|
* * *
…Ну, что ж,
наше лето запомнится
Беспечно-безумной
бессонницей,
Бездомными
шалыми ливнями
И грозами
душеразрывными,
Цветов луговых
ароматами
И травами,
напрочь измятыми,
Десертами
дынно-арбузными
И песнями
грустными-грустными…
* * *
Новый день шагнул
с небесной кручи,
как колосс
на розовых ногах.
Солнце улыбнулось
мне сквозь тучи,
луч-стрелу вонзило
в двух шагах.
Сном цветным
померкла тишь ночная.
И ночной фиалки
аромат,
на губах неудержимо
тая,
мне добавил горечи
стократ.
Вроде бы, сезон дождей
исчерпан,
сгинуло с ним вместе
вороньё.
День, который небом
предначертан,
дарит мне с утра
тепло своё…
А в душе видением
туманным,
музыкой, страданиям
сродни,
и тоской по росам
да бурьянам, –
слякотно-бессолнечные
дни…
* * *
Под шелестящим
листвой дождём
рука о руку вдвоём
бредём.
И этот шелест ласкает
слух,
шаги обоих легки,
как пух…
Сто тысяч лет мы
не вместе, – врозь.
И у обоих всё вкривь
да вкось.
Наговориться!..
Взаймы, взахлёб!..
Клубок признаний –
пожар, озноб!..
Скучает в сумке – увы –
Бальмонт.
И сложен втрое
ненужный зонт…
Ушли в забвенье
сто тысяч лет.
Двоих счастливей –
на свете нет…
* * *
Пустоши. Рощи. Пригорки.
Неба взгляд голубой.
Ёлки, расправив оборки,
славной бегут гурьбой…
Вот и устали ёлки
мчаться за нами вслед.
Были в зелёном шёлке, –
порастеряли цвет.
В зарослях краснотала
спрятались ковыли…
Слышишь, как тихо стало,
будто здесь край земли.
В зеркальце заднего вида
замерли облака,
или сама Антарктида
смотрится свысока?!
Счастье вдыхая кожей,
едем, к руке рука.
Новую песню сложат
птицы, камыш, река…
* * *
Полощет ветер
зарево в Дону
и водоросли гонит
в глубину…
Качнув камыш,
спустилось НЛО…
Как пахнет солнцем
чьих-то рук тепло…
Я молча,
с удовольствием – тону
в глазах нездешних…
Я иду ко дну…
Стих ветер.
Гладь донская, –
как стекло…
Как здорово мне
темя напекло…
* * *
Посреди большого лета
разметалась ежевика.
Посреди дождя большого
разневестилась сирень.
Все тропинки и кюветы
в жёлтых бликах повилики.
Влажны, бархатно-бордовы –
бродят травы-одолень…
Пусть нещадные туманы
заклубятся сном лиловым…
Пусть росистый мак, пылая,
упадёт в моё окно…
Кто-то явится, незваный,
небесами мне дарован.
Я его совсем не знаю,
и не вспомнит вороньё…
Пусть однажды на рассвете
все цветы природы дикой
поплывут-взлетят бредово
и заполнят ночь и день.
Прогремит любовь в карете, –
эта девка-горемыка.
Упадёт горчинкой слово –
и свою оставит тень…
* * *
Абрикосовый цвет
облетает.
Ароматом пропахли ветра.
Ива в косы серёжки
вплетает,
и блистает былинка
простая
в эти майские дни-вечера.
И – оранжевой дымкой –
рассветы
опадают стремительно так,
будто мчит
смуглоликое лето
ослепительно-жаркой
кометой,
подпалив по пути
березняк.
Иногда – отголоском
апреля –
горизонт, что до сини лилов,
в абрикосовой этой
метели
вдруг напомнит тот холст
акварели,
что теперь – самый лучший
из снов…
* * *
Я задолжала осени своей.
Теперь её устои
и настои
вдыхает полной грудью
соловей
и льёт мне с ветки
счастье золотое.
Меня оно,
как терпкое вино,
пьянит, печалит,
сладко так тревожит…
То тучкою
посмотрится в окно,
то ветром вдруг
запнётся о порожек…
А может, просто,
дверь сорвав с петель,
слезой кипящей
выбелив ресницы, –
заставит светлой птице
поклониться
за эту золотую
птичью трель…
* * *
Не хочу ноябрей, –
ни покорных,
ни вздорных, –
хоть вовсю на дворе
листопад.
Не осталось наивных
надежд иллюзорных,
листья с веток летят
и летят…
Беспощадная осень
былое сжигает,
пепелище бросая снегам.
И стихи о грядущем,
пугая, слагает,
и читает в ночи
по слогам.
Что ни ночь, мне она,
как подруга плохая, –
сострадая, – наводит тоску.
Пьёт по капле меня,
поминутно вздыхая…
Убивает строфу
и строку.
* * *
Моей комнате
Ты знаешь обо мне
всегда и всё.
Я от тебя –
слезы не утаю.
Кто был здесь, тот
пожизненно внесён
в живую
память-летопись твою.
Ты, строчками пропахшая
насквозь, –
соавтор,
неназойливый суфлёр.
В окно твоё стучит
рябины гроздь, –
то горечь предлагает,
то колор…
А ты, меня балуя
и любя,
хранишь-лелеешь
свет и тишину.
И машешь занавеской
голубям,
когда я на минутку
прикорну.
Давно когда-то…
Боже, как давно
предать тебя хотела, –
не смогла.
Теплом манило
гнёздышко одно,
но я тебе лишь
верность берегла… * * *
Бредёт озябшею
собакой,
гнетёт бесснежьем
зимним слякоть.
С рябины лист сухой
смахнула,
в окно бесстыже
заглянула…
Весь мир озяб, большой
и сонный.
И сойки зябнут,
и вороны, –
не ждут ни семечек,
ни крошек
и гонят прочь
бездомных кошек.
Всем слякоть вот как
надоела…
Но утром –всё
заиндевело!
Упал пунктиром
колкий иней.
Мир стал недолгой
сказкой зимней…
* * *
Мчался ветер
в призрачной карете.
Ты брела
с раскрытой головой.
Час, другой…о, Господи…
и – третий!
Добралась, озябшая,
домой.
А потом бренчала
на гитаре
и шептала что-то,
как в бреду.
В предрассветной
тёмно-синей хмари
улетала песня
на звезду…
|
* * *
Как кровь из раны,
хлещет время,
бесстрастно льётся
и бурлит.
И, просьбам-жалобам
не внемля,
их не приемля, –
людям мстит.
А мы зачем-то забываем,
что месть невидимая есть.
Что за цветущим
тёплым маем –
цветам ещё недолго
цвесть.
Что, отложив на завтра
август,
рискуем радость
прозевать,
арбуза солнечную
сладость –
страшась чего-то, –
не познать.
Не замечаем мы утраты,
пока струится в венах
жизнь.
Уходит время без
возврата
куда-то вверх…
Куда-то ввысь…
* * *
За окнами петарды
стихли
на год ли будущий,
на миг ли…
До блеска вымыты
тарелки.
Помчались стрелки!..
Чем удивит лихое
время, –
остудит ли, опалит
темя…
Вернёт былое,
доразрушит…
Иссушит души…
А может, сном дурным
истает.
Ведь есть же истина
простая, –
не опровергли люди,
вроде б, –
что «всё проходит»…
01.01.21
* * *
«Февраль. Достать чернил и плакать!»
Б.Пастернак
Брести, шатаясь с ветром вместе,
По гололёду сквозь пургу…
В забытом Господом предместье
Уснуть собакой на снегу.
Повыть чуть-чуть, задравши морду,
Полаять громко на луну.
Споткнуться вдруг о пень-колоду…
И рифму выдумать одну.
Потом, под чай горячий с мятой,
Под многосытость пирога, –
Писать про ветер бесноватый
И про пургу, и про снега…
Судьбу-зловреду, неулыбу
Благодарить, благодарить…
За все царапины, ушибы –
И за возможность их забыть.
* * *
Серебряным стаканом
в подстаканнике
из озера –
воды не зачерпнуть.
Горбушка хлеба,
может, слаще пряника,
когда с пустым
желудком – не уснуть.
Когда куда стремишься,
сам не ведаешь, –
зачем тебе
попутные ветра…
Зачем ждут встречи
травы-клевера,
когда ты с ними
вряд ли побеседуешь…
Мы странники.
Мы все по жизни
странники…
Но каждому –
тропиночка своя.
Малинники, оазисы,
песчаники…
Там карканье, –
там пенье соловья…
* * *
Пусть было, было
два крыла –
ходила просто!
Жила – чужого-не-брала –
незлой, безростой.
Но как-то ветер
постучал
в моё окошко,
тихонько ставню
покачал,
швырнул серёжкой…
Всклубился туч
пчелиный рой,
вскипели тучи!
Гроза промчалась
надо мной
змеёй гремучей!
И послевкусие грозы
так уязвило,
и горечь
собственной слезы
так разозлила, –
что, опершись
на два крыла,
став выше ростом,
я улетела… уплыла
на птичий остров.
* * *
Сжимает грудь,
сбивает путь, –
сжигает разочарованье.
Вчера исполнилось
желанье, –
а в сердце радости
ничуть.
Изводит стыд,
смущает страх.
Над миром верх берёт
безумие,
что извергается –
Везувием –
и оседает на крестах,
и, папы римского
святей, –
рядится голубем
бумажным.
Крадётся в двух шагах
за каждым…
за каждым –
дьяволова тень…
* * *
Посреди
большого города
одиночество бродило
с высоко поднятым
воротом
и хрустальною
душой.
Одиночество уставшее
за душой не уследило.
И она, осколком
ставшая,
но мечтавшая ещё,
тихой песней
исходила,
и простою, и чудесною, –
так кладут
знаменье крестное
те, кто главное
нашёл.
* * *
Ох, как же хочется
мне хохотать,
в косы ромашки
и ленты вплетать,
быть
легкомысленной,
как никогда,
будто не будет
Святого Суда!
Белою чайкой
над Доном взмывать,
у рыбаков
карасей воровать…
Ночью – по крышам –
стучать каблуками,
страх нагонять
то крылом,
то руками…
Я хохочу…
я грустить не хочу…
Только зачем же
зажгли вы
свечу...
* * *
« Упаси вас Бог познать заботу
Об ушедшей юности тужить…»
К. Ваншенкин
Понимаю, что глупо
тужить
об утраченном раз –
навсегда.
И разумнее тем
дорожить,
что даруют года.
Ведь, как в юности,
пахнут цветы,
и сияет всё та же
звезда
вдалеке от земной
суеты.
И гудят провода.
И рассветы, как раньше,
свежи.
И росинки – как горный
хрусталь.
И поспать бы теперь
от души…
Только времени
жаль.
* * *
Никого в подлунной нет,
только я и Бог.
«Ночь» И.Бунин
Беснуется за дверью ветер
и неуютно облакам,
и бьют рассветы по щекам
неблагозвучьем междометий…
Теперь, когда всё позади,
и «никого в подлунной нет»,
сердечных бед растаял след,
«всем по серьгам»
Господь уж роздал, –
зачем-то сердце замирает
и без причин в груди горит,
и верный, выверенный ритм
двойную скорость
набирает…
Сердцам неведома тщета
мечтаний, суетных усилий.
Пусть даже пальцы вы
скрестили, –
затея может быть пуста…
Но жизнь –
на то она и жизнь,
чтоб в чудеса хоть чуть,
да верить.
И ветер, пляшущий
за дверью, –
не долгожданный ли
сюрприз…
* * *
Тактик, зрелый стратег –
и жесток не по-детски,
брат по крови
ветров забурунных, –
подрастающий век, –
толерантный и дерзкий, –
зазеркалье столетий
подлунных.
У него не в чести
вера, верность, доверье,
чистота
и пустые карманы:
все «дождинки в горсти»,
все стихи – лицемерье,
и писать их –
наивно и странно.
Я ж грущу лишь о том,
что когда-то устану
на стихи
перекладывать ночки.
И, застыв над листом,
странно жить – перестану,
не окончив
задуманной
строчки…
|
