Как-то оно все одновременно всплыло, чуть ли не в один день. И уж не в один ли час? Всплыло так, что, как говорится, «каждое лыко – в строку», то есть о разном, но и об одном и том же.

Круговерть с прошедшими и предстоящими выборами всех втянула, никого в стороне - все озабочены и озадачены. И незаметно, без откликов, прошла публикация результатов переписи населения 2010 года. Конечно, политические бури и вьюги отвлекают, заставляют задуматься… И стоит ли «о малом», о судьбе деревни да города мелкого рассуждать, когда опять судьбу страны на кон ставят?

Как и следовало ожидать, после предыдущей переписи село вновь понесло серьезнейшие потери. Например, «Российская газета» (номер от 16 декабря 2011 г.) сообщает:

«Умирают не только люди, но и сами деревни. С 2002 года число сельских населенных пунктов уменьшилось на 8,5 тысячи.

Часть сел де-факто живы. Просто они вошли в состав соседних городов и поменяли статус. Но часть была ликвидирована, потому что из-за отъезда жителей в города и "естественной убыли" они опустели. Впрочем, сельских населенных пунктов, которые де-юре еще существуют, но реально там никто не живет, переписчики насчитали еще больше - 19,4 тысячи. По сравнению с прошлой переписью это на 48 процентов больше…»

Что там судьба деревни! Уже и появление множества российских городов-призраков не за горами!

На состоявшемся в начале декабря Международном урбанистическом форуме министр экономического развития Эльвира Набиуллина сказала, что стране не удастся сохранить целый ряд мелких и средних городов, что их содержание тормозит экономический рост на 2-3 процента ежегодно.

Ясно, что при такой позиции экономического министра, процесс вычеркивания мелких муниципалитетов из списка жизнеспособных скоро должен начаться. И будет он, конечно, очень болезненным. Что, кстати, уже знакомо по истории уничтожения «бесперспективных» деревень еще в советские времена. И свидетельствует это все о нарастающей ломке традиционного уклада жизни значительной части населения, уклада, против которого настроены многие политики, деятели культуры и литераторы.

На одном из литературных сайтов в те же дни появилась статья «Судьба России не будет избяной» (а кто сомневался, кто бы стал спорить на фоне достижений строительства?). Тон – торжествующий, ликующий. Конечно, где изба - там и деревня! И именно ей, деревне и люду деревенскому в статье немало достается. Автор как бы подводит итоги спора «почвенников» и «западников», спешит поставить в нем точку.

Удивительно, конечно, что процесс зачисления в «неперспективные» дошел уже до городов! Казалось, что и с уничтожением деревни не все еще завершено. В сентябре, на одном журналистском форуме, угодил на диспут, посвященный дальнейшей судьбе российских сельских муниципальных образований. Тема журналистов (с десяток регионов от Твери до Якутска были представлены) как-то мало взволновала, явились на ристалище всего два-три «мастера пера и микрофона», да редактор специального журнала, освещающего практику муниципальной деятельности. И диспута тоже не случилось, докладчик не позволял никому с ним спорить, считая собственные сведения истиной окончательной и сомнению не подлежащей. А говорил он о вещах известных, о том, что количество сельских муниципалитетов в стране неуклонно сокращается, что средств, выделяемых из бюджета страны на содержание муниципальных образований (около одного процента в год), явно недостаточно.

Все давно и хорошо знакомо... Но удивила какая-то истовая приверженность докладчика к сохранению существующих органов местного самоуправления, которые почему-то милы его сердцу, даже святы настолько, что их упразднение можно, по его мнению, объявить делом чуть ли не святотатственным. А в образец для подражания была выдвинута Испания, где, по его сведениям, есть некий параграф в основном законе, запрещающий упразднять муниципалитеты, и где уже есть такой муниципалитет, в котором нет ни одного жителя, но средства на содержание муниципальных служб, тем не менее, ежегодно выделяются.

Сразу же представилось, как, при подобном порядке, в нашей стране внезапно учреждаются тысячи муниципалитетов, не имеющих жителей, и как чиновники «пилят» выделяемые на них средства. Докладчик искренне верил, что основу деревенской жизни составляет именно наличие неких местных властных структур, конечно, со штатом чиновников, иначе кто же будет «осваивать» бюджеты. Как в давнем – давнем антисоветском анекдоте о развитии сельского хозяйства на Дальнем Востоке: «Колхозы организованы, присылайте колхозников!»

И вспомнилась такая же безоглядная вера в могущество параграфа одного деревенского доброхота, регулярно обременяющего администрацию президента страны перепиской с сельсоветом по поводу организации выпаса коров жителей. Автор извещал верховное руководство о том, что своей обязанностью выделить место для выпаса этого скота сельсовет пренебрегает. А сельсовет (недавно, впрочем, упраздненный по малолюдству и объединенный с другими - Износковский Льговского района Курской области) регулярно отписывался, что на подведомственной территории, на полторы сотни дворов, населением содержаться всего семь коров, с выпасом которых нет никаких проблем. В отличие от советских времен, луга вокруг деревень давно не кошены и зарастают кустарниками, большинство огородов заброшено - полное раздолье для выпаса любого скота. И никакая власть уже не привьет селянину желание заниматься личным подсобным хозяйством так, как это вынуждал его делать недавний уклад деревенской колхозной жизни.

Те дни, когда, например, в селе Фитиж (или в райцентре Льгов) специально назначенная сельсоветом (горсоветом) комиссия с шумом, с криками и даже с драками делила на участки под покосы заливные луга в пойме реки Сейм, давно минули. Нет уже того человека, что находил смысл в уходе за скотом, радость от созерцания своего подворья, заполненного специфическими звуками и запахами от многочисленной живности. Доброму Филе Николая Рубцова, который «любит скотину, ест любую еду», не осталось места в новом мироустройстве.

Поэтому, когда встречается где-нибудь упоминание о каком-нибудь общественном органе, взявшем на себя заботу о возрождении деревни, а такие есть, становится и смешно, и грустно. Это нечто вроде известных «хлопобудов» из знаменитого в 80-е романа «Альтист Данилов» Владимира Орлова, только наоборот, хлопотуны об ушедшем, а не будущем. И уже есть профессиональные «хлопотуны», где-то как-то заседают, выносят решения, льют слезы над несчастной судьбой деревни и утираются специальными холщевыми рушниками в красных петухах.

Получается не орган по возрождению, а сбор плакальщиц. Никто не знает, что делать надо, чтобы (где уж там ВОЗРОЖДАТЬ!) хотя бы остановить процесс. Потери неисчислимы! Скорость, с которой исчезают с лица земли, вчера еще с виду благополучные деревушки и села, как статистика свидетельствует, нарастает.

Власти откликаются привычными административными мерами, такими, как, например, проведенное в 2010 году в Курской области укрупнение сельских муниципалитетов. Было во Льговском районе 17 сельсоветов, осталось – 8. Да и из оставшихся «сельскими» в чистом виде являются далеко не все. Некоторые селения настолько плотно граничат с райцентром, что «селянами» назвать какую-то часть жителей можно только условно. Образец всему улица Асеева во Льгове, одна сторона которой – городская, а противоположная – отнесена к Пригородней Слободке Городенского сельсовета. Все жители слободки, естественно, работают в городе и так же «страшно далеки» от сельхозпроизводства, как декабристы от народа. Такое же условное приращение показателя еще в нескольких сельсоветах. То есть статистика несколько привирает, когда сообщает, например, что трудоспособного населения в селах района 7,5 тысячи человек. Тут бы можно поговорить о причинах, по которым жители одной улицы (кроме ул.Асеева есть и другие, ей подобные) находятся в разных юрисдикциях, платят налоги в разные бюджеты и получают разные льготы. Но не в этом задача. Надо бы рассмотреть процесс ухода деревни небытие несколько подробнее. Ведь начался исход из жителей деревни очень-очень давно, а нашему поколению выпала горькая участь присутствовать при его кульминации и близящемся завершении. И никакими слезами делу уже не поможешь! Деревня обречена! Большей частью - на исчезновение, остальною - на перерождение.

Уже механизация сельского хозяйства в 40-50-е поставила деревню перед той же проблемой - необходимостью куда-то деть людей, оказавшихся лишними в производстве. Образно говоря, трактор «проехался» по крестьянству, «выдавливая» из села лишних жителей. Освоение целины подоспело вовремя, оно вобрало в себя какую-то часть сельского населения. Энтузиасты из городских комсомольцев, отведав труда на ниве, в большинстве случаев вернулись восвояси, писать мемуары. Но и в шестидесятые годы избыток населения в деревне был немалым. Можно даже назвать все происходящее в селе с конца сороковых годов так же, как и в начале века – «безземелье», учитывая, образовавшийся избыток рабочих рук. Суть происходящего – та же.

Из-за этого процесса, например, пострадал предтеча «писателей -деревенщиков» - Валентин Овечкин. Он, продолжая работу над еще предвоенной темой – о переменах в деревенской жизни, привнесенных коллективизацией, собрал во Льгове материал, написал о колхозной звеньевой пьесу «Настя Колосова», а она на театре не пошла. И не только потому, что не вызвала интереса зрителя, но и не была поддержана партийной властью, способной заставить театральных деятелей отыскать у любого произведения достоинства в рамках соцреализма. Партсекретари углядели в ней «вчерашний день» колхозного производства, воспевание «звеньевой системы» организации труда в растениеводстве. А звенья тормозили внедрение механизации, мешали применению техники в производстве зерна. Они были распущены и огромное количество колхозниц и колхозников остались не у дел.

Развитие технологий закономерно ведет к исчезновению деревни, той, что мы любим, к которой мы привыкли, которую считаем хранительницей традиций, подлинного народного духа. В сегодняшней деревне утрачена основа, та уверенность в праведности и безусловной необходимости главного дела её жителей – производства продовольствия и сырья для переработки - которой поддерживались и продвигались все процессы деревенской жизни. Производство – основа жизни села, а красочные хороводы девушек на полянке, о которых с тоской вспоминают доброхоты возрождения деревни – это уже из давнего былого. Да и знаем мы по истории: почему такие хороводы были в центре внимания проезжающих мимо царских кортежей.

Когда исчезает эта основа, исчезает и тот тип характера (добрый Филя), что требовался жителю деревни для благополучного существования.

Мы живем во время суррогатов, химики свою работу делают очень неплохо. То, настоящее, что производила настоящая деревня, конечно, исчезает вместе с нею. И, соответственно, вместо настоящей деревни появится её суррогат. Это будут те самые «агрогородки», о строительстве которых, кстати, долго и много говорили коммунисты (как и о внедрении передовых технологий, и прочих достижениях науки и техники) при огромных комплексах - фабриках мяса, перерабатывающих предприятиях. И это ни в коем случае не будет деревня с её укладом, традициями, с её неповторимостью. И вместо крестьянина появится тоже суррогат, как тот, регулярно мелькающий на экранах телевизоров бывший биржевик в нагольном полушубке, осевший где-то вдали от торгов на лоне природы и назвавшийся фермером.

И что это значит: возродить? То есть родить заново?

Если так, то стоит обратиться к истокам, посмотреть на прошлое деревни. А как же она рождалась, какая цель была у тех, кто её породил, у её, так сказать, «генетических родителей»? И даже очень далеко в историю погружаться не надо, еще свежо в памяти, хотя бы, воспоминание о подъеме целины, о столыпинской реформе, с переселением крестьян в Сибирь и на Дальний Восток – породивших десятки тысяч деревень. Причины известны: в начале века в деревне избыток населения (и безземелье – как результат), в середине – необходимость накормить огромную страну, решить продовольственную проблему технологическими способами, что были присущи времени. И процесс известен и понятен. По тем же причинам и по тем же принципам все происходило и в давние-давние времена.

Если говорить о недавнем великом переселении в новую деревню, о целине, то моим сверстникам должна быть памятна песенка тех лет о миленке-целиннике, к которому стремится героиня-колхозница: «Убирать к нему поеду стопудовый урожай…». Звучала из репродукторов в 50-е годы почти круглые сутки, почти так же, как спустя сорок лет, зазвучало не менее «актуальное»: «Америкен-бой, я уеду с тобой!»

И одной этой частушечной строчкой все было сказано! Стопудовый урожай – это 16 центнеров зерна с гектара. По сегодняшним меркам – очень немного! Почти такой же урожай в 2010-ом, очень неблагоприятном из-за необычной жары, году и получили. Например, в прославленном (благодаря Овечкину), своею обыкновенностью и, так сказать, «срединностью», во всей ЦЧЗ – Льговском районе урожайность зерновых, по официальным данным райкомитета аграрной политики составила, в весе после доработки, – 17,2 центнера с гектара.

Само понятие «сельское хозяйство» уже должно (ударение на первое «о») подвергнуть сомнению: какое же это сельское хозяйство будет, если пашню вспашет и засеет не Ваня-механизатор из расположенной рядом с нею Горностаевки или Погореловки, а некий, специально для того прибывший из-за «бугра», заморский гость. И убирать урожай приедет другой гость, из-за другого «бугра»! Наблюдать подобное на полях латифундий приходится каждый год. Причем здесь российское село и его хозяйство?!! Какое отношение имеет это производство к селу и его жителям?

Надо честно сказать, признаться себе самим: дороги, у того вида предпринимательства, и той отрасли, что обеспечивают страну продовольствием, некоторыми видами сырья заводы и фабрики, с одной стороны, и у типа поселения, известного под названиями «село», «деревня», «хутор» - с другой, расходятся все дальше и дальше.

К селу, деревне, хутору, после выступления министра Набиулиной, следует, вероятно, приплюсовать и райцентр в сельскохозяйственной области. Тот самый малый город, в котором нет никакого градообразующего промышленного производства.

Достаточно пробежаться и интернете по соцсетям, по сайтам, чтобы обнаружить какое-то (трогательное даже) единение и правых, и левых в неприязни к российской деревне. Она всегда младшая сестра, Золушка России, которой так и не суждено уже стать принцессой.

Туфельку украли!

Когда украли? Есть разные мнения. Кто-то считает, что несчастья российской деревни начались еще в Смутное время, кто-то назовет эпоху дворцовых переворотов и указа о вольности дворянской, есть приверженцы идеи поискать истоки несчастий в 1861 году, есть и приверженцы 1917 или 1929-30 годов. И еще есть даты, например, вполне подходят год 1953-й или 1992-й. Вон сколько набирается!

Почти все двадцатое столетие над деревней экспериментировали, пробовали на изгиб и на ломку через колено, мяли и давили. Когда понадобилось прибить колхозы перед, замаячившей на горизонте идеей земельной реформы, вызвать против них негативные настроения в обществе, спутники обнаружили на полях огромные известняковые проплещины в знаменитых черноземах. Какой стон стоял в СМИ над судьбой самого главного богатства страны, какое было негодование по поводу нерачительного отношения к почве! Сегодня у неё новые хозяева, эксплуатирующие её еще более интенсивно, но СМИ почему-то молчат. Видимо спутники тревожной информации о состоянии почвы больше не предоставляют.

Сумбурно получилось! Это от того, что за живое задела «пляска на гробу» деревни. Какое-то неуместное ликование на месте, где сломаны судьбы миллионов соотечественников.