В рот попало все равно!
Все равно-то, все равно,
Только есть у бочки дно!
Что там шепчет старой в ухо
Дед лукаво у стола?
Может, хочет, чтоб старуха,
Как невеста, расцвела.
И опять поближе к месту,
Уж чего таить греха:
Стопку дернет за невесту,
А стакан – за жениха!
А иначе же как? –
Каждый выпить не дурак!
..Третий день справляют свадьбу!
И, нисколечко не пьян,
От усадьбы до усадьбы
Заливается баян.
Третий день, как тройка с горки,
Колокольчиком звенит
Жениху с невестой – «Го-о-рь-ко-о!»,
Чтобы сладко было жить!
* * *
Есть предрассветные часы,
Когда природа чутко дремлет,
И с листьев капельки росы
Скользят и падают на землю.
Есть предвечерняя пора,
Когда смолкает пенье птичье,
Потом до самого утра
Царят молчанье и величье.
Но есть такой короткий миг,
Когда в зените солнце тает,
И бесконечность нив родных
За горизонт отодвигает.
|
* * *
Дождь промчался, как будто бы всадник,
И затих у холмов и стремнин.
В материнский иду палисадник,
Где расправил листы георгин.
Георгина цветущая сила! –
На кусте нет бутонам числа.
Это мама его посадила,
А дождаться цветов не смогла.
Посадила с надеждою ясной
И сказала, шутя, как всегда:
«Поживу – если будет он красный,
Ну, а жёлтый – к разлуке тогда…»
Этих слов позабыть я не в силе.
Мама, мама… в ответ – тишина.
И желтеют на свежей могиле
Те цветы, что растила она…
МОЙ ГОЛУБЬ
Не воркует мой голубь, не вьётся,
Не садится ко мне на плечо.
Не стучит моё сердце, не бьётся
И не любит уже горячо.
На душе непогода и слякоть.
Наливаю в бокалы вино.
Мне бы впору сегодня заплакать,
Только я не смогу всё равно.
Не смогу оттого, что не бьётся
Мое сердце во мне горячо,
Оттого, что мой голубь не вьётся,
Не садится ко мне на плечо.
На душе непогода и слякоть.
Наливаю в бокалы вино.
Мне бы впору сегодня заплакать,
Только я не смогу всё равно.
Но я знаю: мой голубь взовьётся,
Заворкует, присев на плечо.
Застучит мое сердце, забьётся
И полюбит опять горячо.
Пропадите, ненастье и слякоть,
Пусть искрится весельем вино.
Мне бы впору сегодня заплакать,
Только я не смогу всё равно.
* * *
О, эта шумная столица,
Проспекты славные Москвы,
Где озабоченные лица
Спешат в квадратах синевы.
В метро отчаянно ныряют,
Мчат на Таганку, на Арбат!
И на поверхность выплывают,
Как будто воздуха набрать.
И я в толпе, увы, не вёрткий,
Разиня с ног до головы,
Провинциальною походкой
Иду по улицам Москвы.
То натыкаюсь на прохожих,
То, став на пятки, кто-то мне:
- Простите, - буркнет, а похоже,
Что я виновен в той вине.
Но разве кто-нибудь повинен,
Повинен разве на земле,
Что нету города в помине
В моём разбросанном селе.
Где ветви леса распростёрли
Листву к земле и синеве.
Где хватит солнца и простора
С лихвою даже и Москве.
Где я с закрытыми глазами
Хожу без всякого труда
И, наблюдая за возами,
Москвою брежу иногда.
Где целый день шоссе пылится,
Цветы - в пыли, в пыли - трава,
Но в каждом голосе – столица,
В душе у каждого – Москва
РАССКАЗ СТАРОГО АРТИЛЛЕРИСТА
- Бой уходил на запад,
Выжжены степь и луг.
Трупный угарный запах
Ветер носил вокруг.
Здесь, посреди июля,
Выжившая едва,
Шею себе свернула
«Мёртвая голова».
«Тридцатьчетвёрки» валом
мчались в густой пыли.
Всё, что броску мешало,
Стёрли с лица земли.
… Дыма пройдя завесу
(бой лишь на миг умолк),
Вышел к опушке леса
Артиллерийский полк.
День подходил к закату,
Время к победе шло.
Слышим слова комбата:
«Братцы, моё село…»
И, обступив комбата,
Глаз не сводя с села,
Будто в чём виноваты:
«Ну, - говорим, - дела…»
С криком «ура-а!» пехота
Круто взяла подъём,
Но поредела рота,
Скошенная огнём.
Смотрит комбат нам в лица,
Взгляд напряжённо-лют:
«Братцы, из дома фрицы,
где я родился, бьют…»
И уже на изломе,
Голос его не свой:
- Огонь!
(По родному дому!)
- Огонь!
(По земле родной…)
Позже с моим комбатом
Брали мы много сёл,
С ним я, как с кровным братом,
Аж до Берлина шёл.
Внемля Победы грому,
Помнил всегда тот бой:
- Огонь!
(По родному дому!)
- Огонь!
(По земле родной…)
ПОКЛОН ВАМ ЗЕМНОЙ,
ВЕТЕРАНЫ
Давно отгремели раскаты
Боёв над весенней страной.
Никак не вернутся солдаты
С минувшей войны мировой.
Вам снятся опять фронтовые
Дороги, где юными шли.
Живите подольше, родные,
Защитники нашей земли.
Когда опалённые тропы
Травой покрывались едва, -
Пред вами склонилась Европа,
Салютом встречала Москва.
Года той войны роковые
Сквозь боль вы к победе вели.
Живите подольше, родные,
Спасители нашей земли.
Свои рубежи вы держали,
На смерть ради жизни вы шли.
Простите за то, что Державу
Мы вашу сберечь не смогли.
Простите за речи иные,
Что нам привезли издали?.
Живите подольше, родные,
Радетели нашей земли.
О чём вы грустите часами,
Сойдясь в ветеранском кругу?
За то, что живём, перед вами
Мы все в неоплатном долгу.
Вы горечь и совесть России,
Примите поклон наш земной.
Живите подольше, родные,
Солдаты второй мировой.
Я УЕХАЛ В ГОРОДА
Как бежит ручья вода
К речке незнакомой,
Я уехал в города
Из родного дома,
Где в далёкие года
Счастьем всё дышало.
Где из жизни навсегда
Детство убежало.
Полюбил я города,
Как раскаты грома,
Но остался навсегда
Свет родного дома,
Где сирень в саду всегда
Солнышком искрилась.
Я уехал в города –
Думал, всё забылось.
Только память – не вода,
И не эхо грома.
Я покину города,
Чтоб вернуться к дому.
Чтобы зорьку зоревать
Под окном открытым.
Чтоб счастливо горевать
О непозабытом.
* * *
Все тучи с неба – прочь,
Как только ветер дунул.
А я не спал всю ночь,
О нас с тобою думал.
Я был с тобой знаком
Не день, не две недели.
А в небе над окном
Две звёздочки горели.
Горели, грусть тая,
О чём, скажи? О нас ли?
Они, как ты и я,
Горели и погасли…
* * *
Мне с тобой, как на палубе
Средь штормящего дня.
Твоё море не балует
Долгим штилем меня.
Я, как после крушения,
Без ветрил, без руля,
Потерял управление
Своего корабля.
А по мачтам бьют молнии,
Как мечом их срубя.
Может, броситься в море мне –
Это, то есть, в тебя?
Волны катятся мощные –
Преграждают мне путь
Так, что плыть невозможно мне
И нельзя утонуть…
* * *
Наде
Ты вышла из реки,
Она дышала нежностью,
Дышала синью
сочная трава.
Всё было свежим.
Берег был безбрежностью,
Где смысл теряли
Всякие слова.
Лавина струй
С волос лавины шёлковой,
В лучах
искрясь,
Стекала по плечам.
Что надо делать –
Соловьи мне щёлкали,
И коростель
Об этом прокричал.
Цвели кувшинки,
Водами омытые,
А я,
Я волновался,
как прибой.
Ступала ты
Российской
Афродитою
И речка морем
Пела за тобой.
На свете,
Искорёженном военщиной,
И горькими приливами беды,
Есть ли бессмертней что-нибудь,
Чем женщина
У краешка
Синеющей воды!..
* * *
Не лезьте в душу, как в карман,
И пыл свой поумерьте.
Любой души, любой туман
В глазах читать умейте.
Не троньте сердце, не спрося,
Когда оно застонет,
Его, поверьте мне, нельзя
Согреть в чужой ладони.
Я понял то давно уже:
Как полю дождь и семя,
Больным и сердцу, и душе
Нужны покой и время…
* * *
Задора, запала
В себе не таю.
Что в душу запало –
О том и пою.
И с разумом голос,
И с сердцем – един,
Как солнечный колос
Растёт из глубин.
А если ослабну,
До чёрного дна
Я в почву осяду
Крупинкой зерна.
И новая поросль,
С побегом огня,
Листочками порознь
Взойдёт из меня.
Вновь зёрнами брызну,
Как силой земной,
И линия жизни
Пройдёт подо мной!
* * *
Скоро снег в темноте заискрится,
Зазвенит на лугу, словно смех.
Ничего на земле не случится,
Просто-напросто выпадет снег.
Просто, грусти не будет предела,
Если прошлое снег забелит,
Просто, всё, что в душе отболело,
Снова, вспомнив тебя, заболит…
В ЭЛЕКТРИЧКЕ
… И вспомнилась мне станция Кринички,
Как рад я был вагонному теплу.
Та женщина сидела в электричке,
Тихонько прикоснувшись ко стеклу.
Когда состав легко пришёл в движенье,
В окне напротив вдруг я увидал
Той женщины двойное отраженье,
В котором я её не узнавал.
В одном она темнела, будто в раме,
Не вырвавшись из старости кольца,
В другом светилась молодость упрямо
Из-под морщин усталого лица…
* * *
Набирает осень вес.
Холод с поля дует.
Как живёшь, бродяга-лес?
Что тебя волнует?
Почему ковёр цветной
Под ноги не стелешь?
Неужели листьев рой
До сих пор жалеешь?
Не скупись, бродяга-лес,
Пусть листы ложатся.
Что тебе за интерес
Так за них держаться?
Пусть слетают без затей
И с землёю ладят.
Пусть ветра их, как детей
Беспризорных, гладят.
Пусть взлетают до небес
И легко кружатся.
Что тебе за интерес,
Лес, за них держаться?
В мире нет, увы, чудес,
Смертно всё от рода.
Но молчит угрюмо лес,
И молчит природа…
ТВОРЧЕСТВО
Смеются,
Или тоскуют,
Поёт ли в душе соловей...
...Поэты -
Всегда рискуют
Каждой
Строкой
Своей...
* * *
Нет, не могу представить это,
Такой немыслим поворот,
Что не Дантес убил поэта,
А было всё наоборот.
Могу представить: Пушкин злится,
Бьёт словом метким по врагу.
Представить Пушкина убийцей
Я – хоть убейте! – не могу.
* * *
Наверно, я мало успею,
А надо бы много успеть.
Сижу, над стихами потею,
Пытаюсь по-своему спеть.
В безвестность слова мои канут,
Нет веры в их надобность вновь,
Но в будущем, может, проглянут
Надежда из них и любовь.
Успеть бы сказать их… Успеть бы
Дать песне и крылья, и высь.
… От мига рожденья до смерти
Всего-то и времени – жизнь!.. |
