Орловская тетрадь

Существует ли сегодня «орловская школа» в русской литературе? Вопрос далеко не праздный, потому как – с одной стороны – известны слова Лескова о «крае, вспоившем на своих мелких водах столько русских писателей, сколько не поставил их на службу Родине никакой другой». И правоту этих слов ХХ век лишь подтвердил именами Ивана Бунина, Леонида Андреева, Бориса Зайцева, Михаила Пришвина, Николая и Михаила Бахтиных, Ивана Рыжова… А с другой стороны – в самом этом обилии и разнообразии, в «цветущей сложности» (по слову Константина Леонтьева) словесной культуры Орловщины кроется принципиальная невозможность какой-либо одной «литературной школы». Поэтому, думаю, правильнее говорить о нескольких литературных традициях, которые сложились на Орловской земле, и существуют в «большой» русской литературе уже на протяжении двух столетий. В отечественной прозе XIX и XX веков это, безусловно, главенствующая линия, связанная с именами Тургенева, Бунина, Юрия Казакова, недавно ушедшего от нас Ивана Рыжова… Помимо Казакова и с известной долей особинки сюда можно отнести и других «неорловцев» - тех же «деревенщиков» от Абрамова и Белова до Астафьева и Носова включительно. Не менее заметна и линия «затейного слова», связанная с прозой Лескова, тверича Сергея Клычкова… Сегодня в этой традиции работают орловцы Юрий Оноприенко и Светлана Голубева.

В поэзии подобное «наследование», может быть, не так заметно, и, тем не менее, оно есть. Традиции тютчевкой философской лирики продолжает одна из наиболее заметных поэтесс современности Ирина Семёнова, фетовская музыкальность и «восторженность миром» совершенно явно присутствуют и у юной Екатерины Азаровой и у вполне сложившейся поэтессы Татьяны Грибановой. По-своему отзывается у современных поэтов-орловцев и трагичекое слово Бунина-поэта, и исповедальная лирика Сергея Бехтеева.

Перед вами подборка молодых (либо по возрасту, либо по «творческому стажу») орловских писателей; многие из них (Татьяна Грибанова, Светлана Голубева, Виталий Ефимов) рекомендованы для вступления в Союз писателей России, другие (Екатерина Азарова, Павел Дмитриенко, Надежда Новикова, Ирина Волкова) стремительно входят в современную русскую литературу. И тем и другим Господь щедро отпустил ума и таланта, возникнет ли из этого литературная судьба – зависеть будет во многом уже от них.

Алексей ШОРОХОВ


Екатерина АЗАРОВА

*  *  *
Небо – это прекрасно!
Ветер – это чудесно!
Новое утро – счастье!
Каждое слово – песня!

Я забираюсь на крышу – 
К ясному солнцу ближе – 
Вздох облаков я слышу,
Светлую даль я вижу!

Как ароматно лето – 
Пахнет травой и волей!
Под руку с добрым ветром
Тихо бреду по полю.

Нежность со мною рядом – 
Мы с ней сошлись когда-то.
Мне ничего не надо – 
Я ведь и так богата!


ДРУГАЯ
Словно пряное дуновение
Мимолётного ветерка,
Словно радужное видение
Из далёкого далека,
Еле слышной походкой лёгкою,
Неразгаданных тайн полна,
Как играет река лодкою,
Так, играя, пришла она.

Не красавица, но приятная,
Кудри чёрные, как смола.
Не хитрила, глаза не прятала – 
Лишь тихонько своё взяла.
Я стояла заворожённая,
Упуская любовь из рук…
И стонала душа сожжённая
В предвкушении долгих мук.


*  *  *
Песни умерли поутру.
Жалко их – дети мои.
Ты не слышал их криков, друг – 
Очень тихо ушли они.

Песни умерли. Я – жива.
Как мне быть? Грусть велика,
Та, что водит свой караван
Сквозь пространство через века.

Песни умерли. Ни души – 
Пустота в доме моём. 
Друг мой! Новые напиши – 
Мы их вместе споём!


БОЛЕЗНЬ
…А ей так дышать хотелось
И жить среди милых лиц,
И хрупкое её тело
Дрожало от пенья птиц. 

Никто не решался рушить
Её безмятежный миф – 
Стыдились скупые души,
Оставшиеся в живых.

Она лежало спокойно,
Ждала, что придёт весна…
Ей было почти не больно
Забыться в объятиях сна.


Татьяна  ГРИБАНОВА

*  *  *
Я с тоской вспоминаю о родине,
Где над крышею вьются стрижи,
Где журавль у замшелой колодины
По утру от прохлады дрожит.

Моя тихая, славная, нежная,
Лучик солнышка в сумраке дня,
Ты полями своими безбрежными
С улиц города манишь меня.

Как живётся тебе, моя милая,
Память предков сквозь слёзы храня?
Покосились кресты над могилами,
Колокольни печально звонят.

По тебе ли, моя даль-сторонушка,
Панихида в наш горестный век?
Конопелинкой, маковым зёрнышком
Ты ложишься под холод и снег.


*  *  *
Родная русская глубинка
С бурьяном на седой меже.
Слеза скатилась ли, дождинка
По растревоженной душе?

Леса, знакомые овраги,
Ручей всё тот же под горой.
Но… тихо – не шумят ватаги
Ребят вечернею порой.

Ни огонька в глухой деревне.
Вдоль хат ползёт до самых крыш
Туман. С развалин церкви древней
Крылатая взлетает мышь.

Архип со старой колотушкой
Подшитым валенком шуршит – 
На пару со своей старушкой
Клуб молодёжный сторожит.

ИЗ  ДЕТСТВА
В цветочек ситцевое платье
И с вишней спелою кулёк.
Лет пять. Остались куклы в хате,
Иду на речку. На закате
Стучит на мостиках валёк.

А за деревней, за погостом,
Июль пролил на травы мёд,
И солнце в лучиках раскосых
В туман сползает по откосам,
Пастух коров домой ведёт…

Тот вечер маминой косынкой
Мне машет из далёких лет.
Табун гусей… На кольях кринки…
Плотва под крышей на лозинке…
Тоска… Острей которой нет.


Татьяна БОГАЧЁВА 

*  *  *
Люблю! Люблю!
	И в будущем, и в прошлом;
В небытии и  яви, и во сне.
Когда мой пруд луною припорошен,
И звёзды тают рыбками на дне.
А бархатный камыш
		сиамской кошкой
Так грациозно ходит тут и там.
Ночь примеряет росные серёжки
Ещё не распустившимся цветам.


Ирина ВОЛКОВА 

*  *  *
В зелёной роще, в тишине высокой
Под гул взволнованной крови
Душа летит к родным истокам
На древний зов, на зов земли.
К тому, что долгими веками
Сказалось, спелось и сбылось,
Сложилось крепкими руками   
И русским духом назвалось.

МАРТОВСКАЯ  МЕТЕЛЬ
… И снова пакуемся в шубы – 
Метель затевает игру.
Печные осипшие трубы
Утробно гудят на ветру.
Скрипят на морозе и стынут
Бока у столетних домов.
Сугробов угрюмые спины
Дымятся золою снегов.
И занавес неба треплет
Метельный круговорот – 
То свет застилая этот,
То свет открывая тот.

* * *
Ранний апрель. Пора межсезонья.
Воздух холодный высок.
В голых деревьях бродит спросонья
Жизнью встревоженный сок.
Серое небо грезит раскатами
Яростных ливневых гроз.
Будущих листьев мятежные атомы
Стиснуты в почках берёз.
И ничего не известно заранее:
 Холод ли будет, тепло…
Просто пришла пора ожидания,
Просто на сердце светло!


Павел  ДМИТРИЕНКО

ЗИМА
Проносится, деревья кроя инеем,
а спящие сердца морозным воздухом,
раскольница-зима по небу синему,
равняет по себе, не зная роздыха:
жжёт белизной гранит и бронзу лениных,
целует серебром поэтов каменных,
а льдеющих дорог столпотворение
к закату разгоняет по окраинам…
Да на постой в наш дымный быт не просится – 
сапфирной синевой усыпав улицы,
буранов-летунов разноголосица
притихнет и сугробами ссутулится,
чтоб мягче было сыпаться созвездиям,
пульсирующим в чёрных испарениях
всего, что за год намели-наездили,
всего, что не вошло в стихотворения…
А как лимит желаний исчерпается,
зима приветит солнце бледно-розовым,
и выпустит ветра смеяться-скалиться
красавица боярыня морозова…


О  ЖЕНСКОМ  БОКСЕ
Не верю с детства в то, что не приму,
Зрачку не доверяю и сетчатке.
Я ждал Шопена… Боже, почему
Ты выбрала боксёрские перчатки?
Как поцелуй сюиты ты нежна,
Твой каждый шаг – как шёпот чистой ноты.
Ты – муза. Почему же ты должна
Держать удар и побеждать кого-то?
Я старомоден. Мир сошёл с ума.
Изба горит, и конь куда-то скачет…
А за углом – тюрьма или сума.
Я верил, что у нас пойдёт иначе:
Знакомый тенор ноты принесёт,
Романс поглотит мысли о высоком,
И красота хоть что-нибудь спасёт,
А ночь наполнит душу лунным соком…
Мне не понять. Быть может, ты права:
Я вижу мир сквозь пёрышки фламинго
И зря транжирю звуки и слова…
А ты танцуешь вальс в квадрате ринга.


*  *  *
Кто же мы?
Ты – над иссиня чёрной водой,
в своём тонком и ветреном простеньком платье
(то есть так, как и буду тебя вспоминать я),
вечно юная нимфа с улыбкой седой…
Или я – что-то вроде… беспечный поэт,
друг удачи, с излишней любовью к вопросам,
нелюбовью к «товарищам» и папиросам:
вечно делим наш дар – на двоих сорок лет.
Над Окой (синеокой, как ты в моих снах)
кто-то (ты или я), рядом – полный антоним,
мы упрямо в своей непохожести тонем,
только небо нас видит в похожих тонах.
Сколько дров наломали… дорога горька,
и отравлены памяти нашей колодцы,
но немного для счастья всегда остаётся:
свет прожектора,
звёзды,
ночная Ока.


*  *  *
Фонарные столбы. Холодный ветер.
Артерии в безлунной темноте
едва пульсируют, мне кажется.
В секрете,
в ночной разведке мы уже не те,
что в полдень… Стрелки вечер проводили,
как пьяного: под руки, до такси,
и понеслось – где вёрсты (может, мили?)
секунды заменяют…
Гран мерси
за то, что подарила мне, студенту,
чей вечный исповедник – монитор,
хотя бы ночь из жизни резидента – 
какой там Зорге?!.
Серый двор,
и небо меж домов – как щель под дверью,
свет в самой дальней комнате…
Пора.
наш тайный код, основанный на вере
в единство душ,
	моя с тобой игра,
способность различать радиограммы,
небрежно воплощённые во всём
(весь мир – одна классическая драма,
			единство…),
солнце, ветер, чернозём,
едва заметный глазу блеск асфальта…
И мне всё ясно – может быть, в бреду? – 
«Прочла стихотворения Уайльда.
Купила чай с шафраном. Ночью – жду…»


ПОСЛУШАЙТЕ  МЕНЯ
Послушайте меня, мои друзья
И недруги, и просто те, кто рядом.
Пускай проста земная жизнь моя –
Я вечно провожаю небо взглядом:
Оно летит над нами в облаках,
Нам отмеряя тихо и сурово
Наш век – поверьте, главное в веках
Успеть сказать другим хотя бы слово.
Послушайте! Без лишней суеты,
Присядьте на секунду у дороги,
Вокруг нее в полях растут цветы,
А мы идем, смотря себе под ноги.
Я вам ответить сразу не готов,
Как вышло, что наш мир не безупречен,
Затеряна средь вороха листов
Записка с датой самой важной встречи.
На ней я вам открыл бы, не таясь,
Все то, что тихим ветром нас тревожит.
А вдруг мы разгадаем эту связь?
Послушайте! Не каждый это может.
Я с каждым днем все тише становлюсь,
И город надо мной смыкает крыши.
Послушайте меня. Я так боюсь,
Что сам себя однажды не услышу…



Виталий  ЕФИМОВ

РОДСТВО
Рыжая кошка, под стать грациозной тигрице,
Хитро ползёт в хоровод гомонливых цыплят.
Дед говорит, и порхают слова-небылицы,
И по глазам, словно искорки смеха скользят.

Дед говорит, что он возрастом старый и древний,
Хоть ещё может пройти не одну борозду:
– Здесь я родился, жил в городе – бредил деревней,
Даже специально не брился, растил бороду.
Жалко внучата не видели (видели, как же!),
Как я плясал, как притопывал я каблуком!
Вы – говорит,  –  через сосочку манную кашу
Ели тогда и под стол заходили пешком…

– Все мы ходили,  – смеёмся ответно мы с братом
(Кровь-то родная, а дрались, бывало, всерьёз).
– Все мы ходили… А годы ушли безвозвратно,  –
Дед повторяет и часто моргает от слёз.

– Деда, не плачь.
– Да не плачу – попала крупица.
Бабка вернётся, и вот мы когда заживём!..
Лучше бы здесь – доконает старуху больница.
А бобылём – не могу, целу жисть-то вдвоём…


***
Приходит время расставаться,
И начинаем мы нежней
Друг другу в чувствах признаваться,
И прожигать остаток дней.

Летят по небу самолеты,
Летят листы календаря.
Приобретаем мы свободу
И начинаем жизнь с нуля.

И вот, в один из дней погожих,
Забыв обман речей ночных,
Мы превращаемся в прохожих
Из бывших близких и родных.


***
Я знаю наверняка,
Что плачет сентябрь о лете,
Что любят меня пока
Лишь двое людей на свете.

А многих моих друзей – 
По свету их разбросало.
И жизни не хватит всей,
Чтоб что-то начать сначала.

Я знаю наверняка, 
Что нету больней обиды:
По барам и кабакам
Спиваются инвалиды.

Что любит их только мать – 
Тоскливо и безысходно.
Что стало трудней мечтать
И даже дышать свободно!


Андрей  КУРГАНОВ

СОЛДАТ
Идёт – не очень трезв, но и не пьян, – 
Слегка сутулясь, шаткими шагами – 
Лицо, как одноразовый стакан,
Измято жизнью, будто бы руками.
Изношены штаны, рваньё – пиджак,
Ботинки "просят есть", и сам поел бы…
Бутылки в старой сеточке – бряк-бряк,
Вот сдаст он их и, может, купит хлеба.
А может быть, в загаженный подъезд,
Где пахнет пивом, скотством и мочою,
Он память занесёт – свой тяжкий крест,
Чтоб, выпив молча, говорить с собою.
Ведь до сих пор (и столько лет подряд!)
Перед глазами – бой под  Кандагаром:
Стрельба, раскаты взрывов и… закат;
Друзья и… смерть с бессильем санитара.
И скорый поезд, маятный вагон,
Где вестником беды собрал все силы,
Чтоб выдержать тот крик,
				   тот плачь,
				          тот стон – 
У свежей, наспех вырытой могилы.
"Славянки" марш и водка – как вода,
Стакан бумажный – брошенный, измятый…
И ощущенье схожести тогда
Судьбы стакана и судьбы солдата.


*  *  *
Когда слова расходятся с делами,
Когда стена прочнее головы,
Мечтаю я с закрытыми глазами
Пропасть в пучине рек, лесов, травы.
Мечтаю я росой упасть в поляны,
А на заре взлететь со стаей птиц.
И ключевой водой опрыснуть раны,
Чтоб ветер сдул слезу с моих ресниц.
И утопив в реке дурную злобу,
Что накопил в душе за столько лет,
Мечтаю я открыть глаза и чтобы
Не видеть стен, а видеть только свет.
И почерпнув спокойствия у леса,
У птиц свободы, чистоты у рек,
Почувствовать: я не дитя прогресса,
А созданный природой человек.


*  *  *
Пол обшарпан и сер, словно мышь,
Потолок паутиной покрыт…
На скрипучем диване ты спишь
И пока что не видишь мой быт.

В долгом поиске рифмы и тем
Я совсем позабыл про уют,
А судьба подарила меж тем
Этой ночью тебя и вот тут.

Восхищаясь изящностью форм
И нырнув в глубину твоих глаз,
Думал я про различие норм
Бытовых – для меня и для нас.

Я на кухне средь крошек сижу,
Под ногами поломанный зонт,
И на двери косые гляжу…
Скоро в них постучится ремонт.


Надежда  НОВИКОВА

КЛЕНОВОЕ  ЗОЛОТО
Ты даришь мне цветы - как это мило, 
Но только эти траты ни к чему, 
Ведь бабье лето снова наступило, 
Деревья расписав под хохлому.

Ты подари мне лучше пестрый ворох 
Кленовых листьев, пахнущих дождем. 
Я так люблю их монотонный шорох, 
Когда с тобой по парку мы идем.

Ты подари - я буду очень рада, 
Присядь ко мне на краешек стола 
И поцелуй. А больше мне не надо, 
Я и за это все бы отдала.

* * *
Я полюбила это лето
За запах скошенной травы,
За ожидание рассвета
Под шепот звезд и крик совы.

Я полюбила это небо 
В листве застенчивых берез. 
Понять бы, был ты или не был, 
И что за черт тебя принес.

Я раньше верила в приметы, 
Во власть судьбы и высших сил, 
Все изменило это лето... 
И ты... Ну, кто тебя просил?
 
*  *  *
Я тобою вновь разбужена 
Поцелуем в щеку левую, 
За окном танцует кружево 
Снегопада цвета белого.

Я в глазах твоих растаяла –
Купидон не знает промаха, 
А в окно стучатся стаями 
Одуванчики с черемухой.

Шепчешь мне на ушко теплые 
Беззастенчивые истины, 
И целуются за стеклами 
Тополя губами-листьями.

Ты укрыл меня от холода, 
Ты согрел меня дыханием, 
И шуршит, сияет золотом 
Листопадное порхание.

Я тобою околдована 
От сезона независимо, 
Сплетена с тобою, скована 
Снегопадами да листьями.
 
ТАКТ
Ярко, дико, робко, смело, 
В пестром вихре смятых фраз, 
В первый раз так неумело, 
Так умело в сотый раз;

Так легко и так приятно, 
От зари и до зари 
Обжигаясь вкусом мятным, 
Догорая изнутри;

Так бездумно, так опасно, 
Вдохновенно и смешно, 
Непокорно, неподвластно 
И отчаянно грешно;

Так послушно и небрежно 
Отбивая телом такт, 
Осторожно, нежно, нежно, 
Только с ним и только так.
 
*  *  *
По неону лампочки, 
Как по небу млечному, 
Танцевали бабочки, 
Мотыльки беспечные.

Звезд и ветра дочери, 
Безнадежно смелые, 
Опаляли дочерна 
Крылья свои белые;

С удивленным шорохом, 
Глупо и бессмысленно, 
Опадали ворохом, 
Рассыпались искрами.
 

Антонина  СЫТНИКОВА

***
Как зонтики, лёгкие кашки
Развешены в летней траве,
Застенчивой робкой ромашке
Они посылают привет.
А запах душицы дурманит,
В забытое детство маня,
Вокруг всё, как в белом тумане,
Куда-то плывёт от меня.
И, руки от счастья раскинув,
Я падаю навзничь в траву…
Комочек. Попавший под спину,
Напомнил, что всё наяву.
Что мне далеко не двенадцать,
Что годы дают себя знать,
Что буду сейчас подниматься
Я на гору, а не бежать.
И всё-таки девственный запах
На зное настоянных трав
И блики в рябиновых лапах
Твердят мне: «Кто счастлив, тот прав»

***
Тихий вечер, стыло в доме,
Хорошо вдвоём молчать.
Я тихонечко ладонью
Твоего коснусь плеча.
По стеклу сползают капли
Бесконечного дождя,
И листвой опавшей пахнет
Осень светлая моя.

***
Лист на ладонь мне, кружась, опустился,
В тёмных прожилках зардевшийся лист.
День наступивший росою умылся – 
Стал лучезарен, прозрачен и чист.
Я наберусь чистоты и прохлады,
Стану сама этой свежей росой.
И ничего-то мне больше не надо,
Только брести по тропинке, босой.


Андрей  Шендаков

ЯР
В конце дороги бузина 
склонилась над могилами,
скрипит высокая сосна,
старик скучает с вилами...

Лежат опилки под кустом,
гнилушка светит фосфором,
собака машет мне хвостом, 
летает грач над островом.

Река искрится, бережок
шумит в тумане вербами;
с зерном припрятанный мешок
завязан, словно нервами.

Гудят комбайны вдалеке,
звезда дрожит над чащами;
я слышал даже, что в реке
есть камни говорящие…


ДОЛЯ 
                              И. А. Рыжову
Деревянные ложки,
глянец глиняных кружек,
запах мятой картошки 
и осиновых стружек.

Приоткрыты загнетки,
угольки – в поддувале;
подсушив сигаретки,
дед грустит на диване...

Тень ползёт из подпечья,
ноет старая рана;
помнит мгла междуречья
белый лён сарафана. 

У покойной старухи 
под ладонью – икона;
плачут малые внуки,
дочка вышла из дома.
Словно рваные туфли,
дни шуршат у забора;
в тихом омуте кухни
всё окончится скоро...

В леденящей позёмке
ночь приблизится с поля:
опустели посёлки – 
злая, сельская доля. 

Светлана ГОЛУБЕВА

СЕРЕБРЯНАЯ ПОДКОВА

(сказка)

Шли по дороге двое: Солдат да конь.

Первый с ранцем за спиной, серебряным рублём в кармане.

Второй - буланой масти, хромает малость.

Куда, зачем шли – не знаю. Знаю, что конь по дороге подкову потерял. Вот Солдат и ведёт его.

Идут они на весёлый звон: кто-то молотом по наковальне стучит. Свернули с дороги в лес: звуки будто оттуда раздаются.

Поднял бравый вояка ветки, видит: поляна, телега. Косматый мужик (цыган, должно) по походной наковаленке стучит. Вот только огня, воды, заготовки какой – ничего. Чудно. Но, раз мастер да наковальня есть, стало быть, помочь беде можно.

-Здравия желаю, - поздоровался служивый.

-Будь и ты здоров,- глянув из-под кустистых бровей, отвечает Кузнец.

Сам лицом страшен, смугл, гриваст, блестящие глаза искры мечут.

-Конь, что ль, расковался? Поможем. Чем платить будешь? Не рублём ли, что в кармане у тебя лежит?

«Ишь ты,- дивится Солдат: Откуда про серебряник-то мой узнал?». А вслух отвечает:

-За хорошую работу денег не жалко. Только, как же, мил человек, подкову-то изготовишь: ни огня у тебя, ни куска железа? - и монету протягивает.

-Да хоть из твоего серебра, - посмеивается мужик.

Пожал наш вояка плечами, прилёг в сторонке, смотреть стал.

Кузнец подбросил рубль на ладони, положил на наковальню. Раз опустил молот, два, - и поплыл кругом чудесный перезвон…

Хочется служивому рассмотреть, что к чему - никак: тело будто к земле приросло, голова отяжелела. В глазах – туман, не туман: видно да не всё.

Мастер знай себе, стучит. Движения у него ловкие, точные. В глазах задор искрится, лицо неведомым огнём озаряется, - куда как хорош! Видать, искусная работа красит человека…

Через время чувствует Солдат, кто-то его за плечо трясёт:

-Проснись, приятель. Готово. Пора. До развилки вместе поедем.

Очнулся он, видит: наковаленка в телеге, кузнецова лошадка впряжена.

Ехали рядом, говорили о малом. Понравились друг другу. Солдат за прямодушие, за то, что серебряного рубля не пожалел. Кузнец – за красивую работу.

У развилки мастер говорит:

-Доброго пути, слуга отечества. Звать меня Ермилой. Подкову я сделал непростую. Вложил в неё великое умение и частицу души. Будет она беречь тебя в бою и на привале, в веселье и печали. Дороги у служилых людей такие же длинные да трудные, как у кочевых. Может, свидимся где.

-Спасибо, Ермила, за добрые слова. Сердцу они дороже денег. Век тебя не забуду. Прощай.

С тем и разошлись.

Служил наш вояка ещё долго, и служба была ему по плечу. Не брали ни штык, ни пуля. Хранила коня чудесная подкова, а его самого – невидимая Ермилина забота.

Постепенно в ратных трудах забылся чудесный Кузнец.

Однажды пришлось Солдату с товарищами в бою крепко постараться. Долго гнал он врагов, а когда возвращался, позвал его с дороги раненый товарищ:

-Отвези, брат, жене моей и детям… Мне уж не увидеть их…- назвал село, вложил ему в руки мешочек и умер.

Схоронил служивый товарища. Помолчал скорбно. Заглянул в мешочек и горько усмехнулся: человек жизнью рисковал, а про детишек помнил. Вон, сколько монет накопил. Вздохнул Солдат и убрал их в карман.

Нескоро ему выпало отправиться в то село. Встретила его Женщина. Ни молодая, ни старая: сколько лет – не поймёшь. Трое детишек с ней. Поклонилась, выслушала молча. Только когда выгреб он из кармана ей в передник монеты, задрожали у неё губы, глаза сделались жалостные. Видать, несладко житьишко, а без мужа будет и хуже…

Обратный путь долгий: едет Солдат да едет. Полез в карман за табачком, а вытащил - Бог ты мой! - рубль серебряный. Из сиротского мешочка выпал. Вернуть ли? Далеко уже, да и не обидел он вдову деньгами, а самому серебряный рубль – целое богатство: нечасто в кармане водится.

Подержал служивый монету в руке и сунул обратно в карман. Тут же конь споткнулся и захромал. Что за беда? Неужто подкову потерял? Эх, невезение: до лагеря далеко, темнеет, впереди – дремучий лес. Делать нечего, надо топать.

В лесу напали на Солдата разбойники. Неробким он был, да где ж с пятью десятками дюжих мужиков справиться! Навалились, связали, в чащу затащили. Коня, сапоги, ранец, рубль вдовий – всё отняли и самого побили так, что едва жив остался.

Долго лежал он под сосной. С великим трудом встал и побрёл дорогу искать. Связанные руки затекли, ссадины на ногах горели, кости ныли.

Немного так-то прошёл, на поляну попал. Огляделся: небо чистое, солнышко светит, птицы щебечут. И заплакал старый вояка: экая подлость! Он привык встречать врага лицом к лицу, никогда не бил, коли правым не был, а эти: пятьдесят против одного! Э-эх, люди…

Вдруг, показалось ему, место знакомое. «Когда ж я бывал тут?» - думает. Напряг память: «Ну, как же! Здесь мы с Кузнецом повстречались! Эх, Ермила! Где ты теперь, человек хороший?».

Всё вмиг Солдату понятно стало.

Столько лет берегла его подкова, серебряная или простая – кто теперь скажет? Для него она оказалась дороже золотой и прочнее железной, ведь вложил Кузнец в неё мастерство, душу, заботу, красоту и веру в солдатскую честь.

А служивый покривил душой за рублик серебряный. Не понял, значит, что доброе имя человеку – самое большое богатство, самая надёжная защита. Не оправдал ермилину дружбу. Потому нынче и подкова потерялась, и беда приключилась.

Прошло время. Как оправился от беды Солдат, где бы ни бывал, всюду спрашивал о чудесном Кузнеце. Но никто, нигде и никогда не смог ему ответить.
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную