Видавший виды юркий туристический микроавтобус вынырнул с тихих улиц Вильнюса и покатил нас в Тракай. С утра наша гид – миловидная и знающая своё дело Лена – водила нас по старому городу, рассказывая о поселениях балтов на вершинах местных холмов, о курганах Литвы, о боях с крестоносцами, которые неоднократно сжигали Вильнюс дотла, и о многом другом. С башни Гедиминаса мы с интересом осматривали панораму города – когда-то нашего, советского, а теперь чужого и, как всем показалось, не очень-то к нам приветливого.

Нас было десять человек – в основном молодёжь из разных русских городов и весей. Среди нас выделялась только Юманта – пожилая ленинградка, которая, как оказалось, когда-то родилась и жила здесь, в Вильнюсе. В «Газели» она сидела прямо передо мной. А позади, совсем не слушая гида, всё время ворковала влюблённая парочка – Володя и Светлана. Не обращая ни на кого внимания, они прерывали своё воркование только долгими поцелуями.

Когда мы утром выезжали из гостиницы «Драугисте», я услышал, как Светлана негромко сказала Володе:

– Чую, намучаемся мы с этой Юмантой в дороге… Не для неё это утомительное путешествие… Старуха ведь… И зачем ей этот Вильнюс? Она же не хуже Лены его знает!

Володя возразил подружке:

– Видно, воспоминания привели её сюда…

– Какие воспоминания? – усмехнулась Светлана. – Она же, я думаю, уже не помнит ничего!

Поездка в Тракай прошла на одном дыхании. Очаровательная природа, величественный островной замок, рассказы Лены об истории этих мест впечатлили всех. В Вильнюс мы въезжали изрядно уставшими и проголодавшимися. Но всё шло по графику, и к ужину в гостиничном ресторане мы, кажется, не опаздывали.

Неожиданно наша «Газель» остановилась. По улице, на которую нам надо было свернуть, стройными рядами шагали агрессивного вида люди, выкрикивавшие какие-то лозунги.
 
– Кто это? – спросил Володя.

– Это неонацисты на демонстрацию вышли, – спокойно объяснила гид Лена, для которой представшая перед нами картина была, кажется, обычным делом.

– Мерзавцы! – отчетливо донеслось с места, на котором сидела Юманта.

– Ну, зачем вы так? – возразил женщине Володя. – Это демократия. Каждый вправе иметь своё мнение и открыто его высказывать…

– Мерзавцы! – повторила Юманта. – И никакая это не демократия. Я знаю, что говорю!

– А вы что, – удивился Володя, – встречались с такими?

– Да уж пришлось… – ответила Юманта. – Поддонки!

Володя, хохотнув, поправил её:

– В слове «подонки» одна буква «д», а не две.

– Именно так: поддонки! – возразила ему Юманта. – Подонки – это те, кто на дно опустился. А эти… они ниже всякого дна. Они под ним!

Володя попытался ещё что-то сказать, но Светлана тихонько остановила друга:

– Да не спорь ты с ней…

Володя примолк.

Нацистская символика, то и дело мелькавшая на улице, постепенно стала исчезать. Марш нацистов завершился, и наша «Газель» продолжила путь. Попетляв по узким улочкам, микроавтобус выехал к какой-то глухой кирпичной стене. Неожиданно Юманта встала со своего места и попросила водителя:

– Остановитесь на минуточку…

– Ну, началось… – недовольно фыркнула позади меня Светлана.

Юманта вышла из «Газели», подошла к стене. Прислонившись к облезшему кирпичу рукой, а потом и своей морщинистой щекой, что-то прошептала. Потом трижды помолилась, склоняя голову, и медленно пошла в нашу сторону. Входя в «Газель», тихо сказала:

– Извините, здесь я в последний раз видела свою маму…

Все притихли.

Подъехав к «Драугисте», группа сразу отправилась в ресторан. За ужином Володя при всех сделал Светлане предложение. Та смущённо зарделась и, прижавшись к Володе, сказала:

– Да, я согласна.

Мы дружно зааплодировали, а радостный Володя, поцеловав Светлану, со словами «Я сейчас…» куда-то убежал. Минут через пять он вернулся с огромным букетом алых роз, который вручил любимой. Мы снова зааплодировали.

После ужина часть группы отправилась погулять в соседний парк, а я присел отдохнуть в фойе отеля. Рядом со мной оказались и Володя со Светланой. Через пару минут к нам присоединилась и Юманта.

– На шестнадцатом этаже уютный бар есть, – вдруг сказал Володя. – Мы со Светой приглашаем вас туда. Музыку послушаем, выпьем немного… У нас же праздничный день!

– Стара я уже для баров, – улыбнулась Юманта.

– Ой, да что вы! – вмешалась Светлана. – Пойдёмте!

Немного помявшись, Юманта встала:

– Ладно, пойдёмте…

В баре действительно было уютно. Играла тихая музыка, а посетителей, кроме нас, не было. Володя заказал коньяк, вино, какие-то закуски. Устроившись за столиком у широкого окна, за которым открывался красивый вид на город, делились впечатлениями о поездке в Тракай. Юманта всё время смотрела в окно, думая о чём-то своём. Её размышления прервала Светлана:

– Юманта, извините за вопрос. Вы литовка?

– Я русская, – ответила женщина. – Точнее, папа мой был русским. А мама – да, она была литовкой.

Вздохнув, Юманта добавила:

– Папа умер незадолго до вторжения немцев в Литву…

– Там какая-то мутная история с Литвой была, – поделился своими не очень уж богатыми познаниями Володя. – То она немецкой была, то нашей, то снова немецкой…

Юманта посмотрела на него с усмешкой:

– Когда немцы оккупировали Литву, некоторым казалось, что это к лучшему. Теперь, мол, открыт путь к независимости. Но вскоре наступило разочарование. Да ещё какое! Немцы не скрывали, что считают литовцев низшей расой.

Юманта остановилась, вспоминая прошлое, вздохнула.

– Почти сразу они стали агитировать литовскую молодёжь ехать на работу в Германию. Повсюду появились красивые плакаты: «Я живу в германской семье и чувствую себя прекрасно. Приезжай в Германию помогать по хозяйству!» Обещали хорошо оплачиваемую работу, хорошее жильё. Завлекали тем, что у каждого в Германии будет много свободного времени, чтобы красиво отдыхать, слушать музыку и танцевать. Призывали приглашать с собой братьев, сестёр, знакомых. Мол, вместе можно ехать, вместе работать, вместе проводить праздники… Многие на эти призывы «клюнули». Среди них и я была. Тогда мне, шестнадцатилетней, трудно было понять, где правда, а где обман. Жили мы с мамой бедно, и я подумала, что у меня появился шанс. Если бы я знала, чем это обернётся!

* * *

На сборном пункте, откуда молодёжь отправляли в Германию, было много сутолоки и ещё больше слёз. Юманта обняла плачущую маму:

– Мамочка, не плачь… Всё будет хорошо… Я буду часто тебе писать…

Вооружённые автоматами немцы торопили:

– Auf den Wagen! Auf den Wagen!

Им вторил переводчик:

– По машинам! По машинам!

Юманта закинула свой рюкзак в кузов грузовика, с трудом перелезла через борт сама. Затарахтел мотор, и грузовик тронулся с места. Мама Юманты, протянув руки в сторону отъезжавших, истошно закричала:

– До-очка! – и кинулась было вслед за грузовиком. Но немецкий солдат, преградив ей дорогу, ударил в грудь женщины прикладом автомата. Падая, та ударилась головой о кирпичную стену и недвижимо распласталась на мостовой.

Порыв Юманты выпрыгнуть из кузова набирающего ход грузовика, остановил тот же самый немецкий солдат, направивший в её сторону ствол автомата. Юманта расплакалась, неотрывно глядя на маму, пытаясь поймать хоть какие-то признаки, что она жива. Но грузовик свернул на другую улицу, и девушка, оставшаяся в неведении, уже захлебывалась от рыданий. Кто-то стал успокаивать ее:

– Да не переживай ты так! Может, все не так плохо, как ты думаешь…

В непрерывных мыслях о том, что стало с мамой, Юманта не заметила, как их привезли на железнодорожную станцию, как разместили в товарных вагонах, как тронулся поезд. Понемногу начала отходить, когда заметила, что рядом с нею, гладя её, рыдающую, по волосам, сидит на соломе незнакомая девушка.

– Ты кто? – удивилась Юманта, вытирая слёзы.

– Даша, – улыбнулась девушка.

– Откуда ты? – поинтересовалась Юманта.

– Из Смоленской области, – вздохнув, ответила Даша. – Немцы сожгли всю нашу деревню. Почти все жители села ушли в партизаны. А я не успела. И вот тут оказалась. Схватили они меня и ещё несколько наших девчат и парней по дороге в лес. И сразу – в грузовик, на станцию…

– А что с родителями?
 
– Папа на фронте. А маму…
 
Даша внезапно тоже расплакалась, и Юманте пришлось успокаивать теперь её саму. Через несколько минут девушка притихла. Прижавшись к Юманте, сказала:

– Маму фашист застрелил. Этот немецкий ублюдок повалил меня на сено, а мама подошла и ударила его пустым ведром по голове. Он вскочил и выстрелил в неё из автомата. А я в это время от него убежать успела…
 
Даша снова расплакалась.

«Вот, – подумала Юманта. – У Даши уже нет никакой надежды. А у меня она ещё есть. Надо держаться!»

Так, успокаивая друг друга, они проведи весь долгий путь до самой Германии. За эти дни очень сдружились и мечтали об одном: чтобы там, в чужой стране, оказаться вместе.

К их радости, так и случилось. На какой-то пристанционной площади – как позднее выяснилось, невдалеке от Дрездена – привезённую в Германию молодёжь, высадив из вагонов, построили в длинные ряды. Их, эти ряды обходили солидные немецкие бюргеры и подбирали работников для своих хозяйств. На белокурую Дашу быстро обратил внимание лысый и весьма упитанный немец. Указав на девушку пальцем, бюргер командным тоном произнёс:

– Folge mir!

Один из крутившихся поблизости переводчиков, подскочил к Даше и приказал:

- Следуйте за этим господином.

Даша машинально взяла в свою руку ладонь Юманты и потянула её за собой. Но переводчик преградил Юманте дорогу. Обернувшийся бюргер внимательно посмотрел на вторю девушку и благосклонно кивнул головой.

Хозяйство немца располагалось километрах в трёх от станции. Юманту и Дашу разместили в пустой конюшне, кинув им в угол, где лежала солома, какое-то старое тряпьё. Это была их постель. Конюшня оказалась обещанным им «хорошим жильём».
 
В дальнейшем выяснилось, что все остальные обещания – такой же обман. «Хорошо оплачиваемая работа» была невыносимо тяжёлым трудом по пятнадцать-шестнадцать часов в день. Обрабатывать землю и собирать урожай, поддерживать чистоту в огромном доме и во множестве подсобных помещений, кормить коров, овец, гусей, собак и содержать в порядке их помещения, убирать по вечерам строительный мусор в пристройке к дому, сооружению которой, кажется, не было конца… «Хорошая оплата» за такую работу заключалась в том, что иногда хозяин давал девушкам какую-то мелочь, чтобы они могли купить открытку и отправить её домой. У Даши такой необходимости не было, и она собирала эту мелочь на мороженое. А Юманта регулярно отправляла открытки в Вильнюс, маме. Но ответа не получила ни разу.

Ну а «хорошее питание» было миской супа с картофельными очистками – да и та один раз в день.
 
Изнурённые работой, Юманта и Даша, теряя силы, худели прямо на глазах.

А вскоре дел ещё прибавилось. На ферме появились две красавицы- лошади, и за ними нужен был постоянный уход. Девушки должны были следить, чтобы в загоне всегда был овёс, вода, чтобы животные выглядели отменно чистыми, а в конюшне было убрано. На это тоже уходило немало сил.

Оказалось, что лошадей хозяину привезли из России. У них, конечно, были свои, русские клички. Но никто этих кличек не знал, а хозяин назвал лошадей по-своему – Бруна и Грета. На новые клички животные, разумеется, не реагировали, чужого языка не понимали. Это злило хозяина, и он нещадно избивал лошадей, как и девчонок, – то плетью, то какой-нибудь попавшейся под руку палкой. Но ещё сильнее злился хозяин, когда замечал, как сильно привязались лошади к Юманте и Даше. С ними Бруна и Грета были вполне послушными. И понятно почему: во-первых, девочки были с ними всегда ласковы, а во-вторых – они разговаривали с ними на понятном языке. И если хозяин обнфруживал вдруг, что Юманта или Даша украдкой гладят Бруну или Грету по холке, тихонько говорят им что-то, прислонившись к шелковистым гривам, то тут уж доставалось всем – и девчонкам, и лошадям.

Однажды Юманта, написав очередную открытку в Вильнюс и спросив разрешения у хозяина, отлучилась на почту, чтобы её отправить. Вернувшись назад, обнаружила Дашу забившейся в угол конюшни, с опухшими от слёз глазами, и сразу поняла, что с подругой случилось что-то неладное. На вопросы Юманты Даша не отвечала – только молча глядела на неё каким-то опустевшим взглядом. Её ноги и руки были в синяках, а платье разорвано.

«Неужто хозяин изнасиловал?» – догадалась вдруг Юманта.
 
Всю ночь Даша не спала. Стонала, задыхалась от рыданий. А утром Юманта, не найдя её в привычной «постели», обнаружила подругу в петле из конских постромок, привязанных к деревянной конюшенной балке. Тело подруги было уже холодным.

Как Даша, низенькая и худенькая, смогла добраться до этой балки, было понятно сразу: рядом валялась стремянка, которую хозяин ещё вчера занёс в конюшню, прислонив её к стене, после завершившихся наконец-то работ по сооружению пристройки.

На крик Юманты прибежал хозяин. Увидев тело Даши, выругался, освободил его от петли и, взяв в охапку, куда-то поволок. Юманту, которая пошла следом за ним, решительно остановил жестом.

Тайком выглядывая из-за угла конюшни, Юманта увидела, что немец притащил тело Даши к границе своего поместья – туда где проходила дорога. Вернулся за лопатой. Выкопал на дорожной обочине совсем не глубокую яму и столкнул в неё тело. Забросал его землёй, сравняв её с поверхностью обочины, а остатки земли разбросал вокруг.

Вечером, после уборки конюшни, Юманта, собрав возле поместья букет из каких-то невзрачного вида цветов, направилась к дороге, чтобы оставить эти цветы на месте захоронения подруги. Но навстречу грозно шагнул немец, пригрозив девушке плетью. Пришлось вернуться назад.

Без Даши работать стало совсем невыносимо.
 
Вскоре, поздним вечером, не успела измученная за день Юманта и прилечь на отдых, в конюшне появился хозяин и жестом приказал девушке раздеваться. Ей как-то удалось вырваться из его рук и убежать. Юманта ворвалась в комнату фрау и попыталась объяснить ей, что произошло. То ли поняла её фрау, то ли не поняла, но она, ухмыльнувшись, заорала на несчастную и выдворила её вон. Эту ночь Юманта провела на улице, на могиле Даши.

Но настойчивые попытки хозяина добиться своего продолжались. И Юманте не всегда удавалось избежать насилия. Спас случай. Однажды рассвирепевший хозяин в очередной раз исхлестал плетью непокорных лошадей. Грета не выдержала издевательств и так ударила копытом в грудь неосторожно подошедшего к ней сзади немца, что тот упал замертво.

Фрау оказалась не менее, а иногда и более жестокой, чем муж. За малейшую провинность – плеть. А провинности она находила ежедневно и практически в каждом деле, которое выполняла Юманта.

Когда же фрау заметила, что живот у девушки стал округляться, то, к удивлению Юманты, за плеть не взялась.  Просто указала на ворота:
 
– Geh raus! Пошла вон!

* * *

Юманта снова отошла к окну. Её плечи вздрагивали. Понемногу успокоившись, она вернулась за наш столик:

– Простите, мне очень трудно об этом вспоминать. Особенно о том, что было после ухода из немецкой усадьбы. А были голодные скитания по каким-то подвалам, по немецким, а потом по польским лесам… Ночами, еле ногами волоча, я пробиралась на восток. Днём-то боялась нарваться на какой-нибудь немецкий патруль. Где-то в Польше меня приютила одинокая сердобольная старушка-полячка. В её доме я и родила Мишутку –   очаровательного, улыбчивого и очень спокойного мальчика.

Впервые за длинный разговор Юманта на мгновение улыбнулась, но опять помрачнела:

– Кто-то из соседей донёс немцам, что, мол, у старушки прячется какая-то молодая женщина с ребёнком. Не еврейка ли? Пришли нацисты, не разбираясь ни в чём отправили меня в концлагерь. Мишутку в тот же день у меня отняли…

Юманта разрыдалась и уже в который раз отошла к окну. Когда опять села к нам за столик, выпила рюмку коньяка.

– Что такое концлагерь и какие там порядки, вы, я думаю, знаете по публикациям журналистов. Но реальность куда страшнее. Чуть больше месяца я провела в концлагере. Ещё бы несколько дней – и я бы не выжила. Но пришли наши. Надо было бы радоваться, но сил на это ни у кого уже не было.

– Там, на польской станции, откуда нас отправляли домой, стоял состав с товарными вагонами, в которых немцы везли из России лошадей, – завершила Юманта свой рассказ. – Наверно, не поверила бы, если бы не видела сама: лошади плакали, услышав родную русскую речь. Большие капли слёз капали из их глаз, и смотреть на это было невыносимо – сердце разрывалось на части. Я в тот момент вспомнила Бруну и Грету. Думаю, они тоже плакали, когда наши вошли в ту деревушку под Дрезденом.

Юманта надолго замолчала. Мы тоже притихли, потрясённые рассказанной ею историей. Молчание прервала Светлана:

– А ваша мама… она нашлась?

Юманта тяжело вздохнула:

– Когда я снова оказалась в Вильнюсе, то узнала от нашей соседки, что мама в тот день домой так и не вернулась…

* * *

…Из гостиницы мы уезжали рано утром. Почти вся группа собралась у «Газели» к назначенному времени. Опоздали только Володя со Светланой.

– Простите, мы проспали, – извинился Володя.

Все понимающе заулыбались.

Глядя в окошко микроавтобуса, узнавали уже знакомые улицы и здания. А вот и кирпичная стена, к которой вчера выходила Юманта.

– Остановитесь, пожалуйста, – попросила водителя Светлана.

Девушка двинулась по проходу со своим огромным букетом роз. Выйдя на улицу, она подошла к стене и возложила к ней алый букет. Недолго постояв здесь, Светлана помолилась и направилась к «Газели». Когда она появилась в проёме двери микроавтобуса, Юманта признательно ей улыбнулась…

Наш канал
на
Яндекс-
Дзен

Вверх

Комментариев: