| |
* * *
Когда-то АК ты умел собирать в темноте,
А нынче встаёшь – и от шага палату шатает.
В ковидном отсеке запишут тебя на КТ,
И то ведь не первым – с лихвой добровольцев хватает.
А наших в Москве вон опять набирают в десант,
Пусть творческий, да – и ещё не окончена запись…
И тянешь шиповника мутные сто пятьдесят;
И восемь таблеток в бумажной закрутке – на закусь.
А в зеркало глянешь – в десант не возьмёт и Харон,
В Аиде и призраки (помнишь пословицу?) краше.
И хоть обложила непруха - со всех, сколько есть их, сторон! –
Как жар очи склеит, к своим пробиваешься… К нашим…
СНОВА О НАЗВАНИИ
Пусть называется так, как назвали.
Нужно уже эту правду нам знать:
Это закончится завтра едва ли,
Если яснее, точнее назвать.
Это уже не удержишь в секрете,
Зубы пытаясь заговорить…
Грузит сосед камуфляжные сети –
Не карасей разжиревших дурить.
Рады такой вот, не первой «попутке»,
В той материнской заботе близки,
Тащат соседки блинцы и закрутки –
И шерстяные, хоть лето, носки…
Если вглядеться в страну не спросонок,
Не через наволочь, не через муть,
Видно, что каждый убитый просёлок
Греет под рваной рубахою
Путь.
А в том пути, по глазам ли пороша,
Пот ли солёный как щёлочь их ест,
Честного путника всякая ноша
Знает одно лишь название – крест.
* * *
Отказался… Зря! Глотаю слюнки,
А сосед-молчун, примёрзший к лунке,
Из горла глотнувши «для сугреву»,
Мыслью растекается по древу.
Как шуга замёрзшая, шершаво
Древо это: Киев и Варшава,
Вражья Прага, мутная София –
Соль земли, видал? А мы - плохие!
Вся родова: купола златые,
Берия – внебрачный внук Батыя,
Квас и сказ, побаска и былина,
Русский штык, ходивший до Берлина!
За Уралы счёт нам, за Сибири,
За Христа, что сдуру возлюбили;
Скоро счёт придёт и за Иуду…
- Будешь, брат? Поговорим хоть…
- Буду!
СПИСОК
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины».
О. Мандельштам
История любви? Елена и Парис?
О, как ты слеп, поэт, воздушный замок строя!
Тугие паруса… Но выпадает из
Бессонницы твоей разрушенная Троя.
Тот список кораблей – зачем он мне сейчас,
Когда другим живу, другим, другим болею?
…Бессонница. Обстрел. Несломленный Донбасс.
И список всё растёт - на «Ангелов Аллее».
* * *
Мамины да божьи, а ведь верим
Пыль в глаза пустившим торгашам,
Пустоглазым их весам и мерам,
Их аршинам, ломаным грошам.
То мошне поклоны бьём, то чину -
Годы, годы, годы, не часы…
А вот эта гирька: «Жизнь случилась!» -
Видно, закатилась за весы.
* * *
Кто судит, тот и виноват,
Тут уж не вывезет кривая:
Обязан был судить Пилат
Иначе, рук не умывая!
И мы историю творим,
От праведности холодея:
Христа распнёт в ней грозный Рим,
Не крохотная Иудея!
Пусть голос ярости слепой
Свой приговор диктует праву.
А мы смешаемся с толпой,
У Рима вырвавшей – Варавву…
ТАЙНА ТВОРЧЕСТВА
Да не жалей себя, не охай:
Ведь гвозди, как там ни крути,
Куёт из нас, смурных, эпоха
Лишь днём, с восьми и до пяти.
Потом бухтит, что карта бита,
Угрюмый быт, но это ложь!
А в полночь и бухого быта
Стихают склоки и скулёж.
Ты только сам во тьму не рухни,
Чтоб сквозь похмельный бред скулить.
Осталось только стол на кухне
Газетой старой застелить.
* * *
Мои друзья, они в глуши не кисли,
На них в парнасских чайных музы висли, -
И, воздымая чай, звенели чарки!
А я, как ночь, с рекой играл в молчанку…
Порой, от скуки, и в мои чертоги
Друзья мои с небес спускались – боги!
Богам богини юные внимали,
Пыля толпой с Олимпа до Лимана.
Да, набивались и ко мне в подружки –
А рыбу чистить, ложки драить, кружки?!
А им, бедовым, подавай забавы,
Богиням тем с горячими губами…
Мелели кружки, ложек гасла тяга,
И котелок пустел, но прежде – фляга;
Последним, пыхнув, уголёк сдавался…
И я опять с рекою оставался.
ИЮЛЬСКОЕ
Словам не страшно в сосняке:
Они, сойдясь, не потеряли
Слепое солнышко в строке
С качающимися тенями.
Словам не страшно здесь… Они –
Те, что рассветный луч ловили –
И здесь, в игольчатой тени, -
На солнышке наполовину…
|
* * *
Тяжеловекие, седые,
Мои ровесники ворчат:
- Ну что теперь за молодые! –
И молодые не молчат.
И, фигурально, в драку лезут,
И этим радуют и злят.
У них такой, похоже, резус,
И нам бы надо это знать!
Вести тернами их… А кроме, -
Из лавров выйти не решась, -
Одной ли мы державной крови,
Узнать навряд ли будет шанс.
* * *
Сколько в русских исканьях ни шарь я,
Выйдет: попусту тратится дар.
Восклицания все, вопрошанья –
Лишь гречанке Риторике дань.
Всё терзаний разводим цветочки,
Всё нудим про тюрьму да суму…
А над i приколачивать точки -
Без замаха, по шляпку! - кому?
* * *
Ты теперь, лирический такой,
Только тень героя…
Как на круче старый осокорь
С чёрною корою.
Он, утра писавший над рекой
Синькою сырою,
Кто он круче, старый осокорь
С чёрною корою?
Приживала и немой укор, -
Хмурый, смеркший…
И (как бред) второе:
Держит кручу старый осокорь
С чёрною корою…
* * *
Затихло всё, что торопилось.
И луг отяжелел, и слог.
Как неразгаданный папирус,
Луны на заводь отсвет лёг.
И рядом всё, что прежде было –
Мгновение, остановись!
И жёлтою водою Нила
На треть разбавлен Танаис.
ТЕНЬ
Это просто скопа – не бандеровский дрон,
Не нашедший добычи в степи.
Но кровит красноталом вдоль отмели Дон,
Резким креном задетый скопы!
Эта тень – от паренья орлиного, но
Мне кровящее время не врёт.
И заходит дежурное «МИГов» звено
Из-под солнца – и тень эту рвёт…
МУЗЕ
Чтоб ни случилось – не печалься!
Пусть о своём базар галдит,
Хлопочет зависть, и начальство
При встрече в сторону глядит…
Горячим ветром сушит губы
То, что забыть нам не дано,
И крутит юность в сельском клубе
Неотменимое кино.
Пусть сбился звук, и рвётся лента,
И сердце рвётся от тоски –
Товарищ Сухов из Педжента
Идёт домой через пески.
И он дойдёт, не сгинет где-то –
Ведь столько сделать предстоит!
…И там, в песках, найдёт Джавдета
Неразговорчивый Саид…
* * *
Дешевеют в нашей местности дома…
Хваткий рынок жизнь подмял, его идеи –
Пострашнее, чем Гулаг и Колыма.
И село, как лес повыбранный, редеет…
Не слыхать в округе свадеб. Онемел
Школьный двор – и с переменкой не смеётся.
И выводит безработный школьный мел,
Где дома пустые, крупно: «ПРОДАЁТСЯ…»
«ПРОДАЁТСЯ». Вроде в надписи такой
На воротах
ничего худого нет, но…
Как крошился мел упрямый под рукой, -
Даже год пройдёт, и два, и три, - заметно.
Дешевеют в нашей местности дома…
А начальство (придержу я слово злое) -
А начальство, как базарная хурма,
Дорожает. Потому что – привозное…
ПОЕЗД НА КАЛАЧ
Эти строки и во сне всё болят…
Время в чеховском пенсне прячет взгляд.
Пуст воронежский вокзал, первый путь.
Хоть бы слово мне сказал кто-нибудь!
Поздно, ветрено, темно… Время-врач
Знает: он ушёл давно на Калач -
Тот, что вёз простой народ, смех, багаж,
Неторопкий поезд тот, общий, наш…
В Лисках, что ли? – тормозил; на руках
Нянчил всё – носил, грузил - хлеб в лотках.
Жизнь верстала тот маршрут, ей с руки:
Все разъезды хлеба ждут, тупики.
Никого не забывал поезд тот,
Даже стрелке хлеб совал: «Тёплый, вот!»
Даже стрелке хлеб совал впопыхах:
Тёплый, он не остывал, домом пах!
…Путь глухой, перрон немой… Молодость сквозит…
Поезд, я хочу домой – увези!
Сломан век, наложен жгут – жгучие слова.
…Там отец и мама ждут, бабушка жива…
* * *
Правую руку держу своей левой
Строгой, задумчивой, непримиримой рукою:
«Это прочтётся детьми – и Романом, и Леной,
Это прочтётся детьми – и Анютой, и Колей…»
Левой рукою держу свою правую руку
С оберегающей тихою силой:
«Это ведь пишется внучкам – и внуку,
Лизой прочтётся, Маришей, Максимом!»
Правую, мерить решившую мерой
Неотменимою – левой сжимаю до боли:
«Это прочтётся – ты помнишь об этом? – и Верой;
Верой, любовью, надеждой – что сталось с тобою…»
Темень торгуется, тающий свет дорожится…
Да не себя, не себя, не себя я жалею!
Непоправимо, когда на живое ложится
Строчка, что тяжкой могильной плиты тяжелее. |
